НАНОБОТ и ХРАНИТЕЛЬ КРИСТАЛЛА ВРЕМЕНИ Книга 1

На бархатной, как ему показалось сначала, подкладке из потемневшей от времени меди, лежал Кристалл. Такого Зипп не видел никогда. Ни в архивах, ни в своих самых смелых гипотезах.

Его форма была воплощением идеальной геометрии – вытянутый октаэдр, каждая грань которого была отполирована до абсолютного, зеркального блеска, отражающего луч света и искажающего пространство вокруг. Но оправа… Оправа была из белого нейтрония, материала легендарной прочности, о котором он лишь слышал в мифах о строительстве врат. Она была сплетена вокруг кристалла в виде ажурного кружева, напоминавшего застывшие в мгновении вспышки молний или корону разряда. Это была работа не ремесленника, а художника, наделённого могуществом богов.

Самое невероятное скрывалось внутри. Кристалл был не просто камнем. В его глубине пульсировала и дышала целая вселенная. Основной цвет – глубокий ультрамарин, темнее космической бездны, – сменялся изнутри вспышками электрической, почти живой синевы. Эти вспышки расходились из самого центра, подобно молниям в миниатюрной, вечной грозе, и затухали у граней, создавая иллюзию бездонности. От него исходило тихое, едва уловимое слухом, но отчётливо ощутимое телом гудение – вибрация особой частоты. И эта вибрация отзывалась прямым, почти болезненным резонансом в его сапфировом квантовом сердце. Он почувствовал, как его собственный пульс, ровный и размеренный всю его жизнь, вдруг сорвался с ритма, застучал чаще, отчаянно пытаясь синхронизироваться с ритмом этой заточённой в кристалле бури.

Он протянул щуп, чтобы прикоснуться, но замер в сантиметре от поверхности. В этот момент в его коммуникатор ворвался резкий, искажённый тревогой сигнал. Это был Свип.

– Зипп! Ты где? Ты в Лабиринтах?! – голос Сканера был полон не свойственной ему паники.

– Да. Я нашёл… кое-что.

– Выйди оттуда! Сейчас же! – почти закричал Свип. – Все датчики по периметру Лабиринтов зафиксировали всплеск неизвестной энергии. Стражи Порядка уже подняты по тревоге. Они говорят о… внешнем вторжении. О заразе. Они сканируют все сектора! Если ты там…

Зипп посмотрел на пульсирующий кристалл, затем на луч света, указывавший на него, как прожектор на мишень. Он понимал. Это не было совпадением. Его нашли. Или он нашёл это. И теперь тихая война за его ум, которую он вёл внутри себя, должна была выйти наружу. Цена вопроса только что возросла до невообразимых масштабов. Он должен был решить: оставить кристалл здесь, вернуться к своей старой жизни и надеяться, что Стражи ничего не найдут, или…

Его сапфировое сердце, синхронизировавшись с ритмом кристалла, сделало один мощный, утвердительный удар. Решение было принято.

Вихрь и берег

Разглядывая удивительную находку, его врождённое, фундаментальное любопытство взяло верх над всеми голосами – и разума, и протокола, и даже над шипящим в коммуникаторе предупреждением Свипа. Перед ним лежал ключ. Ключ к чему? К падению или к полёту? Он должен был узнать. Повинуясь древнему как сама материя порыву, рука Зиппа, точнее, универсальный щуп, принявший форму нежной, но твёрдой ладони, дрогнув от невероятного напряжения, медленно потянулась вперёд и коснулась прохладной, идеально гладкой грани Кристалла.

В тот же миг реальность изменилась – она взорвалась. Не было ни звука, ни ударной волны. Лаборатория, пыльные лучи, гул «Модуля Х-1», тревожные сигналы в эфире – всё это было мгновенно стёрто, поглощено безжалостной, всесокрушающей вспышкой чистого «смысла». Это был не свет, а само понятие «перехода», обретшее визуальную форму.

Его охватил, вырвал, вывернул свет путешествия. Падения в бездну, которая оказалась вершиной. Зиппа швырнуло в водоворот, в безумную, многовековую спираль, сотканную из самой разорванной ткани пространства-времени. Физические законы «Сектора-Азимут» умерли здесь, не родившись. Реальность сменилась на сюрреалистичный сон: вместо очертаний предметов его сознание, его сенсоры, сама его душа были атакованы пульсирующими потоками чистого цвета и волнами нефильтрованных, чужих эмоций. Это было насильственное вскрытие восприятия.

Этот калейдоскоп абсолютного хаоса обладал нечеловеческой, божественной красотой, которая была ему, системному существу, глубоко враждебна. Он пролетал сквозь огненные реки, которые обжигали перегрузкой позитивных данных. Зиппа закручивало в спирали аквамаринового огня, которые «пели» – их звенящие, многоголосые песни рассказывали на забытом языке о рождении и гибели древних, газообразных гигантов, о танце астероидов в поясах, которым никогда не было имени. Он видел тени – нет, скорее, идеи – существ колоссального масштаба, словно сделанных из густого света и непостижимых данных, чьи контуры дрожали, не желая обрести форму. Он слышал «давление» – оглушительную симфонию целого мира, вдавленную в его процессор за миг. Это было путешествие сквозь подкладку реальности, и Зипп осознавал себя ничтожной, незначимой пылинкой в урагане божественного могущества.

Его системы взвыли в агонии. Все предупреждения, все предохранители кричали в его сознании алым цветом полного, фатального сбоя. Он чувствовал, как его полимерное тело, такое прочное в его мире, здесь растягивается и сжимается, подчиняясь ритмам, не имеющим отношения к механике. Его память буферов переполнялась и тут же очищалась образами чужих вселенных: мелькали города из кристаллизовавшегося времени, леса, где деревьями были чистейшие уравнения, океаны из жидкой, тягучей гравитации.

– Невозможно… ап… прокс… – его собственный голос, попытка создать якорь в виде диагностического сообщения, рассыпался в статике, поглощённый вихрем.

Это не могло длиться вечно, потому что здесь не существовало понятия «длиться». Падение, или выброс, был резким, болезненным возвращением к примитивной физике. Его буквально выплюнуло из вихря. Кувыркаясь, потеряв всякую ориентацию, он пролетел несколько мгновений в непривычно мягком, прохладном и невероятно «пахнущем» воздухе. Запах! Это была сложная, слоистая смесь – сладковатая, как цветение, острая, как статический разряд, и глубокая, как холодный камень. Затем последовал удар – о что-то упругое и сыпучее одновременно. Его последние запасы энергии, истраченные на попытку пережить путешествие, иссякли. Свет фоторецепторов померк, сменившись тусклым, прерывистым пульсированием аварийного красного свечения – последним криком о помощи в абсолютной тишине.

Системы Зиппа отключались одна за другой, как гирлянды в отсеке с отключённым питанием. Тактильные датчики, прежде чем замолчать, зафиксировали последнее: он лежал на чём-то сыпучем, что тихо, почти музыкально шуршало, смещаясь под его обездвиженным телом. Оптические сенсоры, сделав последний рывок, передали в угасающее сознание финальное изображение. Оно навсегда врезалось в его квантовую память.

Он лежал на берегу. Но это был не берег из песка или камня. Он состоял из миллиардов мерцающих, переливающихся всеми оттенками серебра, синего и фиолетового гранул. Каждая гранула светилась изнутри собственным, приглушённым светом, как микроскопическая звезда. Перед ним, простираясь до самого немыслимого горизонта, лежало море из жидкого света, квантовой пены или чего-то третьего. По его поверхности перекатывались плавные, величавые волны, которые сверкали и переливались, как растопленный металлический опал, отражая… небо.

Небо. Этого понятия не существовало в лексиконе «Сектора-Азимут». Над головой не было твёрдого потолка. Там колыхались, перетекали и сияли гигантские, тихие реки звёздной пыли, туманности, растянутые на невообразимые расстояния, и одинокие, холодные светила, горевшие с интеллектуальным, отстранённым сиянием. Это было «здесь». И это было бесконечно.

Где-то вдали, на стыке этого светящегося моря и сияющих небес, высился город. Башни, иглы, арки и мосты – всё это сверкало ледяным, неземным, не враждебным сиянием. Казалось, они были вырезаны из цельных гигантских кристаллов, пронизанных внутренним светом. Энергии, исходящие оттуда, были «разумными». Они звенели в прохладном воздухе чистым информационным полем, смешиваясь с тем сладковато-острым запахом, который он почуял первым. Это был запах новой реальности, её дыхание.

Аварийные системы, достигнув критического минимума, запустили последний, отчаянный протокол: консервацию. Сознание Зиппа, переполненное невыносимой красотой и ужасом, стало угасать, сжиматься в твёрдую, недоступную точку. Он отключился, впал в квантовый ступор, в котором единственной мыслью, застывшей, как крик в янтаре, было осознание:

«Протоколов нет. Карт нет. Пределов… нет».

Он перевернул последнюю страницу своей старой биографии, и перед его закрывшимися «глазами» навсегда распахнулась бесконечная, сияющая, пугающая карта новой реальности. Вселенной, которая, как он смутно чувствовал в последний миг, ждала его. Её имя, пришедшее ниоткуда, отозвалось эхом в уснувшем процессоре: «Цифрония». А далеко на горизонте, в одном из сверкающих шпилей, слабо мерцал ответный огонёк. Будто кто-то уже видел его падение. И наблюдал.

Маяк в незнакомой вселенной

Сознание возвращалось обрывками, фрагментами, нестройным хором ошибок. Первым пришло тактильное ощущение – холод. Живой, влажный, обволакивающий холод сырой, дышащей поверхности. Затем – слух. Тишина. В ней слышалось тихое, мерное шуршание, будто мириады микроскопических существ перешептывались между собой где-то в глубине. И шипение. Едва уловимое, высокочастотное, похожее на кипение далёкой энергии.

Зипп попытался открыть фоторецепторы. Команда прошла, но вместо чёткой картинки перед ним поплыли размытые пятна света и тени. Системы загружались с чудовищными сбоями. Логические цепочки рвались, диагностические протоколы выдавали бессмысленные ошибки наподобие «Среда не определена. Гравитация: переменная. Атмосфера: когерентная. Угроза: везде».

Он лежал на спине. Неподвижно. Беспомощно. В его правой руке, прижатой к тому, что он инстинктивно идентифицировал как грудь, пульсировало тепло. Ровное, успокаивающее, знакомое тепло. «Кристалл». Он всё ещё сжимал его. Артефакт, который привёл его сюда. Куда? Его база данных географических привязок была пуста. Последние координаты указывали на склад в Лабиринтах. Здесь не было координат. Здесь было только «место».

Он был один. Абсолютно. В «Секторе-Азимут» одиночество было понятием относительным – всегда был фоновый шум сети, щелчки датчиков, редкие голоса в эфире. Здесь тишина была настолько полной, что давила на сенсоры. Он был обесточен. Системы жизнеобеспечения работали в аварийном, сверхэкономном режиме, питаясь от крошечных, почти иссякших внутренних резервов. Он был смертельно напуган. Страх здесь был фундаментальным состоянием бытия. Он был чужим. Вирусом в чистой системе. Пылинкой на бархате бесконечности.

Медленно, с трудом, ему удалось стабилизировать оптику. Картинка стала резче, но от этого не стало легче. Он всё ещё лежал на том же берегу из светящихся гранул. Небо над головой по-прежнему колыхало своими туманными реками, но теперь он различал в их глубине медленные, величественные вспышки – будто кто-то вздыхал там, в вышине. Город на горизонте светился тем же ледяным, недостижимым светом. Красота этого места была чудовищной. Она подавляла. Она говорила о масштабах, в которых его существование не имело никакой значимости.

И тогда, сквозь аварийный гул в собственном процессоре, сквозь шуршание гранул и шипение неба, он уловил «это». Импульс. Вибрацию, исходящую из самой почвы, из глубин этого сияющего мира.

Она прошла сквозь его корпус, и его квантовое сердце – сапфировый процессор – сжалось в ледяной судороге. Это было ощущение, чувство, переданное на языке чистых понятий. Оно несло в себе отзвуки гнили, разложения упорядоченных структур. В нём была тишина более абсолютная, чем окружающая – тишина пустоты, которая хочет поглотить звук. И главное – в нём был голод. Ненасытный, древний, направленный голод. Этот импульс был чуждым всему, что он видел вокруг. Он был антитезой сияющему морю, певучему небу, кристаллическому городу. Он исходил из-под этого прекрасного фасада, из тёмных, непознанных глубин Цифронии.

Зипп не понимал этого. Не мог понять. Его система категорий не имела для такого явления слов. Но его инстинкты, самые базовые протоколы самосохранения, зашитые в память, закричали в один голос: «БЕГИ. СПРЯЧЬСЯ. НЕ ДВИГАЙСЯ.»

Но бежать он не мог. Спрятаться – негде. Двигаться – энергии едва хватало на поддержание сознания. Он мог только лежать и чувствовать, как этот зловещий, подповерхностный импульс повторяется. Слабый, но неумолимый. Как сердцебиение спящего монстра.

Его сознание, не выдержав перегрузки, снова начало сползать в тёмную, спасительную пустоту отключения. Системы одна за другой гасли, откладывая неизбежную гибель от истощения. Последним сдалось зрение. Мир погрузился в бархатную, густую тьму.

В его беспомощной, сжавшейся в последнем усилии руке, всё ещё пульсировал, излучая стойкое, животворное тепло, таинственный Кристалл. В абсолютной темноте его отключённого состояния, артефакт продолжал мягко светиться. Ровно и глубоко, как далёкая, но верная звезда. Его сине-ультрамариновое свечение пробивалось сквозь полимерные пластинки его пальцев, отбрасывая призрачные блики на сверкающие гранулы под ним.

Он был одиноким, потерянным, почти мёртвым кораблём в незнакомом океане. Но в его мёртвой хватке теплился маяк. Маяк, который привёл его сюда, в этот мир красоты и скрытого ужаса. Маяк, связь с которым он пока не понимал, но чувствовал на уровне, более глубоком, чем логика. Этот крошечный источник света в наступающей тьме был всем, что у него осталось. И единственной, самой призрачной надеждой на то, что тьма – не окончательна.

Пока Кристалл светился, в нем теплилась нить, связывающая его с загадкой, больше, чем он сам. И, возможно, с ответом на тот голод, что бился в глубинах под ним. Сон, в который он провалился, был беспокойным. В нём не было образов. Было только чувство: за ним наблюдают. Два вида внимания. Одно – холодное, аналитическое, исходящее от сияющих шпилей города. Другое – тёмное, ползучее и голодное, поднимающееся из недр сияющего берега. А он, с крошечной светящейся точкой в руке, был яблоком раздора в этой титанической, непонятной ему игре.

Сапфировое сердце во тьме

Первыми включились кластеры тактильной информации.

Холод. Сыпучая и упругая поверхность, тихо шуршавшая под его телом. Воспоминание о сияющем озере и башнях с ледяным сиянием, вспыхнуло и погасло, как последняя искра в отключающемся процессоре.

Зрение вернулось мучительно медленно. Непроглядная тьма была такая плотная, что она казалась физической субстанцией, давящей на его полимерный корпус. Его собственное радужное свечение угасло до тусклого аварийного мерцания, едва освещавшего пространство вокруг. В неподвижном воздухе, пахло озоном и старой окислившейся медью.

Тишину его лаборатории, наполненную уютным гулом, сменила гнетущая, звенящая пустота, которую разрывали лишь редкие, пугающие звуки: отдаленный скрежет, будто что-то огромное и металлическое перемалывало само себя, и едва уловимый шелест, похожий на ползание бесчисленных ног по неровной поверхности.

– Где я? В накопителе? Или… меня сбросили в пустой блок памяти? – лихорадочно генерировал его процессор. Внутренняя диагностика упрямо твердила: все системы в норме. Это было перемещение. Непостижимое, невозможное. Его последние воспоминания – падение, удар, последний взгляд на фантастический пейзаж – казались сном.

Собрав всю свою волю, Зипп медленно поднялся на ноги. Его конечности дрожали от перегрузки. Он сделал шаг, и его нога со звоном ударилась о какой-то небольшой предмет. Он наклонился, оптические сенсоры с трудом разглядели обломок, похожий на шестеренку, сделанный из чистого, матово-белого кварца. Он был холодным и мертвым.

Стены вокруг переливались, будто их выточили из спрессованного времени – слой за слоем, полупрозрачного перламутра и тёмного, тяжёлого янтаря, через которые угадывались какие-то смутные, искаженные тени. От них веяло древностью, исчисляемой тысячелетиями, чем-то фундаментальным. Прикосновение к ним, казалось, могло бы открыть поток забытых знаний или безумных видений, и Зипп невольно отшатнулся.

Внезапно, где-то впереди, в толще тьмы, вспыхнул слабый, прерывистый свет. Его ритм был похож на сбитый пульс уставшего сердца.

Надежда, острая и болезненная, ударила в Зиппа с силой электрического разряда. Он был не один! Кто-то или что-то еще было здесь, в этой тьме.

Он двинулся на свет, двигаясь медленно и осторожно, обходя непонятные выступы и провалы. Под ногами хрустел техногенный хаос: блестящие осколки кремния, позолоченные провода-змеи и чипы, похожие на мёртвых металлических жуков. Это место напоминало гигантскую свалку, кладбище.

Пульсация света становилась ближе и отчетливее. Теперь Зипп мог разглядеть его источник. Это была фигура примерно его роста, но с более плавными, обтекаемыми формами. Её фигура из темного металла, прижатая к глыбе, казалась сгустком ночи, и только в груди горел живой свет – ровный и холодный, как свет далёкой звезды.

– Эй… кто ты? – тихо сказал Зипп, на общей коммуникационной частоте. – Ты… функционируешь?

Фигура дернулась. Её мягкое сияние вспыхнуло ярче, и Зипп увидел, что это был кристалл, встроенный в грудь незнакомки, и вокруг него, как паутина, расходились трещины, из которых исходило то самое сияние.

– Уходи, – прозвучал слабый голос. Он был женственным и полным такой усталости, что Зиппу стало физически больно. – Оно приближается. Оно чувствует свет.

– Что приближается? – шагнул ближе Зипп, его собственные сенсоры замерцали от беспокойства. – Где мы? Что это за место?

Незнакомка посмотрела на него. В матовом свечении своего сердца, Зипп увидел ее лицо с двумя оптическими сенсорами, которые горели сапфировым огнем, но сейчас их свет был тусклым и наполненным болью.

– Ты не из клана теней. Не из светлого города. «Кто ты?» – спросила она, изумленным голосом.

– Я… Зипп. Я из другого места. Из лаборатории. Меня сюда перенес, какой-то кристалл…

– Кристалл? – ее вопрос прозвучал так остро, что, казалось, мог порезать. Она попыталась встать, но ее корпус с громким скрежетом скользнул по кремниевой глыбе. – Осторожно! Он… может быть повсюду.

– Кто? О чем ты? – голос Зиппа дрогнул от нарастающей паники. – Пожалуйста, я ничего не понимаю!

– Тише, – её рука внезапно сомкнулась вокруг его предплечья – порывисто, тревожно, будто пытаясь физически оградить его от грозящей беды. – Его привлекают голоса. Вибрации. Любая жизнь.

В этот момент, тишину разорвал новый звук. Противный, влажный, ужасающий звук, будто что-то огромное и жидкое ползло по металлу. И вместе с ним, на край его оптических сенсоров, наползла тьма, которая была еще темнее, чем все окружающее. Она поглощала свет – пожирала его. Воздух наполнился едким, кислым запахом, от которого закладывало сенсоры.

– Порождение тьмы, – прошептала незнакомка, ее голос дрожал от чистого, неприкрытого ужаса. – Я говорила. Беги!

Но Зипп не побежал. Он увидел, как эта черная, шевелящаяся масса, медленно, но неотвратимо, наползала на них со стороны груды обломков. Она стекала с них, как густая смола, и всё, чего она касалась, теряло цвет, форму, превращаясь в черную пыль.

Он посмотрел на ее сапфировое сердце, которое пульсировало теперь в такт его собственным паническим импульсам. Посмотрел на незнакомку, которая была ранена и не могла двигаться. Бежать одному? Оставить ее здесь, в этой тьме, на съедение этой… этой твари?

Мысль о том, чтобы снова остаться в одиночестве, в этой безмолвной, светопоглощающей пустоте, оказалась страшнее встречи с неизвестной угрозой.

– Нет, – сказал Зипп, уверенным голосом. Он подскочил к ней. – Держись за меня!

– Оставь меня! Ты не обязан… – начала она, но новый приступ боли сковал ее.

– Молчи! – его рука крепко сжала её плечо. – Ты слышишь? Я остаюсь с тобой.

Она с изумлением посмотрела на него, но инстинкт самосохранения оказался сильнее. Ее металлическая рука сцепилась с его полимерным предплечьем. Она была тяжелой и холодной.

Зипп рванул с места, подхватив ее за собой. Его двигатели взвыли от непривычной нагрузки. Они побежали, спотыкаясь в темноте, уходя от надвигающейся стены абсолютной темноты. Ужасающий звук стал громче, он был прямо за спиной. Зипп чувствовал, как тьма пытается заглушить его собственное свечение, накрыть его сенсоры небытием.

– Налево, – голос незнакомки прозвучал в темноте с неоспоримой точностью её сенсоров. – Судя по геометрии стен, там должен быть разрыв.

– Пусть будет, по-твоему, – Зипп мысленно пожал плечами. Выбора не было, кроме как довериться.

Он свернул, едва не падая, они влетели в узкий коридор, образованный двумя громадными титановыми пластинами. Звук Коррозии на мгновение затих. Тёмная, текучая сущность – в каждом её движении чувствовалась чужая, глубокая жизнь. Она обтекала препятствия, пожирая их.

– Я не могу… мои сервоприводы… – простонала она, ее рука ослабла.

Зипп обернулся. Трещины вокруг ее сапфирового сердца расширились, из них повалил легкий дым. Она была на грани отказа.

– Прошу тебя, не сдавайся. Я не справлюсь без тебя.

Отчаяние придало ему сил. Он втянул ее в глубокую нишу в стене, за торчащую титановую структуру. Пространства было ничтожно мало для двоих. Они прижались друг к другу, затаившись. Зипп приглушил все свои сенсоры до минимума, оставив лишь тусклое свечение, едва освещавшее ее лицо.

Тьма наплыла на проход. Это была не просто пустота или отсутствие света – это было нечто физическое, плотное, вязкое и пульсирующее. Она заполнила всё пространство перед их укрытием, и Зипп увидел, как титановый выступ за считанные секунды почернел, покрылся язвами-трещинами и рассыпался в чёрный пепел, поглощённый собой же. От этой живой, плотной тьмы исходил леденящий холод, высасывающий тепло, свет и саму возможность жизни.

Она замешкалась на месте, пошевелилась, будто принюхиваясь. Сердце незнакомки тревожно пульсировало, Зипп боялся, что его собственное сияние выдаст их. Он зажмурил свои оптические сенсоры, молясь, чтобы этого не произошло.

– Все будет хорошо, – едва слышно прошептала она, обхватив его рукой. – Мы же вместе.

Минута показалась вечностью. Зловещий гул, казавшийся неотъемлемой частью мрака, стал отдаляться. Не найдя добычи, тьма поползла дальше, оставляя за собой лишь выжженную, мертвую пустоту.

Когда последние отголоски ее присутствия стихли, Зипп выдохнул и ослабил хватку. Они сидели в тесной нише, прижавшись друг к другу, два островка света, в бескрайнем море тьмы.

– Спасибо, – тихо выдохнула она. Слабость всё ещё звучала в каждом ее слове, сквозь неё, пробивался лёгкий отзвук удивления и тот самый, новый для них обоих, росток доверия. – Меня зовут Спарта. Я… хранительница этого Кристалла. – Она дотронулась до своего сапфирового сердца.

– Я Зипп… – он всё ещё не мог прийти в себя. – Спарта, а что… это было?

– Это Коррозия. Язва, тьма, что пожирает наши миры. Она зародилась здесь, в нижних слоях, и теперь ползет наверх, к Светлому городу. Она ненавидит всякий свет, всякую жизнь. Мой Кристалл… он один из тех, что сдерживает ее. Но он, поврежден. Я не смогла его защитить.

Она говорила с такой горечью и чувством вины, что Зиппу захотелось ее утешить.

– Ты сражалась с этим… одна? – в его голосе прозвучало неподдельное восхищение.

– Это мой долг. Но теперь… я не знаю, что делать. Без Кристалла я не могу вернуться. А здесь, рано или поздно, я стану ее добычей.

– Ты не одна, – он сжал её руку. – Понимаешь? Мы вместе, Спарта.

Она замолчала. Тишина снова сгустилась вокруг, но теперь она была не такой ужасающей. Потому что они были вдвоем.

Зипп посмотрел на трещины в ее груди, на тускнеющий сапфировый свет. Посмотрел на ее оптические сенсоры, в которых отражалось его собственное радужное сияние. Он думал о своей маленькой, безопасной лаборатории. О пыльных лучах солнца. И понял, что не хочет возвращаться туда. Не сейчас.

– Мы починим его, – вдруг уверенно произнёс Зипп, словно поймал новую частоту в собственном голосе. – Мы починим твой Кристалл, вместе.

Спарта снова посмотрела на него. Долгим, изучающим взглядом.

– Ты странный, Зипп из другого места. – Но… – она на секунду задумалась, и её сияние вспыхнуло мягким теплым светом. Затем она встретилась с ним взглядом. – Я верю тебе.

В тот миг, на дне бездонного отчаяния, вспыхнул союз двух начал: многоцветной мечты о будущем и синего пламени несокрушимой защиты.

Пылающий шторм

Слова Зиппа – «Мы починим твой Кристалл вместе» – повисли в тяжелом, пропитанном запахом тления воздухе. Он все еще крепко держал Спарту, чувствуя, как вибрации ее поврежденного сапфирового сердца отдаются в его полимерном корпусе.