Погоня за судьбой. Часть V

Широкая пешеходная улочка, мощёная разноцветными гранитными блоками, укрывалась под прозрачным сводчатым потолком и по широкой дуге уходила прочь, скрываясь за поворотом. С обеих сторон в улочку словно бы врастали белоснежные юрты. Однотипные двухэтажные полусферы с чернеющими прямоугольниками окон двумя шеренгами исчезали вдали. Над головой висело яркое аметистовое небо, сгущавшееся до черноты в зените, как синяк, а по бокам, меж белоснежных юрт вырастали иссиня-чёрные зубастые стены скал – обветренные, обкусанные временем и непостижимыми геологическими процессами, вызывающие подспудный страх своей неестественной, злобной остротой.

– Часто вы ко мне в гости заходили, пока я валялась мешком? – спросила я, оглядывая неуловимо изменившихся друзей – было непонятно, то ли они стали меньше ростом, то ли постарели.

– Получасовые визиты строго раз в земные сутки, – махнул рукой капитан «Разведчика». – Мы раз в недельку захаживали, но, если уж откровенно – мне твоя палата после третьего визита поперёк горла встала. Тесно, скучно, прибор этот в тишине тоску навевает… Так что, когда мне позвонили и сдёрнули с рабочего места, мы с Володей решили вытащить тебя на природу несмотря на всяческие запреты. Хоть посмотришь на живых людей…

Было зябко, по галерее гулял ветер. Редкие, укутанные в три слоя, чересчур долговязые и молчаливые прохожие с какой-то настороженностью поглядывали на нас, пока мы двигались по коридору.

– Знаешь, Вася, – тихо сказала я, – они на нас смотрят так, будто мы сбежавшие из вивария экспонаты.

– А ты думала, тут с красной дорожкой и шампанским встречать будут? – фыркнул он. – Ты тут чужак, Лиз. Со всеми вытекающими. И я, кстати, тоже. Но я хоть картошку для них ращу, а ты пока что – просто красивая, но бесполезная биомасса.

Над головой и под ногами чёрные продолговатые панели рассыпа͐ли электрическую пыль, которая тут же стягивалась в голограммы. Указатели и стрелки, схемы и предупреждения – все они будто ждали нашего появления, возникая из ниоткуда.

Вдоль стеклянных стен возникали полупрозрачные существа. Атлеты, космонавты, звери и живые растения – они то стояли у дверей юрт, то двигались рядом. Они смотрели на меня, подмигивали и улыбались. Вытяни руку – и коснёшься протянутой лапы диковинного зверя. Почти коснёшься – рука пройдёт насквозь, окунувшись в едва заметную электрическую прохладу.

Где-то далеко впереди слышался детский смех – несколько детишек прыгали вокруг двух голографических белых медведей, которые кружились, взявшись за лапы. Такие настоящие, почти живые – но едва пропускающие льющийся отовсюду свет, отчего сразу становилось понятно – это миражи…

За очередной белой юртой выросла рекреационная зона. Спрятанная в скалистой низине и укрытая высоким яйцевидным куполом, под нами разворачивалась большая поляна, покрытая невероятным травяным ковром цвета морской волны. Тут и там из ковра торчали кусты и деревья – низкие, крючковатые, усеянные пучками синей листвы. Казалось, листочки жались и льнули друг к другу, пытаясь согреться.

Сквозь тёплую вуаль воздушной завесы мы проследовали внутрь и очутились в огромном пространстве. Посреди покрытой морозным инеем бирюзовой травы мостились каменные дорожки, по саду гуляли длинные, будто растянутые огромным шринкером люди; их тени, падающие на бирюзовую траву, были и вовсе неестественно вытянуты. Вдоль тропок стояли монументальные садовые скамьи на ажурных ножках, странные, ни на что не похожие мраморные скульптуры и разноцветные ненавязчивые фонари, а снаружи, за стеной купола открывался вид на горную гряду цветом чернее базальта, с высокими щербатыми пиками острее ножей. В холодном воздухе царил аметистовый полумрак, и было непонятно, утро сейчас или вечер.

– Сколько сейчас времени? – вопросила я.

Василий опустил взгляд на браслет.

– Полдесятого утра. А что?

– Я совсем потерялась в этих вечных сиреневых сумерках…

– Ты освоишься, – заверил он. – Тут очень долгие сутки, и время считается не так, как мы привыкли. Я вот, к примеру, ориентируюсь по рабочему графику. Сейчас полтора часа, как моя смена закончилась.

– Значит, вы здесь уже и на работу устроились? – протянула я. – И как, хорошо платят?

– Вообще не платят, – флегматично пожал плечами Вася. – Работаю за еду и крышу над головой. Почти как в армии, только паёк получше.

– А какой тогда смысл работать?

– Вот и я сразу также подумал, – усмехнулся он, – но виду не подал. Мы, люди, не привыкли к такому. Нам стимул подавай – да такой, чтобы звенящий был, шуршащий. Чтобы можно было в руках его повертеть да под подушку спрятать.

– Деньги не дураки придумали, тут не поспоришь, – согласилась я.

– Изначальный смысл денег люди извратили до неузнаваемости, – подал голос Агапов. – Когда-то деньги были средством обмена в обществе с сильно ограниченным производством, но в конце концов стали инструментом угнетения одних другими. Поэтому здесь мы решили пока отложить денежный вопрос в сторону. Пока что есть более насущные дела.

– Например, строительство коммунизма? – спросила я, и в голосе прозвучала усталая усмешка. Профессор улыбнулся:

– Скорее, эквитизма – общества, основанного на принципах справедливости.

– Справедливости не бывает, – возразила я. – Справедливость – это миф, сказка.

– Сказка, говорите? – Агапов хитро прищурился. – В таком случае, что же вело вас, Лизавета, в вашем вояже по дождливому Каптейну? Если не жажда справедливости, то что?

Откуда-то повеяло холодком, и я зябко поёжилась – неподвижный морозный воздух сдвинулся и пробирал до костей. Оглянулась. Вокруг нас словно циркулем было очерчено пустое пространство метров десяти – никто не подходил, все сторонились нашей маленькой компании.

– Я была юна и глупа, – проговорила я, и голос мой прозвучал тише и жёстче. – И перепутала справедливость с желанием залить свою боль чужой кровью. Мир не стал чище, а я погубила хорошего человека. Из этой истории можно сделать только один вывод – что ни делай, не видать тебе справедливости. А вы, профессор, неужели надеетесь её достичь?

– Да. – Агапов утвердительно кивнул. – И я рассчитываю в этом преуспеть. Ведь это мой дом, а дома и стены помогают.

– Вот как? – удивилась я. – Мне казалось, ваш дом – Земля.

– В каком-то смысле да, но я оттуда съехал больше, чем полвека назад. Главную задачу моя экспедиция выполнила, и мне больше не нужно мотаться по Сектору, – сказал он и как-то виновато пожал плечами. – К тому же, перелёты даются мне уже не так легко, как раньше. Конечно, я буду скучать по земным студентам, по их горящим – а порой безнадёжно сонным – глазам. Но кости ломит уже не по-земному, Лизавета. Пора уже встретить старость. И сделать это здесь, в цитадели прогресса… Постепенно передам свою Группу Внешней Разведки, так сказать, «по наследству». А когда уйду на покой, у меня будет уйма времени – вот тогда-то, может, ещё и сгожусь на третью докторскую…

Мы неторопливо следовали по каменистой тропке. Тёмной костлявой лапой ко мне подался жухлый бирюзовый куст, и я вытянула руку – новую, живую, настоящую, – чтобы сорвать один из редких листочков. Жёсткий, словно наждачная бумага, он был острым, подобным лезвию ножа. Таким листочком при желании можно убить, мельком подумала я – достаточно полоснуть по сонной артерии.

За водянистой стеной купола разворачивалась тёмная долина, на которой ровными шеренгами выстроились многоярусные зиккураты. Между ними протягивались тонкие перешейки проходов, а под их прозрачными сводами всеми оттенками и полутонами искрилась бирюза. На вершинах зиккуратов мерцали красные сигнальные огни. Долину опоясывали всё те же чёрные бритвы скал, глотавшие мертвенно-прозрачный свет невидимого отсюда солнца.

– Там, снаружи, жизни нет? – спросила я.

– Это сложный вопрос, – уклончиво ответил профессор Агапов. – Скажем так: на поверхности планеты жизнь в нашем привычном земном понимании почти отсутствует – там только четыре вида растений и три вида млекопитающих, которых мы когда-то выпустили наружу, и которые смогли адаптироваться. Но постепенно всё изменится – процесс терраформирования набирает силу, и в атмосфере всё больше кислорода. Двадцать пять лет назад здесь была голая каменная пустыня, а теперь кое-где уже прорастают брошенные нами семена новой жизни. Терраформирование – очень небыстрый и энергоёмкий процесс…

– Что означает жизнь «в нашем привычном земном понимании»? – Я уцепилась за его мимолётную фразу, в которой таилось что-то зловещее. – Есть ещё какое-то понимание?

– Мы здесь гости, – расплывчато сказал Агапов. – И нас терпят, пока мы не нарушаем правила пребывания. Давайте оставим этот вопрос на потом.

Владимир Алексеевич огляделся по сторонам, а я обдумывала сказанное. «Гости». «Терпят». Слишком знакомые слова. Так говорят о пришельцах или… о паразитах.

Василий ткнул пальцем в прозрачную перегородку и нарушил повисшее молчание:

– Теперь ночью можно выходить наружу, а раньше только в подземельях и ютились. Правда, Владимир? – Агапов молча кивнул, а Василий сделал широкий жест: – Диагональные фермы под открытым небом – это уже совсем не так плохо, как было раньше, когда планета буквально выжигалась радиацией. У нас тут есть всё для жизни – даже свежие фрукты и овощи. Мелковаты, конечно, кисловаты, но вполне съедобные и почти не фонят.

– Я видела нечто подобное на Марсе, – сказала я. – Там тоже все живут под куполами.

– В отличие от Марса, здесь нет матушки-Земли под боком, – заметил профессор Агапов, потирая подбородок. – Так что приходится обходиться самостоятельно, но надо сказать, у местных жителей это отлично получается…

– Это всё, конечно, безумно интересно, но лучше скажите мне, что будет дальше? – попросила я. – Для меня Росс всегда был какой-то легендой, и я никогда не предполагала, что попаду сюда. И сейчас я точно также не понимаю, зачем я здесь, и что мне теперь делать.

– Вашей основной задачей было выследить «Книгу судьбы», и вы эту задачу выполнили. Сбором артефакта сейчас активно занята группа Горячева, – сказал Агапов. – Вашу эстафету подхватила София Толедо, а у вас наконец появился шанс отдохнуть и прийти в себя после последних событий.

– Я не смогу отдыхать, пока моя подруга подвергает себя опасности, – заявила я.

– София в надёжной команде. Посвятите себя созиданию, Лиза. – Владимир Агапов снисходительно улыбнулся. – Здесь для этого есть все возможности…

«Созиданию». От этого слова, произнесённого с такой спокойной, отеческой уверенностью, внутри у меня всё оборвалось. Так говорят с капризным ребёнком, которого нужно отвлечь от чего-то на витрине, на что у родителя не хватает денег.

– Вы меня не поняли. – Голос мой дрогнул, но я выправила его. – Я не смогу «созидать», зная, что Софи рискует вместо меня. Я не для этого… – «Я не для этого выжила», – хотела сказать я, но остановилась. – Я не для этого прошла весь этот путь, чтобы теперь вязать носки в раю для пенсионеров…

Глава III. Человек и камень

Пол под ногами вновь задрожал, заставив чай в моей кружке поблёскивать мелкой рябью. Я инстинктивно вцепилась в столешницу, пока гулкая вибрация медленно стихала, растворяясь в гудении вентиляции.

– Тридцать лет – это достаточно долго, чтобы привыкнуть к ним, – пожал плечами Агапов, буднично отхлёбывая из своей кружки. Он даже не прервал глоток, когда стакан завибрировал в его руке. – Свои издержки, конечно, есть во всём… Приходится быть аккуратными при планировании и бурении скважин, чтобы не вторгнуться в один из их туннелей. Такое, к сожалению, случается. Колония теряет по полсотни буровых автоматов ежегодно…

– Это всё похоже на большую пороховую бочку, – заметила я, отхлебнув из кружки. – Которая может взорваться в любую секунду…

В этот момент на стене кухни, рядом с проекцией, проступили аккуратные, будто выведенные пером, буквы:

«ДЯДЯ ВАНЯ: А мы, как я погляжу, сидим на её крышке и уминаем пряники. Продолжайте, продолжайте, я записываю».

Василий фыркнул, а Агапов лишь покачал головой.

– Я вот только одного не поняла до конца, – продолжила я. – Почему первую экспедицию снарядили именно сюда? Помимо того, что она была поближе. Это же голый каменный шар! Тот же Каптейн был на три парсека ближе. Я уже не говорю про Луман!.. Где логика? Да и как вы вообще смогли здесь выжить?

Агапов медленно поставил кружку. Обвёл нас с Василием , обвёл нас с Василием внимательным взглядом, задержав его на мне чуть дольше, и наконец кивнул, словно разрешил себе что-то.

– Дом, – негромко произнёс он, – включи проекцию на стену и приготовься к синхронизации с нейросетью.

Стена напротив мгновенно превратилась в матовую, мерцающую поверхность, готовую к приёму изображения. Профессор на секунду прикрыл глаза, проводя пальцем по виску. В глубине его зрачков замерцали изумрудные блики, словно на дне тёмного зера вспыхнули сигнальные огни.

– Я вам покажу, Елизавета, – сказал он, открывая глаза. – Сразу после вашего прибытия попросил одного из наших лаборантов подготовить для вас краткую историческую справку. Он, надо отдать ему должное, подошёл к делу творчески. – Агапов усмехнулся, поправляя очки. – Василий её уже видел. Полагаю, визуальный ряд сделает сухую статистику… нагляднее.

На экране вспыхнули буквы.

«Звезда Росс-154 – красный карлик – с самого начала космической разведки транзитным методом подавала большие надежды. Возле неё, на самом краю обитаемой зоны, была обнаружена планета, которая вполне могла быть пригодной для жизни. Путь туда был неблизким, но самым коротким среди маршрутов к потенциально пригодным для человека мирам. Большая Евразийская Экспедиция, отправленная вскоре после Третьей Мировой Войны, должна была положить начало экспансии человечества. Тридцать лет межзвёздный караван прокладывал себе путь в неизвестность. Сорок тысяч человек, бо́льшая часть которых пребывала в анабиозе, неслись навстречу судьбе по заданному курсу…»

– Тридцать лет… – выдохнула я, и у меня похолодело внутри. – Это же целая жизнь в пустоте.

– С криогелем вместо крови, – заметил Агапов и вдруг поёжился. Впервые за всё время, которое я его видела.

Текст сменился изображением. Теперь на экране бушевала ярость звезды – красного карлика. Ослепительные вспышки вырывались с его поверхности, протуберанцы выстреливали в черноту пространства, а графики радиационного фона зашкаливали до критических отметок. Я машинально отвела взгляд, будто вспышки могли ослепить и через экран.

«По мере того, как в ходе полёта экспедицией уточнялись параметры целевой звёздной системы, стало ясно – исходные данные были фундаментально неверны. Характер звезды был вздорным и непростым, но к этому мы были готовы. Катастрофой стало исчезновение атмосферы, которая, согласно всем земным расчётам, должна была окутывать планету. Человек в скафандре на открытой местности почти мгновенно получал дозу облучения, близкую к смертельной. Разворачиваться было поздно. Было принято решение сделать всё возможное, чтобы подготовиться к холодному приёму в пункте назначения…»

– Это не просто кто-то накосячил, – мрачно констатировал Василий, с силой отодвигая тарелку. Он с головой ушёл в ритуал закручивания толстой, душистой самокрутки. – И не накосячили даже специально. Это… Поясни ей, Володь. У меня только матом получится…

Агапов тяжело вздохнул, снял очки и принялся медленно протирать линзы очков, глядя в пустоту.

– Ошибка, – начал он, – это когда неверно истолковали данные. Диверсия – это когда данные подменили. Но здесь… – Он умолк, подбирая слова. – Здесь было нечто иное. Данные… старели. Менялись. Сами по себе, буквально в режиме реального времени, будто кто-то стирал планету из учебника по мере того, как мы перелистывали страницы.

Он снова надел очки и взгляд его стал острым, научным.

– Представьте. Все доклады, все телескопные наблюдения, вся радиометрия и данные транзитного метода указывают на стабильную, зрелую планету с биосигнатурами в атмосфере. Умеренный радиационный фон, приемлемая гравитация. Идеальный кандидат. И вот, по мере приближения экспедиции, телеметрия начала… деградировать.

– Это как? – нахмурилась я.

– Данные собирались постоянно, всю экспедицию. Через десять лет после старта, судя по показателям, атмосфера практически испарилась. Температурные кривые проседали. Словно кто-то стирал с планеты её жизнепригодность прямо по мере нашего приближения. За три десятилетия полёта она превратилась из «зелёного» кандидата в этот вот голый камень.

– Но как? – не удержалась я. – Может, это тот… Жнец? Чёрный шар?

– Исключено, – тихо сказал Агапов. – Планета была такой миллионы лет. Мы в этом убедились, ступив на её поверхность и взяв пробы. Уж поверьте, Елизавета, проб было взято много…

– Быть такого не может! – фыркнула я.

– Изменилась информация, – сказал наконец Василий.

Всё это время он с серьёзным взглядом сидел с незажжённой сигаретой в руках. Кажется, он настолько погрузился в мысли, что забыл прикурить.

– Информация не может меняться сама! – выпалила я.

– Может. – Профессор улыбнулся одними губами. – Если рассматривать информацию не как набор данных, а как субстрат. Физический. Знаю, звучит странно… Позже мы вывели теорию. К сожалению, саму технологию воспроизвести не удалось, но это… поле работает до сих пор. И с планет Сектора нас до самого перемещения видели именно райским садом. Уверен, что было бы видно до сих пор, будь мы в досягаемости хоть одного способа наблюдения. А мы даже не знали, как объяснить им, что на самом деле пытаемся обживать глыбу…

– Подождите, – пробормотала я, пытаясь усвоить услышанное. – Но если реальное положение вещей видно только здесь, а по мере отдаления…

– Да, вы всё верно понимаете. – Агапов покивал и сцепил руки. – Казалось бы, источников такого искажения должно было быть много. На Земле, на Каптейне-4, на Пиросе… Но всё обстоит ровно наоборот… Мы назвали это «информационное антиизлучение» или «ноосферный антиветер». Гипотетическое поле, способное влиять на саму структуру знаний. Это… словно вирус, который заражает не компьютеры, а сами факты. Это не просто кто-то или что-то, запускающее невидимые лучи. Это эпицентр псевдоизлучения, которое по всем физическим законам является антиизлучением – зоной отсутствия излучения. Где мы видим правду в то время, как наблюдателям за пределами этой сферы кажется совсем иное.

Я молчала, переваривая. Это было похлеще любой сказки про инопланетян. Не корабли-захватчики, не лазеры – тихая, неощутимая ложь, вплетённая в саму ткань реальности.

– Представьте себе чёрную дыру, – продолжал Агапов, и в его голосе зазвучали лекторские нотки. – Только поглощает она не свет, а… объективность. Искажает не пространство-время, а сам факт. Мы находимся внутри её горизонта событий. А снаружи… Там будто бы видят красивую голограмму, которое проецируется везде, всюду – как объективный факт. Наши собственные записи и данные наблюдений попросту не бьются с тем, что замеряют там, снаружи.

– Ты сидишь, читаешь, сравниваешь одно и то же, – вставил Василий, – но одно такое, а другое – сякое.

Он наконец зажёг свою самокрутку, и дым заструился тяжёлыми кольцами. Вот и думай после этого, где тут реальность, а где – мозговые волны какого-нибудь космического спрута, подумала я.

– Такое вот фундаментальное свойство места – Агапов посмотрел на меня поверх очков. – Будто сама реальность только здесь… не-искажена. Как знать, сколько таких «коконов» пересекаются в пространстве, и что ещё от нас прячут? А главное – зачем…

Он отхлебнул чаю, давая мне осознать масштаб.

– Именно поэтому нас привели сюда. Целенаправленно. Как муравьёв – на чужой пир. Или, быть может, как лабораторных мышей.

«По мере того, как в ходе полёта экспедицией уточнялись параметры целевой звёздной системы, стало ясно – исходные данные были фундаментально неверны…»

Стало ясно… Стало ясно, что туман бывает не только из частиц вещества. Не верь глазам своим. Ни глазам, ни чему-либо ещё…

Агапов сделал лёгкий жест рукой. На экране возникла схема – сцепленные в гигантское кольцо корабли, а внутри них, как в муравейнике, кипела жизнь: люди в белых халатах склонились над микроскопами, в оранжереях пробивались первые ростки.

«Во власти постоянного ускорения массивные корабли класса «Алоксилон» жались друг к другу, сцепляясь в огромные, летящие сквозь пустоту города. Люди не сидели сложа руки – в корабельных лабораториях учёные активно работали над перспективными проектами, закладывая технологический фундамент будущей цивилизации. Модификация ДНК и культивация сверхвыносливых видов растений; новый тип энергии; проработка плана по терраформированию планеты, которая была намного менее дружелюбной, чем ожидалось…»

В этот момент Агапов слегка вздрогнул, его взгляд на секунду стал отсутствующим. Он поднял палец, извиняясь.

– Простите, звонок по нейрофону. Дежурный звонит. – Он на несколько секунд замолк, слушая невидимого собеседника, его взгляд сфокусировался на пустоте, в которой он видел что-то, что было недоступно нам. Затем тихо ответил: – Да, я понял. Перенаправьте отчёт мне на почту, я ознакомлюсь после летучки. И скажите Ткаченко, чтобы не торопился с выводами по стабилизатору шестого движителя – там нужны дополнительные тесты. Спасибо.

Он моргнул, возвращаясь к нам, и с лёгкой улыбкой провёл рукой по вискам.

– Должность обязывает быть на связи постоянно. Прошу прощения за небольшое отвлечение. Продолжим.

«Причудливое сообщество, сплочённое общей целью, строго по плану сближалось с новым домом. Огромные неповоротливые корабли расходились в стороны, сбрасывая к поверхности десятки исследовательских дронов. Разумный выход был только один – поглубже зарыться в землю, чтобы обезопасить колонию от спорадической звёздной сверхактивности… Планета оказалась чрезвычайно богата ледниками и подземными минералами. Однако самые невероятные открытия затмили любые ожидания.»

– Что за открытия такие? – Я непроизвольно наклонилась вперёд.

В ответ на стене возникла тёмная, подсвеченная прожекторами пещера. В её центре на груде острых, облупленных зубцов покоился исполинский пористый шар.

«Первый Объект был обнаружен в глубинной подземной пещере. Гигантская, метров пятидесяти в поперечнике каменная сфера, испещрённая бессчётными червоточинами, покоилась на возвышении. В этом месте царила ужасающая, звенящая тишина. Звук шагов, голоса, гул оборудования – всё поглощалось в прямой видимости Объекта без следа. Люди хватались за горло, проверяя, не отказали ли их голосовые связки… Учёные, забыв обо всём, обставили «Сферу Тишины» многочисленными приборами, приёмниками и акустическими датчиками, однако долгие недели наблюдений не принесли никаких результатов. Пока физики ломали головы, к поверхности спускались десятки транспортных челноков, подготавливая посадочные площадки. Ковчеги один за другим начинали снижение…»

– Гигантские «Алоксилоны»… – пробормотал Василий, выпустив струйку дыма и глядя в потолок. – Сажали их, как чёрных китов на берег. Должно быть, зрелище было жуткое.

Дальше пошла хроника обустройства: горные работы, прокладка дорог среди скал, люди в тяжёлых скафандрах, возводящие жилые модули в подземных кавернах…

«Работа кипела. Алмазные буры вгрызались в твёрдые скалы, пробивая проходы к обширным пустотам под поверхностью. Непредсказуемые вспышки буйного светила можно было предугадать всего за считанные минуты до их начала, и списки погибших от радиации росли быстрее, чем карты новых туннелей… Просторные каверны осваивались и обрастали модульным жильём. Проходчики с каждым днём углублялись в разветвлённые сети пещер, обнаруживая новые «Сферы Тишины» – на момент полного переселения колонии под землю их числилось уже полдюжины. Сколько таких сфер таили в себе недра всей планеты – оставалось лишь гадать…»

– И всё это время вы жили в страхе перед радиацией и этими шарами, – констатировала я.

Агапов вздохнул, снял очки и начал протирать их краем пиджака.

– Мы выживали, – поправил он мягко. – А потом нашли нечто, что всё изменило. – Он снова провёл рукой в воздухе.

«Изучая лона округлых, вымерзших проходов «третьего» яруса, руководитель изысканий пришёл к шокирующему выводу: эти пещеры имеют искусственное происхождение. Плавные изгибы овальных каменных коридоров и почти идеально ровные края – туннели походили на давно заброшенные норы существ невообразимых размеров. Вероятно, схожих с червями. Началась подготовка к отражению возможной угрозы. Геологи подрывали и баррикадировали туннели и обставляли завалы охранными системами. Долгие месяцы колония жила в страхе, но любой страх, как известно, сходит на нет, если его источник так и не являет себя воочию. Было тихо, и, постепенно успокоившись, все вернулись к планомерной работе…»

– Страх сошёл на нет… – я фыркнула, отхлёбывая свой уже остывающий чай. – Легко сказать.