«СЫН СВОЕГО ОТЦА»

День моего рождения, 26 апреля 1996 года, стал настоящим праздником для моих родителей – Доли Людмилы Евгеньевны и Доли Александра Валерьевича. В этот день родился их первый и единственный сын! (улыбаюсь*)

Моё появление на свет наполнило сердца моих родителей новой волной любви, ещё сильнее связав их друг с другом. Эта любовь обещала мне светлое будущее, предвещая окружение безграничной заботой и теплом.

Весть о рождении наследника, продолжателя славной фамилии Доля, разнеслась по всему городу и далеко за его пределы, как радостный звон колоколов, возвещающий о новой жизни!

Ближние и дальние родственники, знакомые и друзья, соседи – все ликовали, захваченные вихрем торжества!

Большая и дружная семья Долей дала обет взрастить достойного наследника, продолжателя рода.

Имя сыну выбрали без долгих раздумий, единогласно – Александр. В честь тех, чьи имена золотыми буквами вписаны в скрижали истории: дерзкий Александр Македонский, непобедимый Суворов, святой Невский, гениальный Пушкин… Легион великих Александров осенял новорождённого.

Инициатором, конечно, был мой отец. Александр Валерьевич уважал себя и, чтобы так и было, всё для этого делал. Он боготворил своё имя, видя в нём источник силы и величия. Для него Александр звучало как музыка победы, как эхо славы. И лучшего имени для продолжателя рода он не мог и вообразить, ведь это имя прежде всего было его собственным!

– Ах, как вы себя любите! – Татьяна Егоровна, бывшая классная руководительница, улыбнулась печально и ласково покачала головой, услышав при встрече от Натальи Васильевны и Валерия Игнатьевича, как Саша, её бывший ученик, назвал своего первенца.

Да, любили. Любили!

Ведь кто не любит себя – не любит никого.

А семья Долей любила себя, любила свою прекрасную фамилию, которой все восхищались и по-доброму завидовали тем, кто её нёс.

Но нести её – означало соответствовать, нести ответственность, ведь эта фамилия – не просто звук, а долг, за который каждый из нас в ответе.

Как корабль назовёшь, так он и поплывёт…

Именно эти четыре буквы, кажущиеся простыми, складывались в слово, полное смысла и величия, которое передавалось от отца к сыну, словно бесценное знамя-талисман, словно священный огонь, разгоняющий тьму.

Фамилия Доля, само её звучание – отголосок предопределённости, словно неумолимая судьба подталкивала носителей к величию, заставляя держать спину прямо перед лицом грядущего. Казалось, сама удача благоволила Долям, окутывая их аурой успеха. И каждый из них, словно откликаясь на этот зов, творил…

Каждый мужчина, носивший гордую фамилию Доля, был отмечен печатью таланта, окружён ореолом уважения и купался в безбрежной любви окружающих.

И мне выпала величайшая честь принять её из рук моего отца, Доли Александра Валерьевича. Для меня это было, есть и пребудет гордостью на всю жизнь!

Я всегда с нескрываемым достоинством произносил: «Я – Доля!»

Жизненные обстоятельства складываются по-разному, и многие люди не принимают свои фамилии, порой даже имена. И это причиняет боль, омрачает их жизнь…

В отличие от них, судьба одарила меня фамилией и именем, звучащими как музыка, исполненными красоты.

Я любил и люблю их безмерно. Эта любовь была и остаётся моей опорой. Она всегда мне помогала и помогает до сих пор…

Но вручение этой реликвии не только возвысило меня, оно возложило на мои плечи груз ответственности, серьёзную миссию, от которой зависела дальнейшая судьба нашего рода…

С самого рождения во мне жило это понимание, это ощущение неоспоримой истины. Я был единственным наследником, центром всеобщей любви, бережно хранимым сокровищем рода.

Моя жизнь, словно юный побег на могучем древе, – во мне текла кровь рода Долей. Я – остриё фамильной стрелы, вобравшее в себя мудрость дедов и прадедов, прочно осевшую в сердце, душе и разуме. На меня возлагали надежды, взращивая их, как драгоценный цветок.

Все мои уважаемые дедушки брали меня маленького на руки и, улыбаясь, повторяли: «Наш внучок – наша большая надежда!»

Глава 7. «Страшный вечер»

3 октября 1996 года.

Со дня моего рождения прошло 6 месяцев. Я рос не по дням, а по часам. (улыбаюсь*)

Чувствовал себя я хорошо, был активен и, как любой младенец, любопытен. Одаривал всех улыбками, в каждом родном лице видел отражение любви. Всех узнавал и всем родным был очень рад.

Ничто не омрачало безоблачное небо моей жизни, как вдруг, подобно грому среди ясного дня, обрушился недуг.

И я встал на хрупкую грань жизни и смерти…

Да, мы приближаемся к роковому дню. И сейчас станем его невольными свидетелями. Мы увидим, каким он был для меня, беспомощного младенца, и для моих родителей, на глазах которых я угасал…

Вечерний город, словно утомлённый путник, укрывался под пеленой хмурых туч, заставляя тёмные улицы медленно пустеть. Беспечный ветер, озорник и бродяга, хозяйничал на тротуарах, подгоняя стаи опавших листьев и трепля обветшалые объявления, еле держащиеся на столбах. Свинцовое небо роняло первые робкие слёзы дождя.

Вот куда-то спешит прохожий, кутаясь от ветра, и зонт, словно верный меч, зажат в его руке. Наверняка торопится домой, в тепло семейного очага, где его ждут любящие сердца.

Он шагает по главной артерии города – улице Советской.

Хм… Как же она изменится, когда я вырасту…

Сейчас, идя по ней, вспоминаю, как буду здесь бегать по утрам и вечерам, сквозь летний зной и зимнюю стужу. Как буду ловить на себе восхищённые взгляды прохожих, кутающихся в воротники тёплых пальто.

А вон там, видишь, как гордо вздымается памятник к небу?

Этот монумент труженику – символ нашего города, воплощение несломленной силы и духа. Он, словно радушный хозяин, встречает гостей, высоко держа пылающий факел, озаряя светом судьбы луганчан и согревая наши сердца теплом.

Конечно, улица преобразится до неузнаваемости, словно по мановению волшебной палочки…

Взгляни туда, в эту звенящую пустоту!

Скоро здесь, словно из небытия, вознесётся ввысь ещё один символ безграничной любви и благоговения – памятник «Божьей Матери», или, как с нежностью зовут его луганчане, «Луганской Богородице». Я словно сейчас помню тот день открытия в 2000 году, приуроченный к празднованию Рождества Христова.

А чуть поодаль ввысь устремится величественный собор «Умиление», его золочёные купола, словно молитвы, растворятся в небесах. Зрелище поистине завораживающее, захватывающее дух!

Небеса разверзлись, обрушивая на землю всё более яростный ливень. Нам никак нельзя позволить сырости сковать нас ледяными объятиями. Предлагаю ускорить шаг. В моём родном городе столько всего, о чём хочется поведать… но эти истории подождут.

Сейчас свернём с этой шумной артерии на тихие, неприметные улочки, где частные домики, прильнув друг к другу, мирно дремлют в объятиях золотой осени.

Вот и она, моя улица!

Улица МОПРа… (улыбаюсь*)

На этой улице я рос…

Именно здесь прошло моё детство… (задумавшись, улыбнулся*)

Здесь каждое дерево, каждый камень хранит частичку моей души, кусочек моего сердца.

То, что для стороннего взгляда – лишь унылая водоразборная колонка, щербатый бордюр, покосившийся забор, жалкий бурьян, протоптанная тропинка, для меня – живое эхо тысячи дней, россыпь мимолётных, драгоценных воспоминаний.

Не сосчитать, сколько жадных глотков утолили мы из этой колонки. В знойный день, когда пот градом катился по лицу, мы припадали к ней, и казалось, нет на свете воды вкуснее. (улыбаюсь*)

По этой потрескавшейся дороге, словно по морщинам земли, я преодолевал бесчисленное количество километров туда и обратно. Сначала – зыбкая колыбель коляски, затем – неуклюжий трёхколёсный скакун, а после – юркий двухколёсный вихрь. Колёса росли, обретая размер, а вместе с ними взрослел и я, чувствуя, как ветер свободы играет в моих волосах…

Для меня это не просто полотно серого асфальта и безмолвные дома. Это – нити моей жизни, сотканные в бесчисленное множество воспоминаний…

Здесь звучал звонкий смех игр, гуляний, гоняемого мяча…

и здесь же, помню, как я дрался, как в пыли скрежетала злость кулачного боя…

Несомненно, улица, взрастившая нас, двор, где расцветало детство, – самое дорогое и бесценное пристанище для сердца каждого. Где бы ни странствовала судьба, в каком бы городе или стране ни довелось жить, родные места навеки остаются тихой гаванью, согретой теплом воспоминаний. Так и для меня, они запечатлены в памяти самыми добрыми и яркими красками.

Конечно, здесь всё преобразится. Вот на этом пустыре, как по волшебству, вырастет кондитерская фабрика, откуда по округе поплывут дразнящие ароматы – хрустящее печенье, тающий шоколад конфет, соблазнительные торты… вся та восхитительная симфония вкуса, что по ночам сводит с ума, особенно если находишься на диете. (слегка улыбнулся*)

А вот и величественное здание, возвышающееся над суетой бренного мира, – гордость нашей медицины, оплот здоровья нации – одиннадцатая поликлиника. И да, всю жизнь у меня будут интересоваться о месте моего скромного обитания, и я неизменно буду отвечать: «В центре, возле одиннадцатой поликлиники…»

Этот ориентир, подножие храма Гиппократа, навеки пропишется в моей судьбе. (улыбаюсь*)

Эх, помню, как охранники, словно разъярённые псы, вечно срывались с места, чтобы прогнать нас, мальчишек, с этого лоскутка изумрудной травы под окнами поликлиники. Страх за целые стёкла и хрупкие саженцы был куда сильнее заботы о здоровье будущего поколения.

И пусть ни одно окно не пострадало от наших мячей, ни одно деревце не сломалось под натиском юного задора, тревога никогда не покидала стен этого угрюмого здания.

Каждый раз, ступая на газон с мячом, мы чувствовали себя преступниками, нас пронзало чувство вины, словно мы совершали что-то запретное. Казалось, в этой тишине было куда безопаснее тайком затянуться дымом сигареты или пригубить пиво из бутылки, чем нарушить покой окрестности звонким стуком мяча.

Но другого места для игры в мяч попросту не было.

Со всех сторон нас обступали серые стены частного сектора, молчаливые свидетели нашего «преступления», а гудящие артерии дорог пульсировали жизнью, чуждой нашей детской забаве. И мы шли на этот тихий, детский «криминал», обречённые на него, словно так было предначертано судьбой.

Так было всегда.

А вот и он, мой родной дом!

Мой любимый дом… (улыбаюсь*)

Взгляд на родные стены рождает в душе целый вихрь образов, чувств, калейдоскоп воспоминаний. Хочется замереть, уйти в себя, раствориться в этом потоке на несколько драгоценных мгновений…

Для меня мой дом – это… В двух словах тяжело ответить. Попробую из глубины…

Для меня мой дом – как родитель. Он, как и мои отец с матерью, знает меня с самого рождения. Знает меня настоящего…

С момента, как меня принесли сюда маленьким на руках, он молчаливо наблюдал, как я развивался и становился с каждым днём старше. Он был свидетелем всего, оберегая и укрывая меня, словно нежная длань, охраняя мой сон и саму мою жизнь.

В этом мире, где тьма не уступает свету, мой дом был моей тихой гаванью – моим убежищем. Лишь здесь я мог по-настоящему расслабиться и вдохнуть полной грудью воздух умиротворения.

Как лекарь лечит раны и болезни, мой дом каждый вечер лечил мою душу. А я, израненный в битвах воин, часто нуждался в его лазарете. Только вместо стрел и пуль в меня вонзались обиды от несправедливости, ядовитые слова и колючие поступки…

Мне была необходима перезагрузка, как и каждому человеку. И дом был для меня той великой силой, с которой ничто не могло сравниться.

Он бережно вытирал горькие слёзы, усмирял физическую и душевную боль, восстанавливал мои иссякшие силы и уносил в волшебный мир грёз и сновидений. Благодаря ему я встречал новый рассвет, полный энергии и вдохновения.

Мой дом – моя крепость, мой неприступный бастион. Мой остров чистоты и света, где нет места скверне. Моя живительная зарядка и мой невозмутимый покой. Единственное на свете место, дороже которого для меня ничего нет. Мой дом – обитель спокойствия и силы, теплоты и бесконечной любви!

Я считаю, что дом – это то святое место, где нет места раздорам, скандалам и гневным крикам… Да, без них, увы, не обойтись в жизни. Но всему есть мера. И всему есть закон!

И в нашем доме всегда чтился этот неписаный закон. Пусть не всегда безупречно, но каждый берёг его и без крайней необходимости этот «Рубикон» не переходил.

Итак, мой дом – это мой храм.

И этим всё сказано.

Мы сейчас находимся во времени, когда мои родители и недавно родившийся я только-только сменили наше место жительства. Ведь сначала мы жили на квартале Героев Сталинграда – там, где прошла вся юность моего отца.

В тесноте двухкомнатной квартиры, но в душевном единстве, жили мы вшестером: я, папа, мама, моя бабушка Наталья Васильевна, мой дедушка Валерий Игнатьевич и юная сестра отца, Вика (моя тётя), в ту пору ученица начальных классов.

Мы там жили, пока решался вопрос о нашем новом доме. Как только этот вопрос решился, мои родители, бережно взяв меня, четырёхмесячного младенца, переехали на улицу МОПРа, в дом, которому суждено было стать моей колыбелью, моей крепостью и моей любовью на долгие годы.

Кстати, именно тогда моим родителям подарили рыжего щенка – забавную помесь длинношерстной таксы.

Этот необычный подарок сделал знакомый семьи Долей – Николай Тимофеевич. Мои родители приняли крошечный комочек, даже не представляя, что берут в дом невероятно преданного друга и полноправного члена семьи, которого мы будем безмерно любить и уважать.

Щенок был совсем маленьким. Его слишком рано оторвали от матери, лишив материнской ласки и тепла. И это оставило глубокий след в его душе. Слишком рано он познал утрату самого святого…

Первые дни он сильно тосковал, скулил, не понимая, где он, где его мама, братики и сестрички. И тогда моя мама нежно прижимала его к своей груди. Лишь тогда этот солнечный комочек успокаивался и крепко засыпал, прикрывая лапками свои уставшие глазки.

Отталкиваясь от отчества Николая Тимофеевича и от того, что у лучшей подруги моей мамы родился мальчик, которого назвали Артёмом, но чаще ласково звали Тёмой, как-то само собой и родилось имя для щенка – Тёма.

Как и меня, так и подаренное моим родителям маленькое солнечное чудо, этот дом принял с распростёртыми объятиями и добродушной улыбкой.

Моя мама с первых дней дала солнечному чуду понять, что это его любимый дом, его крепость и верный приют.

Ведь сейчас этот могучий дом оберегает его сон, его хрупкую жизнь… Но пройдёт совсем немного времени, и уже он, окрепший и возмужавший, будет стоять на страже этого дома, его чести и покоя.

Поначалу Тёма был неуклюж и слабенько стоял на лапках. Впрочем, как и каждый, кому недавно была оказана великая честь – быть приглашённым в этот мир.

Поэтому миска с молочком претерпевала бесконечные курьёзы. В неё то вставали лапками, то эти же лапки предпринимали отчаянные попытки перевернуть её, выплёскивая содержимое на пол. А иногда, потеряв равновесие во время трапезы, в неё могли и вовсе плюхнуться носом в молоко. (улыбаюсь*)

Но это был естественный процесс, ведь именно так Тёма постигал основы самостоятельной жизни, проходя через неуклюжесть и неминуемые падения. И каждое такое испытание делало его только сильнее!

Моя мама всегда была рядом, и вместе с ней он учился кушать, пить, и смотреть на этот мир уверенным взглядом.

Если бы Тёма умел говорить на человеческом языке, то не было бы ни малейших сомнений, что мою маму он называл бы тоже мамой – с нежностью и трепетом произнося это самое важное для каждого слово, дороже которого нам никогда не найти во всём этом мире!

Каждый день он чувствовал себя любимым.

И что у него есть мама. Настоящая, любящая. Как у всех…

Каждый день его согревало это чувство любви, чувство, которого он, казалось, был лишён.

Ведь как это важно, когда у тебя есть мама…

Как это важно – знать, что где-то есть человек, для которого ты – целый мир!

Знаете, порой жизнь человека не стоит и одной строчки. Бывает, жизнь человека тонет в серости будней, не оставляя после себя даже слабого отблеска; она угасает, не оставив и следа, словно промелькнувшая тень, словно мимолётное дуновение ветра в бескрайней степи…

А вот про эту собаку – можно написать целую книгу!

Блуждая по извилистым тропам собственной жизни, я неизбежно коснусь и его судьбы, истории, заставляющей содрогнуться от осознания истинной цены любви и бездонной глубины преданности…

Глава 8. «На грани жизни и смерти»

Яркий свет горит в окнах моего дома, словно маяк, зовущий сквозь время. Давайте же подойдём ближе и украдкой заглянем в эту мерцающую реальность…

С каждым шагом навстречу прошлому волнение нарастает, словно тихая буря, вызывая лёгкую дрожь в теле. Я ведь знаю, свидетелями чего мы станем…

Сквозь призрачную пелену дождевых слёз, бегущих по оконному стеклу, робко проступает силуэт родного дома. Мерцающий огонёк спальни, словно маяк надежды в бушующем море непогоды, смутные очертания гостиной, где полумрак укрывает диван – вечного страдальца под когтями наших пушистых мурлык. (слегка улыбнулся*)

И молчаливый экран старенького чёрно-белого телевизора, доброго, но хмурого свидетеля вечности, хранящего в себе отблески минувших наших дней…

А вот и мои родители! Молодые, полные жизни и невероятно красивые! И эту красоту, конечно же, унаследовал и я. (смущённо улыбаюсь*)

Ведь Доли не умеют быть некрасивыми! И дело тут вовсе не во внешности. Душевная красота озаряет всё вокруг, с лёгкостью затмевая любые незначительные недостатки.

Меня воспитывали так: «Красота начинается в душе, и когда она расцветает там, свет её непременно отразится и в лице, и в теле!»

В лицах моих родителей мы видим глубокое волнение, на их сердцах застыл камень тревоги. Мы с тобой становимся свидетелями неспокойного времени, времени суровых испытаний, требовавшего не просто решительных действий, но и безупречно верных решений – решений, от которых, казалось, зависела судьба всего мира.

Как я уже говорил, вопреки тяжёлым родам, я появился на свет крепким и здоровым. Ничто не предвещало беды. Но внезапно что-то пошло не так…

В мамином дневнике, словно застывшие капли времени, сохранились записи о моих первых месяцах:

9 июля 1996.

Начал спать на животе, вес составляет 5,3. рост – 61.

Сделали первую прививку.

На месте не лежит, переползает.

Когда хочет кушать, пускает слюни.

17 августа.

Узнаёт всех, улыбается, хватает за руку, показывает язык.

13 сентября.

Весит 5,5. Плохо набрал вес.

Становится на вытянутые руки и лежит.

Фотографировали.

17 сентября.

Ходили на контрольное взвешивание. Набрал 6,2. Сделали укол и капельки от полиомиелита.

Читая эти строки, я понимаю: 9 июля, мне сделали прививку. Быть может, именно это, а может, и нечто иное, повлияло на мой вес. А спустя два месяца, последовал новый укол и горькие капли от полиомиелита.

И вот, спустя пятнадцать дней, меня накрыла волна недуга. Температура взлетела вверх, словно воздушный змей, уносимый порывом ветра…

Мама пишет: вероятно, высокая температура из-за зубов, десна совсем красная.

Температура становилась всё выше:

2 октября – температура 38,8.

3 октября – 39,4.

И сейчас я, шестимесячный малыш, находился на грани жизни и смерти, отчаянно сражаясь за каждый вдох. Врачи скорой, словно белые ангелы, склонились надо мной, произнося неутешительные слова.

Жар в 39,4 градуса сковал меня, словно цепями. Я лежал неподвижно, состояние было тяжёлым. В глазах родителей отражался ужас, отблескивающий тревогой и бессилием в зрачках.

С каждой минутой эта лихорадочная битва становилась всё яростнее, а моё состояние неумолимо ухудшалось, погружая в пучину изнеможения.

Мой отец как мог успокаивал мою маму.

Так было и тогда, когда ледяной вердикт врачей из женской консультации обрушился на них. И вот, спустя совсем немного времени, снова для моих родителей выпадает тяжёлое испытание…

Нет зрелища, что опалит душу горче, чем видеть, как угасает свет в глазах собственного ребёнка, как трепещет его жизнь, словно пламя свечи на ветру.

Несложно представить, какой ад бушевал в душах моих родителей. Возможно, в тот день судьба готовилась поставить точку. Возможно, в этот день всё должно было закончиться…

Но мой организм изыскал в глубинах себя неведомые силы – жить, бороться, цепляться за ускользающую нить бытия. И эта яростная, отчаянная схватка с подступающей тьмой недуга выковала меня, сделав сильнее!

Я ощутил всей своей душой леденящее прикосновение этого страшного испытания, словно тяжёлая рука судьбы опустилась на моё хрупкое плечо.

И, конечно, я считаю, что мой отец принял правильное решение…

Врачи, словно зловещий хор, выносили приговор: «У ребёнка ацетоновое состояние. Критически высокая температура – смертельная угроза для столь юного организма. Длительный жар необратимо повредит мозг…»

Время сочилось сквозь пальцы, как ускользающий песок…

Но отец, непреклонный, как скала, с твёрдостью написал отказ от госпитализации и медикаментозного вмешательства.

Шаг, исполненный отчаянной смелости, груз ответственности, непомерный для одного человека. В тот миг в его руках была моя судьба.

Мой отец принимал серьёзное решение, от которого зависела моя жизнь…

Жизнь, закалив отца в горниле потерь и страха смерти, наделила его несгибаемым характером. И в этот решающий момент он не дрогнул, проявив ту силу духа, что выковывается лишь в огне испытаний.

Мама, в своей бездонной любви и безграничном доверии, трепетно внимала каждому его слову.

Твёрдое слово мужа было для неё законом, незыблемым, как скрижали.

Отец полностью меня раздел, а на ноги надел тёплые носочки. Таблетки и уколы делать не разрешил, дав согласие только на жаропонижающие свечи с парацетамолом.

Отец был ярым противником таблеток и уколов. Всё, что связано с больницей, его всегда очень напрягало. И дело было вовсе не в неуважении к людям в белых халатах, этим самоотверженным героям, посвятившим себя врачеванию и спасению человеческих жизней.

Просто в глубине его души жило недоверие к тем, кто прикрывается их благородством…

В нашем мире очень много лжи. Он просто пропитан ею.

И от этого так сложно довериться хоть чему-то. Именно поэтому отец с таким упорством отвергал таблетки и уколы, видя в них не спасение, а искусную и опасную иллюзию добра.

Советский выдающийся хирург, академик, философ, врач и писатель Николай Михайлович Амосов говорил:

«Не надейтесь, что врачи сделают вас здоровым.

Они могут спасти жизнь, даже вылечить болезнь, но лишь подведут к старту, а дальше, чтобы жить надёжно, полагайтесь на себя. Я никак не приуменьшаю могущество медицины, поскольку служу ей всю жизнь. Но также знаю толк в здоровье – теоретически и практически.

Более того: бойтесь попасть в плен к врачам!

Порой они склонны преувеличивать слабости человека и могущество своей науки, создают у людей мнимые болезни и выдают векселя, которые не могут оплатить.

Помните, врачи лечат болезни, а здоровье нужно добывать самому. Здоровье лекарствами не добывается. Только тренировкой, упражнениями, нагрузками. И работой, терпением к холоду, жаре, голоду, утомлению».

Даже когда боль скручивала моего отца в узел, когда голову словно раскалывал молот, он не притрагивался к таблеткам. Головные боли преследовали его с детства, а бурная, ветреная молодость лишь подлила масла в этот беспощадный огонь.

В юности он запомнил слова пожилого доктора, печально качавшего головой: «Это сейчас вам весело, пока молодые, а в будущем это всё аукнется… будут большие последствия».