Высота притяжения

Мария молчала, впитывая его слова. Образ Ледяного Командора в ее сознании дал трещину, обнажив трагичную, изломанную фигуру. Ее собственная боль и страх смешались с непонятным, щемящим чувством, похожим на жалость. Но тут же вспыхнула обида. Его боль не дает ему права крушить мою жизнь! Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова, боясь, что голос выдаст всю бурю внутри.

– Почему? – вырвалось у нее наконец, голос звучал хрипло от сдерживаемых эмоций. – Почему ты… заботишься? После всего этого?

Хантер резко повернулся к ней. Его плечи напряглись, а во взгляде, который она теперь ясно различала в свете фар проезжавшей вдалеке машины, вспыхнула не ярость, а глубокая, ранящая обида и… подлинная боль.

– Потому что ты – не "легкая добыча" для меня, Мария, – произнес он тихо, но с такой страстной убежденностью, что каждое слово било прямо в душу. – Потому что я вижу в тебе силу. Силу, которая заставила тебя пробиться сюда, в этот безумный мир. Силу, которая держит тебя на ногах сейчас, когда он пытается растоптать. – Он шагнул к ней, сократив расстояние до минимума. От него веяло кофе, ночной прохладой и чем-то неуловимо мужским, древесным. – И потому что… – его голос слегка дрогнул, – я узнаю боль. Боль, которую вижу в тебе… Моя мать… – Он отвернулся, вглядываясь в темноту моря, его челюсть напряглась. – Она была одержима небом. Как Рэйф. Перфекционистка. Такая же холодная. Любила самолеты больше, чем меня. Я стал бортпроводником… чтобы доказать ей. Что я могу быть рядом. В ее стихии. Дотянуться. – Он сделал паузу, глотнув воздух, словно ему не хватало дыхания. – Она погибла. В автомобильной аварии. На земле. В тот день, когда я был в долгом рейсе над Атлантикой. Мы… мы так и не поговорили. По-настоящему. Никогда. – Последнее слово сорвалось шепотом, полным невыносимой горечи. Он замолчал, его спина под тонкой тканью футболки была напряжена, как тетива лука.

Молчание повисло между ними, тяжелое, насыщенное обнаженными нервами и безмолвным пониманием. Мария видела его. Не красивого, харизматичного старшего бортпроводника, а мальчика, который так и не дождался материнской любви. Раненого человека, который, как и она, заплатил высокую цену за свою мечту. Ее рука, словно сама собой, потянулась и легла ему на напряженное предплечье. Мускулы под ее пальцами дрогнули.

– Хантер… – прошептала она, и в этом имени звучало все: сочувствие, признание, благодарность за доверие.

Он медленно повернул голову. Их взгляды встретились в полумраке. Искра, всегда тлевшая между ними, вспыхнула ярким, теплым пламенем глубочайшего понимания. Это было больше, чем влечение. Это было узнавание родственной души. Человека, который понимал цену мечты и боль утрат. Только понимание, – твердо сказала себе Мария, ощущая тревожное тепло его кожи под ладонью. Только тепло. Не больше.

– Я не ищу легких путей, Мария, – сказал он тихо, его голос был хриплым от сдерживаемых эмоций. – Я ищу… кого-то, кто не боится высоты. Ни в небе, ни в жизни. Ты… ты именно такая. Я вижу это. Силу. Боль. И то, что ты все равно продолжаешь лететь.

Слезы снова навернулись на глаза Марии, но на этот раз они были теплыми. От облегчения. От того, что ее увидели. Не осудили. Поняли… пусть и не до конца.

– Спасибо, Хантер, – она кивнула, сжимая его руку чуть сильнее. – За… за то, что привез сюда.

* * *

Рейс AA017, Абу-Даби – Джакарта. Airbus A350-1000 «Золотой Сокол».

Первый рейс после объявления войны. Серебристый гигант с золотым соколом на хвосте, стоял у телетрапа, словно неприступная цитадель Рэйфа Дэвлина. Воздух в салоне перед вылетом был густым, наэлектризованным тревогой. Знакомые лица экипажа – София с ее непроницаемым спокойствием, Аиша с безупречным макияжем, но без обычной улыбки, Лиам О'Коннор, необычайно мрачный, добродушный Артур – все они ощущали гнетущее напряжение. Все видели вчерашний вызов к капитану и ледяную ярость, исходившую от него. Никто не знал истинной причины. Они видели лишь результат: Марию, бледную и подавленную после разговора, и Рэйфа, чей холод стал смертоносным. Догадки витали в воздухе, но никто не решался спросить.

Он появился в последний момент, словно воплощенная угроза. Его темная, идеально отглаженная форма казалась доспехами. Взгляд методично просканировал салон и впился в Марию, будто пригвоздив ее к месту. Он прошел мимо, не проронив ни слова, но волна абсолютного, пронизывающего холода прокатилась за ним, заставив Марию невольно съежиться. Ее ладони стали ледяными и влажными. Ткань формы внезапно показалась ей слишком тонкой, не способной защитить.

Хантер собрал экипаж у входа.

– Рейс длинный, народ, – начал он, голос деловитый, но лишенный обычной искорки. – Джакарта, из-за погоды на подходе – возможна турбулентность во второй половине пути. Капитан Дэвлин ожидает безупречного соблюдения всех стандартов. Особенно в части пассажиров с особыми потребностями и своевременности докладов. – Его взгляд скользнул по Марии, задерживаясь на долю секунды дольше. – Распределение зон как в ростер-листе. Мэри, сегодня ты отвечаешь за сервис в кокпите – личная просьба капитана. Вопросы? Отлично. За работу.

Взлет был технически безупречен, но для Марии он прошел как в тумане. Когда по системе оповещения разлился ровный, безупречно поставленный голос Рэйфа, произносящий коронную фразу: «Приятного полета под крылом нашего Золотого Сокола», – он прозвучал не как пожелание, а как зловещее предупреждение. Приговор.

Ад начался сразу после набора высоты.

Резкий, настойчивый сигнал вызова из кабины прозвучал как удар грома. Ее сердце стукнулось о ребра.Она подняла тяжелую пластиковую трубку. Голос в ней был резким, как хлыст:

– Мария. Устный доклад о текущей температуре воздуха в твоем секторе, G и I. И о наличии сквозняков у иллюминаторов 45A и 47F.

Мария еле сглотнула ком в горле. Проверила дисплеи контроля климата, подошла к указанным местам, ощупала уплотнители. Стандартная процедура, но обычно ее инициирует старший или она сама при жалобах. Она снова связалась с капитаном..

– Сектор G: 22 градуса Цельсия. Сектор I: 22 градуса. Сквозняков у 45А и 47F не обнаружено, капитан, – ответила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Не прошло и получаса. Сигнал вызова снова…

– Мария. Проверь сроки годности всех медикаментов в аптечках первой помощи, расположенных в твоем секторе. Убедись в наличии и исправности дефибриллятора в хвостовом купе. Предоставь письменный отчет с твоей подписью до конца первого часа крейсерского полета.

Это было в рамках обязанностей, но крайне трудоемко и отвлекало от основного сервиса. Аптечки проверялись перед каждым рейсом наземной службой, но повторная проверка бортпроводником – его право, особенно после смены состава. Она молча пошла в хвост, чувствуя, как взгляды коллег жгут ее спину. Лиам мрачно отвернулся. Артур ловил ее взгляд, его добрые глаза выражали немую поддержку и сочувствие. Он тихо подошел помочь, взяв часть работы, но Мария покачала головой. Нельзя. Он ищет повод для обоих.

Самым унизительным был ритуал "кокпит-сервиса".

– Мария. Приготовьте два кофе. Черный. Без сахара. И доставьте в кабину лично. Без промедления.

Мария чувствовала, как жгучая краска стыда заливает ее лицо и шею. Она приготовила кофе в галерее, ее руки слегка дрожали. Поднос казался невероятно тяжелым. Подошла к грозной, всегда запертой двери кабины пилотов.Хантер подошел следом, его лицо было каменной маской. Он молча помог ввести код. Дверь приоткрылась с тихим гидравлическим вздохом.

В проеме возник не второй пилот, а он сам. Рэйф Дэвлин. Он взял поднос, его ледяной, пронизывающий взгляд медленно, оценивающе скользнул по ее лицу, униформе, дрожащим рукам. Взгляд был не просто холодным, а пропитанным глубоким презрением.

– Аккуратнее, бортпроводник, – произнес он тихим, шипящим голосом, который был страшнее крика. – Разлитый кофе на панели управления – не просто неаккуратность. Это нарушение безопасности полета. Не допустите. Никогда. – Он не дожидался ответа. Дверь резко захлопнулась перед ее носом с глухим, окончательным щелчком. Чертов британец!

Но истинный кошмар начинался, когда рядом был Хантер.

Они вместе успокаивали напуганного турбуленцией малыша в ее секторе. Хантер, умелый и естественный, держал ребенка, Мария быстро находила потерявшуюся игрушку – плюшевого соколенка Alamir Air. Их движения были слаженными, почти танцевальными, полными молчаливого взаимопонимания и теплоты. В этот момент по салону перемещался капитан. Он искал каждую ее оплошность. И нашел. По его взгляду было видно как ему до омерзения противно видеть улыбку на лицах этих коллег. Рэйф медленно развернулся и направился в свой бункер. Его реакция не заставила себя ждать:

– Мария! Почему сервисная тележка в рядах 38-42 сектора I блокирует проход дольше разрешенных трех минут?! Немедленно устраните нарушение. И где ваш обязательный отчет о проделанной работе?!

Голос взорвался в трубке с такой силой, что Мария инстинктивно отдернула ее от уха. Она закрыла глаза на долю секунды, собрав всю свою волю, всю ярость, всю боль в тугой, холодный ком. Поднесла трубку к губам.

– Выполнено, капитан Дэвлин, – ее голос прозвучал удивительно четко, холодно и ровно, как отточенная сталь. – Тележка убрана, проход свободен. Сроки годности медикаментов в секторных аптечках G и I в норме, дефибриллятор исправен, отчет будет предоставлен в течение часа. Температура в салоне стабильна. – Она положила трубку, чувствуя, как дрожь пробирает все тело, но теперь это была дрожь не страха, а адреналиновой ярости и решимости.

Хантер был рядом через мгновение. Его лицо было мрачным, как грозовая туча.

– Держись, – прошептал он так тихо, что услышала только она, его глаза горели. – Он специально выводит тебя. Не дай ему сломать.

– Он сломает, Хантер, – прошептала она в ответ, и в ее глазах, полных усталости и отчаяния, не было сомнений. – Он не остановится. Он сказал, что превратит мою жизнь в ад… Он не блефует.

Рэйф Дэвлин тем временем, услышав ее холодный доклад, позволил себе слабую, безжизненную усмешку. Первая схватка была за ним. Война только начиналась. Высота десяти тысяч метров была его идеальным полем боя. A350 – его неприступной крепостью. А его неисцелимая вина и боль – самым страшным и безотказным оружием. Он не видел Марию. Он видел призрак своего собственного падения. И был готов разрушить все вокруг, лишь бы этот призрак не смел улыбаться.

* * *

Посадка в Джакарте была безупречна, как всегда у Рэйфа, но облегчения не принесла. Атмосфера оставалась тяжелой, как свинец. Рэйф, не глядя ни на кого, бросил Хантеру: – Маккензи. Документы на стол через час. Особое внимание – соблюдению нормативов. Взгляд скользнул по Марии – безжизненный, каменный холод. – Соколова. Свободны. – Развернулся, ушел первым, темная фигура растворилась в сером свете, унося с собой гнетущую ауру.

Обратный рейс (позиционный, без пассажиров) прошел в гробовой тишине. Рэйф не покидал кабину. Мария уставилась в облака, не видя их. Вот он, ад. Что он задумал?

Абу-Даби. Кампус Alamir Air. Бар "Зодиак".

Вечер после джакартского кошмара. Экипаж, кроме Рэйфа, собрался за большим угловым столом. Напряжение первых минут постепенно растворялось в теплом свете ламп, звоне бокалов и смехе Лиама, рассказывавшего анекдот про пассажира и живого козла в багаже (слегка приукрашенный). Даже София позволила себе легкую улыбку.

– …и этот козел, представляешь, Мэш, – Лиам размахивал руками, чуть не опрокинув пиво, – смотрит на меня такими… очеловеченными глазами и блеет: "Эконом-класс – это ад!" Практически цитата! – Он закатился смехом, подхваченный Артуром и Аишей, снявшей наконец строгий обруч, черные волосы рассыпались по плечам.

Хантер сидел рядом с Марией. Его рука лежала на спинке ее стула, не обнимая, но создавая незримый щит. Он налил ей гранатовый сок со льдом. – Пей. После такого рейса – святое дело. – Его голос был тихим, теплым, предназначенным только для нее. Под столом его колено легко, почти неощутимо коснулось ее ноги – молчаливый вопрос: Держишься? Она кивнула, крошечная улыбка тронула губы. В этом круге света, среди смеха коллег, война с Рэйфом казалась кошмарным сном.

Дверь бара открылась. Вошел он – Рэйф Дэвлин. Не в форме. Темные, идеально сидящие джинсы, черная футболка, подчеркивавшая рельеф плеч и груди. Он выглядел расслабленным, даже слегка усталым после полета. Его взгляд медленно обвел зал, останавливаясь на знакомых лицах. На Соф – легкий кивок. Аише – мимолетная улыбка, заставившая ее расправить плечи. На Лиама, замершего с пивом – едва заметный подъем брови, словно вопрошающий: "Козел, говоришь?" На Артура – короткий, но искренний кивок уважения. Хантеру достался мгновенный, холодный скачок взгляда, будто наткнулся на препятствие. Он посмотрел на Марию. Взгляд скользнул по ней, как по пустому месту, не задерживаясь ни на секунду, теряя всякое выражение, превращаясь в лед. Контраст был ошеломляющим. Теплота к другим – ледяная стена для нее.

– Капитан! – крикнул Лиам, оправившись. – Присоединяйся! Рассказываю, как Мэш сегодня укротила истеричку в 45F! Настоящая дрессировщица!

Рэйф направился к стойке, не к их столу:

– Не хочу вам мешать, Лиам,– его голос звучал ровно, даже с легкой теплотой, обращенной к рыжему. – Закажу что-нибудь с земли под ноги. Долгий день. – Он ловко подсел на высокий барный стул, спиной к их столу, начал разговор с барменом, его профиль в мягком свете ламп казался почти человечным.

Мария почувствовала, как тепло от Хантера стало единственной защитой от волны холода, исходившей от этой спины. Она видела, как Аиша украдкой смотрела на Рэйфа, как София наблюдала за ним с привычной аналитической отстраненностью. Артур налил ей еще сока. – Chica, не обращай внимания. У капитана свои демоны. Мы тут как одна семья, – его улыбка была искренне доброй.

Через полчаса к Рэйфу подошла высокая блондинка в элегантном коктейльном платье – стюардесса из другого экипажа, чей взгляд ловил его с момента входа. Он легко развернулся к ней, его поза стала открытой, расслабленной. Через минуту они смеялись над чем-то. Он слегка наклонился к ней, что-то шепнул на ухо. Девушка засмеялась громче, касаясь его руки.Он не отстранился. Флирт был очевиден, легок, мастерски исполнен. Человечность, которую капитан показывал другим, расцвела пышным цветом – но только не для Марии. Она была невидимкой, изгоем в его поле зрения.

Хантер слегка сжал ее плечо, привлекая внимание. Его глаза были серьезны:

– Не смотри туда. Он не стоит твоих мыслей. – Он поднял бокал. – За нас. За то, что мы выстояли сегодня. И выстоим завтра.

Поздний вечер. Вилла Рэйфа Дэвлина. Аль-Батин.

Современный минимализм. Белые стены, панорамные окна на ночной город, дорогие, но аскетичные материалы. Холодная красота, как и сам хозяин. Рэйф стоял у огромного окна, в руках – стакан виски, недопитый. На большом экране телевизора – заставка видеозвонка. Название контакта: "Оливия. Няня Элис". Он взглянул на часы. 23:30 по Абу-Даби. 20:30 в Лондоне. Еще не поздно. Он нажал вызов.

Звонок долго не принимали. Наконец, экран ожил. Показалась не девочка, а пожилая женщина с добрым, усталым лицом – Элис. За ней – просторная, уютная гостиная в английском стиле, контрастирующая с холодом арабской виллы.

– Мистер Дэвлин, добрый вечер, – голос Элис звучал вежливо, но без тепла.

– Элис, – Рэйф сделал глоток виски, голос натянуто ровный.– Оливия уже легла? Можно с ней поговорить? Хотя бы на минуту.

Взгляд Элис уклонился. – Она… она готовится ко сну, мистер Дэвлин. Читает. Говорит… не хочет мешать. Вы знаете, она очень самостоятельная.

«Не хочет мешать». «Самостоятельная». Код. Код для: «Она не хочет с тобой говорить. Снова.» Рэйф сжал стакан. Суставы побелели.

– Скажи ей… – он попытался смягчить голос, но получилось неестественно, хрипло. – Скажи, что это всего на минуту. У меня есть для нее подарок из Абу-Даби. Тот маленький золотой сокол, о котором она… в прошлый раз упоминала.

Элис вздохнула, взгляд полон жалости, которую Рэйф ненавидел.

– Хорошо, мистер Дэвлин. Подождите секунду.

Прошло несколько вечных минут. Экран затрепетал. Появилась Оливия. Десятилетняя хрупкая девчушка с темными волосами, заплетенными в тугую косу. Большие серо-голубые глаза – точная его копия, лишенные всякого тепла, смотрели куда-то в сторону от камеры. Лицо – закрытое, как крепость. Она сидела на кровати, в пижаме с единорогами, держа в руках старую плюшевую собаку – подарок давно погибшей матери.

– Привет, Оливия, – Рэйф наклонился к экрану, пытаясь поймать ее взгляд. – Как день прошел? Как школа? Ты говорила, сегодня… – Голос сорвался. Он видел ее напряженные плечи, сжатые губы.

– Нормально, – ответила она монотонно, все так же глядя мимо камеры. – Все нормально. Элис сказала, ты что-то привез.

– Да! – Рэйф схватился за соломинку, показал маленькую бархатную коробочку с золотым соколом – логотипом Alamir Air. – Смотри, он маленький, может висеть на рюкзаке или…

– Он как на твоей форме, – перебила Оливия, ее голос внезапно стал острым, как лезвие. Она наконец посмотрела в камеру. И в ее детских глазах горели не детские обида и укор. – Ты же все время в форме. Или в самолете. Или с теми женщинами в баре. Как та высокая блондинка сегодня. Челси показала мне фото. Она очень красивая. Наверное, ей не скучно с тобой. – Каждое слово было отмерено, отточено, как нож.

Рэйф остолбенел. Волна стыда, гнева на себя и бессилия накрыла с головой.

– Оливия… – начал он, но голос предательски дрогнул. – Это… это просто коллега. Мы…

– Мне пора спать, папа, – сказала она ровно и холодно. – У тебя же завтра рейс. Ранний вылет. Не опоздай. Передай привет золотому соколу. – Она тут же нажала кнопку. Экран погас. Мертвая тишина оглушила роскошную виллу.

Рэйф стоял неподвижно.Стакан выскользнул из ослабевших пальцев, разбился о каменный пол, разбрызгав янтарную жидкость и осколки. Он не шелохнулся. В глазах – пустота и боль. Боль от слов дочери. Боль от узнавания. Оливия видела его флирт. Видела его маску «нормального человека», которую он надевал для других. И презирала ее. Как презирала его работу, его форму, его вечное отсутствие.

«Или с теми женщинами в баре… Наверное, ей не скучно с тобой.» Слова Оливии звенели в ушах. «Не опоздай.» Колкость, достойная его собственных ударов. Он закрыл глаза. Перед ним встал образ Марии у окна в зоне вылета, ее глаза, полные тоски, во время того видеозвонка. Ее сдавленный шепот, как она показывала самолеты. Детский смех в ответ… Сейчас этот образ резал по живому. Она была там, для своего сына. Пусть по экрану. Пусть за тысячи километров. Но она пыталась. Ее сын смеялся в ответ. Его дочь… его дочь ненавидела его.

Волна бешенства, черной, всепоглощающей, смешанной с невыносимой болью вины, накатила с новой силой. Он схватил со стола вазу – дорогой хрусталь – и швырнул ее в панорамное окно. Удар! Громкий звон! Но стекло выдержало, только глухо гулькнуло. Оставив лишь паутину трещин и кровавый порез на его костяшках от осколка. Он тяжело дышал, опираясь о холодное стекло, глядя сквозь трещины на огни города – символа его одиночества и успеха, купленного ценой дочери.

Она права… Оливия права… – пронеслось в воспаленном мозгу. Я здесь… с разбитым хрусталем и разбитой жизнью… а она там… одна… как он… этот мальчик в России… Но тут же вспыхнула ярость. Нет! Эта женщина – не святая! Она сознательно оставила ребенка! Ради карьеры! Как… как он сам когда-то выбирал небо вместо семьи, пока… пока не стало слишком поздно. Она – его отражение. Его живой укор. И он не позволит ей улыбаться этому мальчику по видео, пока его дочь отворачивается от него. Не позволит ей иметь то, что он безвозвратно потерял.

Он поднял окровавленную руку. Боль была острой, чистой. Хорошо. Он сфокусировался на ней. На физической боли. Она была проще душевной. Завтра… Завтра война продолжится. На высоте. На его территории. С этой женщиной. Он добьется ее увольнения. Докажет себе и Оливии (хотя она и не узнает), что безответственность должна быть наказана. Даже если это последнее, что он сможет сделать правильно. Он вытер кровь о темную ткань дивана и пошел искать аптечку. Война требовала боеспособности.

Офис Alamir Air. Кабинет менеджера по безопасности.

Мария сидела напротив гладковыбритого, серьезного мужчины в безупречном костюме – Мистер Халед. На столе – планшет с открытым файлом – ее летным журналом.

– Мисс Соколова, – начал Халед ровно, без эмоций. – Мы проанализировали ваши последние рейсы, особенно джакартский, Есть… некоторые замечания. – Он ткнул пальцем в экран. – Временные нормативы сервиса в эконом-классе на участке после турбулентности. Ваша тележка задержалась в секторе Е на 4 минуты 17 секунд дольше рекомендованного протоколом максимума. Капитан Дэвлин отметил это как потенциальный риск в случае экстренной ситуации.

Мария почувствовала, как холодный пот выступил на спине.Это была мелочь. Обычно на это закрывали глаза. Но Рэйф нашел крючок. И передал "по инстанции".

– Мистер Халед, – она заставила голос звучать спокойно, хотя сердце колотилось. – Несколько пассажиров почувствовали себя плохо. Я оказывала помощь одной пожилой даме, помогла ей пристегнуться, успокоила. Капитан Дэвлин был уведомлен о причине задержки через старшего бортпроводника Маккензи. Протокол безопасности не был нарушен.

Халед внимательно посмотрел на нее.

– Капитан Дэвлин – один из наших наиболее уважаемых и опытных командиров. Его беспокойство о строгом соблюдении всех нормативов, особенно новым персоналом, вполне обосновано. – Он отложил планшет. – Alamir Air ценит ваше рвение, мисс Соколова. Но мы не можем допустить даже малейших отклонений. Особенно под давлением. Надежность – превыше всего. Ваш испытательный срок продлен. Каждый ваш рейс будет тщательно анализироваться. Капитан Дэвлин лично будет докладывать о ваших… успехах, – в его глазах не было угрозы, только холодный, бюрократический факт. Но Мария поняла. Рэйф получил карт-бланш. Халед – лишь его инструмент. Ловушка захлопнулась. Увольнение было вопросом времени и терпения Рэйфа.

Она вышла из кабинета, ощущая ледяную пустоту в груди. В кармане ждал планшет. Сегодня вечером – звонок Саше. Как смотреть ему в глаза? Как говорить о "прекрасном небе", зная, что крылья вот-вот отрежут?

***

Глава 8: Нью-йоркские отражения и осколки секретов.

Абу-Даби – Нью-Йорк (JFK). Борт A350-1000 «Золотой Сокол».

Гул двигателей был глубоким, медитативным басом, заполнявшим салон на крейсерской высоте над Атлантикой. Четырнадцать часов в воздухе, спрессованном временем и расстоянием. Мария прошла по проходу, ее шаги бесшумны, как тень, но каждое движение отдавалось напряжением в мышцах шеи. Она несла поднос с водой и апельсиновым соком для пожилой пары, но ее взор, скользнув к иллюминатору, искал не пассажиров, а темную фигуру в кресле первого ряда. Рэйф Дэвлин. Он сидел неподвижно, как изваяние, профилем к салону, взгляд уткнулся в электронную книгу, свет от которой ложился ледяными бликами на резкие скулы. Его невидимое давление было физической тяжестью на ее плечах, напоминанием о продленном испытательном сроке, о ловушке, захлопнувшейся в кабинете Халеда.

– Спасибо, милая, – просипела старушка с акцентом, который крючком зацепил что-то глубоко в памяти Марии. Русский. Не просто русский – теплый, родной голос, с легкой хрипотцой, как у ее бабушки. Мария автоматически ответила на родном языке, голос неожиданно стал мягче, теплее:

– Пожалуйста. Все ли устраивает? Может, еще плед? Здесь на высоте иногда бывает прохладно, – кремовая униформа Alamir Air, мягко шуршала при движении.

Старичок, глаза-щелочки за толстыми стеклами очков, оживился:

– О! Наша соотечественница! Какая приятная неожиданность! Нина, слышишь? Наша девушка!** Он потрепал жену по руке. – Мы к сыну летим, в Бруклин. Внуков повидать. А вы… давно из России?– Его голос, теплый и шершавый, как старая кора, на миг перенес ее в Пермь, к кухонному столу, где Саша рисовал самолеты.

Вопрос простой. Удар в солнечное сплетение. Мария почувствовала, как краска стыда и тоски приливает к щекам. Она улыбнулась, улыбкой, натянутой как струна:

– Давно уже. Работа зовет, – девушка быстро поправила салфетки на подносе, пальцы слегка дрожали. – Наслаждайтесь полетом. Если нужна будет помощь – обращайтесь.

Она отошла, оставив позади теплый гул родной речи, который одновременно согревал и ранил. В галерее ее ждала София, которая разгружала тележку с ужином, ее острый, как скальпель, профиль был сосредоточен. Но когда Мария вошла, Соф подняла глаза. В них не было обычной аналитической отстраненности. Было… любопытство? Или что-то глубже?