«СЫН СВОЕГО ОТЦА»

Глава 16. «Моё воспитание»

У каждого в душе живёт сокровенная мечта. Чаще всего – о богатстве, успехе, всеобщем признании!

Мой отец, как мне кажется, выбрал путь куда более тернистый и тяжёлый. Он поставил перед собой задачу стать не просто хорошим, а лучшим отцом, воспитать достойного сына!

Эта цель стала путеводной звездой всей его жизни!

Мой отец очень серьёзно подошёл к вопросу моего воспитания и развития, подобно творцу, лепящему из податливой глины не просто человека, а личность, одухотворённую и целеустремлённую!

С момента моего рождения, с того самого дня, когда отцовство озарило его сердце, он серьёзно задумался о том, каким примером станет для меня…

Отец решил преобразить себя кардинально: изменить мышление, интересы, вырвать с корнем вредные привычки, ставшие частью его сущности. Он понял, что должен беспощадно вычеркнуть из своей жизни всё, что могло помешать воспитать сына.

Алкоголь и табак, мимолётные взгляды на других женщин, шумное веселье, пьяный хохот друзей – всё это померкло для человека, одержимого великой целью: стать примером, гордостью своему сыну!

Отец стремился быть для меня безупречным образцом. Первым шагом на этом пути он определил необходимость расстаться с курением и спиртным.

Но избавиться от того, что стало частью тебя, что пустило глубокие корни, оказалось непросто. Преодолевая укоренившиеся зависимости, противостоя неистовым соблазнам, организм мобилизовал всю свою силу духа, чтобы одолеть эту тьму…

Дела в бизнесе, медленно, но верно шедшие в гору, вдруг покатились вниз с головокружительной скоростью. Это лишь усилило тягу к сигаретам и алкоголю. Отец всё чаще ловил себя на мысли, что неудачи, стрессы и бессонные ночи истощают его.

С момента свадьбы отец за считанные месяцы набрал много лишних килограммов. Мои родители занимались производством горчицы. И, конечно, на здоровье не могли не сказаться горчичные замесы, от которых в воздухе клубились едкие, отравляющие пары, медленно, но беспощадно подтачивавшие их жизненные силы.

Лишний вес, плохое состояние здоровья, уязвимость перед разрушительной властью саморазрушения и, конечно, комочек жизни – сыночек, растущий в колыбели, – стали для папы неоспоримым призывом к действию, толчком, чтобы взять себя в руки!

Но между «начать» и «взять» – целая пропасть. Однако цель была поставлена, а значит, был и путь…

Пусть долгий и тернистый, но верный путь никогда не бывает напрасным. Он обязательно вознаградит!

И суровая зима 1998 года стала той самой яркой, обжигающей точкой – острой пощёчиной, разбудившей ото сна…

Смерть – немой архитектор жизни, чьё дыхание придаёт смысл каждому мгновению, заставляя цепляться за настоящее с отчаянной жаждой!

Потеря брата словно ледяной ветер ворвалась в судьбу моего отца, вынудив перекроить привычный уклад жизни до основания…

Спорт для него стал спасением, тихой гаванью в бушующем море скорби. В нём он обрёл исцеление, якорь спокойствия.

«Лучше зациклиться на спорте, чем на смерти!» – говорил мой отец. На тот момент эти слова стали его девизом.

Начинался новый этап жизни.

Дни текли, словно река, унося с собой боль утраты и всё зло вредных привычек. Зависимости постепенно отступали, сдавая позиции перед тем, кто не привык сдаваться.

Рассветы, встречаемые утренней зарядкой, полуденный пот, льющийся рекой на усиленной тренировке, и сумерки, раскрашенные усталостью после бега и вечерних упражнений. Этот жёсткий режим трёхразовых ежедневных изнурительных тренировок словно в кузнице выковал заново тело, испепелив лишний вес в горниле беспощадного ритма в кратчайший срок.

Когда лишь тень желания коснуться сигареты темнила разум, отец, словно пружина, начинал отжиматься. И мгновенно пепел искушения развеивался, уступая место чистому воздуху силы.

Тогда-то отец и обрёл своего верного коня – велосипед «Украина». Этот двухколёсный друг, словно предначертанный самой судьбой, спустя несколько лет перевернёт его жизнь – и в буквальном, и в глубоко метафорическом смысле…

На этом железном скакуне отец избороздит не одну тысячу миль. Он покорит сотни крутых вершин, взбираясь на них, не сходя с седла. Стальной скакун слился с хозяином в единое целое и, как верный друг, разделит с ним участь – примет на себя ту же боль и разделит её пополам…

Книги прочно вошли в жизнь моего отца, став её неотъемлемой частью. Книжная полка, словно щедрый и гостеприимный хозяин, с готовностью принимала в свои тесно сомкнутые ряды всё новых и новых «собратьев», несущих на своих страницах мудрость и опыт.

Изучение огромного количества научной литературы, особенно книг о спорте и здоровье, побудило отца начать писать самому. Он завёл толстую спортивную тетрадь, куда тщательно заносил свои мысли и наблюдения.

Эта тетрадь была настоящим источником вдохновения!

Стоило её открыть и углубиться в чтение, как невозможно было не поддаться её чарам. Вот такая это была волшебная тетрадь. (улыбаюсь*)

Отец хотел, чтобы, когда я повзрослею, я непременно прочитал этот «дневник жизни». Ведь по большому счёту эта тетрадь писалась ради меня…

Эти первые строки, рождённые из глубин прочитанного, были первыми для моего отца и, наверное, самыми бесценными, ведь они стали фундаментом не только для грядущих стихотворений, но и для всей его дальнейшей жизни.

Тогда он и представить себе не мог, что пройдут годы, и его рука, словно одержимая, испишет сотни тысяч страниц, поглотит бесчисленное множество тетрадей и дневников, превращая обыденность в вечность слов.

Когда я немножко повзрослею, отец скажет мне: «Знаешь, сынок, читая огромное количество различных книг разных авторов, я сделал один самый главный для себя вывод – нужно прислушиваться к себе, к своему организму, самому чувствовать, что нужно и необходимо. Потому что сколько авторов, столько и различных мнений и советов. Если всё делать, что каждый пишет – потеряешь себя… Поэтому в какой-то момент, насытившись книжной мудростью, я отложил всю литературу и начал сам искать истину».

День за днём отец вкладывал в меня сокровищницу своих знаний, словно засевая плодородную почву. Не каждому родителю дано взрастить достойное потомство, и всё чаще мы видим, как эгоистичное стремление к личному счастью затмевает родительский долг перед будущим своих детей.

И вот, выйдя на улицу, нас встречает печальная картина: озлобленные лица, полные разочарования, слабость, сломленность и туманный взгляд одурманенных, нетрезвых людей…

И даже если судьба одарила тебя благословенным детством, самыми лучшими родителями, которые напоили любовью и заботой, взрастили тебя в атмосфере мира и гармонии… Необходимо обладать титанической волей, гореть неугасимым внутренним светом, чтобы в кромешной тьме окружающего мира не дать этому свету погаснуть, сохранить в себе искру человечности, остаться Человеком с большой буквы!

Жизнь – коварная игра, где реальность порой искажается до неузнаваемости. Свет часто называют тьмой, а тьму – светом, выворачивая мир наизнанку.

Мало просто быть воспитанным и достойным. Необходимо и словом, и кулаком защищать эти качества, словно хрупкий огонь в бурю! Тьма, почуяв проблеск света, яростно набрасывается на него, стремясь задушить, словно чувствует в нём смертельную угрозу. Свет для неё – нестерпимый раздражитель, который нужно немедленно уничтожить!

Я сполна испил чашу осознания, что значит быть достойным…

Это ежедневная битва за кристальную чистоту своего белого полотна, которое вновь и вновь норовят запятнать чернильные кляксы. А они неизбежны…

Ибо нет на земле существа, сотканного из одной лишь непогрешимости.

Нет пути, где не споткнёшься о собственный изъян.

Пасть во тьму порока – до преступного легко.

Быть невоспитанным – вызывающе просто.

Я никогда не был идеален, и никогда не стану, хотя в глубине души всегда стремился к этому призрачному совершенству. Двигала мной, скорее, не сила, а слабость – страх предстать перед миром в несовершенном обличии…

Не знаю, может, я и до сих пор стремлюсь к этому призрачному идеалу… Во всём стремлюсь превзойти себя!

Как сказал мне отец: «Знаешь, сынок, есть люди, в ком лишь искра таланта, тонущая в море бездарности, но они уверены в своей гениальности. А ты… Ты из тех, в ком таится девяносто девять процентов дара, но этот ускользающий один процент сводит тебя с ума, парализует волю, не даёт поверить в свою уникальность, неповторимость, в свою несокрушимую силу! В этом и твоё проклятие, и твоё благословение…»

И, возможно, идеал не только недостижим, но и не нужен вовсе. Ведь каждый человек – это уникальный осколок мироздания, неповторимый в своей хрупкой особенности.

И хотя внешне мы похожи, с двумя руками и двумя ногами, внутри каждого из нас таится свой собственный, бесконечный мир, подобный бесчисленным вселенным, полным тайн и загадок.

Вот и во мне, как в зеркале, отражаются и достоинства, сильные стороны, и недостатки, уязвимые места. Я дитя своего воспитания, сотканный из нитей прошлого и настоящего…

Я рос в семье, где мягкость и строгость сплетались в тонкий узор воспитания. С меня требовали многого, но и позволяли то, о чём мои сверстники могли лишь мечтать украдкой.

Родители словно танцевали на невидимых весах, удерживая шаткое равновесие. Не было однозначного разделения на строгого отца и всепрощающую маму. Скорее, роли перетекали одна в другую, как тени в сумерках.

И я считаю, мои родители подобрали тот самый золотой ключик к моей душе, сумев оградить меня от бурных ветров вседозволенности, не сломав при этом хрупкий росток моей индивидуальности…

Мы с отцом очень много ходили пешком. Наши пешие прогулки казались бесконечными. Километр за километром, наши ноги отмеряли пройденный путь, а беседы, словно нити, связывали нас с отцом в единое целое.

Никогда не иссякал родник тем для разговоров. Нам всегда было о чём поговорить, и в этом непрерывном потоке слов и шагов заключалась неповторимая магия наших странствий.

В этих диалогах я впитывал бесценный опыт: учился искусству слова, умению трезво мыслить, анализировать по-взрослому и принимать взвешенные решения. И конечно, это была необходимая мне как воздух физическая нагрузка.

Прогулки до квартала Героев Сталинграда стали для нас доброй традицией. Неспешные, размеренные шаги, словно капли времени, отсчитывали минуты, сплетаясь в неспешные два часа. Нам не нужно было спешить, мир сужался до узкой полоски тротуара, а вселенная – до границ нашей беседы. В потоке слов, взаимном тепле голосов исчезали и время, и расстояние, оставляя лишь ощущение бесконечной близости.

– Да вы что, пешком от самого дома? – поначалу поражались бабушка с дедушкой. Со временем они свыклись с нашими маленькими подвигами, но восхищение их не иссякало! (улыбаюсь*)

Навсегда врезалось в память то приятное чувство усталости и надвигающейся дремоты, когда отец, видя мои измученные ножки, подхватывал меня на свои сильные плечи. И тогда, словно на крыльях, мы продолжали наш путь домой сквозь окутанные вечерней тьмой безлюдные улицы, где лишь редкие фонари выхватывали из мрака очертания зданий. Эти поздние возвращения, пропитанные тишиной и умиротворением, стали бесценным сокровищем моей памяти… (улыбаюсь*)

В те времена наши карманы были пусты, но сердца – полны. Мы обладали сокровищем, которое не купишь за деньги – настоящей, непоколебимой дружбой. Нам ничего не нужно было, только быть вместе!

Отец всегда выделялся среди других родителей своим безграничным, почти неземным терпением. А со мной… со мной требовался целый океан этого терпения! (улыбаюсь*)

И отец терпел… Всегда помня, что каждый мой шаг – это преодоление, что даже незначительные мелочи даются мне с огромным трудом. И отец, глубоко вздыхая, готов был отдать все свои силы, и даже всю свою жизнь, лишь бы его сыночек был счастлив в этом жестоком мире…

Лишь бы на моём лице всегда сияла улыбка!

В памяти всплывает яркий эпизод, словно зримое подтверждение сказанному, исполненное глубокого символизма…

Ах, эти шнурки!

Сейчас это вызывает лишь лёгкую усмешку, но тогда они казались неприступным барьером, который я всё никак не мог преодолеть.

И вот, однажды, мы собирались куда-то по делам, а я снова и снова безуспешно пытался завязать эти проклятые шнурки. В который раз, утирая ладошкой слёзы с покрасневших глаз, я отчаянно повторял попытки того, что моими ровесниками уже было освоено…

Увидев мои мучения, отец присел на колено, чтобы помочь.

– Не помогай ему! Пусть сам учится завязывать. Иначе он привыкнет, и ты всю жизнь будешь ему их завязывать! – строго сказала мама. Но отец спокойно ответил: – Ему тяжело, ему необходима помощь…

Мама говорила это не из злости, а с точки зрения моего дальнейшего воспитания и развития. И в её словах была доля правды – я должен был учиться преодолевать трудности самостоятельно, а не ждать помощи.

Отец это прекрасно понимал, но он видел и другую сторону медали – растерянность и отчаяние в моих глазах. Поэтому он и поступал так, как велело ему любящее сердце и здравый разум.

Конечно, капризы и слёзы, сопровождавшие завязывание шнурков, почти стёрлись из памяти. Лишь мелкие осколки воспоминаний, окутанные густым туманом, изредка всплывают, как далёкие звёзды на ночном небе.

Вспоминая эти шнурки, на лице появляется улыбка. Сейчас это кажется смешным, нелепым. Пройдёт немного времени, и я научусь их завязывать. И этот барьер, когда-то казавшийся непреодолимым, забудется, словно дурной сон.

Однако с каждым днём взросления эти шнурки, словно зачарованные, будут менять свой облик, трансформируясь во что-то новое, становясь очередным, казалось бы, непреодолимым препятствием…

Поэтому слова моей мамы станут пророческими. (слегка улыбнулся*)

Но отец мой, однажды избрав этот путь, не собирался с него сворачивать. Он был полон решимости довести начатое до конца, во что бы то ни стало.

Он был моей опорой в детстве, надёжной гаванью в юности. И даже когда я вырос, стал большим и, казалось бы, совсем самостоятельным, его забота и поддержка остаются неизменными…

Я всегда нуждался в его помощи, словно росток, тянущийся к солнцу. И стоило ему лишь слегка помочь мне, как я расцветал, превосходя сам себя. Так было всегда, такова была его волшебная сила!

И этот свой отцовский долг он нёс с непоколебимой преданностью, искусно чередуя моменты искреннего восхищения с жёсткой, порой болезненной, но всегда разумной критикой. Именно это сочетание и заставляло меня неустанно двигаться вперёд, к новым вершинам!

Однажды, тёплым вечером на улице Советской, отец повстречал своего старого наставника из художественного училища. Александр Валерьевич закончил его с отличием много лет назад.

– Что нового, Саш? Чем занимаешься? – спросил мастер.

Отец взглянул на меня с такой теплотой, что, казалось, солнце отразилось в его глазах. Его ладонь, коснувшись моей головы словно благословение, была невесома, как дыхание ветра. И в голосе, когда он произнёс, звучала несокрушимая уверенность, способная сдвинуть горы: – Воспитываю сына!

И это была чистая правда. (улыбаюсь*)

Пока кто-то строил карьеру, другие погрязли в криминале или пили водку… Мой отец посвятил себя мне, моему воспитанию!

И в подтверждение этим словам, словно эхо из глубины памяти, всплывают слова моей бабушки, Анны Лаврентьевны, тёщи Александра Валерьевича: «Как ты занимаешься со своим сыном – ни один отец так не занимается!»

Несмотря на их непростые отношения, эти слова звучали искренне, от самого сердца. Ведь просто невозможно было не заметить, как отец день за днём дарил мне своё время и внимание, неизменно находясь рядом! (улыбаюсь*)

Глава 17. «Primum non nocere»

Не знаю, почему, но утренние походы в садик навсегда запечатлелись в моей памяти осенней палитрой. Воспоминания рисуют землю, усыпанную багряным и золотым ковром из листьев, и тишину, изредка нарушаемую далёким, тоскливым эхом кукушки.

Чаще всего по утрам мама вела меня в садик, а вечером папа забирал домой. Но бывали дни, когда родители приходили за мной вместе, и тогда начиналось настоящее волшебство – мы гуляли всей нашей дружной семьёй, наслаждаясь каждой минутой, проведённой вместе.

Маленький, я крепко держал родителей за руки и отважно перепрыгивал через лужи и трещины в асфальте, которые в моём воображении превращались в бездонные пропасти и ущелья, на которые становиться в моей игре было нельзя. Наверное, в детстве в такую игру играл каждый… (улыбаюсь*)

Родители сжимали мои ладошки, и мы весело смеялись, оглашая окрестности счастливым эхом. Мы были безмерно, бесконечно счастливы! Я был тем самым волшебным мостиком, бережно хранящим их любовь.

После садика мы любили заходить в кафе-мороженое напротив универмага «Детский мир» возле центрального рынка. Там было восхитительное мороженое!

В памяти всплывает картинка: три шарика этого лакомства, словно маленькие разноцветные планеты, утопали в хрустальной чашечке, щедро политые сверкающим сиропом и припорошённые шоколадной крошкой. А молочные коктейли, мм… это была песня! (улыбаюсь*)

В кафе, с названием, звенящим сказкой – «Золотой ключик», не было привычных стульев. Вместо них высились столы на тонких, высоких ножках. Они, казалось, подмигивали мне, маленькому, затерявшемуся где-то у их подножия. Я чувствовал себя Гулливером в стране великанов. (улыбаюсь*)

Я тянулся изо всех сил, пальцы отчаянно цеплялись за воздух, влекомые манящим призраком мороженого. Родители, с улыбкой, вручали мне чашечку, и я, счастливый, скрывался под этими волшебными столами, наслаждаясь каждым прохладным глотком. (улыбаюсь*)

Отец, неизменный помощник воспитателей и нянечек, преображал унылый пейзаж детского сада пёстрыми, лучащимися детскими плакатами, словно взрывая серые будни фейерверком красок. За этой внешней непринуждённостью скрывалась душа художника – бездонный колодец вдохновения, наполненный трепетной любовью к высокому искусству. В благоговейной тишине он предавался творческой одержимости, создавая картины, исполненные магии и очарования, многие из которых дарил своим родителям.

Я обожал быть рядом с ним в такие моменты. Папа раскладывал в зале стол, и на нём появлялся целый арсенал художника: бумага, карандаши, ручки, альбомы – всё, что только могло понадобиться для творчества.

А я устраивался рядом и тоже что-то увлечённо малевал. Помню, папа отдавал мне целую россыпь разноцветных стержней, и я начинал творить, создавая свои маленькие шедевры! Все руки и лицо раскрашены, будто я рисовал не на бумаге, а прямо на себе. (улыбаюсь*)

Особенно врезались в память акварельные композиции «Рыбки в аквариуме». Мне безумно нравилось их рисовать! Таких картин у меня была целая коллекция.

И все мои шедевры родители бережно собирали на память.

И ещё помню трепетную страсть к изображению котов и кошек. Как завораживало белоснежное полотно листа A4, манило своей первозданной чистотой! И, признаться, отец, движимый отеческой заботой, порой робко пытался сдержать мой неуёмный кошачий портретизм! (улыбаюсь*)

Шучу, конечно.

На самом деле, отец всегда был моим самым преданным зрителем и поклонником любых творческих начинаний.

Просто я, окрылённый вдохновением, беззаботно транжирил дорогую бумагу. Набросав маленького котика, я уже тянулся за новым листом. Рисовал я быстро, с азартом, и бумага исчезала с той же стремительностью.

Когда мы вспоминали эти эпизоды, отец смеялся, говоря: «Да я сам таким был! Возьму огромный лист, нарисую что-то малюсенькое посередине, какую-то «каляку-маляку», и всё… Давайте следующий!»

Помню, как, в отличие от всех родителей, мой отец часто приходил в садик с трёхколёсным велосипедом. Безусловно, тащить его из дома на себе было не очень удобно, тем более велосипед был не из лёгких, и садик к тому же находился не близко. Но мой отец это воспринимал как небольшую зарядку… И этой зарядкой он дарил мне улыбку, здоровье и хорошее настроение.

Неспешно возвращаясь домой по вечерним центральным улицам, мы никуда не торопились. Ласковый ветерок играл с нашими щеками, словно наполняя свежестью не только лёгкие, но и мысли. Отец шёл рядом, а я, изо всех сил крутил педали велосипеда. В этой трогательной, почти идиллической картине было столько тепла и нежности, что, казалось, она никого не могла оставить равнодушным. (улыбаюсь*)

Каждый оборот педалей велосипеда был словно ковка, закаляющая мои ноги. Они наливались силой, обещая в будущем отплатить мне блистательными успехами в плавании, боксе и, конечно, виртуозной игрой в футбол!

Мой организм, словно пробуждающийся вулкан, наполнялся энергией и выносливостью. Отец, с горящими глазами, видел во мне воплощение своей мечты – профессионального спортсмена, а если быть точнее, то лучшего игрока в команде «Заря!».

Совсем немного времени промелькнёт, словно искра в ночи. Я стану чуточку взрослее, и трёхколёсный друг останется в прошлом. И вскоре отец с улыбкой будет носить в садик другой велосипед, с ласковым названием «Зайка-2».

Именно этому трогательному «Зайке-2» было суждено запечатлеться не просто в памяти, а стать настоящей легендой моей личной истории!

Ведь именно на этом скромном детском велосипеде, маленький Саша Доля, то есть я, в свои четыре года, совершит нечто, казавшееся тогда абсолютно немыслимым, подвиг, достойный пера сказочника! (улыбаюсь*)

Мой отец занёс это событие в свою спортивную тетрадь, жирно подчеркнув: «В 4 годика!». Ведь в то, что произошло, было сложно поверить, поэтому возраст был зафиксирован с особой тщательностью.

Это было настоящее испытание на прочность, испытание, которое я выдержал стойко, плечом к плечу с моим самым дорогим человеком, благодаря которому невозможное стало возможным!

Но это всё будет чуть позже…

А сейчас, заболев, мы взяли больничный и остались дома.

Ведь детский сад – это маленький мир, где радость соседствует с хрупким здоровьем. Здесь стоит одному болезненному чиху прозвучать, как по цепочке, будто эхо, разносится волна болезни по всей группе, и уже через день половина малышей кутается дома в одеяла, пытаясь сбить температуру.

Страх перед температурой был чужд моим родителям. В нашей семье к ней относились с философским спокойствием. Ведь жар – всего лишь сигнал, отважное знамя, поднятое иммунной системой в битве с коварным врагом.

В то время как я боролся с болезнью, в детском саду ребятам проводили плановую вакцинацию. Выздоровев и вернувшись в сад, словно повинуясь некоему бездушному плану, я подвергся двойному удару – в один день мне сделали сразу две прививки.

Ослабленный болезнью, организм тут же столкнулся с новым испытанием – вакцинацией, что, безусловно, стало серьёзным стрессом для иммунной системы.

Переступив порог дома, меня одолела всепоглощающая слабость, я погас, словно спичка, на которую с досадой дунули, оставив после былого огня лишь тонкую струйку сизого дыма…

Пожалуй, этот день прочертил окончательную, леденящую пропасть между моим отцом и миром современной медицины, в очередной раз подтвердив горькую истину: здоровье – это наша личная ответственность, хрупкий дар, который нельзя бездумно вверять чужим рукам!

Словно оберегая бесценный Грааль, отец отныне трепетно ограждал меня от всех и вся, лично взяв моё здоровье под неусыпный контроль.

Немного времени пройдёт, и встанет вопрос об удалении аденоидов. Врачи, конечно, видели воспаление, проблему, и предлагали, как им казалось, единственное решение. Но эта перспектива ужасала моего отца, была для него абсолютно неприемлема. Он не мог и представить своего маленького сыночка в холодных стенах больницы.

Отец усвоил простую истину, словно высеченную на скрижалях сердца: «Прежде всего, не навреди!»

Великий Гиппократ, «отец медицины», древнегреческий целитель и философ, провозгласил принцип, обязывающий минимизировать риск и предотвращать любой вред, наносимый пациенту или окружающим в процессе врачевания.