Книжная Лавъка Куприяна Рукавишникова. Первая часть.

Спина мертвяка вздрогнула, он медленно пустил свою жертву на вымазанную чёрной грязью траву и повернулся, глянув покрытыми тухлой белёсой плёнкой глазами на остолбеневшего Куприяна. Тот отшатнулся, но собрал всю храбрость, какую только смог в себе сейчас найти.

– Ты зря сюда явился, – прохрипел мертвяк трескучим голосом, – Теперь пойдёшь со мной!

– Это ты зря явился, – спокойно ответил собравшийся Куприян, поднял руку и начал говорить.

Слова сами являлись, оставалось только повторять их, Куприян слышал, как вторит ему стоящий рядом Ермил.

Мертвяка скорчило, спина его заломилась назад, страшно хрустнули кости, кожа порвалась на суставах, сквозь полуистлевший кафтан было видно, как отваливается от костей мёртвая плоть. Упырь повернул голову, от чего шея свернулась в гармошку, зашипел, и спиной вверх пополз на Куприяна.

Но тот и не дрогнул, продолжал говорить, поднял ладони вверх, они горели жаром, и ему казалось, что этот жар нагревает воздух, он будто начал густеть, и мертвяк стал вязнуть в нём. Руки и ноги его скрючились, кости полезли наружу, и с противным скрежетом и хлюпаньем мёртвое тело стало разваливаться на куски. Эти куски чернели, съёживались, как бумага в огне, и вскоре превратились в чёрный прах. Мёртвая девушка, которую мертвяк жрал у колодца, так же рассыпалась в пепел.

– Ох ты…, – сказал Ермил, и добавил несколько ругательств, которые Куприяну были неизвестны, на каком языке Ермил ругался, он не знал, но понимал его почему-то, – Вот же напасть какая! А ты, Куприян, и глазом не моргнул! Я хоть и всякого навидался, но вот так, чтобы близко к мертвяку… и это вот… ох ты…

– Ладно. Давай поглядим, что с колодцем можно сделать, – сказал Куприян спокойно, хоть внутри у него тоже всё дрожало, – Надо закрыть проход, чтобы больше отсюда никто не явился. Смотри… там же… вроде там что-то есть…

Куприян осторожно наклонился над истлевшим колодезным срубом, опасаясь поскользнуться на чёрной жиже, разлитой кругом. Там, в тёмной воде он разглядел лицо. Красивое, бледное лицо девушки, она словно хотела вынырнуть, цеплялась руками за скользкие гнилые брёвна… И Куприян не замечал, как склонялся всё ниже, ниже…

– А ну, отойди! – Ермил дёрнул его за руку, – Ты что, Куприян?!

– Там девушка, надо помочь! Он видимо её туда кинул, а она не может выплыть! – кричал Куприян помощнику, – У тебя есть верёвка?

– Какая верёвка! Какая девушка! Али забыл, где мы?! – Ермил вдруг отвесил Куприяну увесистую оплеуху, тот осел на траву и растерянно заморгал.

– Ну? Окстись, это же Арычиха манит, дурень! Закрывай ход, я помогу! Ну, давай скорее, пока оттуда нам ещё мертвяков не наслала! Сил у тебя покуда мало, с такими управляться! Этот эвона какой здоровенный был!

Куприян потряс головой, и правда, чего это он! Какая девушка может быть в чёрной тухлой воде? Только мёртвая… Он поднялся на ноги стал обходить колодец по кругу, останавливаясь и шепча заговор:

– На час, на два, на полдень и на полночь, со мною солнца свет и лунный луч, ветра свист, коло посолонь иду, жар огня несу, воду очищаю, двери закрываю!

Сверкнуло в воздухе синим, грохнуло, будто молния прошила старый колодец, хотя в рассветном небе не было ни облачка. Вздрогнула земля у колодца, внутри что-то плеснуло и взвыло нечеловеческим голосом.

Куприян закрыл уши руками и отпрянул назад, Ермил упал на спину, тоже закрывая уши и ругаясь на своём странном наречии.

Солнце выпустило первые свои лучи, озарив кромку неба, когда двое ночных странников отняли руки от ушей и поглядели сперва друг на друга, а после на колодец. Большой камень лежал на месте гнилого колодезного сруба, Куприян подошел и осторожно тронул его, камень отозвался едва слышным гудением.

– Ладно, идём домой. Всё мы здесь управили, как надо, – устало вздохнул Куприян, – Снова меня дядька Сидор пожурит, что до обедни сплю. А вечером мне к Белугину ехать… может и сладим мы с ним вместе с этой Арычихой.

Ермил глянул на него, искрами сверкнули его глаза, повёл рукой и снова укрыл их незримый туман, пока пробирались два путника проулками к Книжной Лавъке Куприяна Рукавишникова.

Глава 13.

Куприян немного продрог от утренней прохлады и росы, которая сыпалась на них с кустов, когда они с Ермилом пробирались под заборами узких проулков. Зато как же хорошо и уютно показалось ему оказаться в Лавке!

Заперли за собой дверь и устало выдохнули, внутри было тепло, приятно пахло сладкими ватрушками, которые так и лежали – надкушенная Куприянова, и непочатая Ермила. У обоих голодно заворчали животы, тут же взялись за ватрушки, и прихватив крынку с молоком сотоварищи уселись прямо на пол, потому что грязные были оба, в чёрной земле и пыли.

Куприян ел ватрушку и думал, может ему так кажется, но Ермил словно выше ростом стал, спрашивать было неловко, да и устали они оба для разговоров.

– Ладно, я пошёл. И ты спать иди, тебе вечером к Белугину ехать ещё, – сказал Ермил, стряхнув со штанов крошки, – Вот, книгу возьми. Там есть про Арычиху, только из дома не выноси книжицу, нельзя.

Ермил добыл откуда-то из недр книжной полки небольшую книжку в совершенно истёртой, но подлатанной обложке из непонятного материала, похожего на очень тонкую кору дерева.

– Ермил, а вот я спросить хотел, – спросил Куприян, – Ты как… голодный что ли сидишь? Что ты ешь?

– Не боись, не голодаю, – усмехнулся помощник, – А гостинцы принимаю, так что Акулинкины плюшки ты приноси, я их люблю!

С чуть слышным хлопком Ермил исчез, Куприян устало усмехнулся, сунул книжицу себе за пазуху, потом взял опустевшую крынку и пошёл в кухню, где наткнулся как раз на Акулину Петровну, которая заводила опару на тесто и вполголоса напевала что-то приятное, распевное.

– Куприян Федотыч! – всплеснула она руками в муке, – Поглядите, на кого вы похожи! Это где же вас ночами носит?! Ну-ка, живо ступайте переодеваться!

Куприян послушно переоделся, после пошёл на двор умываться с мылом. Там Сидор Ильич уже готовил повозку к вечеру, ехать в именье к Белугину и переговаривался с Тихоном Фёдорычем, который дёргал щепу на растопку по просьбе Акулины Петровны.

Все эти обыденности как-то не увязывались с тем, что было прошедшей ночью, Куприян словно проснулся ото сна, или снова вернулся в родное Киселёво, откуда-то из дальней поездки.

– Куприян, а ты чего так рано нонче? Я думал, после гулянья-то у Крошенинниковых дольше проспишь, – спросил дядька Сидор, а после пригляделся, – Да ты никак ещё и не ложился? Где же ты был, мил друг?

– Я это… в лавке прибирался, и там ещё… возле крыльца, – ответил Куприян, ведь не скажешь правду-то, – Не спалось что-то.

– До вечера не сдюжишь, не выспавшись, а нам ехать, – посетовал Сидор Ильич, – Поди хоть чутка поспи.

Куприян хоть и устал, но спать ему не хотелось, он улёгся в кровать и стал читать принесённую из лавки книгу, и сразу же понял, почему Ермил не велел её выносить из дома. Попади такое не в те руки… Почему-то вспомнился Гербер, но мысли уже становились тягучими, ленивыми, парень положил книгу под подушку и прикрыл глаза. Только на минуточку, отдохнуть…

– Ехать пора, Куприян Федотыч, – дядька Сидор тряс его за плечо, – Подымайся, мил друг, как раз поспеешь собраться.

Куприян подскочил на кровати, время и правда уже было ехать, он заторопился собраться. Из кухни аппетитно пахло свежей выпечкой, и по пути в Лавку Куприян туда заглянул, прихватив пару пирожков для Ермила.

Лавка оставалась закрытой, хотя Куприян видел, что прохожие часто останавливаются у витринного окна, глядят на книги и читают написанное на листе объявление о скором открытии. Белугин сказал в среду, подумал Куприян, что ж, пусть будет среда.

Помощника не было видно, может, отдыхает, подумал Куприян, и оставил на прилавке пирожки, обернув в прихваченный с кухни рушник. Потом подошёл к той самой полке, откуда Ермил доставал книгу, и осторожно поставил её обратно, она сама собою исчезла, словно втянулась между корешков. Куприян довольно потёр руки и заспешил на задний двор, где уже ждала его запряжённая повозка.

Усадьба Белугина от города была верстах в двадцати, и когда повозка выехала за город, потянулись поля и луга, сердце Куприяна стукнуло – вспомнилось родное Киселёво, и матушка с отцом, Варвара и Маруся, ведь все они ему родные… Съездить надо, поди ж вот и дядька Сидор не прочь дома побывать.

Белугин встречал гостя у ворот именья, выстроенного покоем вокруг дома с широким крыльцом. Всё здесь было устроено без излишней роскоши, никаких скверов и садов с беседками, как это было у Крошенинникова.

Да и сам Белугин одет был весьма скромно, и ожидая приезда гостя времени даром не терял, осматривая подкову на копыте стоявшего рядом каурого мерина.

– А, Куприян Федотыч, добро пожаловать! – Белугин явно обрадовался гостю.

Устроили их с дядькой Сидором как дорогих гостей, и в ожидании ужина Белугин повёл Куприяна показать окрестности.

– Вот там Верещаники, небольшая деревня, в аккурат через мосток переехать, далее Кузьминка, дворов на сто, чуть более, – показывал Белугин, когда они с Куприяном шли по тропке по краю пшеничного поля, гуляющего волнами на ветру, – А вон там, видите, бор над рекою, там мосток есть, но местные больше бродом ездят, чтоб путь скоротать, вот туда и ведёт дорога на Демьянов хутор. У меня там человек есть надёжный, утром оттуда приехал, сказал, спокойно ночь прошла, правда, блаженный тамошний что-то говорил несуразное о пропавшем охотнике… Я думаю, он и вправду что-то видал, да у местного батюшки такие присказки не в чести, не разрешает разносить и «бесовщину» пересказывать.

– Завтра туда и направимся? – спросил Куприян, – Григорий Александрович… я должен вам рассказать то, что приключилось с нами минувшей ночью, и надеюсь вы мне поверите. Хотя, признаться, думаю такими гостями, какой ко мне в лавку наведался ночью, вас не удивишь.

И Куприян рассказал всё, и как он у видал за стеклом человека, который на живого был мало похож, и всё то, что случилось после. Белугин слушал его внимательно, стараясь не пропустить ни слова, и только впалые его щёки чуть побледнели.

– Я про такое слыхал, но… воочию мне ни разу не доводилось видеть такого человека, как вы, Куприян Федотович. То, что у вас Дар великий, хранить Пути и указывать их – это вы уже и сами поняли, я полагаю. А вот… расскажу вам немного о себе, чтобы вам всё и прояснилось.

Белугин заложил руки за спину, и они с Куприяном двинулись медленным шагом дальше, к мостку на запруде возле мельницы. Заливной луг в низине розовел и покачивал на ветру головками клевера, и Куприяну показался теперь этот запах таким благостным, родным, как в Киселёво.

– Каждый в сей мир приходит, чтобы исполнить назначенное, – говорил Белугин, – К таковому выводу я пришёл сам, не просто так, а когда принял свою долю и осознал её. После того жизнь моя чудеснейшим образом изменилась, потому как назначено мне, любезнейший Куприян Федотыч, этот мир избавлять от тех, кто со злым умыслом в него проник, и черпает силу из живущих здесь душ. Когда я преисполнился сей благостью – всё мне открылось, и даны были и силы, и средства, без излишеств, но достаточные для сих благих дел. Кого я только с того дня не навидался! И женщину, которая пила кровь младенцев, и старика, который оказался… впрочем, история сия долгая, и к сути нашего разговора пока не касательна. Так вот… нынешней ночью вы, так сказать, выполнили то, что обычно делаю я. Но мы так же знаем и то, что ведомы вам силы Хранителя. А потому, я осмеливаюсь полагать, что в Роду вашем были сильные Хранители, ведающие Пути – сие знание вы явили у добрейшего Савелия Мироновича. А вот сегодня ночью вы явили другое знание – вам от предков перешла сила Ратника, того, кто гонит нечисть, бьёт зло и его войско. Вы – потомок двух Родов, получивший при рождении великую силу… А это, друг мой, и хорошо, и плохо…

– Отчего же так? – спросил Куприян, он был немного озадачен сказанным Белугиным, но в глубине души понимал – тот прав.

– Потому, что такая сила является в этот мир не просто так, – вздохнул Белугин, – И то, что нам предстоит завтра, эта… встреча с древней Арычихой, это лёгкая прогулка по сравнению с тем, что грядёт.

– Что ж, вы сами сказали, что назначено – того не миновать. А пока остаётся набираться знаний и опыта, – Куприян понял, что не испытывает страха, – Как говориться двум смертям не бывать. А вы, дорогой Григорий Александрович… значит, и вы не случайно появились в моей судьбе, не ваше ли назначение принять на себя стезю Наставника?

– Польщён! Весьма! – Белугин даже чуть покраснел от удовольствия, – Что ж, я рад вашему настрою! Идёмте тогда ужинать, а после обговорим, что каждый из нас нашёл про то, как справиться с этой нечистью, изжить её.

И они неспеша повернули к усадьбе Белугина, лёгкий ветерок завивался за ними по тропе, в реке на запруде у мельницы шумела вода, дальше разговаривал вековой бор, и ничего не указывало на то, что где-то там таится древнее зло, и ждёт, выжидает…

Глава 14.

Демьянов хутор показался им, внезапно выскочив из-за невысокого ельника, разрастающегося по краю овражка. Куприян вместе с Белугиным вышли из усадьбы последнего ранним утром, чтобы дойти до хутора до того, как разгорится зноем летний день.

Четыре двора всего и было, все Демьяновы, как Белугин рассказал по дороге, один вот, Демьянов Пётр, охотник был знатный, как говорят – белку в глаз бил. А после пропал, думали, хищник какой попался ему на дороге, да потом местный пастушок рассказал – видал, дескать, Петра, недалече от хутора, да вот только тут стоял, да и пропал. Искать ходили хуторские мужики, да свояки из Кузьминки, далече уж дошли, да ни следа не нашли Петра Демьянова. Сгинул человек, как и не бывало.

– К жене его зайдём, расспросим. Может что и расскажет нам, – говорил Белугин, спускаясь к мостку через овражек, – Она была у батюшки нашего, отца Евстафия, дескать, чего делать, мужа-то сколь уж нет, ни живого, ни мёртвого. Так батюшка ей молиться шибче велел, чтобы Господь послал от такой напасти избавление.

Двор Петра Демьянова крайним к лесу стоял, крепкая изба, добротная, на плетне двое мальчат висят, болтая босыми ногами и негромко переговариваясь. Хозяйка где-то во дворе управлялась, слышно было, как покрикивает на кого-то.

– Ну, здоровы будьте, парняги, – сказал мальчишкам Белугин, – Кликните-ка нам матушку вашу, да скажите, Белугин пришёл, как и обещался. А после уж и гостинцы вам дам, пострелята.

Мальчишки кинулись за дом, где огород был засажен, позвали мать, а вернувшись получили от Белугина по печатному прянику да по мелкой монете, на ярмарку.

Хозяйка вышла с огорода к гостям усталая, синие тени лежали под глазами, она взглянула на пришедших и уважительно поздоровалась, пригласив проходить в дом. Белугин с Куприяном поднялись на резное крылечко, и перекрестившись на образа, перед которыми горела тусклая лампадка, сели на лавку.

– Ты, Меланья, ежели в чём имеешь нужду, скажи, я помогу, – мягко сказал Белугин.

– Благодарствуйте, Григорий Александрович. Да какая нужда… мужа нет уж сколь, одной-то тяжко. И кабы знать… Отец Евстафий сказывает, что в наказание мне это дано за грехи мои. А какие грехи? Вот и к исповеди меня не допустил, после того…

– Что ты ему рассказала, отцу Евстафию? – спросил Белугин, – Расскажи нам, может нам удастся с напастью этой совладать.

– Да… рассказала. За то и осердился на меня батюшка, – женщина стала креститься на образа, по щекам потекли слёзы, – Сказал, что по неверию своему я допустила к себе нечистого… Ох, Григорий Алексаныч, да нешто я сама не понимаю… а вот только как? Ежели это Петя был.

– Приходил к тебе?

– Приходил. Ночь уж на дворе была, я ребятишек спать уложила, а мне какой сон, когда думы из головы не идут? Молилась я, лампадка только и горела, а гляжу – под окнами будто тень чья-то. Перепугалась сперва, одна с ребятами дома, может тать какой… да после пригляделась, а это Петруша мой… Под окном стоит, с ноги на ногу переминается, я кинулась было выходить, да споткнулась о лавку, потом глядь, а там нет никого… Луна вышла, светлее стало, а мне так боязно, не пошла наружу, ведь коли сама сгину, что с ребятишками станется… И уж когда петух пропел, пошла на двор, а там следы… а в них вода стоит, чёрная, вонькая. Утром я к отцу Евстафию и пошла, он сказал псалтырь читать, за грехи каяться. На другую ночь я уж спать и не думала, как ребятишки заснули, лампадку прибавила, свечи зажгла, стала читать, а сама всё думаю – как молиться-то, за упокой? Так мёртвым его я не видала, как же… за здравие и спасение стала Бога молить, чтоб мужа мне вернул, детям отца. Хоть и говорил отец Евстафий…

Женщина расплакалась, Куприян поднялся, воды в ковшике подал, душа у него разрывалась смотреть на безутешную женщину. Думал, кабы достало у него силы спасти Петра Демьянова, да вот догадывался Куприян, что именно его и встретили они с Ермилом минувшей ночью у старого колодца в выгоревшей слободке.

– А как полночь миновала, снова он пришёл под окна, – продолжала Меланья, испив воды, – Я окно растворила, оттуда холодом несёт, тленом, а у меня сердце заходится, руки леденеют. Стала спрашивать, что же с ним приключилось, и что мне теперь делать, как ему подсобить, а Петруша плачет, просит выйти к нему. Тоска, говорит, не пускает его, попрощаться хочет и со мной, и с ребятами, а уж после… А у меня на лавке рядом со мной псалтырь открытый остался, и как я его коснулась, ненароком, Петруша тут и вскрикнул, а я гляжу… вместо него старуха стоит, старая, сгорбленная вся! Когти звериные на руках, словно медвежьи, глаза красным горят, а на плетне будто сидит кто… я думала, черти это, чёрные, маленькие… Ох, страшно говорить, а тогда я криком закричала, стала молитву читать, а старуха только смеётся! После уж петух пропел, она в тумане и пропала. Я дождалась утра, глянула, весь двор копытами козлячьими истоптан, тут и пошла за отцом Евстафием, тот ругается… я уж тут на колени пала, стала причитать, тогда сжалился, пришёл вчера, двор окропил. Нонешней ночью никого не было, да вот я утром корову увела к родителям, после с отцом на подводе и кур увезли, сами с ребятами сейчас соберёмся, покуда у родителей поживём, в Кузьминке.

Как раз на двор въехала подвода, запряжённая резвой сивой кобылкой, правил ею крепкий седой старик с хмурым, озабоченным лицом.

– Вот и отец за нами, – сказала Меланья, – Сейчас ребятам скажу, чтоб узлы на подводу снесли.

– А что, Меланья, позволишь ли нам заночевать у тебя вон хоть на сеновале, или в амбаре? – спросил Белугин, – У меня с моим товарищем, Куприяном Федотовичем, надобность в том образовалась.

Меланья пригляделась пристальнее в лицо Белугина, и Куприян понял, что молва про его уменья по округе ходит, может потому и недоволен бывает тем отец Евстафий, его приход и был – Верещаники да Демьянов хутор, потому как в Кузьминке своя большая церковь имеется.

– Зачем же вам такие неудобства терпеть, ведь дом пустой останется, здесь и ночуйте, коли не боязно вам, – в Меланьином голосе слышался и страх, и надежда, что всё разрешат они двое, – Уж не знаю я, что и думать… вернёмся ли сюда жить? Кабы Петруша нашёлся, тогда не боязно, а без него…

Отец Меланьи зашёл в избу, перекрестился на образа и приветствовал гостей, почтительно склонив голову.

– Григорий Алексаныч, без тебя видать не сладить нам с экой напастью, – сказал старик негромко, – Вишь, какая беда приключилась… какое зло завелось, откудова на нашей земле такое, видать, нагрешили мы…

– Хорошо, что уехали, – сказал негромко Белугин Куприяну, когда они стояли возле ворот глядя вслед уезжающей подводе, – Ничего хорошего Меланья про мужа не узнала бы, а так… пусть. Ладно, вон уж скоро вечереть начнёт, надо дело справлять.

Оба знали, что найти то место, где объявится снова Арычиха, они не смогут, а потому один у них путь – нужно, чтоб она сама пришла туда, куда им самим надобно!

Белугин вышел за плетень, и стал что-то говорить, повернувшись лицом к клонящемуся к лесу солнцу, начал водить руками, и Куприян увидел, как пропал след от уехавшей подводы, завернулся обратно во двор, и в густой тени раскинувшейся в углу двора черёмухи соткалась словно из тумана сумрачная фигура женщины, похожей на Меланью.

Меж тем сам Куприян времени не терял, он делал то, что написано было в той книжице, где знающий человек написал, как извести Арычиху так, чтобы не ушла в землю тухлой водой, и не объявилась в ином месте.

Шёл Куприян к лесной опушке, водил руками, словно нить отматывал, завязывая невидимые узлы, и говорил то, что само приходило в голову. Верно Белугин угадал, там, в лощине, за старым оврагом, который в жару иссох, раньше источник жил, а теперь… загустел там воздух, тяжёлым духом налился…

Ночь пришла, разливаясь прохладой и принося от леса зелёную свежесть, Куприян с Григорием сидели под окнами опустевшего дома охотника Петра Демьянова. Когда луна только показала свой лик из-за кромки леса, Белугин встал, потёр горевшие огнём ладони.

– Ну, пора идти, а, Куприян?

– Да, пожалуй, – Куприян кивнул товарищу, и они вышли за плетень направившись к низине.

Подойдя поближе к лощине, они разошлись в разные стороны, обошли кривой кустарник и каждый нашёл себе укрытие. Куприян очертил руками круг и сел на поваленное трухлявое бревно в ожидании. Страха в душе не было, только беспокойство, как бы не подвести ему товарища своего, всё сделать так, как назначено.

Близилась полночь, когда уже чуть придремавший Куприян услышал позади себя хлопанье крыльев. Обернувшись, он обомлел… На кривом мёртвом дереве, торчавшем своими корявыми сучьями в разные стороны, сидела целая стая птиц. Приглядевшись, Куприян разглядел в лунном свете, пока ещё проникающем в наползающий туман, что птицы эти вовсе и не птицы… на голых тощих шеях торчала странная голова. Совершенно без перьев, словно это был голый череп с пустыми глазницами и унизанным острыми тонкими зубами клювом. Хлопая крыльями, эти твapи смотрели на Куприяна чёрными провалами глазниц, вытягивали шеи и издавали хриплые, гортанные звуки. Куприян понял, место они с Белугиным верно определили, до утра оставалось совсем немного…

Глава 15.

Сон как рукой сняло, Куприян с опаской смотрел на рассевшуюся по корявым веткам стаю, а страшные птахи смотрели на него, сверкая в темноте зеленоватыми отблесками пустых глазниц, скакали по веткам, поклёвывая друг друга и злобно курлыкая.

Парень не двигался, так и сидел на бревне, понимая, что только шевельнись – и вся эта стая с криками кинется на него. Наверное, в книгах, хранящихся в Лавке, или у Савелия Мироновича, есть что-то, какие-нибудь подсказки, как изжить эту облезлую пернатую нечисть. Куприян медленно поднял руку, птахи оживились, пригнули вниз свои уродливые головы и зашипели.

Парень замер, и тут откуда-то послышалось пение. Тонкий девичий голос выводил песню на незнакомом Куприяну языке, но… почему-то он понимал, что девушка поёт о любви и своём суженом, который рассердился на неё и бросил в воду, а девушка не умерла, воды иссохли, и теперь она лежит и слышит, как по покрывшей её земле стучат копыта табунов, как свистит ветер, играя гривами лошадей, а любимый её не ждёт, он её проклял за то, что она восстала и забрала его детей утопила их в старом арыке.

Куприян слушал, он чувствовал, как сковывает тело, как будто он всё глубже погружается в эту горькую песню. Из-за кустов вышла певунья, это была совсем юная девушка, раскосые чёрные глаза, высокие скулы, в волосы вплетены кожаные амулеты, а высокую грудь украшало монисто.

– Ты пришёл спасти меня, батыр? – спросила девушка, – Ты убил моих обидчиков и освободишь меня?

Куприян поднялся на ноги, на птиц он уже не смотрел, другая, более грозная беда стояла перед ним сейчас. Он молчал, не в силах вымолвить ни слова, а девушка, понимая это, заливисто рассмеялась и повела рукой.

– Идём со мной, батыр, я накормлю тебя, согрею, – звала девушка, – Но сперва поклянись любить меня, только меня одну! И убить всех, кто желает мне зла!

Куприян склонился, встав на одно колено, и не видел, что жуткая пернатая стая уже не сидит на ветках, твари окружили его, подбираясь всё ближе к парню.

– Эй, старая! А ну, обернись, взгляни в лицо своей смерти! – раздался суровый голос позади девушки.

Из тени невысокого ельника выступил Белугин, в руке у него был короткий клинок, отражавший лунный свет. Девушка вскрикнула, присела и закрылась руками от этих лунных бликов, потом протянула руки к Куприяну, свежие девичьи щёки были залиты слезами.

– Спаси меня, спаси!

Куприян не видел того, что в сверкающем клинке Григория отражается вовсе не юная красавица, а старая, сгорбленная, косматая старуха с торчащими вперёд клыками и звериными когтями на крючковатых пальцах.

Белугин взмахнул клинком, вся пернатая хищная стая с диким клёкотом кинулась на него, но вдруг остановилась. Чёртовы птахи осели на землю, скручивая назад свои облезлые шеи и раскрывая зубастые клювы. Они слушали пение…