Полная версия
«СЫН СВОЕГО ОТЦА»
Так и случилось. Пророческие слова доктора врезались в память отцу на всю жизнь…
И хотя старая боль, не желала отпускать, новая, острее кинжала, накатывала всё чаще. Отец научился не бежать от неё, а идти ей на встречу. Боли, словно чуткий барометр, реагировали на перемены погоды, на скачки давления, на дыхание ветра и порой становились невыносимыми, заставляя безмолвно кричать и метаться от нестерпимого, безжалостного издевательства.
Тогда отец уходил в свою комнату, в тишину и темноту, сливаясь с болью воедино. Стиснув зубы, он мог так пролежать день и ночь.
Таким образом, отец овладевал аутотренингом, научился контролировать своё физическое и психическое состояние с помощью самовнушения и концентрации, чувствуя каждую клеточку своего организма.
Именно эта способность, умение растворять напряжение в тишине расслабления и собирать себя воедино из осколков, помогли ему не сломаться даже в самые кромешные периоды жизни.
Да, к этому он пришёл не сразу. В юности и даже во взрослом возрасте он, как и многие, пил таблетки, не представляя жизни без них…
Со временем боль становилась всё более неукротимой, и таблетки перестали приносить облегчение. Тогда его мама, Наталья Васильевна, сказала: «После таблетки нужно лечь, расслабиться, и тогда боль отступит».
И действительно, он заметил: даже приняв лекарство, становилось легче лишь в тишине и покое. Иначе боль не отпускала.
Однажды, не найдя под рукой таблеток, он решил попробовать то же самое, но уже без них. И постепенно головная боль начала утихать. Правда, это происходило не мгновенно – требовалось время, чтобы боль отступила.
Чем чаще отец пытался совладать с болью своими силами, тем быстрее ему это удавалось. Со временем организм словно научился находить противоядие, преодолевая боль без посторонней помощи.
Оказалось, можно обходиться без таблеток, не нанося вреда своему здоровью, ведь, спасаясь от одного, мы часто жертвуем другим.
Мой отец на собственном примере доказывал силу человеческого организма, его мощнейший потенциал, необъятные возможности – даже когда кажется, что выхода нет, организм находит выход.
Всё это придавало его словам особую силу, ведь каждое слово было подкреплено делом, испытаниями и болью.
Отец с тревогой думал, как отзовётся моё измученное тело на уколы и таблетки. Не станет ли это вмешательство тем самым, последним, погребальным аккордом в симфонии моего лечения?
Этого финала он страшился больше всего.
Поэтому, когда его слова, словно удар грома, раскололи тишину: «Таблетки сыну не давать, и уколы делать запрещаю!» – моя мама ему безгранично доверилась.
Когда мой отец с твёрдостью отказывался от лекарств, собственноручно выводя отказы врачам, в этом чувствовалась непоколебимая его вера во внутренний потенциал моего организма.
В этот день, можно сказать, отец посвятил меня в веру – веру в себя!
Это опасное испытание стало естественной и великой прививкой для моего растущего организма – преодолевать болезни без внешнего вмешательства.
Нельзя отрицать всемогущество медицины, великой силы, способной вернуть к жизни. Порой она становится единственным якорем спасения, единственным путём к выздоровлению. Иногда это необходимо. Иногда без этого невозможно.
Но как часто бывает, что лекарства становятся лишь катализатором болезни, последним, смертельным прикосновением.
Я считаю, что каждый должен прислушиваться к шёпоту своего сердца, к потребностям собственного тела, к внутреннему голосу, который укажет верный путь.
В мире бесконечных мнений и советов лишь ты один знаешь истинные желания своего организма. Сколько людей, столько и неповторимых вселенных внутри…
Мой отец жил, ведомый внутренним компасом. Он не мог поступить иначе, не мог предать голос интуиции.
В этом и заключалась суть моего отца: в доверии к внутреннему чутью, к невидимой нити, связывающей его с мирозданием.
Он внимал советам, но последнее слово всегда оставалось за ним. Даже если его решение шло вразрез с общепринятым, он оставался верен себе.
Нельзя сказать, что он был непогрешим. Интуиция, как и любой проводник, может заблуждаться. Порой мы с горечью вспоминаем отвергнутые советы, а иногда проклинаем их, доверившись слепо.
Да, иногда отец ошибался, как и все. Но часто были моменты, когда его несгибаемая уверенность спасала от неминуемой беды…
И, вглядываясь в прошлое, я понимаю: отцовское решение было верным. Вопреки твёрдым заверениям врачей о неминуемой гибели без медикаментозного вмешательства – я выжил!
Так продолжалось и в последующие годы…
Врачи, словно зловещие пророки, то и дело обрушивали на моих родителей лавину мрачных предсказаний о неминуемых последствиях каждой, даже пустяковой болезни. Но, вопреки их зловещим пророчествам, я раз за разом вырывался из цепких лап недуга. Был даже период, когда родители махнули рукой и перестали водить меня в детскую больницу. Просто не было смысла: казалось, все хвори, напуганные моей неистребимой живучестью, разбежались прочь, оставив меня в покое, словно неприступную крепость. (улыбаюсь*)
Отец научил меня обходиться без таблеток и уколов, передав мудрость, которую сам впитал от своего отца, Валерия Игнатьевича. Они оба, словно древние алхимики, постигали тайны трав, посвятив этому познанию целую жизнь.
Помню, как мы с отцом бродили по залитым солнцем полям, собирая диковинные растения. Он рассказывал мне об их таинственных свойствах, предостерегал от ядовитых, учил распознавать живительные травы, объяснял о целебных дозах и способах заваривания, дабы изгнать недуг.
Это был целый университет природной мудрости, где я, затаив дыхание, постигал азы целительного искусства. Отец многому меня научил, открывая тайны, сокрытые в сердце самой природы.
Для меня стало естественным делом полагаться на силу природы и обходиться без больниц. Это знание впиталось с молоком матери, стало частью меня. Но для большинства людей такой подход – нечто диковинное, почти колдовство, что-то непонятное, чуждое, словно шёпот древних трав, доносящийся из далёкого прошлого.
Поэтому я давно привык к лёгкой тени удивления, скользящей по лицам, когда выясняется, что я живу без лекарств, без таблеток. Я стараюсь к этому относиться спокойно. Для меня это уже стало естественным. (слегка улыбнулся*)
Я считаю, что природа – ювелир, чьё мастерство непостижимо для человеческого разума. Её мощь настолько велика, а гармония настолько совершенна, что глубокое погружение в её тайны граничит с безумием.
Нельзя вторгаться в её владения. Нельзя ставить себя выше неё – нашего создателя. Она не терпит пренебрежения.
Природа сотворила идеальную скульптуру, истинный шедевр! Вложив в человека всю свою силу и безграничную любовь. Наш организм настолько могуществен, что способен на невозможное. Но есть одно условие. Закон. В него нужно верить!
Без веры даже неисчерпаемый потенциал увядает, словно цветок без солнца… Но стоит вере вспыхнуть в сердце, и дух восстанет из пепла, подобно фениксу, воспаряющему ввысь!
Так вот, мой отец верил!
Он верил как никто и никогда, особенно в меня…
Его вера была не просто сильна, она была всеобъемлюща, словно невидимый щит, дарующий жизнь и волю к борьбе!
Отец не раз принимал решения, исполненные мудрости и значимости, решения, навсегда запечатлевшиеся в моей памяти и вызывающие безмерное уважение. Ведь именно в горниле испытаний, в час, когда тьма сгущается над головой, и проявляется истинная сущность человека, его несгибаемое «Я».
За свою жизнь отец не единожды демонстрировал крепость духа и несокрушимый характер. В моменты, когда атмосфера накалялась до предела, когда неопределённость, словно липкий туман, окутывала разум, когда страх и паника готовы были захлестнуть, он, словно маяк, уверенно направлял нас к верному решению. Эта способность, этот дар предвидения, вызывает во мне благоговейный трепет и глубочайшее уважение.
Ведь как важно в этом огромном, хаотичном мире принять среди миллионов путей тот единственный, верный!
Я безмерно счастлив, что у меня такой отец!
А вот и он…
Выйдя во двор и взглянув в тёмную, бездонную пропасть неба, мой папа ещё не знал, что всё будет хорошо. Но это «хорошо» – лишь далёкий призрак будущего. Сейчас же он пребывал в состоянии, которое не поддаётся описанию. На его глазах, словно тающий воск свечи, угасал маленький сыночек…
Мужские слёзы, обжигающе солёные и горькие, ласкал пронизывающий ветер, смешивая их с колючими и холодными каплями дождя…
Глава 9. «Тата»
Страшная ночь отступала под натиском первых лучей солнца. Тьма, склонив голову, пятилась, сохраняя на бледном лице злобную усмешку. Казалось, будто всё пережитое было лишь кошмарным сном…
На горизонте рождался свет, постепенно заливая городские улицы и скверы золотом. И вместе с ним свет улыбками расцветал на лицах моих родителей.
Судьба не отпускала мою руку, а лишь крепче сжимала мою ладонь, шепча на ухо заветные слова: «Ты будешь жить!»
4 октября вновь напомнит о себе лёгкой температурой, но она быстро отступит, унося с собой все страшные дни…
И на смену им придут солнечные рассветы моего счастливого детства!
Один день сменялся другим, сплетаясь в нескончаемую нить, сотканную из любви, заботы и неусыпного внимания. Я рос, словно росток, тянущийся к солнцу.
Мир вокруг был полон диковинок. Мне всё было интересно, и я внимательно за всем наблюдал, жадно впитывая каждое мгновение, каждое впечатление. Всё хотелось потрогать, попробовать на вкус, проникнуть в самую суть вещей.
Я познавал окружающий мир, всё ощупывая и пробуя на вкус, удивляясь тому, что для взрослых давно стало обыденностью, восхищаясь тем, на что, повзрослев, перестану обращать внимание.
Вместе со мной рос и Тёма. Наша дружба зародилась с первого взгляда, с того самого момента, когда наши глаза впервые встретились. Первая встреча… Она началась с долгого, пытливого разглядывания друг друга.
Мы, словно два маленьких исследователя, зачарованно смотрели друг на друга своими крохотными глазками, по-детски наивно и бесконечно изучающе. Я выглядывал из своей кроватки, а Тёма, наоборот, настороженно заглядывал в неё, пытаясь разглядеть, что за чудо там такое притаилось. (улыбаюсь*)
Время неслось стремительно, мы становились старше… Животные ведь растут быстрее, чем люди, и мой четвероногий братик развивался стремительными темпами, превращаясь из озорного щенка, ещё вчера грызшего комнатные тапки, в мудрого наставника и в каком-то смысле в дядю, смотрящего на меня с отеческой заботой.
«Тата»… Так я его звал. (улыбаюсь*)
Да, именно так, по-детски лепеча, в раннем детстве я обращался к Тёме. В этом «Тата» звучала вся нежность, вся любовь, весь трепет нашей зарождавшейся дружбы. Это слово было паролем, ключом к общему миру.
Но моё детство продолжалось, а детство Тёмы, рыжего щенка с короткими лапками, подходило к концу. Он возмужал, и, как любому дворовому псу, ему предстояло узнать тяжесть цепи, заменить тепло печки на одиночество дворовой будки.
И трудно не согласиться с тем, что мало найдётся в мире тех, кто хоть раз не ощутил на себе давящую тяжесть цепи, не испытал её гнетущее предназначение.
И чьи же глаза, как не собачьи, лучше всех знают, что это такое…
Беззаботная щенячья пора миновала. Впереди – новый этап, крест, который предстоит нести до конца: быть преданным до последнего вздоха хозяевам, стать защитником своего дома!
Это значит – жить под маленькой крышей своего сторожевого домика, сворачиваться калачиком в холод и стужу, высунув нос из будки, ловить языком изящные снежинки. Прятаться от проливных дождей, надеясь, что крыша выдержит натиск стихии и не даст промокнуть. И когда нахлынет волна тоски, помнить: завтра солнце обязательно прогонит тучи…
Жить в предвкушении горячей трапезы, пускать слюну от одной мысли о сочной косточке, обглоданной до блеска. Летом изнывать от жары и жажды, томиться на солнцепёке, мечтая о глотке прохладной воды.
Засыпать, глядя на россыпь звёзд в ночном небе, пытаясь разгадать их мерцающую тайну. Каждый день тоскливо выглядывать из будки, ожидая возвращения хозяев. И думать, думать… Времени для этого будет предостаточно. Конечно, по-своему, по-собачьи…
И засыпать, как и полагается дворовому псу, чутко прислушиваясь к каждому шороху, держа ухо востро и периодически приоткрывая один глаз. Нести свою вахту днём и ночью, не уставая лаять на каждого чужака, приближающегося к забору.
А во снах, вздрагивая лапками в глубокой дрёме, бежать, бежать… куда-то далеко-далеко навстречу солнцу. К заветным грёзам, где нет оков…
И вот он, первый день…
День, когда теряешь свободу.
Каково это – из объятий тепла и заботы, где каждый миг был наполнен играми и лаской, вдруг оказаться в тисках неизвестности? Вчерашний рай растворяется в стремительной череде событий, смысл которых ускользает от понимания. Хвост, привычно вилявший от радости, замирает, глаза, полные преданности, ищут в родных лицах ответы…
И вот ты по привычке привстаёшь на задние лапки, всем своим маленьким телом стремясь ввысь, к заветной груди любимых хозяев. Знаешь, что не дотянешься, но неудержимое желание коснуться их, дотянуться до самой души, обнять по-человечески крепко, по-собачьи преданно лизнуть в лицо, сильнее тебя.
Это неутолимая жажда любви, бьющая ключом в твоём маленьком, но таком горячем сердце!
Но внезапно неведомая сила обрывает твой счастливый порыв, приковывая к земле, сдавливая шею, лишая свободы. Холодная дрожь пронзает тело! В сознание прокрадывается осознание… Рой мыслей, как стая встревоженных птиц, мечется в голове.
Изумлённый, полный боли взгляд обращён к хозяевам, немой вопрос, разрывающий душу, застыл в карих глазах…
Но в ответ – лишь тень печальной улыбки. Хозяева отворачиваются спиной к тебе и, открыв дверь, уходят в дом. А ты, словно прикованный, ещё долго смотришь им вслед, не в силах поверить в случившееся.
Все мы бредём по лабиринтам времени, оставляя за спиной обжитые комнаты прошлого. Порой сердце сжимается от боли при переходе в новую реальность, когда приходится прощаться с уютным старым миром. Но этот переход неизбежен, словно течение реки, не спрашивающей нашего согласия.
Взросление – безжалостный скульптор, отсекающий вчерашние увлечения. Соски, куклы, машинки… они остаются лишь тенями в памяти. Мы вырастаем из детской одежды, как деревья из тесных горшков, примеряя на себя новые, взрослые одеяния.
Жизнь – это река, неустанно несущая нас вперёд. Вместе с ней движется всё сущее. И потому так мудро звучит предостережение: «Цени то, что имеешь, ибо и это однажды исчезнет».
Вот и в жизни Тёмы настал момент, когда нужно было переходить на новый этап. Как ни горько было расставаться с беззаботным щенячьим возрастом, с обжитым, таким уютным уголком у печки, пришла пора оставить позади милые сердцу воспоминания.
Это означало проститься с днями, сотканными из неги и безмятежности, расстаться со свободой, такой сладкой на вкус, и смириться. Принять жизнь такой, какая она есть, ведь ничего изменить нельзя.
Нельзя… Но есть в нашем мире избранные!
Те, кто во мраке густом, словно крошечный огонёк, начинают свой путь, и свет их становится тем ярче, чем плотнее тьма.
И Тёма был из числа тех немногих, кто дерзко восставал против устоявшихся правил и придуманных законов.
И разгоралась отчаянная битва за свободу!
Извиваясь и выкручиваясь в немыслимых позах, он в исступлении бросался из стороны в сторону. До крови натирая и раздирая шею, словно дикий зверь в капкане, он чувствовал боль, пронзающую до костей и вырывающуюся наружу яростным оскалом. Неистовый бой с неволей продолжался – с цепью, впившейся в плоть, словно ядовитый змей.
Эта дуэль упрямого характера с холодной, безжалостной сталью – как отчаянное сопротивление неминуемому, неизбежному.
Жизнь цинично усмехается, глядя на таких, как он, ведь скольких она сломала, заставила смириться с уготованной судьбой – вечно жить на цепи.
Борьба не утихала… Упорная, неумолимая, словно сама настойчивость восстала против оков, звенящей песней свободы в предрассветной тиши. Ибо только настойчивость побеждает цепи!
И вот, с оглушительным лязгом, словно раскол небес, железная цепь, вековая свидетельница рабства, рвётся, обрывается! Этот звук – не просто звон металла, это торжествующий крик свободы!
Для Тёмы этот триумф стал бесценным уроком. Он познал сокровенную мощь терпения и несгибаемой воли. Отныне это знание – его нерушимая броня, сокровище, которое никто не сможет похитить.
Изнеможённый, но непобедимый, он склоняется над миской с водой и жадно утоляет мучительную жажду…
Он совершил невозможное, сделав его возможным!
Даже беспощадная судьба, обычно глухая к мольбам, не может скрыть восхищения перед силой такого духа!
В отличие от многих своих побратимов, сломленных и покорных, Тёма сотворил чудо. Он вырвал свободу из цепких лап неволи! Завоевал то, за что стоит сражаться до последнего вздоха…
Очередные попытки забрать свободу обернулись лишь тем, что железная цепь будет обречена ржаветь в пыльном углу сарая, покрываясь паутиной.
Больше Тёму на цепь никто не посадит. Пройдёт время, и все уже позабудут о том, что когда-то были попытки лишить его свободы. Ведь до последнего своего дня он будет вольным, как ветер!
Идя по тихим улочкам частного сектора, за высокими заборами слышатся надменные рычания породистых псов. В их грозном лае чувствуется сила и мощь, но они всю жизнь сидят на цепи…
Тёма же не просто избежал цепи, он обрёл право на кров и тепло домашнего очага. И даже повзрослев, он по-прежнему сворачивался калачиком у печки, на своём любимом месте.
Пусть грязные лапы и оставляли следы на полу в дождливую пору, никто не роптал, никто не ленился лишний раз помыть пол. И даже мысли не возникало прогнать его. Ведь Тёма – не просто пёс, он – полноправный член семьи. Наш дом – это его дом.
Как я сказал, Тёма был волен, как ветер, и неудержим, словно горный поток!
Однажды дедушка Валера, пробираясь сквозь пёструю толпу центрального рынка, нос к носу столкнулся с Тёмой. Встретил, как встречают старого приятеля, – неожиданно и радостно.
– О, Тёма! Привет! А где твои? – удивился мой дедушка, решив, что мы с ним вместе пришли на рынок.
Но мы были дома. Тёма, как всегда, бегал сам по себе, занятый какими-то своими важными собачьими делами. Да, Тёма был у нас парень деловой! (улыбаюсь*)
Он пропадал из дома на целые недели, растворяясь в тумане неизведанных дорог. Первое время нас бросало то в жар, то в холод от тревоги, потом привыкли, но в сердце всё равно занозой сидело тихое, ноющее волнение. Так было всегда…
А после своих великих странствий, изрядно утомлённый, слегка запачканный дорожной пылью и порой украшенный боевыми отметинами, он возвращался домой, где его встречали как героя с почестями и, конечно же, с причитаниями: «Тёма, Тёма, ну где же ты пропадал, окаянный?»
А Тёма, уставший, но довольный, вилял хвостом и, ступая чинно, направлялся к своему любимому месту у тёплой печки. Свернувшись там уютным калачиком, он проваливался в глубокий сон, отсыпаясь за все дни отсутствия…
Мой отец скажет про него так: «Он был путешественником в вечном поиске… С огромной тягой к жизни и свободе!»
Казалось, сама жизнь упорно ковала из Тёмы наглеца!
И да, Тёма был нагл, порой вызывающе нагл…
Но нет, не по отношению к нам. Конечно же, не к нам.
С нами он являл собой воплощение мужественности: невозмутимо спокоен, несокрушимо мягок.
Не раз я, маленький, играясь, тянул его за тёплое ухо, лепеча: «Та-та, тата…» – и уголки моих губ ползли вверх в улыбке. А он лишь сонно, лениво приоткрывал один глаз, всеведущий, всепомнящий, будто хранил в себе тайну: наследник – это всё! Жизнь, которую ему дано оберегать.
Тёма был нагл по отношению к жизни. А она, капризная королева, обожает таких наглецов!
Ибо разумная дерзость – вторая половина счастья. Глупая же скромность – лишь тихая могила для мечтаний.
Тёма хоть и был маленького телосложения, но характер у него был железный. Он был без какой-либо именитой родословной, но в его крови текла смесь охотничьей породы – длинношерстной таксы. Он был настоящим охотником с душой и с сердцем бесстрашного воина!
С первых дней жизни он осознал, что, не показывая свою силу, никто за добродушные глаза уважать не будет. Особенно если перед ними какой-то рыжий малыш. Поэтому оскал на улице становился всё злее, а внутренний дух – сильнее!
С непостижимой наглостью он внедрялся в любые стаи: уличные пёсьи шайки, где в мгновение ока становился непререкаемым лидером! Он был королём города, все улицы которого знали его твёрдый след.
С той же наглостью он съедал всё из мисок, невозмутимо забегая к соседям в чужой двор, в котором жил высокий и мощный пёс по кличке Босс!
И по этой грозной кличке можно примерно представить морду этого Босса, когда однажды, пробуя зайти и в наш двор, Тёма оскалил свои клыки, дав понять, что гостем ему в этом доме никогда не бывать!
Всё это случилось, когда соседка разговаривала с моей мамой у калитки. Заметив происходящее, тёть Галя взмахнула руками: «Ну и ну! Это что же получается? К нам, значит, ходит – всё съедает… А нашему – табу, вход воспрещён!»
Тёма и Босс были как бы друзьями. Тёма никогда не доводил дело до серьёзного боя. Он заставлял уважать сильного и мощного соседа своим характером. И Босс, остерегаясь, понимал, что Тёма будет драться до конца…
Да, эта особенность характера очень важна в жизни: драться или же бороться до конца. Быть до конца… Лишь избранные могут выстоять, и не сломаться. Тёма был одним из них…
Когда приходишь в этот мир незначительным, сама жизнь вынуждает выстраивать оборону против натиска тех, кто крупнее и сильнее. Либо покориться, преклонив колени перед их мощью.
Тёма не был рождён богатырём.
И не овчаркой, чья шерсть лоснится под солнцем…
Не ротвейлером, чья мощь заставляет трепетать землю…
Не питбулем, чья ярость закована в сталь мускулов…
Нет. Он явился на этот свет небольшой собачкой, в мир, где исполины вершат судьбы и диктуют свои суровые законы.
И однажды один из них нападёт на нашего Тёму…
Моя мама навсегда сохранила в памяти тот леденящий кровь миг, когда московский водолаз, словно хищник из глубин, ринулся на него…
Тёма в сравнении с этой угольно-чёрной громадой, агрессивной породой исполинских собак, выведенных для службы в суровых условиях советской армии, казался утлой лодочкой, столкнувшейся с безжалостной мощью «Титаника» в бушующем океане!
Всё это случилось у самых ворот нашего двора. Хозяин пса, словно поддавшись злому умыслу, отпустил поводок. Когда чёрная лавина обрушилась на нашего Тёму, он лишь суетливо пытался отозвать своего питомца, будто заранее зная, что это бессмысленно. Ведь если водолаз вцеплялся в жертву, остановить его было практически невозможно. Та суровость и звериная злоба, что годами взращивались в этой породе, в конечном итоге и погубили её. Программу разведения закрыли ещё в 80-х, поскольку из-за врождённой агрессии эти гиганты не проходили сертификацию.
Тёма, наш верный страж, никогда не подпускал чужаков к забору. И пусть даже это был грозный московский водолаз. Он готов был стоять насмерть, защищая свой дом, свою территорию.
Услышав смертельную схватку, моя мама, словно львица, ринулась на защиту Тёмы, бросившись навстречу этому огромному пушистому кошмару. Но казалось, что и её усилий недостаточно. Секунды решали всё. Окровавленный, но непокорённый, Тёма не собирался сдаваться. Даже когда силы были не равны, он не думал прятаться за забор.
Мама была потрясена безответственностью хозяина водолаза. Не теряя ни мгновения, она схватила во дворе железный прут и, выскочив за ворота, отчаянно принялась лупить здоровенного пса по голове, вкладывая в каждый удар всю свою ярость и страх!
Хозяину надменного пса, разумеется, это не понравилось.
Гневная перебранка вспыхнула, как сухой хворост, но это был лишь отголосок битвы, уходящий вдаль. Главное, что атака была отбита! Тёма не только остался жив, но и ещё больше укрепил свой авторитет, заслужив наше безграничное восхищение и любовь!