dDDDaaaaatesttest_123

Бокалы встретились, раздался тихий хрустальный звон. Я пригубила вино, но на этот раз оно показалось вязким.

После ужина Фостен предложил проводить меня до спальни. Каждый раз, когда он желал спокойной ночи, случалось ровно наоборот, но было в этом жесте нечто волнующее. Мы шли по коридору с нарочно притушенными огнями. Я мысленно гадала, попытается ли он меня красиво соблазнить или по правилу первых трех свиданий хотя бы поцеловать.

На пороге покоев Фостен мягко взял мою руку. Думала, он галантно прижмется губами к костяшкам пальцев, но он мягко поцеловал центр ладони. Невинный и одновременно развратный поцелуй. Странно, что я не расплавилась и не растеклась перед ним лужей.

– Добрых снов, – проговорил Фостен, смыкая мои пальцы в кулак, чтобы, видимо, хранила это касание до завтрашнего утра.

– И вам, господин Мейн, – выдохнула я.

Он сунул руки в карманы этих своих брюк, делающих его похожим на сексапильного мужчину из моего мира, и вознамерился уйти.

– Фостен, ты ведь знаешь, что именно я хочу услышать, – быстро проговорила я. – Ты мог солгать, что между нами будет все серьезно, и свободно войти в супружескую спальню.

– Знаю, – усмехнулся он.

– Почему ты этого не сделал?

– Я никогда не вру в отношениях, – проговорил он. – Но я терпелив и умею ждать.

– Чего именно?

– В конечном итоге ты сама захочешь открыть двери своей спальни без всяких условий, – заявил он с такой потрясающей воображение самоуверенностью, что мне стало смешно.

– Вряд ли, Фостен.

– И тебе понравится, Мария. Но пока тебе нравится обманываться, – с полуулыбкой проговорил он и, вытащив одну руку из кармана, аккуратно заправил мне за ухо завиток волос. – Счастливой ночи.

После его ухода в голову лезли такие мысли, что, ей-богу, впору надевать целомудренный чепчик анвиршей! Я ограничилась непорочной сорочкой и покрепче завязала шнурок на вороте. Хотела успокоиться картиной, но на той наступила ночь и было не видно ни зги. В общем, не морской прибой, а черный прямоугольник со звуковым эффектом. Но волны шуршали дремотно, заснула под их умиротворяющий шелест…

Внезапно под окном заорали сочным матом. Я подскочила на кровати и диковато огляделась вокруг, спросонья не сразу сообразив, что вообще-то нахожусь в уединенном замке, в другом мире, а не в своей квартире на третьем этаже. Орать под окном здесь точно никто не будет. Спальню заливал серый свет прозрачного, только-только народившегося утра.

Не веря собственным ушам, я ошарашенно посмотрела на картину, висящую на стене напротив кровати. На песчаном бережку, омытом теплой морской волной, валялся истоптанный заскорузлый ботинок! Тихое утро вздрагивало от красочного мата, сменившего успокоительный шелест волны.

– Да ладно… – пробормотала я, упав обратно на подушку.

Люди в картине продолжали скандалить, понятия не имея, что кто-то на другом конце королевства слышит их душевные разборки. Странно, как от образных выражений, не стесненных предрассудками, не вывалился из стены гвоздик и картина не рухнула на пол.

– Ну все… – прошипела я и, соскочив с кровати, схватила с кресла шаль.

Платок завесил дурацкую матерящуюся мазню с ботинком, заслонившим вообще весь приличный вид на морской берег, словно этот чертов ботинок уронили прямо напротив камеры. Голоса резко смолкли.

С чувством выполненного долга, я рухнула обратно в кровать. Только сунула руку под подушку и закрыла глаза, как в предрассветной тишине запели. Гнусавым фальцетом! Хриплый голос не заставил себя ждать. Теперь эти двое тянули печальную песню о том, как прекрасно и тихо утро на морском берегу.

– Да вы издеваетесь! – рявкнула я, и наступила тишина. – Спасибо, черт вас возьми!

В картине заскреблась губная гармошка. Визгливый скрежет царапал не только нервную систему, но и чувство прекрасного. И почему я решила, что живую картину достаточно прикрыть, как клетку с попугаями, чтобы все живое в ней замолчало?

Тихо сатанея, я сняла источник шума со стены, вытащила в коридор и прислонила лицом к стене. Каменная кладка гасила визгливую мелодию.

– Ох, двуединый помоги! – вдруг вскрикнула рядом Раиса, едва не доведя меня до инфаркта.

Вздрогнув, я резко обернулась. Горничная в длинной ночной сорочке стояла посреди коридора и, прикрыв глаза, тихо молилась.

– Раиса, смерти моей хочешь? – шикнула я, срывая раздражение на неудачно возникшей в коридоре девушке.

– Хозяйка, ты? Ты во что обряжена? Я решила, что по замку призрак утопленницы бродит! – воскликнула та.

– Утопла она, видимо, в ванне, – проворчала я.

– Господин Вернон клялся, что по ночам из мертвого озера утопленницы выходят. Правда, их никто ни разу не видел. – Раиса широко зевнула и снова осенила себя знаком двуединого. – А ты почему не спишь?

– Телевизор выключаю, – буркнула я и с мрачным видом вернулась к себе.

Второй раз утро началось еще хуже. Не успел народ проснуться, как выяснилось, что у нас действительно украли лошадь!

9 глава

Трудности укрощения единорогов и строптивых мужей

Все еще не веря собственным глазам, я стояла в конюшне. В окошко нахально лез солнечный свет. Косые лучи озаряли пустое стойло, бережно вычищенное Фрейсом накануне. Лошадь исчезла. В голове не укладывалось, что кто-то рискнул обворовать темного мага!

– Да быть не может, – наверное, в десятый раз нервно хохотнула я, глянув на расстроенного слугу.

Вчера Фрейс так обрадовался появлению вороной, словно кобылу купили лично для него. Оказалось, новый слуга испытывал благоговейный трепет перед благородными животными, умел за ними ухаживать и немедленно в цыганском товаре разглядел породу, чем отчего-то страшно развеселил Фостена. Не обращая внимания на ухмылку хозяина, он расхваливал лошадь, охал и утверждал, что ее можно отправлять на королевские скачки, обойдет всех.

– А что на это сказал господин Мейн? – спросила я, как отреагировал ограбленный темный маг.

– Сказал, что не удивлен, – буркнул Фрейс.

С мрачным видом я отправилась к мужу, чтобы попросить его использовать магию и все-таки отыскать лошадь, но тот с утра пораньше проявил страшное коварство и очередной раз исчез из замка по каким-то чрезвычайно важным делам. У нас тут лошадь нагло угнали, а он даже не обеспокоился!

Зато в гостиной женских покоев на столе обнаружился оставленный им сундучок с украшениями, переданными от вчерашнего ювелира.

В страшном возбуждении Раиса воскликнула:

– Господин Мейн сказал тебе отдать!

– А куда он делся?

– Не знаю, – растерялась она.

Без особого интереса я раскрыла застежку и подняла крышку. Внутри лежали футляры с украшениями. Их было больше, чем выбрал при мне Фостен. Венчала ювелирные богатства, настоящей ценности которых я не особенно понимала, маленькая коробочка для колец. Доставала ее осторожно, не веря собственным глазам. Аккуратно отомкнула крышку. На черном бархате поблескивали длинные серьги.

– Какая красота! – восхищенно протянула Раиса.

С громким щелчком, заставившим ее подпрыгнуть, я закрыла коробочку, опустила ее обратно и устремилась к дверям покоев.

– Ты куда? – удивилась горничная. – Не примеришь?

– Надо кое с кем поговорить, – бросила ей на ходу.

Очевидно, существовала причина, почему привлекательный мужчина предпочитал выглядеть в глазах людей черным вдовцом, изводившим молоденьких жен, и отрицал ценность семейного очага. Черт возьми, мне хотелось знать правду!

В кабинет Фостена без приглашения было врываться некрасиво. Я честно постучалась, удостоверилась, что он пуст, и вошла. В этой комнате, несмотря на светлое утро, как всегда, царил полумрак. При моем появлении в глухих шкафах, изрезанных светящимися символами-иероглифами, что-то заскреблось и зашелестело.

Чайник с Луизой Мейн на подоконнике пытался согреть пузатый бочок под тусклыми солнечными лучами, с трудом проникающими сквозь невидимую завесу магии. Протянув руку, я осторожно сняла нелепую крышечку и быстренько отстранилась, ожидая, что сейчас Луиза, как мультяшный джинн, вырвется из лампы потоком густого дыма. Однако она не появилась.

– Светлого утра, мама, – поздоровалась я, пытаясь выкурить ее из домика.

Не вышло. Возникло подозрение, что сын втихую давно вернул матушку к благородному батюшке на тот свет.

– Госпожа Мейн, нам надо поговорить. – Я постучала костяшкой пальца по чайнику. Посудина явно была полной.

Свекровь, по всей видимости, сильно обиделась, что ее пытались выселить из замка и заставить посмотреть прекрасный мир в компании третьей невестки. Разговаривать со мной она наотрез отказывалась.

– Луиза, простите, что пыталась вас выселить, – вздохнула я. – С моей стороны это было не особенно красиво. Но я хочу поговорить о вашем сыне.

Секундой позже из горлышка чайника повалил густой дым: вытягивался столбом к оконному откосу и, переливаясь через край, кучерявыми ручейками стекал по стене на пол. Поморщившись, я помахала рукой перед носом. Видимо, без спецэффектов призраки появляться не умели.

Постепенно из дымных клубов выплелась фигура свекрови. Скрестив руки на груди, Луиза смотрела на меня сверху вниз с откровенным презрением и поджимала губы. Невольно я скопировала ее позу.

– Что?

– Никчемная чужеземка! – провыла она. – Бесполезная…

– Стоп! – выставила я ладонь, действительно заставив ее примолкнуть. – Мама, давайте не больше одного оскорбления зараз, иначе мы не поговорим. Вы наверняка знаете, почему Фостен снова хочет стать вдовцом.

– Опять?! – Призрак комично прижал полупрозрачные руки к раззявленному провалу рта. – Он всегда был плохим мальчишкой!

– Это не причина, – покачала я головой. – Хорошие мальчики в вашем мире вряд ли выживут.

В любимой манере она резко выгнулась и приблизила ко мне страшное лицо, как со старинной посмертной фотографии.

– Королевский род Мейнов проклят безумной Милдрет, – прошипела Луиза. – Идиотка хотела отучить своих распутных отпрысков от блуда, но поразила все родовое древо. Мужчины из рода Мейн заводят наследников только с женщиной, которой поставили брачную метку. Мой сын – самый сильный из темных Мейнов! Он может остановить демона и разрушить мир, любит женщин и превращает их в прах…

– Подождите, мама, с вашими образными выражениями! – перебила я, пытаясь поймать колючую, как морской еж, мысль. – Хотите сказать, дети у Мейнов появляются только в законном браке, а Фостен ни в коем случае не хочет передавать темный дар?

– Ты видела его, – проскрежетала она. – Он прекрасное чудовище!

– И решил прервать род, потому что прекрасным это чудовище кажется только его покойной маменьке-ведьме, – резюмировала я. – Благодарю, госпожа Мейн, за интересную беседу.

За крышкой пришлось тянуться прямо через тело призрака. Ощущения были странными: рука вдруг стала черно-белой, как в старом кино, словно тело мятежной души не пропускало цвета.

– Невоспитанная чужеземка! – страшно возмутился призрак, что его бесцеремонно пронзили насквозь.

– Тут уж вы правы, мама: колхозница во мне всегда просыпается неожиданно, – согласилась я и опустила крышку на горлышко чайника.

Луиза мигом исчезла, только носик выплюнул тонкую струйку дыма.

Из кабинета я выходила в большой задумчивости, из которой меня вывела скалка, зажатая в мощной руке взбешенной Вэллы. Размахивая страшным поварским оружием, она едва не наскочила на меня в холле. Седые волосы торчали из-под подвязанной косынки, грудь тяжело вздымалась, в глазах горела жажда кого-нибудь зашибить (главное, чтобы не меня).

– Вэлла, бог с вами, что случилось? Опустите скалку, пока все живы! – воскликнула я, натуральным образом отшатываясь от женщины, способной отправить меня в нокаут одним щелчком по лбу. А у нее выточенная из целого полена скалка, которая, по словам торговца кухонной утварью, прослужит еще внукам кухарки! Да ни один мужик не выживет, не то что хрупкая леди.

– Где это чудовище? – рявкнула она, грозно оглядываясь по сторонам.

– Сама хотела бы знать! – с жаром поддакнула я единственному человеку, разделившему мое возмущение из-за исчезнувшего не вовремя хозяина.

У него лошадь своровали, жена в моральном кризисе, но он посмел свалить. Он что, только к отправке рода Мейнов в небытие относится серьезно, а в остальном – трава не расти, чайник не кипятись?!

– Мясо из кухни своровал! Понимаете? – рыкнула Вэлла. – Паршивец! Все кастрюли перевернул, а из пасти не выпустил!

– Подождите, Вэлла, – растерялась я. – Зачем господину Мейну воровать мясо?

Она моргнула, перестав трясти скалкой у меня перед носом, и уточнила:

– А?

Стало ясно, что мы говорим о разных чудовищах, и помимо страшного мага, способного дурным настроением ввергнуть замок в долгую арктическую ночь, в Рокнесте завелась другая бабайка.

– Кого вы ловили? – уточнила я.

– Да кота! Черный как демон! – всплеснула она руками, а заодно и скалкой, само собой, возле моего лица. – Или кошку? Уж не рассмотрела, так гонялась.

– Какой еще кот? – искренне удивилась я. – У нас не было ни кота, ни кошки. Кроме лошади, вообще никого не заводили. И лошади у нас теперь тоже нет…

– Так вот же он! – перебила меня Вэлла, ткнув скалкой куда-то мне за плечо.

На фоне прояснившегося, но порядком побледневшего и состарившегося портрета Ивонны сидел большой черный кот. Уши стояли торчком, кончик длинного хвоста ходил туда-сюда. И вид этот кот (или кошка) имел такой царственный, что впору кланяться. Как будто и не устроил нахальный грабеж на кухне.

– Ну держись, паршивец! – процедила кухарка и вполне решительно отодвинула меня с дороги.

Почуяв опасность, животина мгновенно подорвалась и рванула в сторону женской половины.

– Куда мясо выплюнул? – завопила Вэлла, бросаясь ему вдогонку.

В отличие от грузной женщины, тяжело преодолевшей пару ступенек, по лестнице хвостатый вор взлетел черной молнией. Кухарка остановилась и перевела дыхание, понимая, что проиграла.

– Вэлла, пощадите животное, – вздохнула я. – Если он спрятался, мы его все равно не найдем.

– Его надо поймать и вышвырнуть прочь! – заворчала она, бочком, неловко спускаясь ко мне. – Изгадит весь замок!

– Вы разве не знаете? Если кот решил завестись, все равно заведется, – попыталась я успокоить разбушевавшуюся воительницу, хотя не понимала, откуда в уединенном замке появился кот. С другой стороны, у нас то коты возникают, то хозяин сам собой выпиливается, когда очень нужен. – Пойдемте на кухню. Вашего фирменного кофе хочется.

В кухне страсти по коту уже улеглись. Слуги сметали рассыпанную по полу муку и черепки глиняной посуды. Тобольд стоял на фоне окна и с трагичным видом капал в рюмочку какие-то капельки из крошечного пузырька. На громоздкой плите с дырчатыми конфорками кипела кастрюля литров на десять, а вокруг разливался густой знакомый с детства запах бульона на мясе с мозговыми косточками. Бабуля такой варила на борщ. Кажется, я могла ощутить фантомный аромат наваристого, духовитого первого.

– Госпожа Мейн, моя кухня в руинах! – Тобольд с трагичным видом хлопнул капель, скорчил уморительную мину и выдохнул в рукав. – Этот зверь уронил поварскую книгу великого Клода!

– Испортилась? – не оценила я величину проблемы.

– Упала в муку! – воскликнул повар, на что Вэлла угрожающе хлопнула скалкой по ладони. – Пока я спасал книгу, кот своровал кусок отборной говядины!

– Да, я слышала эту страшную историю, – согласилась я. – Что готовите?

– Пока бульон варим, – вздохнул он.

Я задумчиво осмотрела корзинку с корнеплодами, щедро присыпанными мукой, заметила откатившуюся под стол картофелину. На полке лежал кочан капусты.

– Борща хочется, – вздохнула я.

– А как же кофей? – растерялась Вэлла.

– Да бог с ним, с кофе. Сейчас борща наварим. – Я сняла с крючка свободный поварской фартук и, слегка попутавшись в завязках, накинула на себя. – Очень душевной гармонии помогает. Пока сваришь, психовать перехочется.

– Да что такое этот твой борщ, сердечная? – охнула Вэлла. – Что за странная еда?

– Иноземная, – пояснила я и полезла за капустой в корзине, стоящей под столом. – Один раз попробуете, и еще захочется.

Когда вылезала, ударилась затылком о толстую деревянную крышку и ойкнула. Тобольд молча проверил на свет бутылочку с «валокордином», отмерил себе еще пятнадцать капель и одним махом проглотил. Видимо, за упокой отъехавшей крыши у хозяйской жены.

– Леди Мейн, вы будете сами готовить? – Он рванул ко мне, когда я пристроила кочан на разделочный стол и проверила острый поварской тесак. – Осторожно, вы поранитесь!

– Да бросьте, Тобольд, – отмахнулась от него. – Знаете, как моя бабуля говорила? Без борща жизнь не та. Она меня еще в школе учила готовить…

Я шустренько заткнулась, осознав, что сильно разговорилась, и посмотрела на повара. У него натуральным образом зашевелились усы и отчетливо дернулось веко.

– В смысле, моя матушка леди Артисс, – исправилась я.

– Она тоже умеет готовить иноземные блюда? – тихо спросил он, видимо пытаясь оценить экзотичность воспитания аристократических девиц в современном магическом мире.

– Сейчас модно проходить поварские курсы, – на ходу сочинила я. – Всех девушек перед свадьбой отправляют.

– Зачем?

– Для общего развития.

Веко у Тобольда дернулось второй раз. Он потер глаз и пробормотал:

– Двуединый нам помоги.

Готовить мне всегда нравилось. Жаль, времени никогда не хватало. За чисткой, резкой и шинковкой голова пустела, мысли очищались и думалось чудесно. По большей части о муже и его принципах.

Незаметно Вэлла выставила из кухни любопытствующих служанок. Сама тоже ушла, прихватив священную скалку, а Тобольд принимал самое живое участие в процессе, придирчиво не пропуская ни одного шага. Следил как коршун. Видимо, боялся, что хозяйка перепортит кучу продуктов. Заодно выспрашивал, чему еще на курсах учили. Сама от себя не ожидая, я выдала половину известного мне меню. Название «селедка под шубой» повар очень долго переваривал, а потом спросил, зачем селедку прикрывают шубой и какой именно мех подчеркивает селедочный вкус.

– Я вам дам рецепт, господин Тобольд, но вы мне ответите на вопрос, – покосилась я на него. – Вы живете в замке давно и знаете Фостена дольше меня. Что с ним делает темная магия?

– В другого человека превращает, леди Мейн, – с интересом заглядывая в бурлящую кастрюлю, ответил он и, вытянув губы, снял с ложечки пробу. – Магия пьянит, а потом он мучается кошмарами. Не знаю, какого уж рода эти кошмары, но настроение у хозяина делается демонское! Лучше держаться подальше. Седмицу пар спускает и по женщинам…

Тобольд осекся и бросил на меня затравленный взгляд.

– И много у господина Мейна женщин? – вкрадчиво уточнила я и поймала себя на том, что до побелевших костяшек сжимаю пальцы на деревянной ручке ножа.

Повар тоже меня на этом поймал. Он опасливо покосился на тесак в руках очевидно раздраженной женщины и надул щеки, пытаясь придумать достойный ответ, который не довел бы его до монастыря. И до возвращения на службу корабельным коком тоже не довел бы, если этот ответ не понравится.

– Хэлл не позволяет ему пуститься во все тяжкие! Они всегда вместе, когда господин уходит из замка. Приспешник блюдет честь и достоинство королевского внука, как свои.

– Конечно, – многозначительно кивнула я и с раздражением тюкнула ножом по картофелине.

И этот блюститель хозяйской чести появился под финал готовки, когда я успела себя убедить, что не ревную мужа к неизвестным бабам, во множестве обитающим за пределами Рокнеста.

Хэллавин вошел в кухню с оголодавшим видом и со словами, что от гуляющих по коридору запахов готов проглотить язык. При виде меня в подвязанном фартуке, перепачканном свекольными пятнами, он замер.

– Доброго дня, Хэлл. Господин Мейн уже вернулся? – как будто небрежно бросила я.

– Не знаю, – пробормотал он. – Я уезжал в соседний город. Попросил мадам Вайри найти управляющего. Хозяин Мейн согласился, что вам непременно нужен помощник.

– Почему вы сегодня не блюдете своего хозяина? – тихо спросила я и выразительно, как в триллерах (или комедиях?), уткнула острие тесака в деревянную разделочную доску.

Повар с секретарем одновременно вздрогнули и сглотнули.

– Некоторые магические дела приспешников не требуют, – быстро проговорил Хэллавин.

– А как же его честь и достоинство? – отчитала я. – Хотите сказать, что он во все тяжкие, а вы тут спокойно отдыхаете? Какая безответственность, господин Хэллавин!

Стянув с себя фартук, я с чувством швырнула его на столешницу. Тут Тобольд возмутился, дескать, нельзя оставлять шедевр кулинарного искусства без присмотра, а он понятия не имеет, что с ним надо делать. Пришлось дать инструкции. Пока бывший кок шевелил усами и делал вид, что ничего не понимает (или действительно не понимал, зачем дать первому блюду настояться), Хэллавин попытался сбежать.

– Стоять! – рявкнула я, заставив его резко вернуться в исходную позицию сильно сожалеющего слуги. – Сейчас вы мне покажете, где в этом замке тайная дверь, через которую ваш хозяин уходит на все… тяжкие.

Мужчины напряженно переглянулись.

– Зачем? – тихо спросил Хэлл.

– Встречу с хлебом и солью, – пообещала я.

Очевидно, за самую страшную тайну Рокнеста им грозило наказание от хозяина, но они оказались заперты в замке именно с хозяйкой. И пусть магией я не обладала, но личное присутствие взбешенной женщины довлело, а слуги всегда умели расставлять приоритеты.

Через некоторое время мы с Хэллавином стояли на мужской половине возле единственной помеченной крестом двери. Остальные метки отмыли, но я решила, что в этой комнате Фостен хранит колдовские артефакты, и попросила крест не трогать. Пусть народ знает, куда из праздного любопытства не следует соваться. Оказалось, что была недалека от истины.

– Здесь? – удивленно уточнила я, почти уверенная, что секретарь пытается меня облапошить.

Мне-то казалось, что магический проход надежно спрятан где-нибудь рядом с усыпальницей или в одном из многочисленных чуланов в нежилой части замка.

С видом человека, которому уже точно хуже не сделается, Хэлл нажал на ручку и потянул дверь на себя. Она поддалась легко, даже не скрипнув.

– Вы так запросто ее открываете, – поежилась я.

– Но она ведь не заперта.

За волшебной дверью скрывалась запущенная гостиная с мебелью, накрытой потемневшими чехлами. Портьеры на окнах были распахнуты, спускались к полу пыльные фалды тонкого тюля. Серый свет, с трудом проникающий через грязные стекла, добавлял комнате щемящей беспризорности.

– Где эта комната находится? – спросила я.

– В столичном особняке господина Мейна, – пояснил Хэллавин. – В нем много лет никто не живет.

– Хотите сказать, у нас есть прямое сообщение со столицей? – проговорила я и буркнула под нос: – Тогда какого черта мы добирались до замка три дня на каретах?

Хэллавин одарил меня снисходительным взглядом. Ответ был очевиден: Фостен пытался продемонстрировать новой супруге, в какую глухомань она с радостью переселяется, и надеялся подточить решимость сделать его очень счастливым.

– Идите, Хэлл, я здесь разберусь, – отослала я секретаря.

– Подумываете сбежать из Рокнеста?

– Не питайте напрасных надежд, – хмыкнула я. – Мы с вами надолго.

Желательно навсегда. Но у вечности постоянно всплывают неприятные нюансы.

– Это хорошо, – ровным голосом ответил на иронию секретарь. – Вы мне по-прежнему должны сервиз.

На этом он действительно развернулся и, со стороны похожий на большую черную птицу, пошагал по коридору.

Оставшись одна, некоторое время я не решалась войти, но переступила порог. В нос ударил запах заброшенного помещения: влажности, пыли и ветоши. В коридор он не проникал, точно его останавливала невидимая завеса. И тишина в особняке царила особенная, как будто неживая.

В смешанных чувствах я прошлась по комнате, остановилась напротив семейного портрета, висящего над черной пастью большого камина. От картины веяло таким всепоглощающим одиночеством, что бежали мурашки.

Видеть мужа темноволосым и кареглазым юношей казалось странным. В первый момент я едва не перепутала его с Мейном-старшим, настолько похожими они стали сейчас. Одинаковая белая шевелюра, льдисто-прозрачные глаза, холодный взгляд. Темная магия словно постепенно обесцвечивала колдуна. Кожа у парня на портрете казалась смуглой, но, возможно, со мной играло злую шутку слабое освещение.

Было глупо врать самой себе. Мужчину, к которому не испытывают чувств, не ревнуют, которого не ждут – не лезут за ним в магические двери, чтобы в сердцах высказать, как сильно он безразличен. Безусловно, не злятся, когда он не желает изменять жизненным принципам. Но влюбленные женщины такие непоследовательные… совсем как я сейчас.