Сумрак

– Это был комплимент?

Он чуть приподнял бровь:

– А ты как думаешь?

Я только улыбнулась.

– Давай встретимся завтра. В Общей Комнате?

Я кивнула.

– После полуночи. Только не опаздывай. С меня – чай. Настоящий, не духовный.

– А с меня – тишина и терпение.

Он отсалютовал двумя пальцами.

– До встречи, Лидия.

Я смотрела, как он уходит. Статный, с прямой спиной, с этим странным сочетанием военной суровости и неожиданной теплоты. Он пахнет порохом, землёй, кожей и горьким дымом – запахом его прошлого. Щетина на лице придаёт лёгкую небрежность, но видно: за собой он следит. Глаза – маленькие, глубоко посаженные, серые, как грозовое небо. Взгляд – пронзительный, тяжёлый, словно он видит мир насквозь и разочарован увиденным. В уголках глаз – сеть морщинок, следы пережитых страданий.

Громов. Долоровец Гнева.

И всё же… человек, способный на милосердие.

Глава. – Пепел.

Эми снился кошмар.

Она была в тёмном помещении – гулком, влажном, без окон. Воздух стоял густой, липкий, пахнущий сыростью и страхом. Где-то рядом хрипло капала вода, но Эми не могла понять, где находится. Она не могла пошевелиться.

Из темноты вынырнула чья-то фигура. Высокий, массивный мужчина – словно из другого мира. Его лицо терялось в полумраке, но она чувствовала на себе его взгляд – тяжёлый, цепкий, как плеть. Он подошёл вплотную и коснулся её руки. Потом – лица. Его пальцы были грубыми, шершавыми, как наждачная бумага. Он провёл по её щеке с каким-то сладострастным благоговением.

– Какая ты… – прошептал он липким, слащавым голосом. – Я так долго тебя ждал. Такой подарок… Прекрасный, тёплый подарок от моей сестрички. Надо же, как хорошо, что он меня остановил и она осталась жива. Иначе я не смог бы тобой насладиться.

Эми не понимала, о чём он говорит. Кто он? Какая сестра? Почему она здесь? Но страх сдавливал горло, грудь, сердце. Внутри что-то кричало: предательство.

Глухое, тяжёлое, как удар.

Мужчина навис над ней, начал снимать с неё одежду. Его руки вжимались в кожу с силой, оставляя боль, синяки, стыд. Эми пыталась закричать, но не могла. Только тишина и его дыхание – горячее, липкое, мерзкое.

И тут – резкий вдох, вскрик, пробуждение. Она была в своей комнате. Пот заливал лоб, волосы прилипли к вискам. Сердце колотилось, будто хотело вырваться из груди. Глаза были в слезах. Руки дрожали. Но хуже всего было то, что чувства не исчезли. Боль, отвращение, страх – всё осталось. Всё было по-настоящему…

Между тем, с первого задания прошло две недели.

С тех пор Эми ни разу не выходила из дома. Не участвовала в заданиях, не разговаривала ни с кем. Просто сидела, плакала, терялась в себе. Иногда – причиняла себе боль: щипки, ссадины, порезы. Только так на несколько секунд можно было заглушить ощущение, что ты – мерзость.

Кошмары не отпускали. Они приходили каждую ночь. Становились ярче, страшнее, глубже. А потом начали пробиваться и днём – во снах, наяву, в случайных образах. Будто что-то внутри вылезало наружу. Эми почти не спала. Под глазами – синяки, словно от ударов. Её тело худело, вялость охватывала каждую клетку. От прежней огненной девушки осталась только тень. Сначала она думала, что всё это – из-за задания. Но с каждым днём всё яснее понимала:

Это не просто видения. Это её память.

Подробности становились слишком точными. Слова, интонации, предметы в комнате. В последнем сне мужчина говорил о сестре, о каком-то «подарке». Но в задании этого не было. Что это значит? Кем она была раньше? Что с ней сделали?

Эми не знала и не имела возможности узнать – она отказалась от этой «игры». Просто жила. Если это вообще можно было назвать жизнью. Скорее существовала. И больше всего на свете ей хотелось – исчезнуть.

***

Крис сидел за столом, уставившись в ту же страницу книги, что и две недели назад. Две фразы. Всего две. Ни одного шага вперёд. Остальное – белый шум в голове, злость на себя и раздражение от собственной беспомощности. Он откинулся на спинку стула, сжал переносицу.

Эми. Она всё это время не выходила из дома. Не участвовала в заданиях. Не появлялась нигде. Крис не ходил к ней ни разу. Но Гав – каждый день. Как на работу. Как в храм. Будто надеялся, что однажды она впустит его. Но чуда не случилось.

Крис делал вид, что ему всё равно. Что он давно забыл об этом… о ней. Но образ девушки не давал покоя. Не потому, что он был ею одержим, нет – просто её отказ участвовать в заданиях резал по-живому. Он не хотел, чтобы она стала Сумеречной, все-таки изначально Эми была его подопечной. Не хотел, чтобы она угасла. Хотел… чтобы она выздоровела. И страшно боялся признаться себе в этом.

Дверь хлопнула – вошёл Гавриэль. Загорелый, как всегда, с этой своей утомительной солнечностью, которую иногда хотелось выбить вместе с зубами.

– Ну что, – начал Крис, не поднимая взгляда. – Твоя знакомая всё ещё обещает чудо?

Гав хмыкнул и бросил яблоко на стол:

– Лидия только вернулась с задания. Свободна. Самое время – пойти к ней и привести к Эми. Собирайся.

Крис поднял бровь:

– Привести? Прямо так? Как собачку на поводке?

– Не паясничай! Она исцеляет всех и нам тоже поможет.

– У неё в прайс-листе значится: «исцеление с гарантией»?

Гав не повёлся:

– Она помогает всем. Людям. Сияющим. Даже Долоровцам, если те готовы принять помощь. С ней рядом… легче. Она как большое солнце. Её слова – как вода, когда ты горишь изнутри. Она даёт надежду и спасение. Эми – это нужно.

Крис откинулся в кресле, усмехнулся.

– Прекрасно. Мы ведём её к рыдающей трагедии с истерикой вместо характера. Серьёзно, Гав? Это твой план? Я-то думал, у тебя есть фантазия.

– Это не план, – спокойно ответил Гав. – Это шанс. Ты просто боишься самого этого слова. Так что давай, пошли. Ты должен мне помочь.

Крис сжал кулаки.

– Я никому ничего не должен. Ни тебе. Ни ей. Ни этой Лидии. Пусть сидит дальше. Она сама просила помощи, между прочим. Пусть ждёт. Или вспоминает, кто она такая. Она ведь Долоровец. Это её суть.

– Знаешь, – сказал Гав, подходя ближе, – если тебе всё равно, то завтра я расскажу ей про Пожирателей. Пусть хотя бы не мучается. Пусть всё закончится быстро.

Тишина. Крис медленно повернул к нему лицо. В его взгляде было что-то… опасное.

– Не вздумай. – Голос стал холодным. – Эти твари… не дают второго шанса. Они выжигают.

– Вот именно, – кивнул Гав. – Ты ведь не хочешь, чтобы это случилось с ней. Можешь делать вид, что тебе плевать, но я вижу, как ты напрягаешься при одном упоминании её имени. Как ты молча и без интереса слушаешь обо всём – кроме неё.

Он замолчал. Крис медленно поднялся. Его лицо – маска без эмоций. Но голос… выдал.

– Пошли.

Гав кивнул. Он бы пошёл и один. Он не мог оставить Эми. Но ему важно было проверить: допустит ли Крис её смерть? Страшно ли ему будет услышать про Пожирателей? Ведь это сущности, питающиеся воспоминаниями и эмоциями. Они стирают личность Долоровцев и Сияющих, превращая их в пустые оболочки. Ответ был – да. Чертовски страшно. Он не допустил бы её исчезновения. Из-за чувства вины или, может быть… чего-то большего.

***

Район Страсти никогда не был похож на остальные. Лидия шла по вымощенной мозаикой улице, ловя взглядом фантастические витражи, извивающиеся формы домов, едва слышные аккорды чувственной музыки, доносящиеся будто сверху. Всё здесь казалось живым, будто дышало само по себе.

– Давно я здесь не была, – заметила она, обращаясь к сопровождающим её юношам. – И знаете… здесь всегда всё немного не так. Словно реальность слегка перекошена.

Крис усмехнулся уголком губ, но взгляд остался холодным.

– Сейчас ты увидишь самую необычную Похоть из всех, – бросил он. – Плаксу.

Лидия остановилась, посмотрела на него с лёгкой насмешкой и любопытством.

– А почему тебя это так волнует? Неужели Долоровец Высокомерия за кого-то переживает? За кого-то, кроме себя? Или в твоё ледяное сердце уже кто-то проник… кто-то опасно близкий. Кто-то, кто всё время плачет. Как ты сам выразился.

Крис мгновенно напрягся. В глазах блеснула злость, губы скривились.

– Ты слишком много болтаешь.

Но Лидия не испугалась. Она смотрела мягко, почти с сожалением.

– Ты прячешься от всех. Возводишь стены, башни, вырываешь рвы… Но придёт время – и все твои замки рухнут ради одной. Ради той, в чьих глазах ты потеряешь себя.

Крис отвернулся, будто фраза задела его глубже, чем он хотел бы признать. Когда они подошли к дому Эми, Лидия на секунду остановилась:

– Самый необычный дом здесь. Не похож на остальные. Словно не вписывается – будто пытается спрятаться от общего безумия.

Гавриэль шагнул вперёд:

– Пойду с тобой.

Крис остановился и опустился на ближайшую лавочку. Его поза была лениво-отстранённой, но глаза выдавали напряжение.

– Я подожду здесь, – коротко бросил он.

Лидия не сдержала усмешки:

– Боишься? Чего – отказа? Или увидеть её в таком виде?

– Боюсь, что ты начнёшь читать лекции о любви и свете, – отрезал Крис.

– Хорошо, – спокойно ответила Лидия. – Гавриэль, ты тоже останься. Я справлюсь сама. Так будет лучше.

Она подошла к двери и постучала. Спустя мгновение ей открыла Эми. Точнее – её оболочка. Безжизненная, тусклая, тень самой себя. Ни слёз, ни боли – только пустота. Гав опустил взгляд, и его кулаки сжались. Он чувствовал вину. За всё.

Крис взглянул на Эми мельком – и внутри будто что-то оборвалось. Слишком сильно. Слишком внезапно.

– У тебя уютно, – сказала Лидия, оглядываясь. – По-своему. Ты сделала этот дом таким… как будто он пытается защитить тебя.

– Я не знаю, зачем вы пришли, – ответила Эми. Голос звучал слабо, но в нём теплилось нечто живое. – Но… заходите.

Эми не могла сопротивляться, сил не было, да и желания.

Они прошли в небольшую гостиную. Лидия села напротив, сложив руки на коленях.

– Я давно здесь. Скоро будет сто тысяч заданий. Я видела всё – боль, слёзы, падения, взлёты. Но знаешь, самое трудное – не выбор. Самое трудное – жить после него. Я просто хочу с тобой поговорить, надеюсь ты не против. У меня к тебе вопрос. Даже три. Готова?

Девушка кивнула. Если признаться честно, Лидия легко ее расположила к себе. Эми была заинтересована.

– Первый: у тебя есть полтора миллиона рублей. Перед тобой – двое. Один – виновник страшной аварии, второй – случайная жертва. Кому отдашь деньги на лечение, отдать можно лишь одному?

– Жертве, – сразу ответила Эми. – Это очевидно.

– Второй: виновник умрёт без лечения. Жертва останется инвалидом, но выживет. Что тогда?

Эми замерла. Потом прошептала:

– Виновнику… Он должен жить, чтобы ответить за своё деяние.

– Третий: виновник – твой брат. А выжить сможет только один.

Эми не ответила сразу. Лишь спустя минуту сказала:

– Я бы отдала жертве. Наверное, это справедливо. Хотя сердце говорит иначе… Но захотел бы мой брат жить с таким грехом и с такой безмерной виной? Если да – значит, он бессовестный человек. И тогда мой выбор тоже оправдан.

Лидия кивнула, удовлетворённо.

– А теперь представь, что рядом с тобой стоит кто-то, как я, и говорит: «Ты не права. Ты поступаешь неправильно». Что бы ты сделала?

– Послушала. Но выбрала бы всё равно по-своему… наверное…

– Вот и отлично, – сказала Лидия. – Тогда почему ты думаешь, что выбор Ильи – это твоя вина? Вы просто говорили. Но он уже был захвачен грехом. Он лишь использовал твои слова, чтобы оправдать то, к чему и так шёл. Это его ответственность. Не твоя.

Эми закрыла глаза. Её плечи дрожали. Потом она посмотрела на Лидию и прошептала:

– Больно… Но… Я не знаю, получится ли у меня. – Она смотрела на свои дрожащие пальцы. – Я чувствую себя разбитой. Как будто внутри – только осколки.

– Но ты всё ещё здесь. Всё ещё ищешь. А значит – не сломалась. – Лидия накрыла её руки своими. – Это и есть начало пути.

Эми подняла взгляд. Свет в глазах был слабым, но он уже пробивался сквозь тьму.

– Спасибо. Вы правы. Я хочу двигаться дальше. Я… устала быть мёртвой.

Они обнялись. Объятие не обещало чудес. Но в нём было самое важное – тепло. Принятие. Надежда. Лидия осталась с Эми, предложила чаю, Эми слабо улыбнулась и кивнула. Вместе они прошли на кухню.

***

Крис сидел на лавочке, закинув ногу на ногу, но, как ни старался, его поза не выглядела расслабленной. Внутри бушевал шторм. Гавриэль стоял чуть поодаль, ссутулив плечи, уставившись в одну точку, будто надеясь прожечь взглядом стену дома.

– Она слишком долго там, – буркнул Крис, не поднимая глаз.

– Не дави, – отозвался Гав, но кулаки его вновь сжались. – Это ведь ты сказал – «Бла-бла-бла…плакса…я великий Крис и меня ничего не волнует». А теперь сам как на иголках.

– Потому что… – Крис осёкся. – Потому что это неправильно. Это не она. Она не должна была… вот так.

Он не договорил – в груди снова сжалось. Как будто оттуда вырвали что-то важное и оставили пустоту. Сердце? Смешно. У него нет сердца. И всё же…

Наконец Лидия вышла. Крис встал, когда увидел её – почти непроизвольно. Гав стоял чуть в стороне, его пальцы всё ещё были сжаты в кулаки.

– Ну?! – выдохнул он.

Лидия улыбнулась. Тихо, но с уверенностью:

– Она возвращается. Не тревожьте её. Просто будьте рядом. А остальное… она сделает сама.

Крис молчал. Он лишь смотрел на окно, где, как ему показалось, промелькнул силуэт. И впервые за долгое время – вдохнул. Глубоко. По-настоящему. И никто не произнёс ни слова.

Потому что иногда – тишина говорит больше, чем любые слова.

Глава

. – Где гаснет гнев

Громов стоял перед зеркалом, застёгивая куртку и готовясь к выходу. Он почти был готов, когда взгляд его упал на маленькую девочку, сидящую на стуле рядом. Аня. Её голубые глаза внимательно следили за ним, а в руках она теребила своего плюшевого мишку с оторванным ухом. В своём простом белом платьице, запутанном в листья и травинки, она казалась хрупким призраком. Но несмотря на внешнюю невинность, её присутствие было наполнено силой и тихой уверенностью.

– Ты снова идёшь на встречу? – тихо спросила Аня. Её голос был мягким, почти незаметным, но с тем особым оттенком, который всегда появлялся, когда она что-то рассказывала. Громов не мог не улыбнуться, услышав этот детский, но по-взрослому мудрый голос.

– Да, – ответил он, поправляя воротник. – Мне нужно поговорить с Лидией.

Аня нахмурилась, будто обдумывая его слова. Она, конечно, не понимала всех тонкостей их отношений, но всегда с интересом слушала рассказы Громова о встречах и планах. Их беседы напоминали разговор не взрослого и ребёнка, а двух равных. Громов делился с ней всем, что его тревожило, а она слушала с тем вниманием и терпением, какое могла дать только душа, давно оставившая мир живых.

– Это будет интересно? – спросила она, глядя на него в ожидании.

– Думаю, да, – улыбнулся Громов и протянул ей маленькую деревянную фигурку солдатика.

Аня с радостью приняла её, несмотря на свою печаль. Её глаза на мгновение наполнились светом. Он знал, как важно для неё держать в руках что-то знакомое и простое – что-то, что отвлекало от потери.

– Это тебе, – сказал он. – Чтобы не скучала. Я скоро вернусь.

Аня кивнула. В её глазах всё равно оставалась тихая грусть. Она не могла скрыть её, но старалась. В этом и заключалась её особенность. Даже в своём невидимом, потерянном состоянии, она умела быть рядом – принося Громову то спокойствие, в котором он так нуждался.

Аня была не просто призраком, не просто душой, затянутой в мир Сумрака. Её жизнь оборвалась, когда ей было около шести. Убитая кем-то, она осталась застрявшей между мирами – не помня прошлого, но чувствуя, что в нём было что-то важное. Она часто вспоминала маму, по которой скучала, хотя и не могла вспомнить её лицо. Громову было больно думать, что, возможно, она никогда не встретится с ней вновь.

Но, несмотря на всё, Аня не была такой, как другие потерянные души. Она была яркой, умной девочкой с богатым воображением и странными, глубокими мыслями. Она часто задавала вопросы, на которые Громов не мог ответить – и которые заставляли его задумываться о самом себе.

– А ты уверен, что Лидия не… – начала было Аня, но замолчала, глядя на него, будто пытаясь что-то уточнить. – Не обидит тебя?

Громов рассмеялся, поправляя волосы и щуря глаза.

– Нет, не обидит, Аня, – сказал он, скорее самому себе. – Лидия… она не такая. Она спокойная, открытая, милая, надёжная… и невероятно красивая.

Он немного замолчал, затем продолжил, словно проговаривая то, что давно носил в себе:

– Я всегда замечаю детали. Особенно, когда речь идёт о людях, рядом с которыми мне приходится быть. Её лицо – овальное, с тонкими чертами, как у рисунка, который когда-то был живым. Высокие скулы… в них читается её хрупкость, и она не случайна. Прямой нос, мягкий подбородок – всё будто бы вырезано с точностью. Лоб высокий, уже с первыми морщинками, хотя ей всего тридцать два. Не от радости они появились, точно не от радости.

– А глаза… большие, светло-карие, как осенние листья. Тёплый, но тяжёлый цвет. И взгляд… часто опущен, словно она избегает смотреть в лицо миру. В них – тоска, раскаяние и какое-то странное сожаление. Но главное – не боль. Пустота. Такая, какая бывает у тех, кто давно не может найти себе места.

– Волосы длинные, каштановые с рыжим отливом. Волнистые, лёгкие, заплетены в косу, которая аккуратно обвивает лицо. На висках уже есть серебристые пряди – думаю, от стресса, от всего, что она пережила. Даже призраку это даётся нелегко.

– Телосложение у неё хрупкое, не для красоты, а чтобы остаться незаметной. Но всё равно в ней есть грация. Внутренняя сила. Одежда простая – платья, как из старых времён: серые, бежевые, оливковые. Ничего яркого. Всё – чтобы не привлекать внимания. И, может, она даже не хочет, чтобы её замечали.

– Но на шее – кольцо. Обручальное, на тонкой цепочке. Это символ утраченной любви. Может, она сама уже не помнит, что оно значит. Но я помню, как она сжимает его, когда задумывается. Аромат от неё – лаванда. Свежий, успокаивающий. Сухие травы и воздух. Как будто она стремится к гармонии, которую не может найти.

Аня всё так же держала своего мишку. Несмотря на то, что у него давно оторвано ухо, она всё равно любила его, как раньше. Немного улыбнулась – едва заметно, но по-настоящему.

– Я всегда буду с тобой, Громов, – сказала она тихо, как будто это было самым важным, что она могла сказать.

Громов взглянул на неё. В этой маленькой девочке, ставшей его единственным другом, было что-то искреннее и настоящее. Он всмотрелся в её детское лицо с большими голубыми глазами, в которых отражалась вся её хрупкость и ранимость.

– Я знаю, – тихо ответил он и повернулся к двери. – И я всегда буду рядом. Обещаю.

Он открыл дверь, но, прежде чем выйти, ещё раз оглянулся. Аня сидела на стуле, крепко прижимая к себе мишку и смотрела на него с лёгкой, почти незаметной улыбкой. Несмотря на всё, что с ней произошло, она не потеряла той странной детской веры в добро. И именно это Громов никогда не смог бы отпустить – её светлую, невинную душу, которая, несмотря на боль, оставалась яркой и живой.

– Скоро вернусь, – повторил он и ушёл. Но в его душе ещё долго сохранялось тепло от её присутствия.

***

Громов уже подходил к Башне Гнева и Терпения. Как ни странно, внутри она не была разделена: стены здесь представляли собой смешение белого и красного, прямых линий и резких надломов.

Башня состояла из множества комнат. Например, Комната Выплеска Эмоций – место, где можно безопасно выразить гнев. Там были прочные предметы для битья, обитые стены, звукоизоляция и ёмкости с краской для рисования яростных образов.

Зеркало Истинного Лика – небольшой бассейн с тёмной водой. Если смотреть в него с гневом, он отражает истинную причину ярости, скрытую под слоем поверхностных раздражителей.

Мастерская Преобразования – кузница, где можно направить энергию гнева на создание чего-то полезного: оружия или произведений искусства.

Сад Сорняков – запущенное пространство, где представители Гнева вырывают сорняки, символически избавляясь от негативных мыслей и чувств.

Библиотека Запретных Знаний – место, где собраны книги о несправедливости, предательстве, злоупотреблении властью. Но помимо того, что они вызывают гнев, они учат, как бороться с ним конструктивно.

Сад Медитации – тихое место с фонтанами и зеленью. Здесь можно найти умиротворение и покой.

Мастерская Терпеливого Ремесла – место для плетения, гончарного дела, вышивки. Всё то, что требует сосредоточенности и терпения.

Зал Ожидания – комната, где нужно просто ждать. Например, пока заварится чай… В комнате были книги, головоломки и другие занятия, которые помогали скоротать время.

Коридор Времени – длинный проход, в котором время текло медленнее, чем обычно. Пройти его можно было только с терпением и умением не поддаваться раздражению.

Зеркало Спокойствия отражало внутреннее состояние человека. Если он был спокоен – показывало красивый пейзаж. Если раздражён – становилось мутным, искажённым.

Комната Переговоров – место, где представители Гнева и Терпения могли встретиться и обсудить свои проблемы. Именно туда направлялся Громов.

Он ждал у фонтана в Общей комнате. Не в том мрачном углу, где обычно стоял с перекрещёнными руками и суровым взглядом, а прямо у воды – спиной к остальным, лицом к тихо падающим струям. На нём не было брони – только тёмная рубашка с закатанными рукавами, куртка лежала рядом. Из-под ткани виднелись шрамы – напоминание о прошлом, которое не уходит.

Лидия появилась бесшумно, как всегда, но он сразу почувствовал её.

– Здравия, – негромко сказал он, не оборачиваясь. – Ты пришла.

– Конечно. Ты ведь сам пригласил. Не каждый день военный зовёт на… прогулку.

– Ну, скажем так, я тренировался вежливо кого-то звать. Выходит, не зря. – Он чуть повернулся. В его глазах – что-то новое. Почти улыбка. Почти тепло.

Они сели рядом, на край фонтана. Минуту просто молчали, слушая воду.

– Знаешь, я никогда не думал, что могу вот так сидеть и просто… говорить, – сказал он, глядя на струю. – Без плана, без цели. Просто с человеком, рядом с которым не хочется уйти.

– Это комплимент? – улыбнулась она.

– Это почти признание. – Он посмотрел на неё. – Ты странная. Не как все. У тебя в глазах будто лето и осень одновременно. Тепло… но с грустью. И я, чёрт возьми, даже не знаю, как это объяснить по-нормальному.

Лидия тихо рассмеялась. Он опустил взгляд на руку – ту самую, с татуировкой.

– Это мои ребята, – тихо начал он. – Дерево как память. Ветви – оборваны. На каждой – инициалы. Саша, Женек, Мишка, Дима, Андрей, Ванька, Анатолий Евгеньевич, он был старше всех нас, Данилка, совсем молодой, Петька, Николай…Они часть меня. Наверное, сделал её ещё при жизни, чтобы они остались со мной до конца. Они до сих пор мне снятся. Иногда просыпаюсь – и хочется снова уснуть, лишь бы побыть с ними хоть немного.

Он замолчал. Сжал кулак.

– Я остался. Один. Потому что тот, кого я называл отцом, отправил нас туда. На смерть. Ради галочки. Ради карьеры. А потом даже не взглянул мне в глаза. Тогда я понял: этот мир не для слабых. Тут либо ты, либо тебя.

Лидия опустила глаза. Сказать было нечего.

Он выдохнул, посмотрел на неё:

– А теперь вот ты. Тихая. Светлая. Сидишь рядом – и мне спокойно. Странно, да? Я – Гнев. Ярость. А с тобой – как будто… отпустило.

Она легко коснулась его плеча.

– Я вижу, как ты держишь всё в себе. Но это тоже мужество. Быть сильным – это не только бить. Иногда – это остаться. Не сбежать. Ты остался. С собой, с памятью… с нами.

Он смотрел на неё долго. Потом тихо:

– У тебя есть боль. Я её чувствую. Не спрашиваю – просто знаю. Ты тоже не сбежала. Значит, мы не такие уж разные.

Лидия не ответила. Только наклонилась вперёд, прижав ладони к коленям, и долго смотрела в воду.

– Может, всё-таки… не всё так гнило, как кажется, – прошептала она.

– Может, – хрипло отозвался он. – Но пока рядом такие, как ты – хочется верить, что нет.

Он вдруг протянул руку – неловко, неуверенно, просто чтобы коснуться. Лидия положила свою поверх. И они сидели так ещё долго. В тишине. Не как Долоровец и Сияющая. Просто как двое, которым больше невыносимо быть одним.

Вода в фонтане мерно шептала, словно подслушивая и обещая хранить всё в тайне.

Лидия сжала пальцы – будто от холода, хотя воздух был тёплым.

– Ты говоришь, что я светлая… Но я себя такой не ощущаю, – прошептала она. – Все называют нас Сияющими, а я… я не чувствую никакого света. Только тяжесть. Будто я притворяюсь. Как будто я – ошибка.

Она замолчала. Потом, дрогнув голосом: