Со дна сердца. Часть I. До сна

– Знаю, милая, знаю, – Бренна ласково прикоснулась к её волосам. От прикосновения Нимуэ резко вздёрнула голову:

– С этим можно что-нибудь сделать?

– Все травы, что только можно, мы уже испробовали, – тихо сказала Бренна. Нимуэ, горько простонав, уронила голову на колени, запуская пальцы себе в волосы.

Между ними повисла тишина. Только потрескивали дрова в костре да слышался через окно отдалённый и оживлённый предпраздничный шум. Не было слышно ни Хашны, ни детей, хотя они были где-то в доме. Но Нимуэ не могла даже думать о них – все мысли крутились вокруг матушки, бились в голове, словно угодивший в силок лесной голубь.

Нимуэ не знала, сколько они молчали, пока вдруг Бренна не сказала:

– Если только не…

– Что? – встрепенулась Нимуэ.

– Если только не вспомнить о том, какой сегодня день и какая ночь….

– Что ты хочешь этим сказать?

Бренна поставила руки на колени, сложила ладони под подбородком и посмотрела на огонь.

– Сегодня день, когда свет побеждает тьму, но начинает умирать сам. Ты слышала о друидах?

– Бородатые жрецы и колдуны, которых римляне изгнали, когда только пришли к нам? – удивилась Нимуэ. – Причём тут они?

– Когда-то ещё до нас с тобой, милая, друиды знали всё о природе и мире. В их руках было общение с богами, знахарство, суды над людьми, власть над умами и знаниями целых поколений. Чтобы стать одним из них, нужно было пройти суровый отбор, а после – испытание одиночеством. Потом избранные должны были двадцать лет обучаться в священных дубравах, питаясь мудростью и знаниями наставников. Друиды были всесильны, поэтому римляне их и боялись. Был целый остров Инис Мон где-то на севере от нас, который целиком населяли друиды, где были их священные рощи, алтари и курганы. Римляне полностью разорили остров, предали огню святилища и рощи, а друидов, как поговаривают, казнили.

Нимуэ слушала как заворожённая, сжав в ладони руку бесчувственной матери, хотя всё ещё не понимала, зачем знахарка рассказывает ей эту историю.

– Друиды пополняли свои ряды простыми, пусть и очень знатными людьми, но после обучения те переставали быть смертными, – продолжала Бренна, глядя на пламя. – Моя матушка говорила, что в бойне друиды уцелели. Те, кто умеет превращаться в животных и птиц и назубок знает все тайные лесные тропы, не могли так просто пасть. Матушка верила, что друиды скрылись в тенях, в царстве добрых соседей, которое находится как будто по другую сторону от нашего мира.

Нимуэ знала сказки про тэлуйс тэг, «дивную семейку», прекрасных светлокожих и светловолосых потусторонних существ, одевающихся в белоснежные одежды. Вернее, вслух их принято было называть бендит-и-мамай – «матушкино благословение», потому что те питали слабость к светловолосым ребятишкам и могли украсть их себе. Их также именовали «маленький народец» и «добрые соседи», чтобы не накликать беды, потому что тэлуйс тэг всё же были проказливы, капризны и легко искажали всё доброе и хорошее.

Если призвать доброго соседа и обратиться к нему с какой-либо просьбой, например, спасти деревню от неурожая и засухи, то легко можно было остаться без дома, доброго имени и чуть ли не головы на плечах. тэлуйс тэг не были плохими и сеяли хаос не со зла, а просто от прямого понимания вещей, ловкого расчета всех возможных последствий и склонности выбирать самый неутешительный исход как самый вероятный. Нимуэ уже выросла из детских сказок о тэлуйс тэг. Но всё же следовала привычке, привитой ей матушкой, и оставляла для добрых соседей кусочек сотового мёда или крошки от пирога на подоконнике. А за порогом всегда ставила блюдце со свежими сливками – для буки, доброго духа-помощника по дому. На всякий случай. Даже если на самом деле крошки склёвывали птицы, а сливками лакомилась кошка.

Бренна подняла голову с ладоней и взглянула на свою юную подругу.

– Летнее солнцестояние для друидов всегда было особенным праздником, днём на границе времён, когда лучше всего обретать тайные знания и силы. В этот день открывались двери между миром маленького народца и нашим миром. В ночь после праздника солнцестояния можно отправиться на другую сторону и поискать любой нужный ответ – у добрых соседей, если не боишься, или у друидов, если они действительно там. В эту же ночь в лесах появляются редкие волшебные травы, которых не найти в обычные дни. Поэтому, милая, если когда и искать средство для излечения твоей матушки, то только сегодня – на другой стороне. Но согласишься ли ты на это?

– Почему должна пойти я? Ты явно лучше знаешь… то, что можно там найти и что может там произойти.

– Связь с матушкой у тебя сильнее, чем у меня, ведь я просто человек со стороны. Тебе скорее откроется ответ, чем мне.

Нимуэ сглотнула.

– Что я могу потерять?

– Ты можешь никогда не вернуться, – тихо ответила Бренна. – Или вернуться через несколько лет.

И снова воцарилось молчание. Нимуэ думала.

– Я пойду, – наконец сказала она. – Надо попытаться. Я не очень верю во всё это, но сейчас готова испробовать всё что угодно. Только как оставить матушку… Хашна скоро уйдет, а Айдан я вряд ли смогу уговорить вернуться.

– Я присмотрю за Киной, – мягко улыбнулась Бренна.

Нимуэ взглянула на корзинку, притулившуюся у ног подруги. Трав в ней не было даже на половину.

– Прости, ты, наверное, не так хотела провести этот день… и эту ночь, раз они так важны.

– Пустяки, – покачала головой Бренна. – Если кому-то нужна помощь, как я могу его бросить? Даже если сейчас я не могу что-то сделать своими руками, я могу ждать тебя вместе с твоей матушкой.

Снова помолчали.

– Хорошо, – сказала Нимуэ. – Что мне нужно сделать? Научи меня.

***

Хашна помогла Нимуэ приготовить ужин, а затем уложить спать младших. Дети долго не могли уснуть, ворочались на лежанках, встревоженно бормотали:

– С мамой всё хорошо?

– Она устала?

– Снова кашляет?

– Да нет же, дурачок, слышишь, как тихо?

– Матушка очень устала и теперь спит, – отвечала им Нимуэ, приглаживая растрёпанные золотистые головки. – И вы спите.

– Жалко, что мы пропустили весь праздник, – горько качал головой Тавини. – Весь день дома просидели.

– Было страшно, – отвечала ему сестра-близняшка Тара. – Если бы ты ушёл, когда маме было плохо, сам бы потом себя ругал!

– Твоя правда, – вздыхал мальчик.

– Тише, тише, мои дорогие. Спите, – уговаривала их Нимуэ. – Завтра всё будет хорошо.

Она и вправду в это верила. Когда дети наконец успокоились и засопели, Нимуэ попрощалась с Хашной.

– Прости, что так задержали в праздник, – виновато сказала Нимуэ. – Дома тебя, должно быть, потеряли.

– Ничего, я понимаю, как вам сейчас тяжело. А если бы меня и потеряли, то уже бы заглянули проведать – знают же, где искать первым делом, – отмахнулась Хашна. – Дочка с сыном наверняка хороводы у костра водят, а муженёк с соседями браггот5 распивает.

– Сходи и ты к костру, – предложила Нимуэ. – Приходи завтра попозже, Бренна будет у нас всю ночь.

– Может быть, – пожала плечами Хашна. – Но у нас в околотке свои костры жгут. На площади, поди, такой гомон стоит… Ладно, доброй ночи. – Она кинула взгляд в сторону огня и постели хозяйки, где всё ещё недвижно сидела Бренна. – Да пребудут с вами боги.

«Или кто другой», – подумала Нимуэ и поёжилась.

Она сама бы ни за что не пошла к костру в такую ночь – какой праздник и веселье, когда матушка в беспамятстве? – но Бренна настояла.

– Тебе нужно прыгнуть через костёр, – очень серьезно сказала она. – На удачу.

В ответ Нимуэ лишь невесело усмехнулась, вспомнив, как то же говорила ей матушка накануне. Какие разные смыслы обе дорогие её сердцу женщины вкладывали в эти слова, для каких разных целей надеялись призвать удачу…

На площади в сердце поселения было ожидаемо многолюдно. Вокруг – знакомые лица. Девушки и юноши плясали вокруг большого костра. Мужчины и женщины постарше сидели на скамьях, переговаривались, посмеивались, курили трубки, прихлёбывали из глиняных кружек. Никого из римских семей или тех, кто исповедовал новую веру, – обычно они оставались равнодушными к древним праздникам и обычаям. Не возражали против того, чтобы соседи собирались и гуляли всю ночь, хотя от это было шумно, – и на том спасибо.

Кто-то, проходя мимо, сунул Нимуэ в руку кувшин. Хоть и светил костёр, но разглядеть, что плескалось внутри, было невозможно. Нимуэ принюхалась. Пахло забродившими ягодами. Бренна предупредила, что пьянеть перед походом на ту сторону никак нельзя, и так будет трудно, так что Нимуэ оставила кувшин на одном из наспех сколоченных столов и остановилась поодаль от гуляк, наблюдая.

Ждать пришлось недолго. Когда вечер сгустился до чёрной, как ягоды тёрна, тьмы, наконец-то наступила пора прыгать через костёр. Толпа загудела, вызывая добровольцев, и Нимуэ поспешно вышла вперёд. Шум усилился, раздались одобрительные выкрики: «Давай, девочка!», «Так держать!», «Дочка Гвиллима подает пример!».

Нимуэ медленно повела глазами по собравшимся – и наткнулась на острый напряжённый взгляд. Конечно, снова Айдан. Сестра выглядела не так, как с утра: переплела косы – россыпь мелких в лентах вместо двух, надела белое платье, нарумянила щёки, начернила сажей брови. Но выражение её лица при виде Нимуэ было тем же, что и раньше. Недовольным. Оскорблённым.

Нимуэ отвела глаза, посмотрела прямо в сыплющий искрами огонь, вдохнула запах. Костёр пах лесом, сушеными травами – если на праздник начала лета костёр разжигали из девяти пород древесины, то на летнее солнцестояние был обычай бросать в пламя девять засушенных с прошлого года трав. Омелу, зверобой, руту, голубиную траву, лаванду, трилистник, приворотень, полуцвет6… Что-то еще… Она забыла.

Дольше медлить было нельзя, и Нимуэ, разбежавшись, затаила дыхание и прыгнула через костёр. Ноги окатило волной жара, он же выжег все мысли, кроме одной, звучащей жалобно и умоляюще: «Пожалуйста».

Приземлившись на другой стороне от костра, Нимуэ вспомнила девятую траву – белоголовник7. И криво улыбнулась, подивившишсь тому, что это было первым, что пришло ей в голову после прыжка.

Толпа зашлась радостным рёвом, молодые стали толкать друг друга руками, подначивая следующего прыгуна. Раскрасневшийся сын гончара, Нили, выступил вперёд. Нимуэ отступила за кольцо односельчан, выждала пару мгновений и тихонько ускользнула, думая, что Айдан наверняка вздохнёт с облегчением, когда заметит её исчезновение.

Дома её уже ждала Бренна, вместе они начали сборы. Чтобы в гуляющем по ночным лесам в ночь после летнего солнцестояния добрые соседи не признали человека и ничем не обидели, нужно было надеть одежду наизнанку, скрыть лицо. За то время, что Нимуэ была у костра, Бренна перерыла сундук с зимней одеждой и теперь протягивала ей мужскую куртку заячьим мехом наружу, вывернутую наизнанку шапку и платок, чтобы завязать нижнюю половину лица до глаз.

– Зачем нужна отцовская одежда? – не поняла Нимуэ.

– На всякий случай, – ответила Бренна. – Будет лучше, если на той стороне не почуют, что ты девица. Женщины очень уязвимы к чужому влиянию. Особенно в такие дни на грани между мирами.

Бренна сунула в кармашек куртки стебелёк руты с ярко-желтыми цветами – чтобы не угодить в плен к добрым соседям. Нимуэ оделась, взяла в руки корзинку для трав, закрепила за поясом небольшой кинжал с лезвием из кости. Брать железный с собой Бренна не разрешила – это отпугнёт тех, кого она ищет.

Ночь, к счастью, была светлая, большая луна висела низко, так что Нимуэ надеялась, что с поисками управится и без огня. Да и леса вокруг поселения она исходила вдоль и поперёк, вряд ли заблудится.

Перед уходом Нимуэ присела, поцеловала тяжело дышащую мать в лоб и легонько сжала её руку.

– Жди меня, – прошептала она. Порывисто встала, набрала побольше воздуха в грудь и выскользнула наружу.

– Да пребудут с тобой боги, – проводила её добрым пожеланием Бренна.

«Или кто другой», – снова подумала Нимуэ. На сей раз без дрожи.

Если утром она отправилась в лес одной из проторенных тропок, то сейчас нужно было войти в лес как можно дальше от людских жилищ. Всё время оглядываясь и избегая освещенных кострами околотков, Нимуэ выбралась из поселения и пошла через поле в сторону темной массы деревьев. Было ещё рано искать что-то необычное, но Нимуэ на всякий случай внимательно смотрела под ноги – вдруг покажется что-то не от мира сего, что-то, чего здесь быть не могло. Но тут и там мелькали лишь душистые колоски, полевица, кошачий хвост8, гребневик, пушица и другие привычные взгляду травы.

В лес она входила с замирающим сердцем. Как бы Нимуэ не храбрилась, ей было волнительно и тревожно думать о том, что привычная ей чаща может измениться до неузнаваемости. Здесь водились лисы, волки, лесные коты, барсуки, олени, куницы, змеи. Появился ли теперь среди них кто-то более опасный, тот, кто может навредить ей? Или же в лесу не было ничего дурного, лишь разыгралось её воображение? Только продвижение дальше во тьму могло дать ответ.

Следующим шагом было найти папоротник, растереть его между пальцами и смазать соком веки. По словам Бренны, таким образом можно было увидеть нужный путь во тьме. Как назло, папоротник не хотел легко находиться. Нимуэ крутила головой по сторонам, но на глаза попадались только моховые подушки, сжатые в розовые кулачки бутоны гвоздики, белые венчики болиголова, голубые цветки мышиного ушка9, жадно раскрытые, будто питающиеся тьмой.

Нимуэ углубилась в лес. Ночная чаща как будто дышала ей в ухо, бередила ум шорохами, шуршанием, совиным уханьем, треском веток. Наконец под одной из осин Нимуэ заметила охапку ажурных перистых листьев, склонилась к ним, отломила кусочек и сделала, как учила Бренна. В глазах не помутнело и не посветлело, они не стали видеть острее в темноте, Нимуэ вообще ничего не почувствовала. Вздохнула и двинулась дальше, полагаясь на чутьё и зов сердца.

Лес всё больше полнился звуками, будто набирался сил. Нимуэ слышался какой-то шёпот, шелест, тихие голоса, словно она была в лесу не одна.

– Ау? Здесь кто-нибудь есть? – негромко крикнула Нимуэ, и её голос, словно волной ряби по воде, раскатился по округе. Она повторила вопрос ещё пару раз, тая в сердце надежду, но ответа не последовало.

Среди мхов, травы и гниющей древесины то тут, то там виднелись грибы. Раскрытое, похожее на кривую чашу, заячье ухо под ногами и жёлто-оранжевые лесные цыплята на стволах деревьев как будто подслушивали каждый шаг Нимуэ. Белые навозники толпились группками-столбиками, словно любопытные детишки высыпали из дома посмотреть на диковинку. На пнях и обломанных ветках алели колпачки маленького народца10 – казалось, представители тэлуйс тэг действительно следили за Нимуэ, но потом им наскучило и они убежали, побросав шапочки.

Скользя взглядом по разноцветным шляпкам, Нимуэ стала замечать первые изменения – среди прочих стали появляться грибы, для которых было либо слишком поздно, либо слишком рано. На гниющем дубовом валеже словно застыли в ожидании пира похожие на круглые воронки алые чаши – считалось, что из них добрые соседи пьют зимой и ранней весной, чтобы согреться. В траве парочками притаились на тонких белых ножках обманщики11 в розово-лиловых шляпках – обычно их не сыскать в лесу до поры сбора урожая.

Нимуэ аккуратно срезала кинжалом заплутавшие во времени грибы, а рядом с ними всегда находила диковинные растения, которые никогда не видела в своих краях. В корзину следом за грибами отправились цветы с ярко-желтыми головками, чьи стебли были густо усажены буро-красными чешуйчатыми листьями; распавшиеся на четыре створки шипастые коробочки на голых стеблях с большими заострёнными листьями; ярко-алые бутоны с мятыми лепестками и тёмными, почти чёрными пятнами у их основания.

Корзинка быстро наполнилась, и Нимуэ приободрилась. Но её всё ещё беспокоило, что она совсем никого не встретила. Неужели даже ночные гуляки не пошли в лес оставлять дары и подношения? Или они с ней разминулись? Или просто она ушла совсем далеко от поселения? Знакомый лес вдруг стал для Нимуэ каким-то чужим и огромным, а звуки скорее сбивали с толку, чем что-то подсказывали.

Кстати, как давно она бродит по чаще? Нимуэ взглянула на небо сквозь ветви деревьев – они сплелись между собой неожиданно плотно, и луна могла заглядывать вниз через совсем небольшие редкие просветы. До рассвета явно было ещё далеко. А значит, нужно продолжать поиски – кого-нибудь или всё ещё чего-нибудь. Может быть, она нашла ещё не всё… После необычных трав и цветов Нимуэ уже больше верила в то, что из этой затеи вообще может что-то выйти. Она уже представляла, как отдаст корзинку Бренне и подруга обязательно найдёт среди всего этого разноцветья что-то, что поможет матушке. Стоит ли тогда вообще искать друидов и добрых соседей? Наверное, да. Чем больше сделаешь, тем полезнее будет результат.

Спустя какое-то время Нимуэ почувствовала, что устала, и присела под раскидистый дуб перевести дух. Первым делом она приспустила с плеч отцовскую куртку, жалея, что из-за предосторожностей нельзя её снять совсем. Даже ночью летом в куртке было жарко – хорошо хоть, не пришлось надевать мехом внутрь, а то бы она уже сварилась живьём. Собственный язык во рту казался Нимуэ распухшим и сухим. Она подосадовала на себя: вот дурёха, так горела мыслью быстрее отправиться в лес, что не взяла с собой ни попить, ни перекусить. Глупая ошибка, которая может дорогого стоить. Бренна предупреждала, что если она всё же кого-то встретит, то ни в коем случае не должна брать у него ни воды, ни еды. Мол, попробуешь угощение с другой стороны – станешь принадлежать ей. А теперь чувство голода и жажда, урчание в животе будут мешать сосредоточиться. Первые месяцы лета – худшее время, чтобы голодать в лесу: орехи едва завязались, ягоды ещё не поспели, а грибы есть сырыми как-то не хочется. Можно было бы поискать птичьи гнёзда, но как бы не потревожить в траве змей… Что ж, пока всё ещё было не настолько плохо. Придется терпеть.

Нимуэ прижалась затылком к стволу дуба и прикрыла глаза. Спать тоже было нельзя – так много правил и запретов! – поэтому она усиленно думала. Представляла, как вернётся домой и увидит, что матушка очнулась, и та обнимет её и спросит: «Где же ты была всю ночь, дорогая моя?» – а Нимуэ расскажет ей, какие чудеса видела. Набегут младшие братья и сёстры послушать о её приключениях, и она нарочно для них нагонит ужасу. Скажет, что слышала уханье сов совсем рядом, и как чей-то вой пробирал до мурашек, и как глухо звучала в лесу чья-то песня…

Песня?

Нимуэ вынырнула из дум и прислушалась. Песня ей не почудилась. Наконец-то! Кто-то ещё был в лесу. Сквозь чащу и тьму откуда-то спереди к ней плыли заунывный мотив и обрывки слов. Нимуэ смогла различить: «голос», «во тьме», «пламя». Она встала с мягкой травы, поудобнее перехватила корзину и пошла на звук.

Вскоре она увидела за деревьями слабый отсвет костра. Сердце застучало радостно.

«Неужели получилось? Но как? И что теперь делать?» – беспокойно крутились в голове мысли. Бренна велела быть вежливой и не брать напором, ничего не требовать и не заявлять сразу, что нужно, а походить вокруг да около, прощупать почву.

Свет пламени стал ярче, до чьей-то стоянки оставалось всего несколько шагов. Нимуэ в волнении облизнула губы, выдохнула и медленно, спокойно вышла на поляну. Поляна была примечательная: три поваленных ствола в центре образовывали треугольник, – но Нимуэ готова была поклясться, что подобной в лесу никогда не видела. В треугольник был заключён ярко горящий костёр, а на одном из стволов сидел закутанный в тёмно-зелёный плащ… человек? Фигура выглядела человеческой. Но лицо скрывала маска из белого оленьего черепа с раскидистыми рогами с большим количеством отростков. Это же была маска, не лицо? Нимуэ снова ощутила давно позабытую дрожь.

Под ногами хрустнула ветка, выдав её приближение. Незнакомец поднял голову от костра.

– Приветствую тебя, путник, – голос звучал глухо; кажется, говорил мужчина, да и фигура выглядела мужской.

Нимуэ прокашлялась, заставила свой голос звучать грубее и решила на будущее говорить о себе, как о мужчине. Раз уж Бренна сказала, что девицам в ночи опасно…

– Доброй ночи, – отозвалась она. – Могу ли я присоединиться?

– Прошу, – без промедления ответил незнакомец. Возможно, он давно ждал компании.

Нимуэ осторожно села напротив, вытянула ноги к костру, а телом наоборот чуть откинулась назад, подальше от огня – в куртке и так было жарко.

– Благодарю за гостеприимство, – учтиво сказала она. – Прошу прощения, что прервал твой досуг. Я слышал песню. О чём она?

Олений череп уставился на неё. Слава богам, в пустых дырах глазниц она различила тёмные и уставшие человеческие глаза.

– Я рад, что встретил кого-то ещё в этой глуши, – ответил незнакомец. – Одиночество мне надоело, и петь я начал от скуки первое, что приходило на ум. О путнике, который шёл с севера через леса и заблудился в дороге. О том, что он разжёг костер и просидел у него полночи, пока ему не захотелось, чтобы из леса пришёл кто-нибудь ещё. Человек ли, зверь, кто другой.

Помолчали.

– Как твое имя? – спросил человек по другую сторону костра.

«Не называй настоящего», – предупреждением зазвучал в голове голос Бренны.

– Антоний, – ляпнула Нимуэ первое, что пришло в голову.

– Ты римлянин? – удивился собеседник. – Не думал, что пришельцам с большой земли открыты эти тропы.

– Я полукровка.

– Понимаю, – неожиданно смягчился незнакомец. – Я, в некотором роде, тоже. Одной ногой здесь, другой там.

– А как зовут тебя?

– Карвий, – не моргнув и глазом ответил собеседник, и Нимуэ досадливо поморщилась: он буквально назвался оленем по имени своей маски. Ещё и сделал имя похожим на римское.

– Славная ночь, правда? – не зная, как поддержать разговор дальше, спросила Нимуэ.

– Такие ночи созданы для меня, – отозвался Карвий. – Я могу ходить по тропам и в обычные дни, но это просто сокращение пути. Теперь же каждый шаг здесь дарует мне силы. И когда я встречаю кого-то здесь, я не чувствую себя таким же одиноким, как в мире людей.

– Почему тебе одиноко? У тебя нет близких?

Карвий ответил не сразу. Нимуэ даже успела побояться, что они так и проведут остаток ночи в тишине.

– Моя мать никогда не была ко мне добра. Потому что когда на её стороне узнали, что она родила ребёнка от чужака, то закрыли ей путь домой. Ей пришлось выживать в мире, который был знаком ей едва-едва, да ещё и с младенцем. Но она не бросила меня…

– Значит, она всё-таки тебя любила.

Собеседник пожал плечами.

– А вот мне путь в её земли не закрыли. Не знаю, почему. Я понял это не сразу, всё-таки, когда ты ребёнок, то весь мир для тебя сказка, и ты не отличаешь чудо от действительности. А когда понял, то поделился радостью с матерью, и тогда… Видел бы ты её ярость. Она завидовала мне и проклинала. Прогнала из дома. Я был совсем мал. Пробовал уйти на ту сторону, но столкнулся с насмешками. Там полукровки не в почёте. Пришлось жить на этой стороне. Рано привыкнуть к труду, к тому, что на весь день у тебя один ломоть хлеба…

– Тяжёлая у тебя выдалась жизнь, – искренне ответила Нимуэ, хотя понимала, что её жалость ничуть не лучше насмешек и злости, с которыми столкнулся Карвий. В конце концов, всю свою жизнь она прожила в тепле и уюте, не зная нужды, когда ему приходилось рассчитывать только на себя.

– Пустяки, – отмахнулся Карвий. – Я вытянул несчастливый жребий. Но несколько лет спустя мне повезло обменять его у судьбы на счастливый.

– Как?

– Как раз в одну из таких ночей. Не выдержал праздничной суеты, ушел на другую сторону и долго бродил по лесам. Случайно или нет, но дорога вывела меня к хижине одного старика. Он очень удивился моему приходу. Сказал, что его давно уже никто не находил. Велел выйти за дверь и попытаться найти его ещё раз – если удастся, то он выслушает любую мою просьбу. Я вышел, а когда обернулся, хижина исчезла. Пришлось опять искать нужную дорогу, но в этот раз передо мной предстало в разы больше путей. Едва не затерялся на них, ещё немного, и поминай, как звали. Но я нашёл путь, а с ним и старика.

– И что же ты у него попросил?

– Приют. Хотел зацепиться за кого-нибудь, неважно, в каком мире. И он разрешил. Нашёл у меня крупицы дара, стал разжигать их в костёр. Начал учить меня, как использовать его и жить в мире так, чтобы быть полезным и той стороне, и другой. Получилось.

– А какой у тебя дар? – встрепенулась Нимуэ.

– Владетелю не принято говорить об этом самому, – уклончиво ответил Карвий. – Пусть другие догадываются.

– Ты умеешь исцелять болезни? – В сердце снова вспыхнула искра надежды.

– Нет, это мне не по силам.

– Как жаль… – огорченно протянула Нимуэ и замолчала.

– Не будешь угадывать дальше?

Нимуэ покачала головой.

– Не вижу смысла.

Её ответ как будто обидел Карвия: он нахохлился и уставился в огонь. Пришлось искать другой ключик к странному собеседнику.