Сумрак

– Мне кажется, я всё ещё грешна. И не могу от этого избавиться. Я каждый раз пытаюсь кого-то спасти… а внутри только больше трещин. Я – у разбитой стены, и не знаю, куда идти. И сто тысячное задание уже близко. Мне страшно. Я боюсь, что просто исчезну. Ничего не изменив. Ничего не поняв.

Он повернулся к ней. Его взгляд был не суровым, а удивительно тёплым.

– Ты не одна у этой стены. Я тоже там. Только у меня в руках – кирпич. И я не строю. Я просто жду, когда всё рухнет.

Лидия слабо улыбнулась.

– Ты хотя бы честен.

Он кивнул. Тихо добавил:

– Если хочешь… я помогу тебе найти выход. Вместе. Из этой стены. Из этой боли. Из всей этой чёртовой херни. – Он посмотрел ей в глаза. – Обещаю.

Но его лицо потемнело.

– Только… я уже давал обещание. Ей. Анечке. Обещал найти её мать. Тогда мне казалось – это справедливо. А теперь думаю: а если не смогу? Если это просто красивая ложь, чтобы она не плакала?

– Кто она? – спросила Лидия. В голосе – живой интерес. – Расскажи про неё.

– Маленькая. Как будто живая. Всё время задаёт вопросы. Любит шишки собирать – делает из них «друзей». – Он чуть усмехнулся. – Сперва я хотел просто доставить её куда надо. Но она… осталась. Как голос из того времени, когда я ещё был человеком. Наверное.

– Мне кажется… – Лидия говорила медленно, будто на ощупь. – В той жизни у меня был ребёнок. Я не помню лица. Но иногда слышу голос. Лёгкий, как колокольчик. Иногда – смех. Или запах… волосы с запахом солнца.

Она прижала ладонь к груди.

– И эта память – не радость, а рана. Слишком пусто внутри. Будто что-то оторвали.

Громов медленно потянулся к её руке – осторожно, будто просил разрешения. Взял её ладонь в свою.

– Мы с тобой одинаково пустые, – сказал он. – Но, может, если держаться друг за друга… будет не так больно.

Лидия посмотрела на него – долго, всматриваясь в человека за грубым обликом. В того, кто остался под слоями ярости и боли. Он приблизился почти неосознанно. Она не отстранилась. Их поцелуй был тихим – будто оба боялись спугнуть это новое тепло, что пробралось в их мир. После него они долго молчали. Лидия снова смотрела в воду, а он – на неё.

«Так вот ты какая, любовь…» – подумал Громов.

Не ярость. Не долг. Не клятва. А просто – остаться рядом. И не дать другому исчезнуть.

Глава. – Искупление…

Они не заметили, как время растворилось в каплях фонтана. Казалось, что прошла всего пара мгновений, ну, может, пятнадцать минут. Но стрелки часов в «Общей» комнате не врали – вечер медленно перетекал в ночь.

– Я… сделаю нам чай, – мягко сказала Лидия, поднимаясь. – Вроде бы здесь был кипяток и травы.

Громов только кивнул, провожая её взглядом. В груди – тепло, непривычное, почти пугающее. Но не гнев. Не долг. Что-то другое.

И в этот момент к нему подбежала Аня.

– Где ты был? – голос дрожал, а в глазах блестели слёзы. – Я думала… вдруг ты ушёл совсем. Я ждала. Сидела. А потом испугалась.

Он сразу присел, обнял её крепко, как родную.

– Прости, малыш. Я правда задержался. Но я рядом. – Он прижал её к себе. – И хочу тебя кое с кем познакомить. С удивительной женщиной.

Аня вскинула голову, утирая слёзы ладонью.

– А вот и она идёт.

Лидия возвращалась с подносом, на котором дымился чай. Увидела девочку – и замерла. Аня тоже остановилась на месте. Их взгляды встретились.

И вдруг девочка засветилась. Ярко, почти ослепительно, как сама суть света, рвущегося изнутри. Она широко распахнула глаза, сделала шаг, другой – и закричала:

– Мама!

И бросилась к ней.

Лидия, как во сне, опустилась на колени. Поднос с чаем перевернулся. Девочка влетела в её объятия, прижавшись всем телом. И в этот момент…

Память хлынула потоком. Голос – тот самый, лёгкий, как колокольчик. Смех на фоне заката. Руки, обвивающие за шею. Волосы с запахом солнца. Песчинки в ладошках, маленькие царапины, сказки на ночь, страх темноты, и «мамочка, не уходи». Она вспомнила всё….

Фрагменты прошлого ворвались в сознание Лидии, как ледяной дождь – обжигающие, неотвратимые. Счастливые годы с мужем… смех Ани, её голосок, утренние поцелуи и вечерние сказки. Тёплое, живое, настоящее. А потом….

Сначала пришло анонимное письмо. В нём были фотографии, переписка – доказательства того, что муж давно жил двойной жизнью. А вскоре – СМС:

«Он заберет Аню. Она заслуживает лучшей матери.»

Руки задрожали. Лидия, охваченная паникой и яростью, бросилась к нему на работу. Застала врасплох. Он не оправдывался. Наоборот – говорил спокойно, как будто всё уже решено. Говорил, что Аня будет счастливее с ней. С новой женщиной. С чужой.

После этой встречи Лидия уже не помнила, как дошла до дома. Мир распался на обрывки образов, как пленка, испорченная светом. Единственным якорем осталась Аня – её голос, её куклы, её мягкий свет. Дома царила зловещая тишина. Аня играла с куклами в своей комнате. Лидия вошла – и всё внутри неё оборвалось.

Обычно вечером она заплетала Ане косички. Это был их тихий, нежный ритуал, в котором было что-то священное. Но в тот вечер её руки дрожали от гнева.

– Мам, – тихо сказала Аня, – ты злая?

Лидия молча подошла, села позади. Взяла дочь за волосы – не сильно, не грубо, просто неожиданно. Аня вздрогнула, но не отстранилась. Доверие – вот что держало их вместе. Лидия начала плести косу. Резко, лихорадочно, с нарастающим отчаянием. Пальцы путались, волосы вырывались. Это больше не была коса – это было нечто другое. Жгут. Петля. Символ любви, обернувшийся в злобу.

– Мам, больно…

Она не услышала. В голове стучало одно: «Не отдам. Не отдам. Не отдам.»

Она обернула косу вокруг детской шеи. Потянула. Сильнее. Аня захрипела, забилась в её руках, как птица, пойманная в клетку. Но Лидия была где-то далеко – на дне своей ярости. Ей казалось, что она просто «останавливает» всё, защищает, спасает. Что только так может удержать дочь.

Когда Аня обмякла, Лидия застыла. Реальность ударила по ней, как ледяной шторм. Коснулась лица Ани – безжизненного, но всё ещё красивого. Опустилась рядом, начала гладить её волосы.

– Прости… прости… прости…

И больше ничего не осталось. Только тьма.

Сначала она не чувствовала ничего. Ни боли, ни страха. Только глухая пустота, как после удара током. В голове – звон. Она смотрела на свои руки и не понимала, как они смогли. Как я могла?

Затем пришло осознание. Волна вины смыла всё. Дыхание сбилось, сердце забилось в панике. Она больше не могла быть матерью. Не могла быть «человеком».

Она встала. Медленно. Как тень. Пошла за ножом. В её голове был только один выход.

«Я должна почувствовать хоть каплю той боли, что почувствовала она», – думала Лидия. – «Я не заслуживаю лёгкой смерти. Я не заслуживаю прощения.»

Она вонзила лезвие в живот – медленно, мучительно. Вытащила. И снова. Каждое движение сопровождалось невыносимой болью, но это казалось правильным. Очищающим. В последние минуты жизни Лидия осознает, что самонаказание не приносит ей облегчения. Она по-прежнему чувствует вину и отчаяние. Она понимает, что не может искупить свой грех таким образом.

В последний миг перед тем, как сознание поглотила темнота, ей почудился голос. Маленький, тихий:

– Мам…

– Прости меня, Аня… – прошептала Лидия. – Прости…

Лидия очнулась от воспоминания, будто выбралась из-под завала. Грудь сжала тупая боль, дыхание было прерывистым. Но не от страха, не от ужаса, а от… нежности.

Аня сидела перед ней. Живая. Настоящая. Никакой пленки, никакой крови, никакой петли. Только большие, чуть грустные глаза и лёгкая, тёплая улыбка. Та, которую Лидия помнила с детства.

– Аня… – голос дрогнул. – Прости меня…

И вдруг слёзы хлынули, как прорвавшаяся плотина. Без конца. Без пауз. Без надежды их остановить.

Она упала перед дочерью на колени, прижалась к ней, обнимая так крепко, словно боялась, что если отпустит – та снова исчезнет. Руки дрожали, губы шептали:

– Прости… прости меня… пожалуйста… доченька… Аня… я убила тебя… я не имею права… прости…

Слёзы текли по лицу Лидии ручьями. Грудь сотрясалась от рыданий. Она тонула в боли, в любви, в бесконечном раскаянии, и лишь маленькие руки Ани, тёплые, живые, останавливали её падение.

Аня положила ладони на её щёки, мягко заставив посмотреть на себя:

– Мам, – тихо сказала она. – Всё хорошо. Я нашла тебя. Наконец-то.

Лидия затихла, застыв, будто сердце остановилось.

– То, что было там, в той жизни… – Аня покачала головой. – Это уже неважно. Мы всё равно снова вместе. У нас будет новая жизнь. В новом мире.

Она улыбнулась. Лёгкая, невесомая улыбка, в которой было и утешение, и свет.

– Ещё одно задание, и мы уйдём. В хороший мир. Ты ведь пойдёшь со мной? – она заглянула Лидии в глаза. – Ты заслужила. Я здесь для тебя. Потому что ты искупила свой грех.

– Но я… – голос Лидии сорвался. – Я…

– Я не обижаюсь. – Аня склонилась ближе. – Я люблю тебя.

Лидия снова заплакала – уже иначе. Это были слёзы не отчаяния, а освобождения. Слёзы, которыми душа смывает клеймо. Она обняла дочь, прижимая к себе, уткнулась лицом в её волосы, боясь отпустить хоть на миг.

В этот момент Громов подошел ближе. Он застыл, не сразу понимая, что происходит. Его взгляд метался между двумя – между женщиной, что рыдала, и девочкой, что держала её за руку.

Аня посмотрела на него с благодарностью.

– Спасибо, – сказала она. – Ты сдержал обещание. Ты нашёл мою маму.

Громов вдруг понял, что выполнил не только обещание Ане. Но и то, обещание которое он дал несколько часов назад Лидии.

Лидия подняла глаза на него. Впервые – спокойные, сияющие. Она кивнула. Без слов, но в этом кивке было всё: признание, любовь, благодарность.

Потом она сняла с шеи обручальное кольцо. Посмотрела на него в последний раз – и бросила прочь. Оно покатилось по полу, исчезая в тени. Прошлое больше не имело власти.

– Пойдём, доченька, – сказала Лидия и подняла Аню на руки.

– Пока, Громов, – тихо сказала девочка.

– Спасибо, – добавила Лидия.

И они вышли из комнаты. Мать и дочь. Свет и прощение. А Громов остался стоять в тишине, глядя им вслед. Он чувствовал, что стал частью чего-то большего, чем бой или задание. Он стал частью чуда.

Глава. – Свой путь.

Прошло несколько дней. Лидия и Аня завершили своё задание, и теперь они могли уходить. Новый мир ждал их – мир, который обещал быть лучше, светлее, полным покоя. Лидия почувствовала, как её сердце наполняется радостью, как нежность, которую она уже давно забыла, пробуждается в её душе.

Они стояли перед дверью, готовые к новому началу. И всё же не могли уйти без последнего взгляда на того, кто был рядом с ними в самый трудный момент – на Громова.

Он пришёл, как и обещал, в последний раз попрощаться.

– Лидия… Аня… – его голос был тихим, но уверенным, как всегда. Он стоял в дверях, скрестив руки, и смотрел на них. Его глаза, когда-то полные ярости, теперь были спокойными, но что-то в них всё ещё оставалось необъяснимым.

Лидия встретила его взгляд с мягкой улыбкой, её лицо было спокойным, но в глазах сверкала глубина чувства. Она подошла к нему и положила руку на его плечо.

– Я молю тебя, Громов, – сказала Лидия. – Не поддавайся гневу. Выполни последние задания, и приходи к нам. Мы будем счастливы вместе. Ты ведь можешь изменить свой путь.

Аня тоже подошла ближе, посмотрела на него с теплотой и просила:

– Пожалуйста, Громов, мы будем счастливы, если ты пойдёшь с нами. Я уверена, что ты заслуживаешь лучшего мира.

Она пыталась взять с него клятву, но Громов лишь тихо улыбнулся и покачал головой, как будто знал, что их слова не смогут его изменить.

– Я не могу, – сказал он, сдержав грусть в голосе. – Я выбрал свой путь. И хотя я понимаю, что вы хотите для меня лучшего, все равно не буду обещать того, что не смогу выполнить.

Лидия почувствовала боль, но понимала. Она подошла к нему, встала на цыпочки и поцеловала его в щёку на прощание.

– Я вижу, что ты решил. И я знаю, что тебя не остановить, – её голос дрогнул, но она продолжала. – Но я молю тебя, передумай. Приди к нам… Даже там, в лучшем мире, я буду молиться за тебя, чтобы ты нашёл свой путь. Пожалуйста, подумай…

Громов посмотрел на неё с лёгким сожалением в глазах, но его решимость не угасала. Он поцеловал её в лоб, ответив:

– Я полюбил тебя за эмпатию и ум, но в этом мире я не могу быть тем, кем вы хотите меня видеть. Я был рад быть рядом с вами, и я благодарен тебе за всё, Лидия.

Затем он обнял Аню, посмотрел в её глаза и тихо сказал:

– Будь послушной, Аня. Я надеюсь, что у тебя будет лучший путь. Удачи тебе.

Аня взяла его за руку и чмокнула в щёчку. Это был жест любви, но и прощания, жест, который говорил, что она понимает – и прощает.

Лидия знала, что, если бы она осталась, может быть, Громов всё же пошёл бы за ними, но её выбор был ясен. Она не могла подвести свою дочь. Она не могла выбрать мужчину, когда в её жизни было что-то более важное – будущее Ани.

Она взяла её за руку, и они растворились в свете, уходя в новый мир.

Громов стоял на месте, наблюдая за их уходом. Он почувствовал, как его сердце наполнилось радостью. Пусть они ушли в лучший мир, но он знал, что они были счастливы и свободны, и его это утешало. И, возможно, когда-нибудь, в другом месте, в другом времени, он найдёт свой путь. Мужчина ещё долго стоял в дверях, смотря на свет, который уходил с ними, и в его сердце не было боли, а только благодарность.

Глава. – Последний якорь.

«Настоящая привязанность незаметна – она прорастает в нас прежде,

чем мы успеваем её заметить».

Бар был полупустым. В полумраке мерцали отблески в стаканах, за стойкой скучал бармен.

Крис вошёл внутрь и почти сразу заметил знакомую фигуру за дальним столиком. Громов.

На его лице мелькнула искренняя, редкая для него улыбка. Он направился прямо к нему, не колеблясь.

Мужчина поднял взгляд, чуть кивнул – по-своему тепло. Их связывало многое. Громов не был для Криса другом – он всегда держал дистанцию. Но именно он, тот первый, кто объяснил ему, как устроен этот новый, пугающий мир.

Именно он направлял его на первых заданиях: без сюсюканья, без лишних слов, иногда жёстко, но всегда честно. Он не был заботливым. Но был наставником. Строгим, справедливым. Тем, кто научил стоять на своих ногах. Крис уважал его глубже, чем кого бы то ни было. Глубже, чем осознавал сам.

Крис сел напротив и кивнул бармену:

– Налей что-нибудь покрепче.

– Рад тебя видеть, – сказал он коротко, обращаясь к Громову.

Громов хмыкнул:

– Удивительно, что ещё кто-то рад меня видеть, – буркнул он.

Пару минут они молча смотрели на тусклый свет над стойкой. Крис первым нарушил тишину:

– Я хотел спросить…

Громов скосил на него взгляд:

– Про Эми, да?

Крис сжал пальцы на стакане.

– Да. Откуда ты…?

Громов усмехнулся, но в его усмешке сквозило раздражение:

– Эта девчонка – беда, Крис. Ты ещё не понял?

Крис напрягся. Громов не стал смягчать тон:

– Я не верю в этих «раскаявшихся» из Похоти. И никогда не поверю. У них внутри не любовь. Гниль. И она тянет тебя за собой.

Крис чуть заметно поморщился, но промолчал.

Громов продолжил жёстко:

– Ты был сильным. Холодным. Как и должен быть, чтобы не сгнить здесь. А теперь ты смотришь на неё – и реально видишь её, как никого в этом мире. Ты слабеешь. И даже не замечаешь этого.

Крис опустил взгляд. Что-то в груди болезненно сжалось.

– Она другая, – тихо сказал он.

Громов резко махнул рукой:

– Они все «другие», когда хотят тобой воспользоваться.

В его голосе звучали не только отвращение, но и боль. Будто он видел, как сквозь пальцы утекает что-то важное – что-то, что он помогал строить.

Они снова замолчали. Тишину нарушал только стук капель в барной раковине. Потом Громов встал, подошёл ближе и положил тяжёлую руку Крису на плечо:

– Слушай меня, малый. Ты уже связан с ней больше, чем хочешь признать.

Любовь… – он почти с презрением выплюнул слово, – она подкрадывается тихо. Незаметно. И когда ты осознаешь – будет поздно.

Он наклонился ещё ближе, его голос стал чуть тише, но тяжелее:

– Спаси себя, пока можешь. Вытащи своё сердце. Иначе тебя не будет. Прощай…

Крис не ответил. Он сидел, будто парализованный, не веря в любовь и все эти слова. Громов посмотрел на него последний раз – тяжело, долго – и ушёл, растворяясь в полутёмном зале.

Крис остался один. Только тёплый след руки на плече напоминал, что здесь недавно был тот, кто всё ещё верил в него. Но даже это тепло не могло заглушить тихую, тревожную мысль: может быть, Громов был прав. И что внутри него уже давно что-то меняется. Что-то необратимое.

Крис вышел из бара. Ночь пахла дымом и горечью. Фонари стояли редкие, ленивые. Он сунул руки в карманы и медленно пошёл вперёд, не зная куда. Где-то внутри всё ещё звучал голос Громова: «Спаси себя. Вытащи сердце. Пока не поздно.»

Раньше Крис слушал его безоговорочно. Без лишних мыслей. Доверял, как приказу на поле боя. Но сейчас… Что-то внутри бунтовало.

«Ты не прав» – пронеслось в голове.

Крис стиснул зубы. Громов учил его не поддаваться чувствам. Не давать слабости ни шанса. И он всегда был прав. Всегда. И всё же…

Перед глазами всплыла Эми. Не сломленная, не жалкая. Сильная. Ранимая. Живая. Он вспомнил, как она смотрела на него во время их коротких перепалок: без страха, без требовательности. Как на равного. И какой она стала из-за жалкого человечишки, из-за своего глупого задания… и немного – из-за него самого.

«Она не похожа на других» – упрямо подумал он.

Но тут же другой голос, почти Громовский, зашипел в голове: «Все они умеют притворяться. Все.»

Крис остановился, вглядываясь в темноту.

«Я не верю» – подумал он и сам удивился.

«Я не верю, что она выдаёт себя за другую. Она просто не умеет лгать.»

Он вспомнил её руки – лёгкие, дрожащие, но упрямые. Её голос – то слишком громкий от отчаяния, то почти беззвучный от боли. Нет. Она не была подделкой. И вдруг ему стало страшно. Не за Эми. За себя. Страшно оттого, как быстро она проросла в нём. Как незаметно заняла то место, где прежде была только пустота.

«Это какой-то бред» – отрезал он себе мысленно.

«Всё из-за этой проклятой татуировки. Из-за этой случайной, навязчивой связи.»

Он резко провёл рукой по лицу, будто пытаясь стереть наваждение. И поймал себя на мысли: Эми постоянно возвращалась в его голову. Как бы он ни гнал её, ни отвлекался, всё равно мысли снова и снова тянулись к ней. И к книге, которую нашла эта нахальная девчонка. Книга, которая не давала ему покоя.

«Люди привязываются не к самым правильным и надёжным» – с горькой иронией подумал Крис.

«Они привязываются к тем, кто оставляет след. Кто, даже исчезнув, продолжает жить в их мыслях. К тем, кого невозможно вытолкнуть.»

Эми снова и снова вставала перед его мысленным взором – будто упрямый призрак, которому мало было одного шанса.

Как заезженная пластинка.

К любому бы пролезла в голову, когда ещё и татуировка постоянно напоминает о ней. И теперь – итог. Он стоит здесь и мечется, как какой-то пятнадцатилетний пацан. Эми то, Эми это…

«Очнись, – оборвал он себя мысленно. – Сосредоточься. У тебя есть задание. Забудь о татуировке. Тогда и она исчезнет.»

Крис сжал кулаки. Решение созревало тяжело, болезненно. Он встретится с ней. В последний раз. Докажет себе, что всё это – иллюзия. Что нет никакой настоящей связи. Что он свободен.

Глава. – Наблюдатель.

Эми сидела на холодной каменной ступеньке, ведущей на второе задание, сжимающая в дрожащих пальцах тонкую цепочку с безделушкой – случайный оберег, который, как ей казалось, мог бы хоть немного защитить её от собственных мыслей. Она глубоко вдохнула, пытаясь собраться с силами, зная, что снова должна пережить это. И снова – не сломаться.

Шаг вперёд.

Мгновение внутренней боли – и вот уже перед ней развернулась картина знойной, влажной Флориды.

Воздух был густым, словно можно было раздвигать его руками. Где-то вдали слышались гудки автомобилей, лай собак, шумливые крики людей. Всё вокруг казалось слишком ярким, слишком живым – слишком настоящим для Эми, чья душа всё ещё дрожала от воспоминаний о прошлом провале.

Она шла по улице, втягивая в себя запахи соли, бензина и морских водорослей. Где-то здесь должно быть её задание. В этот раз – без активного вмешательства. Она знала: если снова попытается навязать человеку свой выбор, воспоминания о Илье поглотят её, разорвут изнутри. Она не готова к этому. Сегодня – только наблюдение. Эми замирала, когда видела потенциальных кандидатов: парня с сигаретой за ухом, девушку в мини-платье, пышные вечеринки за стеклянными стенами баров. В сердце рос страх, спутанный с чем-то тягучим и противным – страх ошибиться.

Именно тогда она её увидела. Лиру. Эми сразу поняла: перед ней была не просто Сияющая. Её едва заметная сердечная нить дрожала на ветру, словно золотой луч сквозь серую пелену города. Эта нить – их путеводитель по жизни и испытание. Она всегда причиняет болезненные ощущения, когда они начинают замыкаться в себе или забывают о своей искренности и честности в любви.

Лира стояла, чуть опершись на перила маленького мостика, ведущего к пляжному кафе. Высокая, хрупкая, словно сотканная из лунного света, она казалась частью иного мира. Волосы её – длинные, волнистые, от светлого переходящие в тёмные кончики – медленно колыхались в лёгком бризе, создавая впечатление зыбкой реальности. Лицо – с острыми скулами, изысканное и странно живое, словно работа древнего мастера.

Фиолетовые глаза – глубокие, таинственные, как сумеречные озёра, в которых прятались и свет, и тьма. Они могли бы показаться холодными, если бы не крошечные огоньки эмоций, играющие на самом дне их бездонной глубины. На Лире было лёгкое платье из чёрного бархата, будто сотканного из самого ночного неба. Оно свободно спадало по её телу, открывая изящные запястья, окутанные тонкими серебряными украшениями. Платье слегка колыхалось, словно дыша вместе с ней.

Эми заметила ещё одну странность: тень Лиры двигалась с запозданием, будто, не успевая за ней. Иногда она замирала, словно что-то внутри неё боролось за право быть настоящим.

Эми знала, кто она. Любящая. И её присутствие означало, что испытание здесь будет сложнее, чем она думала. Лира заметила её взгляд, и на её губах промелькнула лёгкая, едва уловимая улыбка – не теплая, не холодная. Скорее, понимающая. В её взгляде не было осуждения. Лишь знание.

Эми сделала шаг ближе, неуверенно.

– Ты новенькая, – спокойно сказала Лира, голосом, который почему-то вызвал у Эми ощущение лёгкого дежавю. – Я почувствовала. Тебя тянет боль, как огонь мотылька.

Эми замерла, не зная, что сказать. Её сердце снова сжалось. Лира смотрела прямо в неё – не в глаза, а глубже, туда, где прятались страхи, вины и тайные желания.

– Ничего, – шепнула Лира, – здесь главное – не забыть, кто ты. И зачем ты здесь.

Эми молча кивнула. Впервые за долгое время она почувствовала, что её понимают без слов.

Лира шла по улице неторопливо, почти лениво, с той естественной грацией, которая казалась Эми чем-то невозможным. Она не смотрела по сторонам – казалось, мир сам открывался перед ней, уступая дорогу. Эми шла чуть сзади, украдкой наблюдая. Лира была прекрасна. Прекрасна так, как бывает только в тех снах, из которых не хочется просыпаться: лёгкие движения, мягкий изгиб шеи, прямая спина. И за этой внешностью – что-то ещё. Уверенность. Твердость. Внутренний свет, который не требовал оправданий.

«Как же ты вообще справляешься с этим всем?» – мелькнула в голове у Эми завистливая мысль.

Они остановились у стеклянного кафе, за витриной которого сидели двое: мужчина лет тридцати и молодая девушка. Девушка смеялась, запрокидывая голову, мужчина скользил по ней взглядом, в котором не было ни капли любви – только желание.

Лира без слов кивнула на эту пару.

– Твоя сцена, малышка, – усмехнулась она, глядя на Эми через плечо.

Эми сглотнула. Перед глазами вспыхнуло лицо Ильи – тот последний, ослеплённый похотью взгляд, ошибка, падение. Её ошибка. Грудь сдавило так сильно, что она сделала шаг назад, едва не оступившись.

– Нет, – прохрипела она. – Я только наблюдаю.

Лира криво усмехнулась.

– О, прекрасный выбор. Что может быть полезнее, чем просто стоять столбом, пока люди сами топят себя?

Дэвид перспективный фотограф. За съемки с ним любая модель могла сделать очень многое. Он всегда был принципиален и никогда не смешивал работу с личной жизнью. Но сегодня… Его спутница не просто модель, которых в его жизни были сотни. А невинная девушка, которая встречается с его другом, с которым они всю жизнь соперничают. Дэвид мечтает ей завладеть, обещая любовь и розовые облачка. Девушка почти согласна, ведь он перспективнее и пообещал наконец-то взять ее в жены, показать ей что такое настоящая любовь. Но у него было условие, которое он готовился озвучить…