Дар небес

*

Никита вернулся со съемок очень довольный. Зимний лес был по-настоящему хорош, фотографии должны были получиться замечательные.

Пока Соня разогревала обед, он набрал номер Алины. Надо было всё-таки узнать, когда она планирует вернуться. И дальше действовать сообразно этому. Сейчас, в хорошем настроении, говорить с женой было легче.

Соня услышала голос Никиты, догадалась, с кем он ведет разговор и встала на пороге кухни. Жестами показала, чтобы он включил разговор на «громкую связь». Никите не хотелось этого делать, но он подчинился.

Какая тебе разница теперь, – говорила Алина, – Я задержусь. Возьму дни за свой счет – до конца каникул в школе. Надеюсь, когда я вернусь, тебя в моей квартире уже не будет. Осмотрись, собери всё, что тебе нужно – и до свидания.

Неужели тебе там так уж хорошо – в этом ветхом деревенском доме? Возвращайся, я никак не буду на тебя давить. В конце концов – это же твоя квартира…

Мне хорошо, – Алина подчеркнула последнее слово, – Ко мне тут приходит сказочный зверь… Белая олениха…

Ты много выпила? – осторожно предположил Никита, – Может этот зверь – белая гор-ячка?

Он догадывался, что жена, наверное, перебрала с шампанским, и сейчас не вполне понимает, что несет.

Нет, – сказала Алина, – Это настоящий сказочный зверь, из легенды.

Она начала рассказывать. Никита покорно слушал, не веря ни единому слову. И он не обратил внимания, как за его спиной насторожила уши Соня.

*

Константин, видимо, обдумал предложение Сони, так как он позвонил сестре на другой же день. Он забыл о том, что надо действовать деликатно, «не давить». Мягко, но настойчиво подводить сестру к желательному результату.

Не успев поздороваться, он вывалил на Алину такой ворох обид, что молодая женщина рот приоткрыла от изумления. Как же долго брат сдерживался, какую же рану носил он в душе…

Ты, наверное, считаешь, что всё тебе отписано справедливо, – говорил брат, – А ты ведь у тети Наташи жила, как королева. А мы все эти годы… И огород на нас был, и снег чистили, и ремонт делали – в частном доме работы невпроворот. Но досталось всё тебе, а мы – остальные – просто мыкаемся без своего угла. Не будем же мы дом делить, мать на улицу выгонять. В итоге я сейчас ползарплаты за съем отдаю. И не знаю, что буду делать, если у нас с Нинкой кто-нибудь родится.

Чего ты хочешь? – устало спросила Алина.

Она слишком хорошо знала брата. Когда тот «входил в раж», то мог говорить часами.

Ты не считаешь, что тебе нужно что-то поскромнее? Вот есть вариант – одна женщина хочет с тобой поменяться. У нее квартира с хорошим ремонтом. Ты переедешь туда, а разница достанется нам…

Тебе? – уточнила Алина, – Или ты поделишься с остальными? Ладно, Костик, давай поговорим потом. Несколько дней все равно не изменят твою судьбу.

Алина нажала на «отбой», улыбнулась из последних сил, и слегка развела руками – вот, мол, какие у меня родственники.

Перед этим она поила Германа чаем, но оба забыли и про чай, и про земляничное варенье. Говорили о танцах – Герман работал хореографом в театре оперетты. Когда Алина об этом узнала – молодой человек сразу вознесся для нее на недосягаемую высоту.

Но сейчас Герман видел, что Алина искренне расстроена.

Тебе очень дорога эта квартира? – спросил он.

Понимаешь, мне важны не столько метры, сколько память. Там всё хранит следы рук тети Наташи, там прошло мое детство…

Тогда борись за то, что тебе дорого, – посоветовал он, —Борись изо всех сил. Ну а если не выйдет отстоять – просто отпусти и забудь. В жизни всегда нужно поступать так. Нельзя из чего-то делать сверхценность, потому что судьба обязательно постарается отобрать. И всегда помни, что из этого мира мы уходим с пустыми руками.

Герман сказал это так, как будто уже стоял на пороге и прощался с ней. У Алины слезы выступили на глазах. Она не знала, как он уйдет. Может быть, просто не проснется завтра утром. И еще она понимала – хотя с Никитой она прожила годы, потерять его – ей было бы легче, чем этого человека, которого она так мало знала.

*

Это был небольшой, элегантный и очень дорогой ночной клуб, где никогда не собиралось много народа, так как сюда не просто было попасть. Соне пришлось вручить охраннику, дежурившему у двери, несколько крупных купюр, и на ходу сочинить историю – почему она непременно должна войти внутрь. Честно говоря, ничего толкового придумать не удалось, Соня старалась заменить дыры в истории обаятельной улыбкой. И в конце концов, охранник все-таки распахнул перед нею дверь – очевидно счел, что хрупкая женщина не нанесет их клубу невосполнимого ущерба.

Понаблюдай, ты сама их узнаешь, – сказала Варвара.

И вот теперь Соня, сидя в самом дальнем уголке, пыталась это понять. Она отнюдь не была завсегдатаем подобных клубов, но ей казалось, что ничего необычного здесь не происходит. Негромкая музыка, луч света сконцентрировался на девице в серебристом купальнике, которая танцует у шеста. Посетителей немного, десятка два. Вон официант пронес коктейли на подносе.

Вы позволите?

Соня вздрогнула. К ее столику подошел молодой человек. Длинные волнистые волосы забраны в хвост. Дорогой костюм. А лицо… Запоминающееся лицо, длинное, как у лошади.

Соня улыбнулась ему, а молодой человек склонился, точно хотел поцеловать ей руку, только эту руку, поданную ему, он перевернул так, что свет упал на беззащитные жилки..

И Соня решила рискнуть.

Уже я выпита другим, – то ли сказала, то ли напела она.

Все это можно было принять за шутку, но она ощутила, как дрогнули его пальцы.

Но у меня есть кое-что интересное для вас… Не хотите принять участие в охоте на бессме-ртного белого оленя?…Его кр-овь, в отличие от моей, может подарить вам вечность…

*

Снова шел снег. Шли первые дни года, но случилась оттепель и казалось, сейчас – не начало января, а уже наступил март.

Алина стояла в саду и протягивала белой оленихе руку – ладонью вверх. На ладони лежал кусок сахара. Алина понимала, что зверь, скорее всего, откажется от угощения, но прийти с пустыми руками не могла.

На. Подойди, пожалуйста. Не бойся…

Олениха приблизилась и осторожно обнюхала пальцы Алины. Молодая женщина ощутила прикосновение ее влажного носа.

Я хочу, чтобы ты освободилась, – шепотом сказала ей Алина, – Чтобы ты ушла на зеленые луга – туда, где ты и должна быть…

Договорить Алина не успела. Чуткое животное приподняло голову, к чему-то прислушиваясь, и мгновенно насторожилось.

Что случилось? – спросила Алина, как будто зверь мог ей ответить.

Белая олениха рванулась прочь, и одним прыжком преодолела ветхий забор. Теперь она стояла на дороге, в любой момент готовая пуститься в бегство. Но пока не убегала, а кого-то ждала.

Только теперь Алина уловила шум моторов. А минуту спустя в конце деревенской улицы появились машины. Явно нездешние. Два черных джипа ехали один за другим. При взгляде на них Алине стало не по себе.

Олениха сделала почти человеческое движение – указывая Алине в сторону дома – мол, иди туда. Сама она словно ожидала, пока нежеланные гости доберутся до определенной черты.

Это охотники? – с ужасом спросила Алина, – Но ведь они не могут тебя?… Ведь ты…

Машины пересекли невидимую черту, и олениха бросилась бежать. Но Алине показалось, что движется она медленнее, чем могла бы – вероятно, олениха хотела, чтобы преследователи не потеряли ее из виду.

Алина поспешила в дом. Она пересказала Герману сцену, свидетельницей которой стала. Он слушал, и лицо его делалось мрачным. Если бы он мог встать, то не побоялся бы и выйти наперерез. И будь, что будет.

Это они? – догадалась Алина?

Они.

Но ведь олениха… Она… Не от мира сего…

У них особые пу-ли. Те, которыми они смогут ее уложить…

Но зачем она им?

Испив ее кр-овь, они надеются получить бессм-ертие…

Алина не знала, куда побежала олениха, но догадывалась – в болота. Там был ее дом, там она могла спрятаться от преследователей…

Я пойду туда! Ей надо помочь…

Сейчас ей может помочь только она сама. И тебе нельзя идти туда, пока они не вернутся. Иначе не вернешься ты…

До самых сумерек Алина простояла у окна. Никого так и не было. Черные джипы не проехали мимо нее в обратном направлении. А когда стемнело – впервые за несколько ночей олениха не вошла в заснеженный сад.

Алина спала чутко, то и дело просыпалась, приподнималась на постели, чтобы лишний раз заглянуть в окно – никого.

Утром молодая женщина не находила себе места от тревоги. Как только рассвело – она сказала Герману, что пойдет в магазин. Но сама миновала маленький домик с вывеской. Почти бегом добралась до окраины села.

Вот и следы от колес… Алина пошла по ним, стараясь не оступиться, чтобы не провалиться в снег. Она шла долго – пока не закончилось поле и не начался лес. На краю его стояли две черные машины с открытыми дверцами. Алина поняла, что дальше охотники проехать не смогли, и люди стали преследовать зверя пешком.

У Алины немного отлегло от сердца. Если бы они покон-чили с оленихой, то вернулись бы и уехали. И на снегу непременно бы остались капли кро-ви

Но выжила ли сама олениха? Или пожертвовала собой? Может ли такое существо по-ги-бнуть? Герман что-то говорил про особые пу-ли. Может быть, они из серебра?

Идти через лес было очень тяжело. У Алины мгновенно набились полные сапоги снега. Она старалась ступать след в след, но это не слишком помогало. Алина тяжело дышала, и думала – насколько хватит у нее сил… И если что – где она тут спрячется?

Мужские следы вели в одну сторону. Обратных – не было.

Минут через двадцать Алина добралась до болота. И поняла, что тут и закончилось для них – всё. У края лед был еще крепким, но дальше – он становился все тоньше и тоньше. Вот лед провалился под ногами, разбежались трещины, но охотники пошли дальше. Возможно, они надеялись, что там не так уж глубоко. Или обо всем забыли – о всякой опасности – добыча была уж слишком заманчивой, и они решили рискнуть. А белая олениха, завела их в самое сердце трясины…

Алина вскинула голову. Олениха стояла метрах в ста от нее – на тонком льду. Там не было снега, и лед казался серебристым, как вода. Олениха не проваливалась, наоборот, копытца ее едва касались льда.

Алине хотелось плакать от облегчения. Она надеялась, что зверь подойдет к ней, ведь они уже привыкли друг к другу. Но несколько мгновений спустя, Алина поняла, что олениха ждала ее, чтобы проститься. Их взгляды встретились и некоторое время не отрывались друг от друга. Потом олениха повернулась и неспешно побежала туда, где были самые глубины болот.

Алина протерла глаза. Она видела уже не зверя – женщина в длинной белой рубашке уходила вдаль. Вот и ее уже не различишь – только снежные хлопья падают с неба.

Никто не сказал Алине об этом – она сама поняла. Душа освободилась. Все кончилось с того же, с чего и началось.

Снова болота, снова враги, которые не должны вернуться… Олениха жила здесь, чтобы дождаться их.

Теперь она уходила туда, где ждали ее зеленые луга.

И вечность.

*

…Соня перевела дыхание. Внезапно ей стало легче. Отступило, а потом и исчезло гнетущее чувство тоски. И если прежде она знала, что обречена, то теперь Соня будто вернулась к самой себе, к прежней. Она была молода, впереди – еще изрядная часть жизни…

Но что-то необратимо изменилось в ней. Так бывает, когда человек тяжело пере-б-олеет, и прежние ориентиры для него уже не будут важными, и новые ценности придут на смену..

Соне теперь достаточно было ее собственного дома, ей не хотелось больше ничего добиваться, выг-рызать у судьбы. Утром проснуться – разве этого мало? Верить, что после зимы для тебя наступит весна, и лето – разве это не счастье? Сын рядом- неужели что-то еще надо?…

Соня держала руку Никиты, а тот как-то странно смотрел на нее.

Сегодня вроде не Хэллоуин…, —осторожно сказал он.

Соня опустила глаза, увидела на руке мужчины отпечатки зу-бов…

Ты решила поиграть в вам-пира? – спросил Никита, – У тебя было такое лицо, что мне даже стало немножко не по себе…

Прости, прости, прости…

Соня помолчала, а потом вдруг сказала:

Переезжай ко мне.

И, видя, что Никита то ли не понимает ее, то ли до него просто не доходит, что она сказала, Соня пояснила:

Алина тебя всё равно не простит, я знаю… Хватит тянуть эту резину. Заедешь к ней, соберешь свои вещи и… У меня все-таки две комнаты, поместимся как-нибудь… Всё слишком запуталось, так нельзя дальше жить, надо всё расставить по своим местам.

Ты хочешь сказать, что Алина меня не простит?

А ты хочешь, чтобы она простила? – Соня выделила слово «хочешь», – Жизнь так коротка, а ты желаешь притворяться, и жить с женщиной, которую не любишь? Брось это всё, не лги самому себе. Не стоит оно того.

Какое-то время Никита сидел в задумчивости, а потом оделся и ушел. Соня знала, что вскоре он вернется к ней – с вещами.

*

…Силы к Герману вернулись быстро. На другой день он смог подняться, и вскоре сделался таким, каким был прежде.

Как будто спало чье-то колдовство, – Алина хотела пошутить, но потом закусила губу, подумав, что может быть, так оно и было, – Лучше мне объясни, куда ты ехал, когда я тебя нашла?

Я тогда очень плохо соображал. Думал, что еду к родителям, они живут не в этой деревне, но неподалеку отсюда. Хотел попрощаться. Почему я свернул на ту самую дорогу – Бог весть…

Судьба, – сказала Алина.

…Они договорились, что поедут отсюда – в город, в областной центр, туда, где жил Герман. Он уже сейчас говорил, что хочет увидеть Алину в своем театре, что не ее это место – дежурить на вахте, выдавать ключи, и мыть коридоры школы искусств.

Ну почему же, – возразила она, – Помнишь старый мультфильм «Щелкунчик»? Там все начинается с того, что бедная героиня приходит убить комнату, где стоит елка… У меня тоже – так сказать – все началось со швабры.

Этот последний день они провели так, как проводят его люди, приехавшие зимою в деревню, чтобы отдохнуть. Герман расчистил дорожки, а потом вместе с Алиной слепил снеговика – пусть стоит у калитки, и ждет их, ведь они непременно вернутся.

Они жарили над костром сосиски, надевая их на палочки, и пили горячий сладкий чай.

Среди ночи Алина подошла к окну – и увидела, что звезд на небе столько, что и тьмы нет, небо точно светится бриллиантовыми огнями, сияет изнутри.

Но к утру пришли тучи. Зима была в самом разгаре, еще будут и морозы, и метели, но все это непременно кончится. Когда они с Германом садились в машину, Алине показалось, что она заметила под окном свежий след.

Погоди, – сказала она Герману.

Но когда она подбежала, то увидела, что след – птичий. Легкий снег упал Алине на лицо. Она вскинула голову. На дереве, прямо над ней сидела ворона и клевала ветку рябины.

Стань мной

Гемма – это чаще всего полудрагоценный камень, на котором вырезаны изображения. Прежде геммы нередко служили амулетами или печатями. Гематолог – врач, который лечит болезни крови. Если вдуматься, кровь – это тоже личная печать.

Мария провела параллель только потому, что сама она была врачом-гематологом, шла к этому долгой дорогой. А когда-то, много лет назад, человек, который был ей очень дорог, подарил ей гемму. Она была фамильной реликвией в их семье.. Сейчас гемма лежала в старом шкафу (Мария любила вещи с историей), на той самой верхней полке, где Мария хранила всё самое ценное, вернее, бесценное. Потому что деньгами за все ее «сокровища» дали бы немного.

Ну кому еще, кроме Марии, нужна была икона, доставшаяся от прабабушки – Казанская в деревянном киоте. Или стопочка пожелтевших писем от той же прабабушки? Или металлическая шкатулочка середины XIX века от прапрадеда-священника? Даже любители антиквариата дали бы за это гроши.

В шкатулочке лежала гемма. Мария годами не доставала ее, просто знала, что она – там. А теперь захотелось сделать себе подарок: заказать оправу, цепочку, повесить гемму на шею.

Подарок к юбилею. Хотя какой юбилей – сорок пять лет… Сколько раз они с мужем вообще забывали про свои дни рождения – вспоминали, когда начинали поздравлять коллеги.

Но теперь Анатолий настаивал: надо отпраздновать «по-настоящему». Мария знала, какой он готовит ей подарок: хочет отправить к морю. Одну – потому что он сейчас позарез нужен в больнице. Он не числится в ведущих хирургах, самые «интересные» плановые операции всегда достаются другим. Но если случай почти безнадежный, если кого-то тяжелого привозят экстренно – тут коллеги за Анатолием как за каменной стеной: почти всегда за операционным столом стоит он.

И вот сейчас у него бол-ьная, которой другие врачи всячески старались отказать в опер-ации: с ее возрастом и диа-бетом риск чрезмерен. Антолий же взял ее, как старая медсестра сказала Марии: «Из уважения к ее страданиям». И будет оперировать, и станет потом выхаживать. Он вообще не оставлял своих пациентов до полного выздоровления.

У Марии же в последние месяцы была целая череда тяжелых случаев. Вот недавно – молодая женщина Лариса. Очень тяжело переносила хим-ию. Организм потом не принимал даже воду. Муж не отходил от Ларисы несколько месяцев. Дневал и ночевал в отделении.

Марии запомнился день, когда больной стало немного лучше. Было теплое, дождливое майское воскресенье. На улице пахло мокрой листвой и сиренью, а здесь, в палате, за пластиковыми окнами, даже запахи были «химическими».

Мария вошла в палату. Лариса стояла у окна.

– Дождь, – сказала она, обернувшись.

– Да, – откликнулась Мария. Она не упускала возможности сказать пациентам еще что-нибудь, какие-то простые слова, не все ж разговоры о болезни… – Май – самый красивый месяц весны. Лучше бы была хорошая погода…

– А я рада, – Лариса снова обернулась к окну, – Что еще раз это вижу… Еще один дождь…

…Она ушла примерно через неделю. И в последний раз муж видел ее через стекло в ре-анимации. А она уже не узнавала его.

Анатолий первый почувствовал, что Мария – на грани.

– Тебе нужно в отпуск сейчас, – сказал он. – Я договорюсь, чтобы тебя отпустили раньше. На крайняк, возьмешь за свой счет.

– Я могу работать, – возразила она.

– Я знаю. Ты можешь работать до того момента, пока не упадешь в прямом смысле слова.

Такое в их жизни уже было. Мария, которая на работе казалась всегда оживленной, не знающей усталости (у нее была теория, о которой она никому не говорила – Мария считала, что таким образом может поделиться своей силой с больными, вдохнуть в них хоть немного энергии), так вот, она приходила домой опустошенной настолько, что не было сил ничего делать, не было желания есть… И при этом ночами она лежала без сна, так что и за ночь не восстанавливались силы. А завтраком ее становилась огромная кружка крепкого кофе. Заканчивалось это всегда долгими больничными, причем оба – и Анатолий и Мария – не знали, оправится ли она на этот раз.

И сейчас она понимала: пора сделать перерыв. Видения преследовали ее все чаще, и это изматывало само по себе.

– Хорошо, – сказала Мария. – Поеду на дачу.

У них была скромная дача неподалеку от города. Домик из шелковистых бревен, запущенный сад. Мария представила, как будет сидеть в кресле-качалке и спать даже днем.

– Никаких дач. Я отправлю тебя к морю.

«К морю» они всегда тоже ездили в одно и то же место, уже много лет. Как-то их случайно занесло в Новомихайловский, и с тех пор они не изменяли ему. Им нравилось, что можно далеко уйти по берегу, когда уж и людей рядом никаких, и только горы будут подниматься за спиной. Их склоны были собраны каменистыми пестрыми складками, напоминавшими юбки цыганок.

Анатолий мог уплыть далеко – к дельфинам. Мария не только не плавала – она и не заходила в воду глубже чем по пояс. И накатывающаяся волна – чуть выше остальных – могла привести ее в смятение.

Море давало ей нечто другое. Его размеренное дыхание, которое она могла слушать часами, приносило чувство того глубокого внутреннего покоя, которого весь год так недоставало ей, которого она так жаждала. Хороши были и вечера на набережной – такие беззаботные, полные музыки. Вино рекой и всеобщая праздность под звездным небом. Всё это напоминало феерию Грина – карнавал в «Бегущей по волнам». Всё это говорило: веселись сейчас, пока можно…

А потом Мария с Анатолием уходили в парк – полутемный, только под редкими фонарями – островки света. Запах роз и цветущих катальп – белыми мотыльками эти цветы слетали на плечи. И как искры проплывали мимо те светящиеся летающие жуки, название которых они так и не удосужились узнать.

Но одна Мария еще ни разу к морю не ездила.

– Что я там буду делать?

– То же, что и всегда, – Анатолий пожал плечами. – Поселишься в «нашем» номере, будешь ложиться и просыпаться, когда захочешь, пить кофе на балконе, сидеть у моря… И непременно отключишь телефон…

Мария вглядывалась в лицо мужа: ей казалось, было еще что-то, какая-то причина, из-за которой он не может поехать с нею.

– Ленка приедет, – пояснил он после короткой паузы. – С новым мужем.

– А-а, – поняла Мария.

Лена была дочерью Анатолия от первого брака. Сразу после окончания школы она уехала в столицу. Родители надеялись: поступать в институт, но надежды эти пошли прахом. Года два Лена кочевала по клубам, бывшая жена звонила Анатолию, клокочущим задыхающимся шепотом рассказывала, что дочь танцует у шеста (видимо, не могла произнести этого громче шепота). Просила сделать хоть что-нибудь, повлиять.

– Что я могу?

Мария знала этот голос мужа, таким ледяным тоном он говорил, когда речь шла о безнадежных случаях.

– Взрослая наглая девка, которая хочет устроить из жизни праздник.

В конце концов, Анатолий уехал в Москву. Неизвестно уж, какие слова он нашел, но приткнул-таки Ленку на платное отделение медучилища, и она его даже благополучно окончила. В больнице она не собиралась работать, зато преуспела в массаже, а потом и в шугаринге. Осела в каком-то салоне.

Приезжала она домой редко, не каждый год, но периодически звонила матери, просила подкинуть ей денег, хотя сама считала провинциальные зарплаты родителей «смешными».

Анатолий узнавал обо всем окольными путями. Так, бывшая жена позвонила, смущенно попросила одолжить денег: у нее пара-ли-зовало мать.

– Столько ушло на лекарства, теперь не хватает на сиделку.

– Без проблем, – сказал Анатолий. – Я сегодня завезу и можешь не отдавать. Но…

– Ленка в том месяце всё у меня выгребла… На какой-то телефон ей не хватало…

– Твою ж… – сорвался Анатолий. – Бабушка ее вырастила! А она не хочет приехать и помочь ухаживать? Она ж медсестра…

Мария услышала, как Людмила плачет в трубку. Тем и кончилось.

И вот теперь картина для нее сложилась. Ленка приезжает, везет нового мужа, но у матери остановиться не хочет: там лежит бабка. Не показывать же молодому мужику весь этот натурализм ухода за беспомощным человеком. Значит, Ленка позвонила отцу и сказала, что вместе с мужем остановится у него. И ей наверняка потребуется отдых по полной программе. Так что и до дачи она доберется. Там мангал, там речка и лес рядом.

Анатолий хочет уберечь жену от Ленкиного общества. Вряд ли дочь задержится здесь дольше чем на пару недель. А потом уедет к себе в столицу и не появится еще несколько лет.

– Хорошо, – сказала Мария, – я уеду.

Но оба настолько хорошо знали друг друга, что Анатолий понял: Мария догадалась о причине.

– Ленка приедет накануне твоего дня рождения. Она уже взяла билеты…

Так вот почему на этот раз Анатолий решил устроить праздник. Не просить же Марию уехать раньше, отмечать день рождения в дороге или у моря одной… А праздничный вечер с гостями не даст Ленке возможность что-нибудь выкинуть, на людях она будет держать себя в рамках. К тому же Анатолий даст понять: у дочери давно своя жизнь, а у него – своя, и в сторону Марии не может быть сказано ни одного двусмысленного слова. Ленка имеет привычку сначала говорить, а потом думать.

Интересно, кто тот безбашенный товарищ, который все-таки взял ее замуж?

*

Анатолий знал, почему Мария даже не пытается научиться плавать и уговорить ее невозможно.

Неподалеку от того места, где теперь находилась их дача, протекала речка. Ей предстояло проделать долгий путь до того как она впадет в Волгу, и не было, наверное, и ста метров, чтобы речушка текла ровно. Она то и дело петляла и, следуя по ее течению, никогда нельзя было угадать, что там, за поворотом.

Речку любили. Рыбаки – за щедрый улов, художники – за живописные берега, а прочие – за то, что река была мелкой и чистой, быстро прогревалась летом, и плескаться здесь могли даже малые дети.