Человек из будущего

Но как? И имеет ли он право вмешиваться в чужую судьбу?

Прасковья Павловна ушла, пожелав спокойной ночи. Дмитрий остался в темноте – свечу она оставила, но он погасил ее, экономя. Лежал и слушал звуки дома.

За стеной кто-то кашлял – долго, мучительно, с хрипом. Снизу доносились пьяные голоса – кто-то ругался, кто-то плакал. Где-то скрипнула дверь, прошли шаги по лестнице. «Вот он, Петербург Достоевского, – думал Дмитрий. – Город нищеты, болезней, преступлений. Не романтичный город белых ночей из туристических буклетов, а настоящий, страшный, беспощадный».

Он думал о своей прежней жизни – о съемной студии с ее чистотой и одиночеством, о работе в офисе, о метро, о магазинах, о телевизоре. Все это казалось теперь нереальным, как сон.

«А что, если я действительно сплю? – подумал он. – Что если все это галлюцинация, вызванная стрессом? Может быть, я лежу сейчас в психиатрической больнице, а мне кажется, что я в XIX веке?»

Но нет. Запахи были слишком реальными. Вкус щей был слишком настоящим. Холод от сырых стен был слишком ощутимым. Это не был сон.

«Значит, это реальность, – заключил он. – И мне нужно научиться жить в ней. Или умереть».

XII. Утро второго дня

Он проснулся от крика петуха. Открыл глаза – в окно лился серый утренний свет. В комнате было холодно, дыхание превращалось в пар.

«Отопления нет, – понял он. – Печь не топили. Или здесь вообще нет печного отопления в этой комнате?»

Он встал, подошел к умывальнику и плеснул в лицо водой из кувшина. Вода была ледяной – обожгла кожу, заставила окончательно проснуться.

Посмотрел на себя в маленькое треснутое зеркало, висевшее над умывальником. Небритое лицо, всклокоченные волосы, темные круги под глазами. Одежда мятая, грязная.

«Я выгляжу как бомж, – подумал он. – Нужно привести себя в порядок. Но как? Бритвы нет. Чистой одежды нет, горячей воды нет».

В дверь постучали. Вошла Прасковья Павловна с кувшином горячей воды и куском мыла.

– Доброе утро, батюшка, – сказала она. – Вот вам водичка горячая, чтобы умыться. И мыло.

А то вчера забыла дать.

– Спасибо, – Дмитрий взял кувшин.

Мыло было темное, вонючее, но, видимо, единственное доступное.

– Прасковья Павловна, – спросил он, – а нельзя ли мне занять немного денег? Рублей пять- десять. Я верну завтра, честное слово.

Женщина посмотрела на него с подозрением:

– Занять? Да я сама небогата то, батюшка. Откуда ж у меня денюшки? Вы уж как-нибудь сами-с…

– Понимаю, – кивнул Дмитрий. «Конечно, она не даст. Зачем ей доверять незнакомцу?»

После ухода Прасковьи Павловны он сел на кровать и задумался. Нужно было действовать.

Сегодня же. Иначе завтра будет поздно – хозяйка выгонит его за неуплату.

«Что я могу сделать прямо сейчас? – размышлял он. – Пойти на Сенную площадь и попробовать продать что-то? Но что? Попробовать найти работу? Но где и какую?

Обратиться за помощью к Родиону Романовичу? Но что он может?»

Внезапно пришла мысль – безумная, отчаянная, но, возможно, единственная.

«Знакомство с Достоевским, – подумал он. – Я знаю, что Федор Михайлович сейчас живет в Петербурге. Он еще не написал „Преступление и наказание“, но уже известен как автор „Бедных людей“ и „Записок из Мертвого дома“. Что если я найду его? Предложу ему сотрудничество? Скажу, что у меня есть идеи для романов?»

Но это было рискованно. Во-первых, где найти Достоевского? Во-вторых, почему он должен принять незнакомого иностранца? В-третьих, что конкретно Дмитрий может ему предложить?

«Могу рассказать сюжет „Преступления и наказания“, – размышлял он. – Сказать, что слышал эту историю от знакомого. Достоевский заинтересуется, начнет писать. А я попрошу его о помощи – деньгами, одеждой, работой».

Это был план. Не идеальный, но лучше, чем ничего.

XIII. Родион Романович возвращается

В полдень, когда Дмитрий собирался выходить, в дверь постучали. Вошел Родион Романович.

Он выглядел еще хуже, чем вчера – бледный, небритый, с красными от бессонницы глазами.

Одет в тот же потертый сюртук, в рваных сапогах.

– Здравствуйте, – сказал он тихо. – Как вы себя чувствуете?

– Лучше, спасибо, – ответил Дмитрий. – Спасибо вам за помощь. Не знаю, что бы я делал без вас.

Родион махнул рукой:

– Ерунда. Просто не мог оставить человека в беде. Тем более иностранца, который не знает города.

Он сел на стул, достал из карманов руки и приложил их к подбородку.

– Скажите, – начал Родион, пристально глядя на Дмитрия, – вы действительно из Америки?

Дмитрий замялся. Врать этому человеку не хотелось – в его взгляде было что-то честное,

открытое, несмотря на всю мрачность.

– Не совсем, – наконец сказал он. – Это… сложно объяснить.

– Попробуйте, – Родион поправил одежду. – У меня есть время. «Что сказать? – лихорадочно думал Дмитрий. – Правду? Что я из будущего? Он решит,

что я сумасшедший. Солгать? Но он явно чувствует ложь».

– Я… – начал он медленно, – я действительно не отсюда. Я из… другого места. Очень

далекого. И попал сюда случайно. Не по своей воле.

Родион смотрел на него внимательно, не перебивая.

– Продолжайте, пожалуй, – сказал он.

– У меня нет денег, нет одежды, нет документов. Я не знаю, как выжить в этом городе. И не знаю, как вернуться… домой.

– Домой, – повторил Родион и усмехнулся. – Знаете, я иногда тоже не знаю, как вернуться домой. Хотя живу здесь всю жизнь.

Он помолчал, разглядывая пепел на папиросе.

– Вы странный человек, – сказал он наконец. – С первого взгляда я это понял. В ваших глазах… как бы это вернее сказать… нет того, что есть у всех нас. Привычки. Покорности судьбе. Вы смотрите на все так, словно видите это впервые.

«Он чувствует, – понял Дмитрий. – Он понимает, что я не такой, как все».

– Я хочу вам помочь, – продолжал Родион. – Не знаю почему. Может быть, потому что сам когда-то нуждался в помощи, а мне не помогли. Может быть, потому что вы мне напоминаете…

меня самого. Потерянного, чужого в этом мире.

Он встал, подошел к окну.

– У меня есть знакомый, – сказал он, не оборачиваясь. – Торговец на Сенной. Можем

продать ему вашу странную одежду. За диковинку дадут рублей пять, наверное. Этого хватит, чтобы купить нормальный сюртук и штаны. А дальше… дальше посмотрим.

«Он помогает мне, – с удивлением подумал Дмитрий. – Незнакомый человек, у которого

самого нет ничего, помогает мне. Почему?»

– Спасибо, – сказал он тихо. – Я не забуду этого.

Родион обернулся и посмотрел на него долгим взглядом:

– Не обещайте того, чего не сможете выполнить. В этом городе обещания ничего не стоят. Только дела.

И они пошли на Сенную площадь.

XIV. Сенная площадь

Они вышли из дома вместе – Дмитрий в своих диковинных джинсах и свитшоте, Родион в потертом сюртуке. Октябрьский день был серым, холодным, с моросящим дождем. Небо висело низко, словно грязная тряпка.

Дмитрий шел и смотрел по сторонам с жадным любопытством. Он видел Петербург XXI века тысячи раз – но это был совсем другой город. Улицы были уже, дома – ниже и мрачнее, мостовые – из булыжника, по которым больно было ступать в тонкой современной обуви. По дорогам двигались не автомобили, а телеги, запряженные лошадьми, и редкие извозчичьи пролетки.

Люди одеты были тяжело, в темное – мужчины в длинных сюртуках и шинелях, женщины в пышных юбках и платках. Все двигались медленно, словно под грузом усталости. Лица серые, измученные, равнодушные.

«Вот они, люди XIX века, – думал Дмитрий. – Не герои романов, не персонажи исторических фильмов. Обычные люди, которые работают, устают, страдают. Как и я в XXI веке. Как и все люди во все времена».

Запахи были невыносимые. Конский навоз – его было полно на мостовых, никто не убирал. Дым от печей – черный, едкий, въедавшийся в легкие. Помои – их выливали прямо на улицу из окон. Немытые тела – в XIX веке не было душа в каждой квартире, люди мылись редко, от толпы несло потом и грязью.

«Как они это выносят? – удивлялся Дмитрий. – Как можно жить в такой вони?»

Но потом понял: они просто не знают другого. Для них это норма. Так пахнет жизнь.

Родион шел молча, погруженный в свои мысли. Иногда что-то бормотал себе под нос —

Дмитрий не разбирал слов, но интонация была тревожная, напряженная.

«О чем он думает? – размышлял Дмитрий. – Неужели правда планирует преступление?

Или я придумываю, начитавшись Достоевского?»

Они свернули на узкую улицу, потом еще на одну, еще более узкую. Здесь дома стояли так близко друг к другу, что казалось, вот-вот сомкнутся. Окна были маленькие, грязные, за ними виднелись темные комнаты. Из подворотен выглядывали оборванные дети с голодными глазами.

– Здесь живут самые бедные, – негромко сказал Родион, заметив взгляд Дмитрия. – Те, кому некуда идти. Ремесленники, поденщики, проститутки, воры. Дно Петербурга.

«Дно Петербурга, – повторил про себя Дмитрий. – А я думал, что дно – это XXI век,

офисная работа, бессмысленное существование. Оказывается, может быть и хуже. Гораздо хуже».

Наконец они вышли на большую площадь. Сенная. Дмитрий узнал ее – читал описания у Достоевского, Некрасова, других писателей. Но одно дело читать, другое – видеть своими глазами.

Площадь была огромной, заполненной людьми, телегами, лошадьми. Повсюду стояли лотки, столы, просто разложенные на земле товары. Торговцы кричали, зазывая покупателей.

Покупатели торговались, ругались, осматривали товар. Нищие просили милостыню. Извозчики ждали седоков. Городовые медленно прогуливались, присматривая за порядком. Запах здесь был еще сильнее – смесь гнили, помоев, лошадиного навоза, немытых тел, дешевой водки и чего-то сладковато-тошнотворного, что Дмитрий не мог определить. «Рынок, – понял он. – Настоящий старинный рынок. Не супермаркет с кондиционером и стерильными прилавками, а живой, грязный, шумный базар».

– Вон там старьевщик, – показал Родион на угол площади, где сидел старик с длинной седой бородой. – Скупает всякую всячину. Может, вашу одежду купит.

Они подошли. Старик оглядел Дмитрия цепким взглядом – с ног до головы.

– Что продаешь, молодой барин? – спросил он хрипло.

– Одежду, – ответил Дмитрий. – Американскую. Очень хорошую.

– Американскую? – Старик прищурился. – Покажи.

Дмитрий снял свитшот – под ним была футболка. Старик взял свитшот в руки, ощупал,

понюхал, повертел.

– Ткань странная, – пробормотал он. – Мягкая, но прочная. Не похожа на наши. И кроя

диковинный. Это что, кофта такая?

– Да, что-то вроде кофты, – кивнул Дмитрий.

– А штаны? – Старик показал на джинсы.

– Тоже продаю.

– Снимай давай, посмотрим.

«Снимать джинсы посреди площади? – ужаснулся Дмитрий. – Но другого выхода нет». Он огляделся – никто особо не обращал внимания. На Сенной видали всякое. Быстро снял джинсы, остался в трусах – к счастью, современных трусах-боксерах, похожих на короткие штаны.

Старик взял джинсы, разглядел, пощупал карманы, молнию. Молния особенно его заинтересовала.

– Это что за штука? – спросил он, дергая бегунок вверх-вниз.

– Застежка, – объяснил Дмитрий. – Вместо пуговиц.

– Хитро придумано, – одобрил старик. – Американцы мастера по механике. Ну что ж,

диковинка. Дам три рубля за всё.

– Три? – возмутился Дмитрий. – Это же уникальные вещи! Таких в России больше нет!

– Именно поэтому три, а не два, – усмехнулся старик. – Кому они нужны, эти диковинки?

Носить не будешь – смешно. В музей разве что продать. Или богачу какому, у которого деньги девать некуда. Три рубля – и спасибо скажи.

Родион тронул Дмитрия за плечо:

– Соглашайтесь. Это справедливая цена.

Дмитрий стиснул зубы. Три рубля. За одежду, которая в XXI веке стоила тысяч пять. Но выбора не было.

– Хорошо, – согласился он. – Три рубля.

Старик достал из кармана кошель, отсчитал три потертых бумажных рубля и протянул Дмитрию.

«Деньги XIX века, – подумал Дмитрий, разглядывая купюры. – Настоящие, не музейные. С портретом императора, двуглавым орлом. Это же исторические артефакты! А для меня – просто способ не умереть с голоду».

XV. Покупка одежды

Теперь нужно было купить нормальную одежду. Родион повел его к другому торговцу —

толстому мужику с красным лицом, торговавшему подержанной одеждой.

– Сюртук нужен? – спросил торговец. – Вон, глянь, хороший, почти новый. Прошлый хозяин помер, наследники продают. Всего пять рублей.

«Помер, – передернуло Дмитрия. – Я буду носить одежду покойника».

Но опять же – выбора не было. Он примерил сюртук – длинный, темно-синий, с пуговицами.

Сидел неплохо, хотя был немного велик в плечах.

– Беру, – сказал он.

– А штаны? Рубашка? – торговец уже чувствовал покупателя. Дмитрий выбрал еще серые штаны, белую рубашку (тоже подержанную, с желтыми пятнами

пота под мышками), черный жилет и пару сапог.

– Итого восемь рублей, – объявил торговец.

«Восемь рублей, – подсчитал Дмитрий. – У меня только три. Черт».

– У меня только три рубля, – признался он.

Торговец нахмурился:

– Тогда выбирай что-то одно. Или сюртук, или штаны с рубашкой.

– Я заплачу за него, – вдруг сказал Родион.

Дмитрий обернулся к нему:

– Что? Нет, я не могу принять…

– Можете, – сухо ответил Родион. – У меня есть пять рублей. Я дам их вам взаймы. Вернете, когда сможете.

«Пять рублей, – подумал Дмитрий. – Для него это, наверное, огромные деньги. Может

быть, все, что у него есть. И он готов отдать их незнакомцу. Почему?»

– Родион Романович, – начал он, – я не знаю, как вас благодарить…

– Не благодарите, – оборвал его Родион. – Просто потом, когда разбогатеете, помогите кому-нибудь другому. Так устроен мир – добро порождает добро. Хотя… – он усмехнулся горько, —

иногда добро порождает только боль.

Он достал из кармана мятые бумажки, отдал торговцу. Дмитрий получил одежду.

Тут же, прямо на площади, за телегой, он переоделся. Стянул футболку, надел рубашку —

грубую, колючую, пахнущую чужим потом. Натянул штаны – широкие, на подтяжках. Облачился в жилет, сюртук. Обулся в сапоги – тяжелые, неудобные, но, по крайней мере, теплые.

Родион осмотрел его критически:

– Теперь похожи на человека. Правда, на бедного человека, но это ничего. Главное – не выделяетесь.

Дмитрий посмотрел на свое отражение в витрине какой-то лавки. Да, теперь он выглядел как житель XIX века. Потертый сюртук, мятая рубашка, старые сапоги. Один из тысяч мелких служащих, студентов, разночинцев, населявших Петербург.

«Я растворился в толпе, – подумал он. – Стал частью этого времени. Теперь я здесь не чужой».

Но внутри все равно оставалось странное ощущение – словно он актер, надевший костюм для спектакля. Ненастоящий человек в ненастоящей одежде, играющий роль.«Или наоборот? – вдруг подумал он. – Может быть, там, в XXI веке, я играл роль? А здесь

– настоящий?»

XVI. Первая философская беседа

Они зашли в дешевую чайную на углу площади – темное, прокуренное помещение с грязными столами и скамейками. Заказали по стакану чая и по куску хлеба.

Чай был крепкий, горячий, с горкой сахара на блюдце. Хлеб – черный, кислый. Но для Дмитрия это была почти царская трапеза – он не ел с утра, да и вчерашние щи не особо насытили.

– Вы мне так и не рассказали, кто вы на самом деле, – сказал Родион, прихлебывая чай. – Откуда приехали и зачем.

Дмитрий задумался. Что говорить? Правду – что он из будущего? Или продолжать врать про Америку?

«Он помог мне, – думал Дмитрий. – Отдал свои последние деньги. Я не могу продолжать врать ему».

– Скажу так, – начал он осторожно. – Я действительно не из Америки. Я… из очень далекого места. Настолько далекого, что вы не поверите.

– А вы попробуйте, я только кажусь не умным, – Родион посмотрел на него внимательно.

– Я из будущего, – выпалил Дмитрий.

Повисла тишина. Родион не засмеялся, не закричал, что собеседник сумасшедший. Просто

смотрел, изучающе, словно пытался понять – правда это или бред.

– Из будущего, – медленно повторил он. – То есть, вы хотите сказать, что… путешествовали во времени?

– Да. Я родился и жил в… через много лет после вашего времени. И попал сюда случайно.

Через… – Дмитрий запнулся, – через некий артефакт. Очки. Старинные очки в музее.

– В музее, – Родион задумался. – Понятно. И теперь вы не можете вернуться?

– Не знаю. Очки потерялись. Может быть, могу. Может быть, нет.

Родион помолчал, потом сказал:

– Знаете, я вам верю.

– Верите? – удивился Дмитрий.

– Да. Потому что в этом мире возможно все. Если Бог создал человека из глины за один день, если Христос может воскреснуть из мертвых, то почему человек не может путешествовать во времени? – Он усмехнулся. – К тому же, ваша одежда, ваша манера говорить, ваш взгляд на мир – все это говорит о том, что вы не отсюда. «Он поверил, – с облегчением подумал Дмитрий. – Или делает вид, что поверил. Но почему?»

– Скажите, – продолжал Родион, – а в вашем будущем… там лучше, чем здесь?

Дмитрий задумался. Как ответить на этот вопрос?

– По-разному, – сказал он наконец. – С одной стороны, нет такой нищеты, как здесь. Люди живут дольше, меньше болеют, у них больше возможностей. Нет рабства, нет крепостного права, больше свободы.

– Звучит как рай, – заметил Родион.

– Но, с другой стороны, – продолжал Дмитрий, – люди стали… пустыми. Они живут ради денег, ради потребления. У них нет высоких целей, нет веры, нет смысла жизни. Они просто существуют – работают, покупают вещи, развлекаются, стареют, умирают.

– Как я, – тихо сказал Родион.

– Что?

– А ведь… Я тоже так живу. Существую без смысла, как собака. Поэтому я думаю… – он запнулся, – думаю о том, как это изменить. Как стать не просто существом, а человеком. Настоящим человеком.

«Стать настоящим человеком, – повторил про себя Дмитрий. – Господи, это же прямо из „Преступления и наказания“. Раскольников тоже хотел доказать, что он человек, а не „тварь дрожащая“».

– А вы как думаете это сделать? – осторожно спросил он.

Родион долго молчал. Потом ответил:

– Я пока не знаю. Но думаю. Много думаю. Иногда мне кажется, что для этого нужно

совершить нечто… из ряда вон выходящее. Преступить черту. Пойти против всех правил.

«Преступить черту, – похолодел Дмитрий. – Он действительно планирует преступление».

– Родион Романович, – сказал он твердо, – не делайте этого.

– Чегой-то? – Родион посмотрел на него удивленно.

– Того, о чем вы думаете. Преступать черту – это путь в никуда. Вы не станете от этого

человеком. Только разрушите себя.

– Откуда вы знаете, о чем я думаю? – в голосе Родиона появилась острота.

– Потому что… – Дмитрий осекся.

«Потому что я знаю ваше будущее. Потому что я читал роман, в котором персонаж с

вашим именем совершает убийство и потом мучается всю жизнь. Но я не могу сказать ему это». – Потому что я сам думал о том же, – соврал он. – В своем времени. И знаю, к чему это приводит. К пустоте. К еще большей пустоте.

Родион посмотрел на него долгим взглядом:

– Вы странный человек. Очень странный. Но, может быть, вы правы. Может быть, я ищу не там.

Он встал, оставив недопитый чай:

– Мне пора. Дела. Вы справитесь сами?

– Да, спасибо вам за все, – Дмитрий тоже встал.

– Приходите завтра вечером. Ко мне в комнату. Прасковья Павловна покажет. Поговорим еще.

– Родион надел шляпу. – Мне кажется, мы с вами можем многое друг другу рассказать.

Он ушел, оставив Дмитрия одного в прокуренной чайной.

XVII. Первый вечер

Дмитрий вышел на улицу. Уже начинало смеркаться – октябрьские дни короткие. Фонарщики

зажигали масляные фонари, и город погружался в сумрак.

«Что мне делать дальше? – думал он, бесцельно бродя по улицам. – У меня есть ноль

рублей (все три отдал за чай и хлеб), есть одежда, есть комната на одну ночь. А завтра?

Завтра Прасковья Павловна потребует деньги за жилье. Где их взять?»

Он вспомнил про свой телефон – его он спрятал в комнате, под матрасом. Батарея еще есть. Может быть, продать телефон? Но кому? Кто купит непонятную штуковину, которая не работает без электричества?

«Часы, – вспомнил он. – У меня есть электронные часы на руке».

Посмотрел – да, часы все еще на месте. Простые, недорогие, но работающие. Может быть, их можно продать как диковинку?

Но уже поздно – лавки закрыты, торговцы разошлись. Придется ждать до завтра.

Дмитрий вернулся в дом Прасковьи Павловны. Поднялся по скрипучей лестнице в свою

комнату. Лег на кровать, не раздеваясь – было холодно, и сюртук хоть немного грел.

Лежал в темноте, слушая звуки дома. За стенами жизнь продолжалась – кто-то ругался, кто-то плакал, кто-то молился. Где-то скрипнула дверь, прошли тяжелые шаги.

«Я здесь, – думал Дмитрий. – Я действительно в XIX веке. Это не сон, не галлюцинация.

Это реальность. И теперь мне нужно научиться жить в ней. Или умереть».

Но странное дело – страха почти не было. Вместо страха – какое-то странное спокойствие.

Словно он наконец оказался там, где должен быть. «Может быть, это и есть моя судьба? – подумал он. – Может быть, я родился не в то время, а эти очки исправили ошибку? Вернули меня туда, где мое место?»

Перед сном он достал телефон и включил его. Экран загорелся ярким светом, почти ослепив в темноте. Посмотрел на дату: 17 октября 2025 года.

«Нет, – подумал он. – Неправильно».

Зашел в настройки и изменил дату на 17 октября 1856 года. Теперь телефон показывал правильное время.

«Я теперь здесь, – сказал он сам себе. – В 1856 году. И это мое настоящее».

Выключил телефон, спрятал под матрас. Закрыл глаза.

И впервые за много лет уснул спокойно, без тревоги, без кошмаров.

Потому что впервые за много лет чувствовал себя живым.

Часть II. Жизнь в XIX веке

Глава 2. Первые недели

I. Утро третьего дня

Дмитрий проснулся от стука в дверь. За окном едва рассветало – серый, холодный

октябрьский рассвет.

– Батюшка! – раздался голос Прасковьи Павловны. – Вы проснулись? А то уж я

забеспокоилась – не приключилось ли чего с вами.

Он встал, открыл дверь. Хозяйка стояла на пороге с подносом, на котором дымился стакан чая и лежал кусок черного хлеба с маслом.

– Вот, батюшка, принесла вам покушать, – сказала она с доброй улыбкой. – Вижу я, что человек вы хороший, хоть и странный. Не то что прежние жильцы – те только и норовили обмануть, не заплатить. А вы-с вчера сразу честно признались то, что денежек нету. Значит, совесть имеете, порядочный.

Дмитрий был тронут этой простой добротой.

– Спасибо вам, Прасковья Павловна, – сказал он искренне. – Вы очень добры ко мне. Я

постараюсь как можно скорее найти работу и рассчитаться с вами.

Рука машинально потянулась к тумбочке – взять телефон, проверить время, уведомления, новости. Пальцы нащупали только деревянную поверхность и подсвечник. Он замер. Впервые за пятнадцать лет проснулся, не уткнувшись в экран. Тишина давила на уши. Не было ни звуков уведомлений, ни вибраций, ни светящихся пикселей. Странно. Пусто. И – неожиданно – спокойно.

– Да ничего, батюшка, не торопитесь, – она махнула рукой. – Вижу я людей насквозь. Вы не обманщик. Заплатите, когда сможете. А пока живите, отдыхайте. Только вот скажите мне, – она помолчала, потом добавила тихо, – вы правда ли из Америки?

Дмитрий задумался. Лгать этой доброй женщине не хотелось.

– Не совсем из Америки, Прасковья Павловна, – осторожно ответил он. – Я из… очень далекого места. Настолько далекого, что вы, может быть, даже не поверите.

– А я и не спрашиваю откуда, – мягко сказала она. – Вижу, что не хотите говорить – значит, причина на то есть. У всякого человека свои тайны есь. Главное, чтобы сердце доброе было. А у вас, батюшка, сердце доброе, я чувствую. Чувствую.

«Сердце доброе, – подумал Дмитрий с горечью. – Если бы она знала, каким я был в XXI веке – циничным, равнодушным, злым. Но здесь, в этом времени, я действительно чувствую себя другим. Словно что-то оттаяло внутри». – Скажите, Прасковья Павловна, – спросил он, отпивая чай, – а как мне найти работу? Я