Другая сторона

– Как вам известно, – продолжал Адам, его стальной взгляд металлически скользнул по рядам, заставляя даже самых дерзких опустить глаза, – королевство Эмбер простирается от Седых Утёсов на севере, где ветер ревёт, как загнанный зверь, до зловонных Болот Кровавой Росы на юге, где трясина ждёт неосторожного. Эти земли – ваш долг. Ваша клятва крови. Ваша могила, если вы окажетесь недостойны или слабы. Вы будете стоять на стенах форпостов, вглядываясь в предрассветный туман, пока глаза не заболят. Вы будете патрулировать дороги, где тень каждого куста, каждый шорох в канаве может скрывать клыки или сталь. Вы будете гнаться за мародёрами в глухих, непроходимых лесах, где деревья шепчут предательство. Вы будете спускаться в пещеры, где тьма не просто отсутствие света, а нечто живое, шевелящееся, враждебное. Вы будете защищать каждый камень, каждую пядь земли Эмбера. Ценой пота. Ценой крови. Ценой жизни, если потребуется. Именно для этого вы здесь. Не для парадов в сияющих доспехах. Для войны. Вечной войны за право этого королевства дышать. Распорядок в Академии прост, как удар топора по плахе: подъём с первым лучом солнца. Теория. Практика. Физическая подготовка до изнеможения. Стратегия. Тактика выживания в аду. Один выходной в неделю. Но помните: – он сделал паузу, и тишина стала ещё глуше, – оружие – ваша вторая кожа. Ваше дыхание. Продолжение вашей воли. Оно с вами всегда. Даже в выходной. Даже во сне. Забыл оружие – забыл о долге. Забыл о долге – ты уже мертвец, просто ещё не упал.

Его взгляд ещё раз, как кнутом, ожёг ряды, проверяя на прочность, на страх, на готовность.

– Завтра испытания. – Слово повисло в воздухе, как приговор. – Покажете, чего стоите. Меч, лук, знание трав и ран – демонстрируйте то, в чём сильны. Или то, что считаете своей силой. После этого командиры отрядов будут выбирать. Кто достоин служить под их началом. Кто попадёт в их ряды. Его взгляд намеренно, тяжело, как гиря, задержался на Энтони. В глазах Адама не было ни ненависти, ни одобрения – лишь холодная оценка ресурса. – А если окажется, – он сделал театральную, леденящую душу паузу, – что никто из командиров не захочет видеть кого-то в своём отряде… – пауза затянулась, – …тот отправится в Дозор. Нести службу на стенах. Надеюсь, вы понимаете разницу между жизнью и существованием в пыли? Между славой и забвением в каменной нише сторожа?

В аудитории повисла гробовая, давящая тишина. Слышно было, как где-то далеко скрипит дверь, как кто-то сглатывает, затаив дыхание. Даже самые самоуверенные кадеты сидели, не шелохнувшись, впившись взглядами в парту перед собой. Алан замер, словно превратился в камень. Энтони почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это был не просто выбор. Это был приговор.

– Всем разойтись. Увидимся завтра. На испытаниях. Не опаздывать.

Адам резко, без лишних движений, повернулся и исчез в боковой двери так же внезапно, как и появился, оставив за собой ледяное эхо своих слов и тяжёлое, как свинцовое облако, предчувствие завтрашнего дня, который мог стать для кого-то концом пути ещё до его начала. Только когда дверь за ним захлопнулась с глухим, окончательным стуком, аудитория выдохнула. Послышались сдавленные вздохи, нервное перешёптывание, скрип скамеек. Но смеха и болтовни не было. Была тишина, полная тревоги. Все понимали: игра началась. И ставки в ней – жизнь.

Глава 4. Дно

Вступительные испытания. Именно так это событие громогласно называли служители академии, хотя на деле оно представляло собой обычную проверку сил и навыков новичков. Только по его итогам можно было определить род оружия, чтобы в дальнейшем развивать необходимые качества. Для Энтони этот день был особенно волнительным: он даже не представлял, к чему лежала его душа и в каком направлении ему предстояло двигаться.

Плац академии кипел, словно муравейник, потревоженный палкой. В воздухе висел звон стали, хлопки тетивы, резкие команды инструкторов и одобрительные возгласы. Кто-то на соседней площадке метко всадил стрелу в самую середину соломенной мишени, и его похлопали по плечу. Другой, ловко орудуя тренировочным мечом, отбивал атаки напарника; сталь гулко стучала о сталь. Энтони чувствовал себя чужим на этом празднике силы и ловкости.

Сначала он решил попробовать себя в качестве лекаря. Хотя его мать была деревенским целителем, сам Энтони никогда не создавал снадобий – лишь изредка помогал собирать травы и наблюдал за её искусными руками, смешивающими целебные настои. Однако простое наблюдение – не то же самое, что практическое применение знаний.

Стол был завален пучками трав, ступками, мензурками и глиняными горшочками. Запах шалфея, мяты и полыни ударил в нос, и на мгновение Энтони перенёсся домой, к матери. Он видел её руки – ловкие и уверенные, растирающие корни в мелкую пыль, – её спокойную улыбку, когда она капала настойку на язык плачущему ребёнку.

– Запомни, Энтони, – слышался её голос, – самое главное – это точность. Лишняя щепотка может навредить, недобранная – не помочь.

Приступая к своему первому заданию, Энтони старался вспомнить всё, что видел у матери: знание трав, их свойства, важность точной консистенции. Всё это требовало большой внимательности и аккуратности. Сначала он взялся за дело с рвением и лёгким волнением. Но вскоре выяснилось, что руки дрожат, когда он пытается смешивать ингредиенты, глаза путаются, стараясь различить одну траву от другой, а ум упорно отказывается воспринимать знания, которые он так старательно впихивал в себя. Вместо тонкого аромата ромашки в ноздри ударил едкий дым сгоревшего дома. Вместо уверенности – леденящая пустота. Он перепутал корни, насыпал слишком много горькой полыни. Смесь получилась комковатой и неоднородной. Инструктор – пожилой мужчина с умными, усталыми глазами – молча вздохнул и покачал головой.

С отчаянием в сердце Энтони понял, что, несмотря на все старания, лечение – не его призвание. Лекаря из него не выйдет. Он отошёл от стола, смывая с пальцев зеленоватую жижу. Он не смог сохранить даже это – последнюю крупицу её наследия. Боль от неудачи побуждала сомневаться в себе, но он знал, что впереди – новые испытания, и какая-то из ролей ему обязательно подойдёт.

Следующим этапом была стрельба из лука – испытание, нависшее над Энтони как тень и с каждой минутой казавшееся всё более устрашающим. В глубине души он знал, что охота не была его стезёй. Его семья в основном собирала плоды и ловила озёрную рыбу. Мясо на их столе появлялось лишь по особым дням, и Энтони мечтал с гордостью принести домой трофей настоящей охоты. Но мечты оставались мечтами.

Деревянная основа лука была тяжёлой и неудобной в его хрупких руках. Тетива, тугая, как струна, впивалась в пальцы, а мышцы плеча горели огнём после пяти секунд натяжения. Он медленно подошёл к линии стрельбы, но потерпел неудачу уже вначале. Слабые руки едва держали лук, а попытка натянуть тетиву вызвала сильное напряжение. Боясь стать объектом насмешек, он с трудом выпустил стрелу, которая с глухим стуком упала в нескольких шагах от мишени. Рядом коренастый парень одним плавным движением отправил стрелу в «яблочко», и его друзья радостно заулюлюкали. В душе Энтони затаилась горечь – вновь провал. Он молча положил лук на место. Горечь во рту была вкусом полного поражения.

Следующим испытанием было владение мечом. Взять в руки меч – это была не просто физическая задача, но и проверка характера. Энтони встал перед деревянным манекеном, держа в руках гладкую рукоять, которая казалась ему чужой. Он сосредоточился, вглядываясь в неподвижное, безжизненное лицо манекена. Собрался с духом, поднял меч над головой для рубящего удара – базового, простого. Мускулы дрогнули. Меч пошёл по дуге слишком медленно, неуклюже. Лезвие со слабым шлепком коснулось плеча манекена и соскользнуло вниз, не оставив и царапины. Ни мощи, ни точности. Только жалкая демонстрация немощи.

Второй удар – горизонтальный, в корпус. Энтони рванул клинок сбоку. Меч завизжал в воздухе, но рука не успела за импульсом. Удар пришёлся плашмя, глухо бухнув, но не врезавшись. Манекен лишь слегка качнулся. Третий удар – колющий. Он ткнул остриём вперёд. Клинок дрогнул, отклонился, едва царапнув дерево. Каждое движение было борьбой с весом стали, с предательской дрожью в запястьях, с нарастающим отчаянием. Свист клинка мимо цели звучал насмешкой, эхом его собственного бессилия. Он бил снова и снова – слабее, неувереннее. Руки наливались свинцовой усталостью, дыхание сбивалось. Пустота внутри росла с каждым жалким стуком.

Рядом, на соседнем секторе, высокий широкоплечий парень с карими глазами, горящими вызовом, и чёрными, коротко остриженными волосами обрушил на свой манекен град ударов. Его меч свистел в воздухе, рубя, коля, отбивая – движения были резкими, мощными, отточенными. Деревянная голова манекена с треском отлетела, а туловище треснуло по швам. Он стоял, тяжело дыша, пот стекал по его шее, но на лице сияла победоносная ухмылка.

Инструктор хлопнул его по плечу:

– Отлично, Рейк! Сила, напор! Вот это я понимаю – мечник! Именно такие бойцы нужны королевству.

Взгляд Рейка, полный самодовольства, скользнул по окружающим, ловя восхищённые или завистливые взгляды. И тут он увидел Энтони. Увидел его потупившийся взгляд, худощавую фигуру, дрожащие руки, ещё помнящие позорное падение меча. Увидел саму ауру неудачи, витавшую над ним.

Преисполненный презрения и внезапного гнева от одного вида такого «неудачника» в стенах Академии, Рейк громко, на весь плац, крикнул:

– Ха! И таких хлюпиков берут в Академию? Смотрите все! – он театрально указал пальцем на Энтони. – Он и меч-то удержать не может! Как он противников собирается рубить? Палкой пугать? Или надеется, что они сдохнут со смеху, глядя на него?

Хохот, громкий и унизительный, прокатился по части плаца. Наставники сдержанно усмехнулись или отвернулись. Рейк, довольный эффектом, сделал несколько шагов в сторону Энтони. Он был выше, шире в плечах, его тень накрыла парня, как могильная плита.

– Тебе бы в прачки, щенок, – продолжил он, уже в упор, его голос был низким и ядовитым. – Или травы рвать, как баба. Тут место для воинов, а не для костей, обтянутых кожей. – Он нарочито медленно оглядел Энтони с ног до головы, его взгляд был как плевок. – Королевство защищать? Да ты позорище!

Рейк намеренно задел Энтони плечом, когда проходил мимо, едва не сбив его с ног. Энтони едва устоял, чувствуя, как по щекам пылает пожар стыда, а внутри всё сжимается от беспомощной ярости. Он не мог ответить. Слова застревали в горле комом, тело отказывалось повиноваться, кроме как сжимать кулаки до хруста в костяшках. Он мог только стоять, опустив голову, глотая пыль унижения под смешки приспешников Рейка и равнодушные взгляды остальных.

Он понимал, что провалил все испытания, и горечь поражения заполнила его сердце. Но, до глубины души осознавая, что это всего лишь одна битва в долгой войне, Энтони взял себя в руки. Он был полон решимости развиваться и улучшать свои навыки, несмотря на все препятствия.

В конце концов ему присвоили ранг мечника. Видимо, сам факт, что он смог поднять меч, сочли единственным достижением. Он сжал деревянную табличку с номером отряда так, что щепки впились в ладонь. Это было не достижение. Это была насмешка. Но даже насмешка – это хоть что-то. Значит, он кому-то нужен. Хотя бы для галочки. Слабейший. Дохляк. Пустое место. Прозвища липли к нему, как смола, едва он вышел за ворота плаца. Он оказался на дне социального болота Академии. И это был лишь первый день ада.

По распределению его согласился принять только Шестой отряд стражей. «Согласился» звучало как «смилостивились». Шептались, что другие командиры отказались наотрез. Лишь Шестой не стал очень уж возражать.

«Предвестие унижений? Или просто свалка для неудачников?» – подумал Энтони, подходя к двери штаб-квартиры. Старая деревянная дверь с аккуратно выведенной цифрой «VI» в самом конце тёмного, сырого коридора скрипнула под его нажимом, открывая путь во мрак внутри. Стены комнаты были окутаны полумраком, только слабые лучи света проникали через щели закрытых окон, и эти лучи начинали наполняться призраками его прошлого.

Каждый шаг отдавался эхом в огромном зале. Тишина, которая висела в воздухе, была гнетущей. Это место напомнило ему камеру, где его держали работорговцы. Вспомнились холодные камни стен, страх и отчаяние, которые казались бездонными. Энтони слегка вздрогнул, борясь с нахлынувшими воспоминаниями. Ему предстояло пройти через осуждение и недовольство тех, кто мог вынести решающую оценку. Он был готов к презрительным взглядам, к грубым словам и испытаниям. Но больше всего он боялся разочаровать самого себя.

– Тут есть кто-нибудь?.. Я Энтони Лайт, направлен на обучение и прохождение службы в вашем отряде, – Энтони совладал с нервами и заставил себя говорить чётко и уверенно, хотя сердце бешено колотилось.

Из темноты возник силуэт, медленно идущий к нему. Высокий парень крепкого телосложения вышел на свет. Его плечи были шире дверного проёма, руки, толщиной с добрую ветчину, казалось, могли согнуть подкову голыми пальцами, а суровое выражение лица не предвещало ничего хорошего. Чёрные, как тьма, волосы лишь усиливали устрашающий образ.

– Энтони? – прозвучал громогласный и насмешливый голос. – Так это ты тот дохляк, что попал к нам? – Он сделал шаг ближе, заслоняя свет. – А ты уверен, что справишься? Или надеешься на особое отношение?

В этот момент из глубины комнаты донёсся другой голос:

– Годвин, прекращай пугать новенького. Лучше открой ставни.

Здоровяк слегка поморщился, но, не говоря ни слова, направился к окну и открыл ставни. Яркий солнечный свет залил помещение, освещая каждый его угол. Энтони моргнул, привыкая к свету, и впервые смог полностью рассмотреть комнату. Это было просторное помещение с высокими потолками. Стены украшали доспехи и мечи, создавая атмосферу дисциплины и мощи. В центре стоял длинный стол, уставленный картами и планами, свидетельствующими о важных тактических совещаниях. Большой камин с прогоревшими дровами придавал уют и теплоту этому суровому месту.

В углу комнаты Энтони заметил группу людей, сидящих у второго стола, заваленного пустыми бутылками. Некоторые из них лежали на полу, явно в полудрёме, создавая впечатление абсолютного хаоса.

«Так это же алкоголики», – подумал Энтони, наблюдая, как они медленно поднимаются, гремя бутылками и роняя их на пол.

Один из них подошёл к Энтони, протягивая руку.

– Привет, Энтони. Меня зовут Артур Редверс. Я командир шестого отряда стражей.

Перед Энтони стоял молодой парень лет двадцати, высокий и крепкого телосложения. Его благородные черты лица и голубые глаза излучали позитив и решимость. В его взгляде не было и следа презрения или насмешки – только дружелюбие и уважение. Это было настолько неожиданно, что Энтони почти растерялся, но тут же взял себя в руки, крепко пожимая протянутую руку.

Взгляд Артура был проницателен, но в то же время полон тепла, словно он видел тебя насквозь, но всё равно хотел помочь. Его улыбка, наполненная оптимизмом, озаряла комнату, как луч солнца, пробивающийся сквозь густые облака.

– Присаживайся, – спокойно предложил он, указывая на стол и усаживаясь сам. – Познакомимся. Тот парень, что встретил тебя у двери, – это Годвин, наш силач.

Энтони непроизвольно бросил взгляд на Годвина. Тот стоял в углу, не сводя с новичка своих стальных глаз, и одной рукой, без видимого усилия, поднимал тяжёлую чугунную гантелю, которую Энтони не сдвинул бы с места. От этого спокойного демонстративного взгляда по спине парня пробежали мурашки, и он торопливо отвёл глаза.

– Не переживай, – сказал Артур с лёгкой, доброжелательной ухмылкой, уловив его тревогу. – Это только с виду он такой грозный. На самом деле Годвин – ещё тот добряк, хоть и выглядит сурово.

– А это, – Артур кивнул в сторону второго стола, где у окна, закинув ноги в потрёпанных сапогах прямо на заваленный стол, сидела девушка. Она невозмутимо допивала остатки мутной жидкости из стеклянной бутылки, даже не повернув головы в сторону новичка. Закончив, она, не глядя, резким движением запястья швырнула пробку через всю комнату. Та со звоном угодила точно в пустое ведро для мусора. Чёрные волосы, собранные в небрежный хвост, резкие, волевые черты лица, загорелая кожа, мускулистое телосложение, видимое даже сквозь мешковатую форму. – …Оливия. Наша лучница. И… – Артур понизил голос до полушёпота, наклонившись к Энтони, – …младшая сестра Годвина. Поэтому совет: не пытайся с ней флиртовать. Ну, или хотя бы не делай этого при нём. Если, конечно, жизнь дорога.

Энтони посмотрел на Оливию. Её взгляд, скользнувший мимо него, был холодным, оценивающим, без интереса. Он тут же перевёл взгляд на Годвина. Тот, казалось, уже мысленно разрывал его на части. Энтони быстро опустил глаза на стол.

– Наши мечники, – Артур обвёл рукой окружающих. На противоположной стороне комнаты, за вторым столом, сидели трое молодых парней, которые, неохотно пробуждённые, выглядели так, словно спорили во сне о том, стоит ли им вообще вставать. Каждый был похож на другого: ясные карие глаза, непослушные каштановые волосы, торчащие в разные стороны, и лёгкая щетина на щеках, придававшая их лицам взрослый вид. У них даже манера сидеть и смотреть была схожей, будто они всю жизнь провели бок о бок. С первого взгляда можно было подумать, что они кровные братья.

Они синхронно, с одинаково сонным выражением лиц, зевнули.

– Роберт, – проговорил Артур, указывая на первого. Тот лениво поднял руку, не спеша отвлекаясь от внутренних размышлений. – Следующий – Томас, – едва уловив своё имя, он сделал то же движение, глядя при этом словно сквозь всех собравшихся. – Генри, – закончил Артур, и третий, явно не сильно отличавшийся от товарищей, также поднял руку, чуть качнувшись.

Но не только мечники привлекали внимание Артура. Его голос стал воодушевлённее, когда он перешёл к следующему представлению:

– И, конечно же, мозг отряда, возможно, умнейший человек всего королевства – наш лекарь Вальтер.

Движение руки Артура замерло над телом, лежащим почти без сознания на полу возле стола. Парень выглядел так, словно потерял сознание от избытка мыслей. На вид ему было едва двадцать лет, телосложение худощавое, кожа бледная, светлые волосы чуть заворачивались на кончиках. Очки в квадратной оправе, сползшие на лоб, свидетельствовали о недавнем теоретическом споре, который, судя по всему, завершился тяжёлым поражением для Вальтера. Он что-то бормотал во сне:

– …нет, валериана не сочетается с чертополохом, ибо кислотность…

Энтони не мог скрыть скептицизма. Внутренний монолог бил ключом:

«Умнейший человек королевства? Груда мышц, чей взгляд внушает ужас. А его сестра? Взгляни на неё – и смерть от её брата-психопата становится гарантированной. Мечники, которые, судя по виду, не имеют понятия, где находятся. И этим Артур гордится?»

Энтони оглядел собравшихся, словно древний философ, впервые увидевший общество с его недостатками. Все они с настороженной апатией продолжали свои дела. Лишь Артур, сидящий напротив, не утратил оптимизма. С широкой, открытой улыбкой он промолвил почти нежно, убеждённый в искренности своих слов, словно включая всех в нечто большее, чем просто группа людей:

– Добро пожаловать в семью.

Глава 5: Огонь под пеплом

Время в Академии текло не как река, а как песок сквозь пальцы воина, зажатые в кулаке перед роковой схваткой – медленно, неумолимо, оставляя на ладони лишь горьковатую пыль воспоминаний и мозоли опыта. Энтони и не заметил, как позади остался целый год. Не год – эпоха. Эпоха, наполненная до краёв едким потом, пропитавшим одежду; болью в мышцах, превращавшей каждое утреннее пробуждение в испытание; жжением в лёгких, будто от вдыхания раскалённых углей, после кроссов по предрассветному Рамфорду; и едким, въедливым запахом чернил, въевшимся в кожу пальцев от бесконечных лекций и тактических схем. Дни сливались в недели под монотонное жужжание Вальтера о повадках тварей, недели – в месяцы под грохочущие команды Годвина и ледяной прищур Оливии. Всё это – под неусыпным, эксцентричным, но неожиданно надёжным взором его новой, странной «семьи» из Шестого отряда.

Физические муки стали его второй кожей, его ежедневным хлебом – и всё это под недобрым, но эффективным началом Годвина. Исполин, казалось, дышал одной идеей: мускулистое превосходство – залог жизни. Его любимая мантра, выкрикиваемая с гранитной, непоколебимой серьёзностью, гремела над тренировочным полем, заглушая птиц и скрип колёсниц:

– Чем больше мышцы – тем громче победа! И тем тише смерть под твоими сапогами!

Однажды, когда Энтони в сотый раз ронял тяжеленную гирю себе на ногу, корчась от боли, Годвин не засмеялся. Он молча подошёл, его тень накрыла Энтони, как скала.

– Боль – это друг, – проскрежетал исполин, вкладывая холодный металл обратно в его распухшие, содранные до крови пальцы. – Он учит, где предел. А твой предел – это ложь, которую тебе внушили. Снова.

Ирония судьбы заключалась в том, что за этой суровой, скалистой маской скрывался парень с душой деревенского балагура и сердцем, способным растрогаться до слёз над щенком. Он мог в самый мрачный, проливной день рассмешить всю караульную до икоты анекдотом про пьяного кузнеца и его козу, притворявшуюся лошадью лорда. Но стоило лишь заикнуться, лишь краем глаза неосторожно задержаться на его сестре, Оливии, как Годвин преображался мгновенно. Его широкое лицо застывало, как каменная маска древнего идола, а в глазах, обычно насмешливых или просто усталых, вспыхивал такой ледяной, первобытный гнев, смешанный с глухой, непонятной посторонним печалью, что даже самые дерзкие остряки замолкали, инстинктивно отступая на шаг и пряча взгляд. Воздух вокруг него становился колючим.

Жестоким контрастом этим примитивным истинам силы звучали бесконечные споры Годвина с Вальтером. Худощавый лекарь, казалось, дышал не воздухом, а чистым знанием, стратегией, холодным расчётом и пониманием врага. Их дебаты о методах подготовки Энтони достигали эпических масштабов прямо в столовой или на плацу: Годвин, потрясая гирей размером с голову телёнка, багровел и вопил о незыблемости физической мощи, о том, что никакая хитрость не спасёт, когда клыки уже у горла; Вальтер же, нервно поправляя сползшие на кончик носа квадратные очки, тихим, но неумолимым, как горный ручей, голосом доказывал, что истинный воин побеждает не грудью, а умом, предвидя шаг противника, читая его намерения в микродвижениях, в блеске глаз, в напряжении мышц. Что сталь должна быть направлена разумом, а не инстинктом.

Стрельба из лука проходила под ледяным, оценивающим взором самой Оливии. Первый месяц она держала дистанцию, как хищница, наблюдающая за неуклюжей добычей. Её взгляд – острый, как наконечник её лучших стрел, – сканировал каждое движение Энтони: дрожание рук, неточную стойку, промахи – с холодным, безразличным презрением. Но постепенно, капля за каплей, лёд тронулся. Появилась редкая, чуть кривая ухмылка, когда он наконец всадил стрелу в край мишени.

В один день, после особенно унизительной серии промахов, когда стрелы Энтони даже не долетали до соломенного чучела, Оливия молча подошла. От неё пахло кожей, луком и чем-то терпким, травяным.

– Ты тянешь тетиву грудью, Кролик, – хрипло бросила она, и прозвище от её голоса звучало не насмешкой, а констатацией факта. – А надо – спиной. Чувствуй, как лопатки сводятся. Как будто хочешь сжать между ними орех.

Она не стала его поправлять, просто показала на себе – плавное, мощное движение. И отошла. Следующая стрела Энтони воткнулась в мишень с глухим, уверенным стуком. И в тот же миг, со спины он снова почувствовал тот самый леденящий затылок холод. «Годвин наблюдает».

Фехтование… Здесь безраздельно царил Артур. Когда он выходил на тренировочную площадку, воздух мгновенно сгущался, наполняясь электричеством концентрации. Его движения были выверены до миллиметра, атаки – молниеносны, безжалостны и красивы в своей смертоносной эффективности. Он был живым учебником боя. Но когда командир отсутствовал – а такое бывало нередко – бразды правления с радостным хохотом перехватывали Роберт, Томас и Генри. Трио неразличимых мечников с вечно взъерошенными каштановыми вихрами и глазами, в которых читалась вечная сонная отрешённость. Их подход к обучению был полной, сногсшибательной противоположностью дисциплине Артура.

Однажды Роберт, с хитрой, как у лисы, ухмылкой, предложил:

– А давайте… верхом! Настоящие рыцари ведь так сражались!

Так Энтони очутился, сидя на плечах Генри, пытаясь парировать дикие, но весёлые удары Томаса, сидевшего верхом на Роберте. Хаос, визг, падения в пыль, взрывы искреннего смеха и отборный мат, когда кто-то больно приземлялся – но сквозь этот сюрреалистичный абсурд проступал неожиданный, ценный урок. Баланс. Доверие к своему «коню». Умение фехтовать не только мускулами и сталью, но и лёгкостью духа, находчивостью, способностью найти игру и смех даже в самом суровом испытании. Энтони понял: сталь может звенеть не только от ярости, но и от чистой, бесшабашной радости.