Галлюцинации со вкусом бензина. Бизарро, хоррор, фантастика

– Пора возвращаться, – произнёс Ли. – Проба у нас. Этого пока достаточно, чтобы понять, с чем мы столкнулись. Если нужно, вернёмся позже.

– Ещё пять минут, – ответила Сара, её глаза горели упрямством. – Я хочу понять, что это.

Хуан направил дрон глубже в туннель. Камера мигнула, и изображение на секунду пропало. Когда оно вернулось, в кадре мелькнуло что-то – сеть тонких, шевелящихся нитей, которые тут же исчезли в темноте.

– Это точно не ветер, – прошептал Хуан. – Там что-то живое.

4

«Аргус» ждал их как верный страж, его огни мерцали в вечной тьме космоса, отражаясь от чёрной поверхности астероида XN-47. Команда высадки медленно шагала назад к кораблю, их скафандры покрытые слоем угольной пыли, которая цеплялась к материалу, как паутина, проникая в каждую складку и микротрещину. Низкая гравитация делала их движения плавными, почти танцующими, но в интеркоме слышалось тяжёлое дыхание – смесь усталости и неопределённого страха. Шлюзовой отсек открылся с шипением, впуская их в стерильную камеру, где системы дезинфекции зажужжали, обдавая ультрафиолетовым светом и струями химикатов. Пыль осыпалась, но не вся – та, что была тоньше, почти невидимая, уже осела внутри, прилипнув к потной коже под костюмами.

Игорь Волков стоял за переборкой, его лицо за стеклом иллюминатора было хмурым, как сибирская туча. Он активировал цикл очистки, наблюдая, как команда снимает шлемы.

– Ну, как там, на этой каменной могиле? – спросил он через интерком, пытаясь звучать шутливо, но его густой русский акцент выдавал напряжение. – Принесли мне сувенир?

Сара стянула шлем первой, её тёмные волосы прилипли к вспотевшему лбу, а глаза блестели от адреналина. Зуд в предплечье теперь пульсировал, как далёкий барабан, распространяясь вверх по руке, но она отмахнулась от него, списав на раздражение от костюма.

– Странно, Игорь. Очень странно, – ответила она. – Структура… она не природная. Мы взяли пробу. Жидкость из отверстий. Она… блестела.

Ли Мин, снимая перчатки, кивнул, его худощавое лицо светилось фанатичным возбуждением. Его очки запотели, и он протёр их рукавом.

– Это биология, Игорь. Чужая. Мне нужно в лабораторию. Если это то, о чём я думаю…

Хуан, отстёгивая дрон от пояса, ухмыльнулся, но его обычная энергия угасла, оставив лишь тень былого азарта. Его руки слегка дрожали.

– Да, и там что-то шевелилось. Как нити… или черви. Мой дрон едва не потерял сигнал. И как я уже говорил это точно не ветер, мужик. Это что-то живое.

Игорь присвистнул, открывая внутреннюю дверь шлюза. Створки разъехались с металлическим лязгом.

– Черви? Звучит мерзко. Идите в лабораторию, Рейн ждёт отчёта. И не разнесите эту дрянь по кораблю.

Команда прошла внутрь, оставляя следы пыли на полу. Игорь запер шлюз и активировал дополнительную очистку, но его интуиция – та, что спасла его в десятке ремонтов в открытом космосе – шептала, что что-то уже пробралось внутрь.

***

В лаборатории воздух был стерильным, пропитанным запахом антисептиков и озона от анализаторов. Сара поместила контейнер с пробой под голографический микроскоп, и экран ожил, проецируя увеличенное изображение вязкой жидкости с металлическим блеском. Она была живой – или казалась такой: поверхность пульсировала, как будто дышала. Ли склонился над консолью, его пальцы танцевали по клавиатуре, запуская сканирование.

– Смотрите, – прошептал он, увеличивая изображение в тысячу раз. – Это не просто органика. Это… структуры. Микроскопические нити, сплетённые в сети. Они двигаются, размножаются.

На голограмме волокна корчились в вязкой среде, сплетаясь в фрактальные лабиринты – мириады микроскопических устьев, пронизывающих субстанцию. Из каждого выскальзывали хрупкие отростки, бьющиеся в едином ритме, как антенны, ловящие древний зов из бездны. Сара почувствовала озноб: паттерн был идентичен тем отверстиям в структуре астероида, кластерам, которые вызывали у неё необъяснимое отвращение. Они множились на глазах, дыры расширялись, поглощая жидкость, превращая её в пористую массу, где каждая пора шевелилась.

– Это может быть паразит, – сказал Ли. – Или симбионт. Они колонизируют среду, перестраивая её под себя. Смотрите, как они редактируют молекулы – как короткие палиндромные повторы, регулярно расположенные группами, но на квантовом уровне.

Хуан, стоявший в стороне, подключил дрон к компьютеру и запустил видео. Экран показал туннель в структуре: нити, теперь видимые крупным планом, ползли по стенам, формируя новые отверстия, из которых сочилась та же жидкость.

– Это не просто жизнь, – пробормотал он. – Это… инфекция.

Сара коснулась предплечья – зуд усилился, и под рукавом она почувствовала лёгкую выпуклость, как будто кожа вздулась в крошечные бугорки. Она быстро отдёрнула руку, не показывая вида, но в её голове промелькнула мысль: «Это от пробы? Нет, невозможно…»

В этот момент дверь лаборатории с шипением открылась, и тяжелыми шагами вошёл капитан Рейн Кляйн. Айша Хан следовала за ним, её лицо было бледным, а глаза – широко раскрытыми. В руках она держала планшет, экран которого мерцал данными.

– Мы поймали сигнал, – сказал Рейн без предисловий. – Слабый, но повторяющийся. Из глубины астероида. Это маяк. Старый, земной.

Айша кивнула, подключая планшет к главному экрану.

– Это с корабля «Пионер». Русская экспедиция, пропала несколько лет назад. Они изучали пояс Койпера… и исчезли. Сигнал – это записи, зацикленные. Мы декодировали их.

Игорь, услышавший это по интеркому, ворвался в лабораторию, его широкая фигура заполнила дверной проём. Его лицо побледнело.

– «Пионер»? Это был наш корабль. Мой дядя, Василий Волков, был бортинженером на борту. Что в сигнале? Говорите!

Айша запустила запись. Голос, искажённый помехами и временем, заговорил на русском, эхом разнёсшись по лаборатории:

«Это капитан Соколов… День 47. Мы нашли… нечто на астероиде. Структура, как соты. Жидкость… она проникла в скафандры. Сначала зуд. Потом… отверстия.»

Голос прервался, сменившись тяжёлым дыханием. Затем продолжился, теперь с тяжёлым хрипом:

«Василий… мой инженер… его кожа… покрылась отверстиями. Тысячи крошечных, словно пробитые иглой. Из них вылезают… черви. Тонкие, шевелящиеся. Они ползут под кожей, роют туннели. Он кричал, когда они добрались до глаз. Его веки… стали пористыми, как губка, и из пор полезли личинки, белые, пульсирующие. Кровь смешалась с гноем, фонтанируя из дырок, как из решета. Он рвал кожу, пытаясь выковырять их, но они множились, заполняя раны новыми кластерами. Его тело… стало гнездом. Плоть раздувалась, лопалась в местах, где черви скопились, выпуская рои – тысячи, миллионы, шевелящихся в воздухе, как пыль. Мы заперли его, но он… слился со стеной. Его кожа растеклась, превратившись в пористую мембрану, покрытую отверстиями, из которых черви тянулись к нам, как щупальца. Корабль… он цветёт. Стены покрываются теми же дырами, металл становится мягким, живым. Не подходите… Оно в нас всех. Оно шепчет… рождается…»

Запись оборвалась стоном, за которым последовал шорох – как тысячи крошечных ног, ползущих по металлу, смешанный с влажным чавканьем разрывающейся плоти. Затем тишина, прерываемая лишь циклическим сигналом маяка.

Игорь стоял, замерев, его кулаки сжались так, что побелели костяшки.

– Дядя… – прошептал он, его голос сломался. – Это… это не может быть правдой.

Рейн положил руку на плечо Игоря, но его глаза были холодны.

– Это предостережение. Мы не ведаем, что за тварь перед нами. Ли, продолжай анализ. Никто не покидает лабораторию, пока мы не разберёмся в этой мерзости.

Айша отключила запись, её пробил озноб.

– Сигнал исходит из центра кратера. «Пионер» там, погребённый. Возможно, астероид… поглотил его.

Сара слушала, но её внимание рассеялось. Зуд теперь горел огнём, распространяясь по всему телу. Она отошла в угол, пока остальные спорили, и закатала рукав. На коже предплечья появились крошечные красные точки – сотни, как уколы иглой, расположенные в узорах, напоминающих фракталы с экрана. Они пульсировали, и из одной, самой большой, высунулось что-то тонкое, шевелящееся – миниатюрное щупальце, белое и слизистое, извивающееся в воздухе. Сара ахнула, но не закричала. Вместо ужаса она почувствовала странную эйфорию – как будто это было правильно, как будто её тело наконец-то обрело цель. Она быстро опустила рукав, скрывая это, но в её голове эхом отозвался шёпот: «Роди нас…»

***

В вентиляциях «Аргуса», скрытых от глаз, пыль оседала, формируя пористые наросты на фильтрах. Они шевелились, множась, превращая металл в нечто живое. Корабль начинал «цвести», и первый рой личинок уже полз по трубам, ища новые тела.

В медотсеке Настя Коваленко проверяла сканеры, её лицо было хмурым. Она вызвала Сару по интеркому:

– Сара, подойди в медотсек. Твои показатели… странные. Сердцебиение учащённое, и… что-то с кожей.

Но Сара не ответила. Она стояла в лаборатории, глядя на голограмму, где нити множились, и улыбалась – едва заметно, но с намёком на безумие.

5

«Аргус» дрожал, словно от озноба, его системы гудели с перебоями, а свет в коридорах мигал, отбрасывая зыбкие тени на стены. Воздух стал тяжёлым, пропитанным влажной гнилью, как будто корабль потел, выдыхая что-то живое. В лаборатории экипаж замер вокруг голографического экрана, где проба с астероида XN-47 «цвела»: нити в вязкой жидкости множились, формируя кластеры отверстий, из которых высовывались отростки – тонкие, как ресницы, и живые. Каждая дыра пульсировала, словно глаз, и из неё сочилась слизь, в которой копошились личинки, извивающиеся в синхронном, почти гипнотическом танце. Трипофобный кошмар разворачивался перед глазами, и даже Ли Мин, повидавший в своих ксенобиологических изысканиях причудливые формы жизни, невольно отшатнулся, его лицо побледнело перед пульсирующей бездной отверстий.

Сара Миллс стояла в углу, её руки были скрещены, чтобы скрыть, как она сжимает предплечье. Зуд, начавшийся на астероиде, теперь горел, распространяясь по груди, шее, животу. Под кожей она чувствовала движение – шорох тысяч крошечных ног, копошащихся в её плоти. Она не рассказала никому о красных точках, которые покрывали её кожу, о том, как из одной высунулось щупальце, белое и слизистое, прежде чем втянуться обратно. Её разум балансировал между ужасом и эйфорией, как будто голос внутри шептал: ты – дом, ты – мать. Она тряхнула головой, прогоняя шёпот.

Ли Мин, склонившись над анализатором, не отрывал глаз от экрана. Линзы его очков запотели от частого дыхания.

– Это не просто паразиты, – сказал он, с нотой восторга. – Они перестраивают ДНК, как нанотехнология. Разумная биология. Они колонизируют всё, к чему прикасаются, переписывая клетки в… фермы.

Хуан Перес, сидевший на краю стола, тёр шею с такой силой, что кожа покраснела. Его энергия, обычно бьющая через край, угасла, сменившись дёргаными движениями, а глаза блестели лихорадочным блеском.

– Колонизируют? – прохрипел он, его голос сорвался в полувизг. – Ты слышал сообщения с «Пионера»? Они разорвали их! Черви, дыры, всё это… – он замолчал, почесав шею сильнее. Кожа под его пальцами покрылась крошечными точками – кластерами отверстий, как семена в подсолнухе, из которых сочилась тонкая струйка слизи.

Сара отвернулась, её сердце заколотилось. Она знала, что скрывает под рукавом, но молчала. Шёпот в голове становился громче: Роди нас. Стань нами.

Рейн Кляйн, стоявший у двери, сложил руки на груди. Его холодные голубые глаза обводили команду, задерживаясь на каждом.

– Мы расшифровали ещё одну запись с «Пионера», – сказал он. – Айша, покажи.

Айша подключила планшет к главному экрану. Её бил озноб, но она шептала строки Хафиза, чтобы удержать страх: «Тьма скрывает звёзды, но не их свет». Экран мигнул, и началась запись – видео с «Пионера».

Камера дрожала, показывая хаос: стены отсека покрылись пористыми наростами, из которых сочилась чёрная слизь. В центре кадра стоял человек – или то, что от него осталось. Его кожа была решетом, тысячи отверстий зияли на лице и руках, из них вылезали белые личинки, шевелящиеся, как трава на ветру. Глаза, теперь пористые, как губка, сочились гноем, но он улыбался – безумной, эйфоричной улыбкой.

– Это Василий Волков, – прохрипел голос за кадром, вероятно, капитана Соколова. – Он… стал частью этого. Его тело… цветёт. Корабль… живой. Мы пытались сжечь его, но черви… везде. Они шепчут. Хотят… родиться.

Кадр сменился: стена отсека треснула, и из трещины хлынул рой – миллионы личинок, тонких, как нити, заполнили воздух, оседая на камере. Раздался крик, затем чавкающий звук разрывающейся плоти, и экран погас.

Игорь Волков, стоявший у двери, стиснул кулаки, суставы хрустнули.

– Дядя… – прошептал он, его голос сломался. – Господи Боже…

Рейн положил руку на его плечо, но его взгляд остался холодным.

– Ли, продолжай анализ. Мы должны…

Хуан резко вскочил, прервав Рейна на полуслове, его черты исказила гримаса ужаса. Он сорвал воротник, обнажив шею, усыпанную крошечными кратерами – идеально круглыми, как следы лазерного укола. Из пор сочилась маслянистая жижа, и в каждом устье корчились бледные отростки, извивающиеся, словно корни в разлагающейся земле.

– Они внутри! – взвизгнул он, голос сломался эхом. – Я ощущаю их шевеление! Они роют ходы! Он метнулся к Ли, впиваясь пальцами в его плечи. – Ты знал! Знал, во что нас втянул! – Кожа на руках лопнула, извергнув струю гноя, смешанного с алой кровью. Крошечные личинки, мерцающие, как жемчуг, посыпались на пол, копошась в луже, словно рой в агонии.

Настя Коваленко, ворвавшаяся в лабораторию с медицинским кейсом, среагировала молниеносно. Её тёмные волосы выбились из пучка, а глаза сузились, как у хищника. Она всадила шприц с транквилизатором в плечо Хуана, и он обмяк, рухнув на пол. Но его кожа продолжала «цвести»: новые отверстия расползались по груди, из них вытекала слизь, а личинки ползли по столу, ища новую цель.

– Карантин! – рявкнул Рейн. – Настя, уводи его в медотсек. Запри его. Никто не входит без моего приказа.

Игорь шагнул вперёд, его лицо исказилось яростью.

– Запереть? Он уже не человек, Рейн! Ты слышал «Пионер»! Надо сжечь его, пока он нас не заразил!

– Мы не знаем, что это, – отрезал Рейн. – Мы не сжигаем своих, пока не найдём способ остановить это. Ли, что с пробой?

Ли, всё ещё склонившись над микроскопом, медленно обернулся, его лицо, бледное, как лунный пепел, озарялось лихорадочным огнём в глазах.

– Они перестраивают клетки, – сказал он. – Как вирус, но разумный. Они… Переписывают ДНК, создавая гнёзда.

Настя, поддерживая Хуана, чьё тело обмякло под действием транквилизатора, водрузила его на антигравитационные носилки, которые с тихим гудением поднялись над полом. Её взгляд скользнул к Саре, застывшей в углу лаборатории.

– Ты тоже, Сара. Твои показатели ненормальные. Сердцебиение зашкаливает, кожа… что-то с ней. Идём в медотсек. Сейчас же.

Сара покачала головой, её голос был слишком спокойным, почти неживым.

– Я в порядке, Настя. Просто стресс. Дай мне… доделать анализ.

Настя прищурилась, но Рейн жестом остановил её.

– Оставь её. Ли, продолжай анализ. Игорь, проверь системы корабля. Воздух слишком тяжёлый.

Игорь кивнул, но его взгляд задержался на Саре. Он чувствовал, что она скрывает что-то, но молчал. Память о записях «Пионера» – о его дяде, чьё тело стало пористой массой, – жгла его, как раскалённый уголь.

***

В медотсеке Настя заперла Хуана в изолированной камере. Его тело, теперь покрытое сотнями отверстий, лежало на койке, но даже под транквилизатором он дёргался, как будто что-то внутри боролось за контроль. Настя подключила сканер, и экран ожил, явив картину, от которой кровь стыла в жилах: его кожа была пронизана туннелями, где копошились нити, формируя новые дыры. Лёгкие, сердце, даже кости начали «пориться», превращаясь в губчатую массу, из которой сочилась слизь. Она отступила, её руки дрожали, но она заставила себя записать: «Субъект: Хуан Перес. Симптомы: множественные перфорации кожи, выделение биомассы, предположительно паразитической. Прогноз: неизвестен.»

В изолированной камере Хуан внезапно распахнул веки – или то, что от них осталось. Его зрачки растворились в пустоте, уступив место пористым сгусткам, из которых, словно тонкие нити, извивались белые личинки, мерцающие в тусклом свете. Он улыбнулся – той же безумной, эйфоричной улыбкой, что была на видео с «Пионера».

– Они… прекрасны, – прохрипел он. – Они… рождаются.

Настя отшатнулась, её рука потянулась к интеркому.

– Рейн, Хуан… он говорит. Но это… это не он. Что мне делать? Боже!

***

Макс Тейлор, раскрыв вентиляционную решётку в ангаре, застыл, словно поражённый молнией, его взгляд приковала открывшаяся картина. Запах гниющей плоти ударил в нос, и он посветил фонариком: решётка была покрыта пористым налётом, как окаменевший коралл, с тысячами крошечных отверстий, из которых сочилась чёрная слизь. Он выругался и схватил горелку, но налёт ожил – из дырок вырвался рой личинок, тонких, как пыль, оседая на его лице. Макс закричал, отмахиваясь, но споры проникли в кожу, и он почувствовал зуд, как тысячи игл, вонзающихся в плоть. Он бросился к интеркому, его голос сорвался:

– Рейн! Вентиляция заражена! Оно… ползёт!

***

Находясь на мостике Айша Хан поймала новый сигнал – не с «Пионера», а из глубины астероида. Это был биологический импульс, пульсирующий, как сердцебиение, синхронизированное с магнитным полем. Она направила дрон на разведку, и экран ожил, явив зрелище, от которого разум цепенел: структура в кратере «цвела», её стены шевелились, из отверстий рои личинок формировали живую сеть, похожую на гигантскую губку. Каждая дыра была глазом, следящим за ними.

– Оно зовёт нас, – прошептала Айша. – Оно хочет, чтобы мы вернулись.

Рейн сжал подлокотники кресла.

– Поднимаем корабль. Уходим. Сейчас.

***

Игорь, в машинном отделении, попытался запустить двигатели, но консоль мигала ошибками. Он вскрыл панель, ведущую к реактору, и замер: топливные магистрали пульсировали, словно вены, покрытые пористыми наростами. Из отверстий сочилась слизь, и внутри, под прозрачной коркой, шевелились личинки, превращая металл в пульсирующую массу. Двигатель гудел, но не как машина – как организм, дышавший в такт сигналу с астероида. Игорь отступил, его голос в интеркоме дрожал:

– Рейн, мы не взлетим. Двигатели… живые. Они зацвели.

Рейн стукнул кулаком по панели.

– Айша, отправь сигнал бедствия. Максимальная мощность. Если мы не улетим, кто-то должен знать, что тут происходит.

Айша кивнула, её пальцы замерли над консолью, но она чувствовала, как корабль дышит под её руками. Сигнал ушёл в пустоту, но ответом была тишина – и шёпот, едва уловимый, в её голове: Вы уже наши. Экран мигнул, показывая искажённый сигнал, смешанный с биологическим импульсом астероида, как будто он отвечал.

***

В лаборатории Сара, оставшись в одиночестве, застыла перед голографическим экраном, где пульсирующие нити пробы извивались, словно живые вены чужого организма. Её взгляд, прикованный к их гипнотическому танцу, затуманился, как будто она видела не пробу, а само сердце астероида, зовущее её. Пальцы, теперь испещрённые крошечными отверстиями, из которых сочилась тонкая слизь, дрожали, сжимаясь в попытке заглушить шёпот, что раздавался в её сознании, подобно хору, вплетённому в саму ткань бытия: Вернись. Растворись в нас.

Её губы дрогнули в улыбке, полной безумной ясности, глаза сверкнули, отражая свет экрана, как звёзды в бездонной пустоте. Она медленно протянула руку к панели управления шлюзом, её движения были плавными, почти ритуальными. Пальцы, покрытые кластерами шевелящихся пор, коснулись кнопки. Шлюз отозвался низким шипением, и створки разъехались, впуская тонкую, живую пыль – рой спор, танцующих в воздухе, словно снег из иного мира. Пыль оседала на её коже, уже начавшей «цвести», сливалась с ней, как река, возвращающаяся к морю.

С потолка закапала слизь, вязкая и тёплая, а из вентиляции донёсся шорох. Сара подняла руки, глядя на них, как на произведение искусства: отверстия множились, раскрываясь, как цветы, из которых выглядывали белые, шевелящиеся нити. Она прошептала, её голос был мягким, почти нежным:

– Мы дома.

6

На мостике «Аргуса» воздух стоял тяжёлым, пропитанным влагой и чем-то органическим, как дыхание гниющего тела. Свет панелей мигал, отбрасывая призрачные блики на лица экипажа, собравшегося вокруг центрального экрана. Рейн Кляйн, его гранитное лицо теперь изборождённое морщинами усталости, стучал пальцами по консоли, пытаясь стабилизировать системы.

Айша Хан, её тёмные глаза прикованы к экрану, где сигнал бедствия эхом уходил в пустоту, внезапно замерла. Её пальцы застыли над клавиатурой.

– Капитан, – прошептала она. – Шлюз… он открыт. Внешняя дверь не заперта.

Рейн наклонился ближе, его глаза сузились, отражая красный сигнал тревоги. Экран показывал схему корабля: шлюзовой отсек зиял красным, как открытая рана. Он нажал на виртуальную кнопку закрытия, но консоль отозвалась писком ошибки, экран мигнул, и ничего не произошло.

– Что за…? – пробормотал он, повторяя команду. Снова ошибка. – Системы не отвечают. Что-то мешает…

Игорь Волков, стоявший у двери мостика, шагнул вперёд.

– Сара, – сказал он, пропитанный подозрением. – Она была в лаборатории.

Рейн кивнул, его разум работал как машина, просчитывая варианты. Споры уже проникли внутрь – это было ясно по налёту на пористых стенах. Если шлюз открыт, корабль станет открытой веной для астероида.

– Мы не можем рисковать. Закроем вручную. Макс, ты ближе всех к ангару. Надень герметичный костюм и запри его. Быстро.

По интеркому раздался хриплый голос Макса Тейлора.

– Есть, капитан, иду.

Рейн отключил связь.

– Айша, следи за сигналом бедствия. Если кто-то ответит, скажи им держаться подальше. Это не спасательная операция. Это ловушка.

Айша кивнула. Шёпот в голове, едва уловимый, шептал: Вернись. Останься нами. Она тряхнула головой, отгоняя его, как назойливую муху.

***

В ангаре Макс Тейлор стоял перед стойкой со скафандрами, его руки тряслись, когда он надевал герметичный костюм. Зуд, начавшийся после инцидента с вентиляцией, теперь горел огнём – под кожей, в груди, в голове. Он чувствовал, как что-то ползёт внутри, роет туннели, шевелится в порах. «Просто нервы», – повторял он себе, но знал, что это лож. Его кожа под комбинезоном уже покрылась красными точками, из которых сочилась тонкая слизь. Он застегнул шлем, визор запотел от его тяжёлого дыхания, и шагнул в коридор.

Корабль казался другим – стены пульсировали, покрытые пористыми наростами, как живая плоть. Каждый шаг отдавался эхом, но под ним Макс слышал шорох – тысячи крошечных существ, копошащихся в металле. Его разум туманился, галлюцинации накатывали волнами: в углу коридора он увидел свою мать, её лицо – решето из дырок, из которых вылезали белые личинки, шевелящиеся, как волосы на ветру. Она улыбнулась, и изо рта хлынула слизь.

– Макс, милый, – прошептала она, но голос был не её, а множеством шёпотов. – Я так по тебе скучала, иди ко мне, ну же, обними меня.

Макс зажмурился, тряхнул головой, но видение не исчезло. Он брёл дальше, опираясь на стену, но рука провалилась в пористый нарост – мягкий, с сотнями отверстий, из которых высунулись нити, обвившие его перчатку. Он отдёрнул руку, и слизь потянулась следом, как паутина. Зуд в голове усилился, и он увидел себя, мутировавшего, тело как решето, из дырок роятся личинки, заполняющие воздух. «Нет, – подумал он, – это не я. О Господи, нет.»

Шлюз был рядом – его створки зияли, словно бездонный провал, источая ледяной холод космоса, смешанный с влажным, живым теплом астероида. Макс брёл, его шаги становились тяжелее, костюм казался тюрьмой, а зуд – симфонией боли. Галлюцинации множились: экипаж «Пионера» маршировал рядом, их тела – пористые тени, из отверстий в лицах вылезали черви, шепчущие: Роди нас. Цвети. Будь с нами. Будь нами. Он споткнулся, упал на колени, и через визор увидел свою руку – перчатка покрылась трещинами, из которых просачивалась вязкая субстанция.

На издыхании он добрался до панели ручного управления. Шлюз зиял, и через щель – тонкую, словно лезвием рассекшую тьму – сочилась омерзительная масса: пульсирующая, пористая, точно окаменевший улей, с мириадами отверстий, из которых выползали личинки, тянущиеся к нему, подобно жадным корням. Макс потянулся к рычагу, его пальцы скользили по слизи, но он нажал, и дверь начала с лязгом закрываться. Щель сужалась, но масса протиснулась – влажная, пульсирующая, облепив его костюм, проникая в трещины, в поры.