Чрез века

Чрез века

Наталия Огнева

© Наталия Огнева, 2025

ISBN 978-5-0068-6273-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Прежде чем открывать двери, стоит подумать о последствиях. Не многие, приотворяя завесу между одной комнатой и другой, ожидают подвоха. Но можно ли отделить представления одной прошлой жизни от той, что поджидает, когда массивная дубовая дверь, глубокие очертания её узоров поражают, перестанет быть преградой? Осматривая одну комнату за другой, нельзя не отчаяться, голос слабеет, но покуда он может выдавать звук, поиск не прекращается. Вокруг всё смолкает, когда не можешь смириться и просто уйти, покинуть пристанище, сбежать из хаоса, который творится вокруг. Пока бежишь, мчишься от преследователей, не забываешь, не можешь забыть, ради чего приходил, и продолжаешь мчаться, не желая спрятаться в одиночку. Люди врассыпную спасаются, а ты делаешь по-своему, хоть и не было такого указа. Напротив, ты пообещала уйти и ждать в глубине чащи и там встретиться вновь. Щемящее чувство в груди, оно не даёт продохнуть, и близкий страх смерти становится ничем по сравнению с неизбежностью сбежать без него.

Радостные моменты в жизни, они были прожиты вместе с ним, грустные тоже, и бросить его, сбежать, когда каждый божий день проживаешь с одной мыслью, что сделаешь всё, чтобы придать явью чужие мечты, невозможно. Нет, не так, те мечты уже не такие чужие, они сроднились с тобой, стали твоей неотъемлемой частью, они в той же мере другого человека, как и твои. Вы вместе сделаете их явью, а после можно подумать и о более несущественных делах. Вздох прошёл через горло, а значит ты жив, ты идёшь, а туман застилает глаза, потому что не смеешь признаться, ты сам упустил. Атака сразу пошла не по плану, больно удачно было начало, оно дало предостережение: не смей соваться сегодня. Звёзды, вторя удаче, отблеском на небосводе вопили: стой, не суйся, плохое поджидает; а ты не признала знак, посчитала суеверием или вовсе проигнорировала. Когда живёшь не подвластно законам, в среде такой жестокой, что любой намёк стоит воспринимать с долей истины, опасливо не отступать в моменты дурных знамений. Суеверия отцов и матерей, потомков нужно незамедлительно брать на вооружение.

Подготовка в этот раз сразу не удалась, мечи не вытачивались, суета сбивала с ног, все, кто состоял в их маленьком, но отважном отряде, были слишком опьянены от перспективы унести в ночь полной луны как можно больше. Припасы, спрятанные за толстыми камнями дворца, в глубине, под засовами огромной величины, уже манили вовсю. И вы отлично продумали мельчайшие детали, выстраивали атаку ни одни световые сутки, но понапрасну доверять фальшивым намёкам, несносно, никто не оценит. Отважные мужчины вряд ли пойдут на поводу у одной раскисшей женщины, строящей из себя равную им. Никто и никогда не смел ей говорить, что она не подходит, ведь в навыках и ловкости она превосходила неповоротливых приятелей. Женщине в силу комплекции легче уклоняться и заносить оружие, а смекалка выше всяких похвал, но они-то мужчины и не позволят ни одной другой даме сражаться на равных, привилегия очевидна.

И всё же стоило подать сомнение, высказать недоверие лёгкости, особенно когда они попали в дворец чрезвычайно легко. Мелкие предыдущие вылазки всегда проходили под звуки горна, под непрестанные звоны отлитого металла, приходилось расправляться с выбежавшими из укрытий воинами в латах, убивать без предупреждения воинов, стоявших на посту. Никогда не удавалось пробраться настолько незамеченными, а группа, что пришла в сегодняшнюю ночь, была гораздо крупнее, чем раньше. Риск оправдается, если припасов хватит людям до конца зимы, а она обещает быть суровой, что абсолютно неудивительно. Редкие зимы смилостивятся и установят температуру достаточную, чтобы покинуть пределы сезона без особых потерь. Хотя потерь всегда больше, чем ожидаешь, как всегда самые слабые не переживут её суровый нрав.

Приходить сегодня – ошибка, стоявшая жизни многих людей, зайти всегда проще, чем впоследствии выбраться, но такого не случалось давно, чтобы стольких из отряда вырезали. Прошли те унылые будни, когда ещё несформированная кучка бродяг, которые прежде сновали по улицам и играли, имела потери несопоставимые с тем запасом, что удалось ценной их жизней добыть. Обучившись и набравшись сноровки, удавалось теперь выходить почти полным составом, каким и пришли, и даже при таком раскладе терялись друзья, соратники, любовники. Каждая загубленная молодая жизнь потеря, и не только для тех, кто знал того человека, которого потеряли, но и в целом, уменьшение душ – несравнимая потеря гораздо большего масштаба. Чем меньше противников нынешнего короля, тем меньше луч надежды, вселяющийся верным бравым мужчинам отвагу идти на смерть, от их предводителя. Скоро его многоликий голос перестанет вселять боевой дух, и все сдадутся, и именно поэтому так важно вернуть любимого. Каждый отдаст жизнь за идеалы, к которым идёт, но именно его гибель станет так мучительна, и не только для остальных, но и для неё, кто всеми силами ищет.

Её имя Агнесс, и она познала смерть во всех красках, и эта особенная часть повествования для той, кто не стремился стать в рядах сопротивления. В вечном поиске спокойной жизни, ей было нужно одно – отыскать свой небольшой рай, маленький уют дома, и прожить в несуетливой обычной скучной манере, а вместо этого не осталось иного выбора, как сражаться и идти по пути борьбы. И сейчас бегая по коридорам, заглядывая в каждую дверь осознавать, она сознаёт, что скорее всего ей не выйти живой. Вокруг сражаются те, кто положил жизнь и смерть на одну чашу весов. Без сопротивления нет будущего, а борьба отнимает будущее ещё более стремительно. Множество трупов раскидано по склизкому, залитому свернувшейся кровью, полу, мешая проходу и осмотру каждой щели. Приходится останавливаться дабы послать последнюю молитву за ратного друга, который преждевременно обрёл покой, хоть и не знал, принесла ли его смерть хоть что-то. Не дойдя до финала трудно понять, какая из сторон, по итогу, придёт к победе, может случиться и такое, что борьба будет продолжаться бесконечно долго, ведь люди не привыкли проживать спокойно, им нужны хлеба и зрелища, мука, иначе от пресности можно сдохнуть.

Нес, а именно так себя просила величать молодая женщина, подозревала, что трудности будут преследовать и дальше, и будет ли настоящий покой для тех, кто рискнул и погиб, не оставив за собой ни следа на памятование? Лишь её память будет вспоминать тех, кто дал своей смертью мнимый шанс. И она будет всякую минуту бесконечности земной жизни думать, а не зря ли уготованные часы жизни потратились на пустую борьбу, когда можно было набивать брюхо, пить горячительные напитки и трахаться? Веселье доступное всем, оно могло скрасить несколько лет, а затем и не жалко сдохнуть от лихорадки или от голода, или по многим другим причинам для любого из погибших. Так ли на самом деле дорога жизнь, которая может оборваться от банальной царапины, которая незамедлительно принесёт холодный пот, мертвенно бледную кожу и пару часов агонии, прежде чем душа отойдёт в мир иной? Самое страшное не смерть, а часы конвульсий и боли, Нес видела, многократно, как тот, кто претерпевал пытки, сдавался перед ликом всепрощающего конца, который доставался отнюдь непросто. Она давала милость отойти быстрее, когда человек просил о пощаде, отточенное движение рукоятки ножа резко проскакивало к сердцу через толстую кожу, и минуту спустя агония прекращалась, а человек с отблеском благодарности застывал в своём последнем сне.

Убийство или спасение для отравленного жизнью, мечущегося перед престолом покаяния, уготованному вскоре каждому, кто отошёл, не разобрать. Некоторые, особенно религиозные, не признавали лёгкой смерти, давая знак не прекращать боль, и тогда Нес не оставалось ничего, кроме того, чтобы сидеть подле страдальца и наблюдать затем, как, напоследок, из оболочки высасывают последние силы, как убого корчится лицо и как разрывающие толчки изничтожают волю, ломают людей, которым и так уготовано уйти. Она, как вероотступница, не понимала, чем жертва поможет после смерти, не верила, что страдание облегчит искупление всех прегрешений жизни, ведь и грехи не делаются просто по прихоти. Не стоит думать, что человеку так нужно, на самом деле, искать утешение в объятиях падшей женщины или убивать в угоду веселью. Какие грехи, если тяжёлая непокорная жизнь сама заставляет идти на уступки с моралью, какая мораль если ты в постоянной опасности. Скрытое лицо под платком не может прятаться вечно, и если тебя не зарубят во время вылазки, то могут узнать на улице, или более банальная причина уведёт из мира живых. И без риска сражений Нес несколько раз сталкивалась лицом к лицу со смертью и, видя её очертания перед собой, плевала прямо в цель, не поддаваясь на уловки.

Кровь и запах от кончины не выводили из равновесия и, переступив через очередную жертву, хоть сзади и приближался охранник, Нес не побежала стремглав, успев предать забвению встретившееся лицо, больше не издававшее звуки. Отчитав положенное стишье перед усопшим, она, искоса, посмотрела в сторону мужчины в доспехах и разозлилась от того, что он имел наглость, не дать, спокойно, проститься с другом, который вчера раздобыл муки, а из неё уже, на рассвете, выпекли лепёшки, ставшие единственной путной едой перед вылазкой. Увернувшись от карающей плахи стали, женщина не потеряла бдительность при молитве, она вытащила из ножен своё оружие и, нежно погладив, всадила между двумя брешами лат, прямо воину в бок и, провернув, побежала дальше, останавливаться было некогда, впереди могли ждать неосмотренные комнаты. Главаря могли и не убить сразу, отсрочить его смерть и пытать, чтобы выведать, где прячутся и строят заговоры отступники короля. Он никогда не выдаст, какую бы боль ему не причиняли, а от мысли о мучениях любимого кровь Нес закипала в жилах, давая ей силы двигаться вглубь.

Посреди закоулков обнаруживались, не успевшие выбежать, товарищи, они заплутали, эта сторона дворца была им неизвестна, их специально загнали сюда, чтобы перебить поодиночке, но не учли, что каждый человек на стороне справедливости стоит десяток стражников, которые бьются в угоду денег и покровительства, а не в угоду семьи, друзей, любимых. Праведная цель ведёт оголодавших граждан куда яростнее, чем сытая жизнь за стеной. Слепая месть тоже куда эффективнее обывательских увеселений и пышных пиров. У каждого из них, без исключений, на глазах умирали близкие люди. Не успев ребёнок осознать себя, он уже сталкивался со смертью, однажды после особенно тяжкой снежной зимы не досчитывался друга, с которым бегал этой осенью, и это, не считая всех детей, которых мать теряла в родах или в первые годы их младенческой жизни. Такие потери уже не считают, ребёнок обретает имя и активно поддерживается, если переступил хотя бы пару лет, а лучше дорос минимум до пятилетнего возраста. Тогда можно полагать, что он созрел и вполне справится с дальнейшим взрослением. Кто будет уповать на слабого, который едва пищит, пока другой, более сильный, сохраняет силы, чтобы вырасти в бравого юношу или нежную деву. По детям сразу, с первых секунд, видно, кто не жилец, и зачем тратить силы и еду, на того, кто в любом случае не выживет? Лучше дать ему умереть сразу, не мучать. Религия в этом вопросе куда более солидарна с населением, чем в вопросах убийства перед смертью, как способом избавления от агонии.

Нес неслась, она перестала считать потери, их было колоссально много, треть, а может и больше. не встретит рассвет, но привычка куда сильнее, и чтобы хоть как-то уследить, чтобы донести после, кто точно не придёт, она делала пометки углём по тёмной обугленной солнцем коже. Инициал и чёрточка, на случай если она выберется живой, дадут память о потерях, не дадут товарищам ложного ощущения, что человек потерялся или придёт позже, лучше сразу дать знать о мёртвых, чтобы не грустить понапрасну. Двери поддавались плохо, некоторые не открывались вовсе, и к этим дверям женщина льнула ухом, пытаясь услышать голоса или сдавленный крик. Кроме, порой, скрежета местных крыс, за дверями было тихо, многие помещения вмещали в себя комнаты никогда не используемые, они были построены по одной причине – увеличить помпезность и роскошь, украсть ресурсы. Так, по крайней мере, думала сама Нес, хотя и не подозревала их истинное предназначение, дворец стоял задолго до её рождения, вполне вероятно комнаты – кладовые для вещей высокого ранга людей.

Следующая дверь отличалась от предыдущих, и не только размером, дерево наливалось узором и предчувствием, которым за сегодняшнюю ночь? Но сейчас Нес ощущала иное чувство нежели пару часов назад. Те знамения тревожили, но не так глубоко, чтобы поднимать тревогу, а это так взволновало, что открывать дверь перехотелось. Она боялась, что если посмеет отворить, то жизнь разделится на две главы, женщина не была готова узнать следующую главу, эта-то была не самой прекрасной, которую следовало бы лелеять, но и перелистывать её она не горела желанием. Здесь хотя бы понятно, как происходит движение, немудрённое перетекание жизни несёт каплю счастья перед скорой зимой, а если повезёт, то счастье будет и дальше, зима отступит на целый год, и до следующей не о чем будет так волноваться.

Прильнув к двери ухом, Нес, не услышала голосов и поверила, что там никого нет, но решиться пройти внутрь, не могла. Всякий раз она слушала, уже прежде опробованную, дверь, а в этот раз изменила традиции и сделала второй шаг за место первого. Сердце заколотилось то ли от безнадёжности, то ли от страха, это заставило разум прийти в чувство. Она была не из тех, кто пасовал перед испытаниями, её учили не так, и сдаться, не то, что было ей дозволено. Дверь оказалась на редкость тяжёлой и, на миг, Нес обрадовалась, что она не отворится и можно будет, с чистой совестью, бежать в глубину дальше, а там гляди и возлюбленный подхватит со спины и укоризненным тоном отругает, за то, что она не ушла раньше, что искала его так долго, подвергаясь излишней опасности.

Он давал сил, и только его лик мог вернуть на землю, не дать сломаться окончательно. Его глаза такие понурые со всеми, кроме неё, могут вселить уверенность, которую потерял. Не зря именно ему подчиняются, его боготворят, за ним идут, на него молятся. Она, презирающая религию, всегда искала утешение в истинной любви к мужчине, и именно он был для неё Богом, а кто если не Всевышний снизошёл и не привнёс такое количество счастья в мир, где априори нельзя быть счастливым. Нес так бы и не узнала, бродя до самой смерти, что значит любить, если бы не встретила его глаза на своём пути. Их цели и желания были едины, потому что и они половина одного целого, сливавшиеся сердцевинами, всегда, когда предоставлялась возможность. Никого нельзя любить так, как она любит его, ни одна другая сила не сокрушает надежды и не даёт глоток утешения, как соитие с любимым, и это всё, что нужно после хорошей битвы или после непродолжительного сна. Любовь обычно недолговечна, наскучивает через пару лет, приедается в быстрой жизни. Пока жив, хочется испытать всё, так заведено. Веселье и праздность, они остаются перед неизведанным. Каждый вправе прожить как дозволено и, если бы не сковывающие речи священнослужителей перед греховностью и небесным покаянием, редкий бы человек застрял с одним партнёром на всю отмеренную жизнь. Такой редкостью является и Нес, её нельзя сковать цепью из слов, но зачем ей нужны другие, когда самый близкий уже рядом. Зачем эти другие, когда любимый с тобой. Его запах, травянистый от росы, что он привносит на рассвете на своих ботинках, его ясные глаза без доли сомнения, его узкий рот, кажущийся иным строгим, но не ей, для неё его губы самые прекрасные и чувственные, ведь они предназначены ей.

«Мой любимый, прошу, не оставь меня одну на этой земле, если тебе суждено умереть, пусть для начала заберут мою жизнь, она мне не дорога, в отличии от твоей. Я не готова прожить и день без тебя, моя любовь, не покидай этот мир, пока мы не исцелим его от скверны и не проживём целую длинную жизнь вместе в домике на отшибе, самом холодном и промозглом, но вместе», – молились в истинном откровении губы Нес. Она не запасла для такого случая молитвы и просто шептала слова, приходившие на ум, составляя свою собственную молитву, которая была гораздо сильнее любой другой, ведь произносилась искренним любящим сердцем. Дверь начала поддаваться и, как и всякая прежняя, издавала скрипящий тягостный звук, сводивший с ума уши. Отворив её до конца, Нес слишком долго смахивала туман порождённый в один миг, он прикрывал, спасал от погибели. Глаза отказывались глядеть, голос говорить, а тело двигаться. Она застыла в дверях, вглядываясь в одну точку, чтобы приметить, чьё тело так безвольно лежит на коленях старой замученной женщины. Женщина не смотрела по сторонам, а пела тихую колыбельную, звуки песни так успокаивали, говоря, что теперь всё хорошо. Любимый в спасительных объятиях, и, непроизвольно, Нес улыбнулась, хотя не знала зачем, нужно было бежать, иначе их всех втроём здесь и прикончат, а выход находился очень далеко.

Умиротворение покрывалом снизошло на плечи и своим невольным уютом мешало прийти в себе. Картина представилась до невозможности прекрасной и не важно, как была странна. Нес мало думала, хотя редко так забывалась прежде. Всё же, не стоило терять бдительность, но она её потеряла. Как и всякий человек познавший любовь, она испытала облегчение. Видение возлюбленного в безопасности, и инстинкты собственного сохранения отошли на второй план. Милый спал изумительным сном, его лицо казалось таким безмятежным, чего так давно не случалось. Некогда ему было предаваться спокойным снам, покуда остальной мир гнил изнутри. И пробуждать его только за тем, чтобы увести подальше, виделось чистым безумием. Когда ему ещё удастся поспать без забот? Открыв глаза, он опять столкнётся с тяжёлой ношей, так имеет ли она права будить? Но ей, снова, хотелось углубиться в сияние глаз, через глаза она видела его душу, его самого тем, кто он есть, без всех этих жутких дел, постоянно мешавших жить.

Глаза, Нес мечтала взглянуть в них каждый рассвет, вставав по утру. Первое утрешнее дело – посмотреть ему в глаза, мир может и подождать, но не глаза, они всегда давали надежду, что и этот день они переживут, вот и конец истории. А следующий день – вновь неясность, до тех пор, пока не заглянешь ему в глаза. Пока ритуал соблюдался, бояться нечего, но вот уже почти рассвет, а она так и не смогла насладиться синевой его глаз, скрывавшейся под тяжёлыми заспанными веками. Будить его и бежать, а если надо взвалить на спину, взять под руку старую женщину, и увести их обоих наружу, Нес отчаянно сражалась за право прервать умиротворение, как можно быстрее. Но она не успела, ни один шаг не был сделан на встречу, когда нож в правой руке женщины соединился с сердцем любимого. Железо провернулось под рёбрами и, в мгновение, забрало дыхание из трепетавшейся груди. И даже тогда Нес не шевельнулась, она и сама проделывала такой трюк, которому её научили, но с безнадёжными, и никогда с теми, кто не имел ранений, а просто спал. Стража, такая ненавистная по причине защиты безумного короля, и то никогда не прощалась с жизнью так жутко. Нес не искала лёгкого пути, никогда не отнимала жизнь у не подозревавшей жертвы. Если стражник спал, она его будила, а лишь после делала шаг навстречу железа и тела, так и никак иначе, без соблюдения правил наступил бы хаос, а она и так не следовала божьим законам.

Глава 1. Да будет рождение!

Первый вздох для ребёнка прекрасен, он говорит о том, что дитя живо, оно родилось, не умерло в родовых путях, не запуталось в пуповине на выходе. Щёки розовеют не сразу, сперва маленькому комочку следует привыкнуть, что мир снаружи матери такой большой и не заканчивается в её чреве. Обычно рождение радостно, первые дни оно ликованием отзывается в сердцах родителей, а если ребёнок не издох сразу, то абсолютно прекрасно. А вот потом, когда первый глоток счастья проходит, можно и вспомнить, что скорее всего ребёнок не переживёт первый год, дальше придёт мысль о том, что если и сможет выжить, если Господь смилостивится и позволит добраться дитю до совершеннолетия, а точнее шестнадцати годов от роду, то вскоре ребёнка одолеет тяжкое бремя жизни в неблагоприятной среде. Может быть родители бы и не желали обрекать ребёнка на такие муки, но как по-другому, избежать рождения детей невозможно, если хочешь удовлетворять похоть, а препятствовать инстинктам уж совсем невозможно, так и получается – жизнь не становится легче, а дети продолжают рождаться на свет, и великая благодать, если они появляются, не забирая жизнь матери, которая их рожает в болезненных потугах.

Нес родилась на исходе долгой зимы, высосав свою мать до последней капли. Она выбралась из чрева измождённой и слабой, не дышала несколько минут, пока повитуха не извлекла из горла комок слизи и не отбросила его на земляной пол. Дитя смогло задышать, стало наливаться кровью, и тельце, которое минуту назад казалось отошло в мир иной, обрело второе рождение. Девочку положили на грудь матери, и она начала жадно сосать, вцепляясь дёснами, издирая сосок до крови, пытаясь добраться до малых капель молока, едва выходивших наружу, не оставляя ничего на пропитание двум старшим погодкам-братьям, которые лежали в углу и почти не плакали, хранили силы. Они бы и были рады заголосить, но даже годовалые дети в жестокие, голодные дни способны понять – хочешь выжить, меньше шевелись, так шансов больше.

Вскоре после того, как Нес родилась, мать забеременела снова, но ребенок, который с таким трудом выносился почти до окончания срока, умер во чреве на исходе тридцать четвёртой недели, он просто перестал шевелиться, а потом, отозвавшись на молитвы, вышел, не стал гнить внутри матери, дав ей ещё пару лет жизни. Как ни печально, женщина всё равно умерла, но не от родов, а подхватив лихорадку. Она кашляла ужасающе долго, два месяца сражалась, но сдалась и умерла, не приходя в сознание, забрав с собой напоследок очередного малыша, который, к облегчению отца, не успел выбраться наружу. Посчитав это событие благостным знаком, он, на несколько лет, взял обет не брать новой жены, оплакивать прошлую и растить троих детей, которые почему-то не собирались умирать. Так они и держались, Нес росла, ей было пять лет, а братьям шесть и семь соответственно, урожая было мало, его с трудом хватало. Налоги росли, постоянство, с которым отнимались, запасы поражало, но крестьяне плодились и заполняли города, рождаемость превышала смертность, количество людей обгоняло продовольствие, и голод нарастал, делая жителей ослабленными и больными. Можно было бы посчитать, что так и закончится, и вскоре вспышки неудовольствия достигнут предела, и начнётся битва за выживание, и брат пойдёт на брата, ради наполнения сосущего нутра едой.

Ясность внесла одна из зим, Нес вспоминала её особенно чётко, несмотря на малолетний возраст. Ей к тому времени было целых шесть лет, а к исходу зимы она собиралась спраздновать семилетие, если, конечно, дожила бы. А вот дожить в эту зиму до весны было непосильной задачей и для взрослых, не то что для маленького ребёнка. Год с самого начала не задался, весна и лето, отвратительно холодные, не дали высеять достаточное количество овса и проса, они вымерзали от сквозняков и ветра, вырывались из вспаханной земли бураном и беспрерывным дождём, часто заканчивавшегося градом. Лишь август напитал солнечным светом поля, напитал до одури, выжег остатки, сохранившейся культуры. Малый урожай пугал всех, а после уплаты налогов обещал стать совсем ничтожным. Каждый прятал по закромам мешки муки, в одури вырывал деревянные настилы избы, чтобы затолкнуть поглубже то, что смогли уберечь от погибели. По осени по улицам не бродил смех и гогот, по обычаю раздававшийся по случаю окончания сезона. Не было и гуляний, которые проходили и в самые суровые годы, остались лишь отчаянные косые взгляды деревенщин и трактирные сальные песни мужиков, напивавшихся до беспамятства, их страх был гораздо сильнее женского, женщины выли и давали волю эмоциям, в то время как мужи сходили с ума, не позволяя тоске выказаться напрямую.

Родители и дети в едином порыве ощущали безысходность и молились, молились, молились. Молитва была единственным утешением в страхе перед зимой. Они молились зиме, снегу и бурану, как божествам, распоряжающимися их жизнями. Как в последний раз, каждый окидывал лица односельчан, чтобы запомнить, как выглядели соседи, друзья, товарищи по работе, они потеряли их заранее. Но чаще народ просто сидел по домам, запирая двери на все засовы, на ночь строя баррикады, спасаясь от грабителей, которые отбирали продовольствие для своих семей у более слабых. И, конечно, запирались от стражи, которая, в отличие от соседей, имела главный аргумент в споре – силу и оружие. Бандиты с мечами, с королевским гербом на латах, вваливались в дома, не чураясь солнечного света, собирали причитающиеся припасы, не уменьшив плату ни на процент, сгребали остатки своими ручищами и тащили награбленное, по велению короля, за более высокую стену дворца, где жили иные люди в добротных домах, с жёнами и детьми, которые не знали страха голода, только болезни, от них нельзя убежать. Холёная жизнь спасала от угасания, и даже в случае затяжных болезней за стеной умирали гораздо реже.