dDDDaaaaatesttest_123

– Господин Мейн, я подготовил изделия, как вы и просили. Какие украшения предпочитает ваша супруга?

На мне скрестились три мужских взгляда. Помощник, стоящий за креслом мастера, тоже посмотрел с выжидательным интересом.

– Мне нравятся простые украшения, – проговорила я, начиная понимать, что Фостен решил продемонстрировать мне хваленую щедрость, о которой так сильно кручинилась третья по счету леди Мейн, и перво-наперво привез к ювелиру.

Не удивлюсь, если следующей остановкой в сегодняшней поездке станет лучший в городе салон с женской одеждой, а потом какая-нибудь мастерская с интерьерными мелочами. Чтобы рядышком с чайником в шкафу гостиной выстроились статуэтки и на стене появились выбранные мной картины. Поражать щедростью жену, так в самую печень.

Обведя ювелирную экспозицию быстрым взглядом, я указала на футляр с двумя тонкими простыми кольцами из серебристого металла.

– Мне нравятся эти кольца.

– Неожиданный выбор! – воскликнул мастер. – Обычно леди предпочитают сложные украшения. Я всегда говорил, что красота простых вещей сильно недооценена.

Я посмотрела на Фостена и предложила:

– Давайте примерим, господин Мейн? В моем мире эти кольца считаются обручальными. Их надевают во время свадьбы в знак долгой и крепкой семейной жизни.

На провокацию он не поддался.

– Почему бы вам не выбрать браслет с драгоценными камнями, леди Мейн? – спросил он. – Вы планировали вложиться в магический металл, и браслет станет отличным вложением.

– Он подстраивается под нужный размер, – вставил ювелир. – Одна из моих лучших работ!

– Обручальные кольца мне нравятся больше. Можно сделать гравировку «пока смерть не разлучит нас», – с иронией предложила я. – У нас эта фраза является частью брачной клятвы.

Уверена, мастер не понимал, что именно мы обсуждаем и о каких свадебных традициях идет речь, но наблюдал за разговором с большим интересом.

– Или колье, – невозмутимо указал Фостен. – Оно подойдет к твоим глазам.

Я посмотрела на колье с прозрачными сапфирами и с иронией прокомментировала:

– Кмоим глазам оно не подойдет, да и надевать его некуда.

– Мы возьмем колье с браслетом, – решив до конца демонстрировать щедрость, обратился к ювелиру муж. – Отправьте их в замок Рокнест.

– Вы необыкновенно щедры, господин Мейн, – скромно улыбнулась я.

Выбор украшений, стоивших как крыло самолета, занял поразительно мало времени. Мы вышли из особнячка на ветреную улицу. Молча забравшись в карету, я расправила юбку и жизнерадостным тоном спросила у Фостена, когда тот пристроился рядом:

– Теперь в салон женской одежды или в интерьерную мастерскую?

У него сделался такой странный вид, что стало ясно: я попала в точку.

– Куда ты хочешь сначала? – спросил он.

– Хочу посмотреть на городской базар, – объявила я.

– Обычно благородные леди предпочитают закрытые салоны, – внезапно включив знакомую иронию, прокомментировал муж.

– Фостен, я жена колдуна. В глазах местных мне никогда не стать приличной леди.

Без споров он велел извозчику остановиться как можно ближе к рыночной площади и приказал трогаться. Из кареты он вышел первым, подал мне с улыбкой руку, а потом естественным и как будто небрежным жестом уложил мои пальцы себе на локоть. Сопротивляться и не подумала – понятия не имею, как без мобильного телефона разыскивать его на базаре, потеряйся мы в людской сутолоке.

Темного мага местные узнавали моментально, сворачивали с пути, а в спины нам летели возбужденно-испуганные шепотки, на которые Фостен не обращал ровным счетом никакого внимания. Но стоило оказаться в базарной толчее, как народ перестал оборачиваться или отходить с пути. Тишком осенять себя знаками двуединого тоже прекратили. До нас ровным счетом никому, кроме торговцев, не было дела. Только эти крикливые люди энергично зазывали хорошо одетого господина посмотреть на товары и порадовать юную жену.

Сначала мы попали в гончарный ряд. Вокруг стояли глиняные горшки и кувшины всевозможных размеров: от огромных до самых крошечных, а на палках с крючками висели гроздьями расписные свистульки и все время звякали от ветра.

– Может, переселим маму в домик побольше? – предложила я, указав на вместительную емкость высотой мне до макушки, с орнаментом по пузатому боку и с широким горлом. – Она будет нам благодарна. Вон сколько места! Просторнейшая урна для захоронения с уникальной росписью.

– Это кувшин для сквашивания овощей, – поведал Фостен.

– Думаешь, наша матушка решит, что мы ее хотим замариновать, и не полезет в бочку? Тогда подарим Тобольду.

– Он по осени один такой выкинул, – заметил муж, и я бросила на него недовольный взгляд. – Но если тебе нужен горшок в человеческий рост, то я не против. В него, полагаю, легко замуроваться…

Он многозначительно примолк.

– Как вы нехорошо сказали, господин Мейн, – проворчала я. – Все желание тратить деньги отбили!

Вскоре глиняная посуда сменилась одеждой, грубоватой и неброской, с неяркими вышивками и неприметными расцветками. На овальные болванки были надеты чепцы с большими воланами, а на деревянных плечиках ветер трепал ночные сорочки из плотного полотна.

Различались рубахи только размером и длиной шнурка, по всей вероятности, наглухо стягивающего ворот. Но было у них одно несомненное достоинство: эти изделия народного промысла выглядели фантастически пуританскими и способными убить любые желания, кроме желания дуэтом помолиться на ночь.

– Возьму эту ночную сорочку. – Я показала Фостену на развевающийся на ветру балахон, у которого свисали длинные рукава, трепетали завязки на манжетах, и вид, прямо сказать, был весьма непрезентабельный.

– Ты уверена, что это не монашеская ряса? – с большой долей скепсиса уточнил муж.

– Еще скажи, что саван.

– Не удивлюсь. Мы сейчас в рядах анвиршей. – Он неопределенно обвел рукой, видимо, намекая на поглядывающих на нас с большим подозрением кротких людей. – Они отреклись от магии во имя светлого лика двуединого.

– Сразу видно, что люди знают толк в непритязательных вещах.

Размер подбирали методом прикладывания ночнушки к спине.

– Что скажешь? – глянула я через плечо на Фостена.

Муж стоял с таким видом, словно сам вид сероватого балахона из неокрашенного хлопка вызывал у него чувство глубокой скорби.

– Не по размеру, – не щадя чувств верующих, в смысле, анвиршей, сшивших замечательный балахон, прокомментировал Фостен.

– Модный оверсайз, – отрезала я.

Народ вокруг посмотрел на меня с большим подозрением, словно возле них громко выругались матом. Фостен посмотрел вопросительно.

– Безразмерное облачение, которое точно нигде не будет жать, – от души похвалила я ночную сорочку.

– Госпожа, возьмите еще ночной чепец, – предложила тихим голосом женщина и указала на чепец с грандиозным воланом, который на сквозняке наверняка начнет махать туда-сюда, как опахало. – Чепец нужен, чтобы ночью ни одна недостойная замужней женщины мысль не проникла в сны.

А я-то все думала, для чего женщины надевают чепчики. Оказывается, чтобы похабщина не снилась!

– Давайте, – согласилась я, мигом представив себя в страшненьком оверсайзе с наглухо завязанным воротом и с воланистым чепцом на голове.

Да тут не только муж от красоты божественной сбежит! Пройдешься в таком наряде со свечкой по замку, воскресшая свекровь поймет, что с таким жутким привидением соревноваться бессмысленно, перекрестится со страху и отправится на покой в большой глиняный горшок. Только успей заткнуть крышкой широкое горлышко!

После покупки ночного комплекта у меня внезапно случился приступ шопоголизма, хотя ничем подобным я никогда не страдала. Люди с квартирами в ипотеке вообще редко грешат неконтролируемой расточительностью. В общем, опыт для меня был новый.

Фостен следовал за мной, неся в руке завязанные узелочком в льняной отрез покупки. Возле палатки с симпатичными мелочами толпились женщины. Торговец надрывался, привлекая покупательниц и обещая самые качественные на всю провинцию товары. С любопытством я подобралась к прилавку и повертела в руках гребень из розового кварца с длинными частыми зубцами.

– Проклят, – раздался над ухом спокойный голос Фостена. – На облысение.

Я немедленно опустила вещицу и показала расческу из зеленого оникса.

– Заговорен, – резюмировал муж.

– Есть разница? – не поняла я.

– Принципиальная, – с самым серьезным видом уверил он. – Один проклят на облысение, другой заговорен, чтобы менять цвет волос.

– Из блондинки в брюнетку? – оживилась я.

– Из нормального цвета в зеленый, – ответил Фостен, не замечая, что дамы энергично прислушиваются к нашему перешептыванию, шустро возвращают заколки в ящички и отходят от прилавка.

В общем, толпа постепенно рассасывалась, и места становилось все больше.

– Уважаемый! – возмутилась я, потрясывая расческой в сторону бородатого торговца. – Обычные расчески у вас есть? Чтобы не облысеть и не позеленеть?

– Наговариваешь, леди, на хороший товар! – возмутился торговец и, выхватив у меня из руки расческу, пару раз провел по длинной бороде. – Видела?

– Фостен, ты надо мной подшутил? – сквозь зубы возмутилась я.

– Было людно, – хмыкнул он.

Клянусь, чуть не взяла с прилавка острую булавку и не ткнула ему прямо в лоб.

Гребенку для Раисы все-таки купила, а еще – коробку с мармеладом для дворецкого, чайную ложечку в полированном ящичке для секретаря, лопатку для жарки Тобольду, скалку для кухарки. И плетеную корзинку, куда весь скарб пришлось сложить.

Фостен взял ее молча. Полагаю, он познал дзен, а еще известную истину: чем бы благоверная ни тешилась, лишь бы не серчала.

Некоторое время мы прогуливались между рядами. Фостен между делом рассказал, что символ, повсеместно украшающий городок, принадлежит древнему ордену светлого лика двуединого. Считается, будто этот знак ордена защищает от всех темных чар, сглаза и проклятий. Но судя по тому, что темный маг всея королевства Рейванд спокойно прогуливался по городскому базару, никто от первородного зла художественной загогулиной не защитился.

На углу, где один торговый ряд внезапно раздваивался и рогатинами разлетался в две стороны, стоял торговец живыми картинами. На двух десятках холстов разных размеров был изображен полдень. На одних – ясный и солнечный, на других – смурной и пасмурный.

– Господа, художник – потрясающего магического таланта мастер! Его картины точно отражают, что происходит в том месте, где их писали, – с важным видом принялся нахваливать торговец, стоило притормозить и с интересом посмотреть на необычную экспозицию.

Казалось, я смотрела не на полотна с написанными пейзажами, а на мультик в телевизоре. Нарисованный дождь вполне реалистично выбивал огромные пузыри в нарисованных лужах и по нарисованной широкими мазками реке. Или под ярким солнцем ветер волной приминал густую траву на любовно выписанном лугу. Из окошка чьего-то чердака на деревянный пол падали косые лучи, и в них свободно плавала пыль, вспыхивающая светящимися блестками.

На картине с кустом и худым, как будто заморенным, воробьем этот несчастный крылатый заморыш внезапно вспорхнул с ветки и улетел. В прямом смысле этого слова. Ветка шаталась и мелькала белыми ягодками, похожими на круглые пластиковые шарики, а я ждала, когда воробей выскочит из угла рамы. Не выскочил.

– Фостен! – Я повернулась к мужу.

– Дурная затея, – моментально вышел он из образа подкаблучника.

– Подождите, господин! – Торговец почти подпрыгнул, осознав, что клиент намерен уйти, и, значительно подняв указательный палец, призвал нас: – Прислушайтесь!

Рядом споткнулся и, выронив булку, с чувством выругался мужичок.

– Слышите? – вопросил продавец, театрально приложив к уху ладонь.

В соседнем ряду с грохотом что-то упало. Надеюсь, не прилавок.

– Да просто скажи, что мы должны услышать, – рассердился Фостен.

– Птички на картинах поют, – расплылся в улыбке торговец.

Колдун тяжело вздохнул и выругался сквозь зубы. Не напрягай я слух, чтобы различить предполагаемое пение птиц и шелест дождя, никогда не расслышала бы, как муж в сердцах чертыхается.

– Фостен! – Я повернулась к нему. – Мы обязаны купить тебе подарок. Ты сегодня столько всего мне подарил, несправедливо оставлять тебя ни с чем.

– Ты оставишь меня с деньгами, и я смирюсь с несправедливостью, – отказался тот.

– Картины прекрасны, – настаивала я.

– Ты понятия не имеешь, что произойдет, к примеру, завтра утром в том месте, где их рисовали.

– С вашего позволения, господин, завтра утром на этих картинах произойдет утро, – вставил торговец и моментально сник, когда Фостен одарил его поистине тяжелым взглядом, заставляющим неметь.

– По-моему, идеальный подарок для человека, который любит подсматривать в живые зеркала, – хмыкнула я. – Будешь любоваться природой и успокаиваться. Посмотри, тут есть с морским берегом. Говорят, шум прибоя очищает мысли и помогает заснуть. Или я могу тебе уступить чепчик.

– Этой мазни не будет в моей спальне! – включил Фостен грозного хозяина большого замка, женатого пять раз, а так и не уразумевшего, что не стоит бросать вызов женщине.

– Прекрасно, я подарю тебе картину и повешу у себя, – с улыбкой предложила я.

– Интересная логика.

– Ты ведь подарил мне украшения, которые выбрал для себя, – развела я руками.

Мы переглянулись.

– Ты победила: бери картину, – усмехнулся он. – Но, Мария…

– Что?

– Потом не жалуйся.

На этом жизнеутверждающем и позитивном напутствии я выбрала пару картин. На одной был изображен коряжистый лес, на второй тот самый морской прибой. Ей-богу, если прислушаться, можно было расслышать успокоительный шелест волны. Я собиралась повесить подарок мужу напротив своей кровати и медитировать, слушая в тишине благородный, наполненный внутренней силой шум большой воды.

Торговались мы с ушлым продавцом так, словно от скидки зависело благополучие наших будущих внуков. После яростного спора он вручил мне три картины по цене двух. Разошлись, полностью довольные сделкой. В смысле, я и торговец. Фостен дышал раздражением, ведь тащить приобретенную оптом живопись пришлось именно ему.

– В карету, – скомандовал он, крепко удерживая завернутые в бумагу полотна, и решительно зашагал по проходу между рядами.

Я старалась не отставать от него, что выходило абы как, учитывая, какую скорость Фостен набрал. Видимо, он опасался оказаться одаренным за собственный счет очередной магической невидалью. Я случайно кого-то задела корзинкой, повернулась и замерла, увидев знакомое лицо. Посреди пахучего, многоголосого базара полузабытым призраком из чужого прошлого появился Сойер Райт. Он был одет в черное, как ворон – предвестник бед.

Мысленно чертыхнувшись, я опустила голову и заторопилась за Фостеном, кажется, от раздражения чуток подзабывшим, что дражайшую супругу ни в коем случае нельзя терять на базаре.

Тут-то дорогу мне и заступил остроглазый темноволосый парень, похожий на цыгана.

– Госпожа…

– Да я сама тебе погадаю, – бросила я и быстро оглянулась через плечо, чтобы проверить явно поехавшего крышей влюбленного учителя, но он исчез.

Вместо Сойера возле прилавка стоял незнакомый молодой мужчина в черных одеждах.

– Обозналась, что ли? – удивилась я, чувствуя, как внутри отлегло.

– Леди, купите лошадь!

– Чего? – плохо понимая, что от меня хотят, я удивленно посмотрела на чернявого цыгана.

– Лошадь продаю, – широко и белозубо улыбнулся он. – Почти за бесценок.

– Какую еще лошадь?

Внезапно меня натуральным образом кто-то боднул между лопаток. За спиной обнаружилась самая настоящая лошадь! Вороная, длинноногая, с неухоженной гривой, спутанным хвостом и темно-карими глазами, похожими на переспелые вишни. На шее болталась завязанная на узел веревка.

Живых лошадей я видела разве что в детстве, но приближаться к ним строго-настрого запрещала бабушка, а в телевизоре лошади не были такими… могучими и угрожающе страшными.

Я невольно попятилась, вспомнив, что они лягаются.

– Лучше во всем Рейванде не найдешь, леди. – Парень похлопал лошадь по холке, та недовольно застригла ушами. – Бери!

– В следующий раз, – пробормотала я и попыталась обойти цыгана по дуге. Уточню: по такой дуге, чтобы держаться подальше от пахучего и высокого животного, способного зашибить насмерть одним ударом копыта.

Неожиданно та сделала пару мелких шажков, словно стараясь перегородить мне путь.

– Ты серьезно? – буркнула я, как всегда очень резко устав бояться.

– Тебе нужна лошадь, леди! – заявил парень. – А ты нужна этой лошади. Запряжешь в коляску, будешь по дорогам нестись. Ветер не догонит! И всего-то двадцать варьятов.

Я и в своем-то старом мире понятия не имела, сколько стоили лошади, и в принципе никогда ими не интересовалась, но на автомате бросила:

– Пятнадцать.

– По рукам, леди! – радостно воскликнул цыган.

– В смысле, по рукам? – Я изумленно моргнула.

– Ты назвала свою цену, я согласился, – пояснил он. – Давай деньги, забирай лошадь. Ты ее выбрала.

– Я?!

Все еще чужая лошадь смотрела на меня таким взглядом, словно хотела сжевать вместе с сеном. Люди оглядывались к нам с любопытством и начинали шушукаться.

– Что здесь происходит? – раздался спокойный голос Фостена.

Высокий, плечистый маг с белыми, как снег, волосами, был обязан производить самое грозное впечатление. Но он зажимал под мышками дурацкие картины, которые стремились разъехаться в разные стороны.

– Господин, иди мимо! Леди уже забрала вороную, – забранился цыган.

– Мария, ты решила купить это создание? – тихо и как-то очень проникновенно спросил Фостен.

В голове всплыло воспоминание о породистых лошадях, дорогой карете и личном кучере у внезапно воскресшей Вайолет.

– Я думаю, что нам следует возродить конюшню, а то пока возрождаются только твои жены, – проворчала я. – Лошадь плохая?

– Хорошая. – Муж перевел насмешливый взгляд с животного на меня. – Эти создания в принципе хороши во всем. Завтра она вернется к хозяину. Так ведь?

– Что ты наговариваешь, плохой человек? – возмутился цыган. – Я продал лошадь, лошадь осталась у тебя!

Фостен усмехнулся. Цыган как-то быстро стух. Лошадь фыркнула. Я не представляла, кто в здравом уме посмеет унести из замка колдуна хотя бы камушек, но в голове заперла конюшню на амбарный замок.

– Ясно, – на выдохе резюмировал муж, словно считав желание забрать вороную, и спросил: – Ты готова нести за нее ответственность?

– Тебя послушать, мы динозавра покупаем, а не лошадь, – проворчала я.

В Рокнест мы возвращались с корзинкой подарков, тремя картинами и кобылой, привязанной к карете.

После приезда в замок она была освобождена от веревки, поселена в конюшне и накормлена. Живые полотна развесили в строгом соответствии с моим представлением о фэн-шуе. Правило это заключалось в принципе: куда душенька захотела. В смысле, в спальню, в столовую и в коридор мужской половины. В нем как раз отмыли от угольных крестов двери и явно не хватало художественного изыска.

Маленьким сувенирам обрадовались все. Хэллавин тоже обрадовался, просто вида не подал. С постным лицом, словно сделал огромное одолжение, он припрятал футляр с ложечкой в карман узкого черного сюртука, который носил как форму темного приспешника в вечном трауре, и напомнил, что заказанный в столице сервиз застрял где-то по дороге.

– Не благодарите, Хэлл, – улыбнулась ему.

День закончился незаметно. Спустившись к ужину в обычное время, я обнаружила, что в общих залах погасили почти все огни. Гостиная утопала в полумраке, разбавленном одним тусклым магическим шаром. Свет проходил сквозь резные грани стеклянного колпака, и по стенам разлеталась узорчатая тень.

В столовой меня и вовсе ждал сюрприз: накрытый на двоих ужин. Еду уже разложили по тарелкам, видимо, чтобы никто из слуг не мешал и не портил интимную обстановку. На столе горели свечи в двух канделябрах. Ровные, как нарисованные, пики вытягивались вверх, излучали теплый свет, но не справлялись с наступающей темнотой. Однако хрустальные бокалы искрились, а начищенные столовые приборы поблескивали.

В удивлении я замерла посреди комнаты и резко обернулась, когда за спиной раздались шаги. В раскрытые двери входил Фостен. Он выглядел ошеломительно. Хотя бы тем, что был одет как мужчина из моей прошлой жизни. Узкие брюки, костюмный жилет и белая рубашка с закатанными рукавами, открывающая красивые крепкие запястья, подчеркивали это странное впечатление. И только длинные платиновые волосы, аккуратно расчесанные и заколотые на затылке, давали понять, что он человек из другого времени и из другого мира.

– Мы что-то празднуем? – спросила я неожиданно севшим голосом и тихонечко прочистила горло. – Полагаю, покупку лошади.

– Я не настолько отчаялся, – хмыкнул он и, подойдя, небрежным жестом положил мне на поясницу ладонь, отчего тело словно прошило электрическим разрядом. – Просто хочу поужинать вдвоем. Ты не против?

– Неприлично отказываться от ужина при свечах с собственным мужем, – прокомментировала я, закутываясь в ехидство, как в доспех.

Если Фостен продолжит в таком же духе, то сердце у меня не просто дрогнет, а сбивчиво заколотится, как при тахикардии. Мы все знаем, насколько опасно для жизни учащенное сердцебиение!

Он вел себя безупречно: помог мне сесть и пододвинул тяжелый стул, предложил вина и наполнил бокал.

– Давай подогрею, – произнес Фостен и потянулся к тарелке, невольно прижавшись грудью к моему плечу. Его пальцы прикоснулись к волнистому фарфоровому краю, потек темный дымок, потом от еды пошел горячий аромат.

Фостен меня провоцировал и прекрасно осознавал, что я это понимаю. В голове уже пронеслось столько знойных мыслей, такие разнообразные финалы этого ужина, что следовало прямо сейчас надеть целомудренный чепчик анвиршей, чтобы достойно пережить эту трапезу… По крайней мере, не воображая, будто мужчина во главе стола сидит без рубашки.

Где-то на второй трети бокала вина и на половине стейка средней прожарки (благослови боже книгу рецептов, научившую Тобольда готовить) у нас с мужем завязалась беседа. Возможно, от мерцания свечей, от вкусной еды и хмельного напитка, а может быть, из-за мужчины, слушавшего меня с искренним интересом, я расслабилась и рассказала о детстве. О родителях, которые рано поженились и быстро развелись, о вырастившей меня бабушке, об ее огороде рассказала. Зачем-то.

Вряд ли Фостен понял, что такое «огород», и не повел бровью на рассказ о священной картошке, которую следовало окучивать, но заметил, что все деревья, высаженные под окнами библиотеки, имеют сакральное значение. Я вспомнила, как напала на елку, и поерзала на стуле.

Потом речь зашла об учебе. Я призналась, что отучилась на отельера, потому что в другое место просто не смогла поступить. Пошла туда, куда взяли.

– А ты? Где учился ты? – спросила у него.

Оказалось, что Фостен сначала обучался в семье, потом поступил в магическую академию, а на четвертом курсе ушел.

– Выперли? – весело уточнила я.

– В юности у меня был скверный характер.

– С твоей юности мало что изменилось, – не посчитала я нужным проглотить ехидный комментарий.

– Ты была замужем? – внезапно спросил он, заставив меня на мгновение замереть с недонесенным до рта бокалом вина. – Я никогда не спрашивал, но в другом мире, Мария, у тебя был муж? Дети? Ты говорила, что оставила целую жизнь. Как много людей ты оставила в той жизни?

– Ни мужа, ни детей. – Я покачала головой и прихлебнула сладкое вино.

– Любовник? – Фостен бросил на меня быстрый взгляд. – Мне не следует об этом спрашивать?

– Не следует, – согласилась с ним. – Я была замужем за работой и ипотекой. Даже кошку не могла завести.

– Ипотека – это служение расчетному дому, которое длится тридцать лет? – переспросил Фостен и пояснил: – Хэллавин рассказал. Что ты попросила у расчетного дома, когда заключала сделку?

– Квартиру, – с ироничной улыбкой ответила я. – В многоэтажном доме, но в хорошем районе.

– И все? – удивился он. – За тридцать лет служения?

– Звучит странно?

– Тебя обманули.

Сама от себя не ожидая, я искренне рассмеялась.

– Точно! Ужасная сделка! – успокоившись, прокомментировала я. – А что до тебя, Фостен? Думаешь когда-нибудь завести настоящую, а не фиктивную семью?

– Нет, – коротко ответил он.

Я запретила себе обращать внимание на то, как внутри неприятно царапнуло.

– Почему?

– Хочу, чтобы восхитительная женщина из другого мира осталась моей последней супругой.

Мы встретились глазами. Он едва заметно улыбался. Уголки губ изгибались, глаза казались почти темными. Усмехнувшись, я подняла бокал и предложила тост:

– За красивую ложь, Фостен. Она помогает уходить от прямых вопросов, скажи?