Полная версия
«СЫН СВОЕГО ОТЦА»
В Сочи Саша взял с собой семейную драгоценность – дорогой сердцу фотоаппарат «ФЭД», подаренный родителям в день их свадьбы.
Фотография пленила многих, но обуздать её оказывалось непросто. Творческий, полный колдовства процесс требовал ангельского терпения. Искусство, доступное лишь избранным…
Проявление плёнки, каждая катушка которой стоила целое состояние, превращалось в таинственный ритуал, достойный секретной военной лаборатории. Чаще всего это магическое действо разворачивалось под покровом ночи, чтобы никто не нарушил священную тишину ванной комнаты – обители кромешной тьмы.
Валерий Игнатьевич не скупился на фотопринадлежности, видя, как горит огонь увлечения в глазах сына. Он был готов поддержать его страсть до последнего рубля.
Город Сочи встретил ребят без особого радушия. В памяти Саши эта поездка осталась с горьким привкусом и одновременно яркой искрой, ставшей важным импульсом на пути к самосовершенствованию…
Детей расселили по квартирам многоэтажки, словно раскидали детали огромного пазла, который каждое утро приходилось собирать заново.
Микрорайон казался тихим и сонным. Но эта тишина была обманчива…
Местные, смирив приезжих оценивающими взглядами, не преминули предупредить: «Будьте здесь осторожнее, были случаи столкновений с местными ребятами!»
И долго ждать не пришлось.
Наутро, словно футбольная команда, восемь юных душ неспешно брели по живописной набережной. Вдыхая полной грудью пьянящий, чуть терпкий аромат морского бриза, они неожиданно наткнулись на подобие военного поста. Тут же началась перекличка: откуда, куда, и сколько звонкой монеты завалялось в карманах…
В разгар этой «милой» беседы один из парней, заприметив дорогую вещь, бесцеремонно взял её в руки.
– Твой фотоаппарат? – небрежно бросил он, с головы до ног окинув Сашу оценивающим взглядом, словно прикидывая возможные риски и последствия будущего преступления.
– Да, мой, – тихо ответил Саша, прекрасно понимая подтекст вопроса и к чему всё это ведёт.
– А давай я вас щёлкну! Становитесь вон там! – произнёс парень с ухмылкой, алчно разглядывая дорогую технику.
Мальчики неохотно, но послушно отступили на несколько шагов назад, готовясь замереть в кадре. В этот миг улыбался лишь фотограф, его довольное лицо контрастировало с их застывшими масками серьёзности.
– Да, конечно, я понимал, что это всё… – отец словно ощущал на языке горький привкус пепла, вспоминая те события. – С фотоаппаратом я уже мысленно попрощался. Состояние у нас было не из самых приятных – словно тебя медленно опускают на самое дно…
Трое местных парней, не отрываясь, жадно разглядывали фотоаппарат. В их взглядах читалось вожделение, но они понимали: украсть его – не мелочь из кармана стащить. Это серьёзное преступление, которое навряд ли останется безнаказанным. Поэтому парень, сфотографировав, нехотя и медленно протянул дорогую вещь владельцу… В его движении сквозило разочарование, словно он упускал ускользающую мечту.
Этот случай стал для Саши горьким уроком. Отныне он старался лишний раз его не брать с собой, и это уберегло дорогую технику от неминуемой беды…
Возвращаясь домой после очередной прогулки, ребята улыбаясь проходили мимо местного училища – обшарпанного, угрюмого здания, как вдруг их пронзил сипло-шепелявый свист.
– Стоять! – рявкнул властный голос, заставив их обернуться.
Перед ними возникла ватага местных – наглых, дерзких, куда старше, чем та троица на набережной. Настоящая бандитская группировка, от которой веяло опытом и презрением к закону.
В их движениях и словах чувствовалась отточенность уличных грабителей – мастеров «гоп-стопа».
Вопросы посыпались, словно пули из автомата, пронзая тишину: «Кто такие? Откуда?»
Местные наседали со всех сторон, сжимая кольцо, словно беспощадный пресс, выжимающий последние капли надежды.
– Из Ворошиловграда?! – переглянулись местные, и во взглядах их мелькнула неприязнь. – О, приезжали тут одни… Перед вами… Тоже из Ворошиловграда. Наших поколотили. Нехорошо вышло…
В словах и поведении местных сквозила неприкрытая враждебность. Поддразнивания, насмешки, хамство – казалось, дно их цинизма бездонно. Как выяснилось позже, виной тому были недавние гости, десятиклассники, тоже приехавшие отдохнуть, но давшие местным отпор, запомнившийся надолго. И теперь, услышав до боли ненавистное название города, они обрушивали свой «справедливый» гнев, мстя с удвоенной яростью за былые обиды.
– Деньги-то есть? – парень, возвышавшийся над остальными, вперил в них ледяной взгляд хищника, высматривающего добычу.
– Нету… Мы на pepsi всё потратили. – прозвучал робкий ответ.
– О, pepsi – это славно! – просиял рыжий парень, чьи торчащие зубы придавали ему сходство с кроликом.
Началось тотальное разоружение. Ему аккомпанировали лёгкие удары в живот.
И вскоре у отдыхающих не осталось ни единой бутылочки заветной, диковинной pepsi.
– Ну вот, а вы говорите, ничего нет, – паренёк с кроличьими зубами осклабился, ощупывая карманы ребят и выуживая оттуда звенящую мелочь. – Врать нехорошо!
– Ну-ка, ну-ка… Что тут у нас? – протянул один из местных и, словно фокусник, отточенным движением сорвал с груди Саши значок рок-группы «Europe», символ той эпохи.
Очередь дошла и до Славика. Но в отличие от одноклассников, покорно отдававших свои сокровища, он не собирался молча стоять. Пока остальных сковал ледяной страх, Славик единственный осмелился сказать наглецам «нет».
– Что ты, сопляк, вякнул? – прохрипел рыжий, словно не веря своим ушам от такой дерзости. Не успел Славик и глазом моргнуть, как в солнечное сплетение врезался кулак. Воздух вышибло, и мальчишка, согнувшись пополам, судорожно глотая воздух, обхватил живот руками, словно пытаясь удержать расползающуюся боль.
Но, собрав воедино волю, мальчишка выпрямился и, увидев лукавое лицо рыжего насмешника с его ехидной, заячьей улыбкой, не смог сдержаться и неожиданно вложил всю свою ярость в увесистый, ошеломляюще отважный удар, обрушив его точно в цель!
В это же мгновение, друзья рыжего, словно свора взбесившихся разъярённых псов, вцепились в Славика, кромсая его волю яростными ударами. Каждый взмах кулака отзывался гулким эхом в зловещей тишине мрачного района.
Одноклассники же, словно парализованные страхом, застыли в оцепенении, безмолвно наблюдая за этой жестокой расправой, не смея издать ни звука.
Конечно, один против толпы, – итог сопротивления был предсказуем. Но суть заключалась не в исходе. Важно было то, как это отчаянное сопротивление сорвало маски, обнажив истинные лица…
Лишь тяжёлые и внезапные ситуации показывают, кто есть кто!
И эта ситуация стала тем самым кривым зеркалом, в котором каждый увидел себя настоящего, своё истинное отражение…
Саша никогда не претендовал на звание авторитета. Многие же его одноклассники, напротив, купались в лучах мнимого величия и силы.
Вспоминая, отец мне скажет: «Состояние было подобно помойному ведру, в которое наплевали… Я был в классе хоть и не самым слабым, но находился рядом с таковыми. Наверное, этот момент показал мне, что не такие уж и авторитеты мои одноклассники. А вот Вячеслав Сиренко, тот единственный из нас, кто оказал сопротивление после этого случая, стал героем!
И классный руководитель, и все одноклассницы, узнав об этом, что мы все стояли, а он начал драться, качали головами… Для нас тот прошедший день стал гнетущим позором, а для него – отвагой!
Все были, конечно, в шоке, что Славик, который никогда не претендовал на звание сильного в классе, был спокойным и незаметным, в нужный момент проявил мужской характер.
Этот день я запомнил на всю жизнь. Для меня он стал примером, как из одной и той же ситуации можно выйти совершенно по-разному: кто-то с честью, кто-то с позором…
Это был момент, от которого хотелось отвернуться, зарыться лицом в подушку и забыть. Но именно такая горечь, словно заноза, заставляет взглянуть правде в глаза и взять себя в руки. Не сразу, не в одночасье, но эта боль проникает в самое сердце, терзает душу и не даёт беззаботно жить…»
Этот день не мог остаться забытым.
Размышления, анализ, переосмысление…
Именно так и было с моим отцом.
Безнадёжная тоска висела в воздухе. Свинцовое небо за окном уныло отражалось в глазах ребят, вторя их общему настроению. Каждый грезил лишь об одном – поскорее вырваться из этого плена и вернуться домой в родной город.
Теперь мальчики старались лишний раз без присмотра учительницы и носа на улицу не высовывать. Даже в столовую, что располагалась на внушительном расстоянии, ходили, плотно сбившись в стайку, под её неусыпным оком, словно пугливые утята, робко прильнувшие к материнскому крылу на пути к водопою.
А потом, словно луч солнца после грозы, ворвался приятный вечер. Ребята, всем классом, собрались в большой комнате, погружённой во тьму. В полумраке звучали голоса, рассказывающие таинственные истории. И в этот момент Светлана, смущённо присела на кровать рядом с Сашей. Лёгкое касание её руки пробудило в юноше неведомый огонь, искорку чувства к однокласснице, на которую он прежде не обращал особого внимания.
Из той поездки Саша вернулся словно опалённый пламенем внезапной, всепоглощающей влюблённости. Образ Светланы Комарист, подобно навязчивой мелодии, звучал в его мыслях, день ото дня набирая силу.
А Светлана… она была неприступной крепостью, принадлежавшей Павлу Крамару, харизматичному лидеру школы №55. Павел – бессменный капитан школьной команды по начальной военно-спортивной подготовке.
Выходец из обеспеченной семьи, сын учительницы английского – что в те времена звучало почти как дворянский титул. А его роскошная овчарка, с лоснящейся, словно бархат, шерстью и царственной осанкой, казалось, сошла прямиком со страницы глянцевого западного журнала, дышащего недосягаемым шиком.
Той же весной случился инцидент с контурными картами. До обидного, до щемящей боли неприятный для того, кто, униженный, собирал их с грязной земли. В тот момент Павел, быть может, и не подозревал, что этот мальчишка, собирающий его разбросанные вещи, тайно вздыхает по Светлане. А может… и догадывался. И тогда это унижение стало изощрённым способом указать незадачливому поклоннику его место.
Да, те чувства дышали юношеской невинностью, робкой наивностью, с которой каждый из нас знаком. Помните, как в школьные годы сердце замирало при виде «того самого» человека, с которым едва ли удавалось обменяться парой слов? Случайная реплика становилась сокровищем, а взгляд – целым событием!
Именно такой трепетной, невинной и чистой, словно родниковая вода, озарённая лунным светом, любовью и был сражён юноша. В своём воображении он воздвигал хрустальные замки, населяя их призрачными грёзами, сотканными из лунного серебра и шёпота звёзд, и тем самым лишь разжигал пламя своей страсти к недостижимому идеалу.
Но эта же любовь, словно спасительный маяк, заставляла его пробуждаться. В ней он находил силы, чтобы изменить себя, восполнить пробелы, накапливавшиеся годами…
Павел в свои годы одарил поцелуями столько девочек, что пальцев на руках не хватит, чтобы сосчитать все его победы, а Саша в свои юные лета толком не ведал, что это за неведомая материя… и пребывал в блаженном неведении.
И тут же всплывает воспоминание из пятого класса, когда, подслушав разговоры сверстников о том, как родители занимаются любовью, Саша с непоколебимой уверенностью заявил: «А мои родители – нет!»
– Эге, наивный, да все взрослые этим занимаются! И твои тоже, – насмешливо протянул приятель, хлопнув Сашу по плечу и погрузив его в пучину раздумий…
В школе была повальная мода на игру с именами и фамилиями, этакое лингвистическое жонглирование. Всех забавляло, во что превратятся личные данные, если ловко скомбинировать начальные буквы имени с финальными аккордами фамилии, или наоборот, вывернув всё наизнанку.
И вот однажды, Света, склонившись над исписанным тетрадным листком в клеточку, вывела красивым почерком: «Саля Доша». Показала Саше, и даже представить себе не могла, какой причудливый виток судьбы уготован этой невинной шутке…
Саша родился в Камброде, и первые годы жизни навсегда вплелись в память яркими красками этого уголка. В пятом классе судьба забросила его на квартал Героев Сталинграда, в строгие объятия школы №55. Тогда всё здесь казалось чужим и неприветливым.
Камброд же остался в сердце нежной акварелью воспоминаний, тихой гаванью детства, где обитали старые друзья и знакомые, словно верные маяки, манящие к родным берегам. И при первой же возможности он возвращался туда, с трепетом ступая по улицам, пропитанным ностальгией.
Александр Вольский, Александр Кондратов, Александр Доля… Все они были родом с улицы Тельмана, словно ветви одного дерева. Но теперь Саша Доля наведывался сюда, в гости, – корни его пересадили в новостройки, в молодой квартал, где родителям выделили квартиру.
Однажды их настиг разговор, важный и значимый для юных сердец, но, вероятно, наивный и примитивный в глазах взрослых.
– Я буду Казаком, – заявил гордо один из ребят.
– Казак? С чего вдруг? – искреннее удивление отразилось на лицах товарищей.
– Да просто понравилось, – неопределённо пожал он плечами.
– Ну, а я тогда буду Есаулом, – с вызовом произнёс Александр Вольский.
– Сань, а ты кем будешь? – вопросительный взгляд устремился к третьему другу.
– Не знаю, – в ответ лишь растерянное пожатие плечами.
– Тебе тоже кличку надо придумать, Сань… Чтоб было как у нас.
Над мальчишеской компанией нависла тишина, прерываемая лишь изредка чириканьем птиц.
– О, придумал, будешь Фант! – вдруг воскликнул Казак, словно его осенило яркой вспышкой.
– Фант? – с сомнением переспросил Саша, пробуя новое слово на вкус. – Почему Фант?
– Да есть один… авторитет с таким прозвищем… С квартала Димитрова.
Парк Первого мая, манил Сашу с неумолимой силой. Здесь, под сенью ветвистых деревьев, его всё чаще окликали Фантом. Но это прозвище казалось чужим, непонятным, словно рубашка, с изнанки усыпанная колкими волосками, от которой хотелось поскорее избавиться, сбросить её и забыть.
Однажды, на живописном берегу Северского Донца, у подножия Весёлой горы – так любовно именовали село в окрестностях города, куда все съезжались поплавать в жаркие дни, – судьба свела Сашу с Бошей, камбродским авторитетом, чья комплекция напоминала скорее античного богатыря, поражавшего своей мощью и величием. В этот самый миг, словно вспышка молнии, в памяти Саши возникла та шутливая запись на листке, где Света – его любовь – играючи переиначила его имя и фамилию…
С этого дня родился Доша – человек, чьей ежедневной ношей стала борьба за признание и авторитет!
Это прозвище – отблеск ослепительного сияния Светы, неугасимое знамя его бездонной, всеобъемлющей к ней любви!
Эта любовь, подобно всепоглощающей буре, толкала его на поступки доселе невообразимые, граничащие с безумием, необъяснимые для разума и чуждые пониманию окружающих…
Глава 20. «Лидер»
От клейма позора не застрахован никто. Порой тропа, ведущая к нему, возникает словно из ниоткуда, и каждый из нас рискует оступиться. Лишь единицы успевают вовремя свернуть, избежав падения в бездну бесчестия, для остальных же эта дорога становится вечным водоворотом…
Отец помнил это до мельчайших деталей, словно зарубцевавшуюся рану на сердце. Он выстрадал свой путь – от презрительного шёпота за спиной до незыблемого авторитета. Он познал истину: лишь неукротимое стремление способно выковать новую личность из пепла былого, сломить оковы слабости и вылепить себя заново.
Отец не знал праздности. Каждый день был на вес золота.
Мы не тратили и минуты. Да, случалось, и слёзы, смешиваясь с потом, орошали мои щёки в те дни, но они были целительны – выжигали слабость калёным железом!
Да, мы и прежде занимались спортом, но теперь тренировки обернулись откровением, вспышкой сознания. Я узрел их высшую цель, ощутил кровную необходимость. Они стали горнилом, в котором закаляется сталь моего духа. Чёткий распорядок дня – как отчеканенный шаг солдата. Дисциплина – безжалостный истукан, не знающий ни жалости, ни послаблений.
Практически месяц вынужденного больничного
преобразил меня до неузнаваемости.
Эти недели стали настоящим восхождением к себе новому!
В детский сад я вернулся окрепшим. В каждом движении ощущалась зарождающаяся сила, а взгляд искрился решимостью и непоколебимой целеустремлённостью.
В первый день, когда за мной пришёл отец, воспитательница, не в силах скрыть изумление, прошептала: «А с кем Саша побыл? Он так возмужал!»
Но это было лишь началом моего преображения…
Отец лелеял светлую мечту: взрастить во мне, сыне его, несокрушимую крепость духа и тела. И первым камнем в фундаменте этой мечты стал бассейн.
Мы пришли на плавание очень рано. Помню, отец, держа меня за руку, привёл в спортивный комплекс «Юность», когда я был ещё совсем крохой. Там, казалось, плескалось море – огромный, в пятьдесят метров, бассейн. Высоченный потолок лишь добавлял размаха и некой торжественности этому водному царству. Для моих детских глаз он был поистине безбрежным, величественным!
Ах, никогда не забуду эти ощущения, эти чувства, этот трепет, когда впервые выходишь из раздевалки на свет, к воде. Как мощная волна свежего воздуха обрушивается на тебя. Сердце замирает на мгновение. И каждый раз как в первый, по телу бегут мурашки…
Захватывающая дух панорама бассейна распахивается навстречу: симфония плеска и водяной пыли, натянутые струны разноцветных буйков, рассекающие зеркальную гладь. И трамплины, откуда отважные смельчаки бросаются в объятия водной стихии. Дух потрясает!
Я всегда смотрел на эти вышки с каким-то заворожённым трепетом. Особенно на те, что ютились под самым куполом бассейна. Они внушали первобытный ужас, стоило лишь представить себя на месте отчаянного, рискнувшего шагнуть в пустоту…
Кстати, мой друг Александр Ткачук посвятит всего себя прыжкам в воду. Впереди его ждёт путь, полный головокружительных взлётов и падений, тернистый, но усыпанный искрами будущих триумфов и регалий. Он достигнет больших высот в этом виде спорта!
Эта вода… она пленила своим неземным великолепием. Словно в зеркале, я видел своё лицо, озарённое восторгом. Вода, казалось, улыбалась мне, и было ощущение, что не я, а она жадно впитывает мой образ.
Ах, эта кристальная чистота! Прозрачная глубина с лазурным отблеском – истинный аквамарин, словно заточённый в строгую геометрию бетона. Сапфир, нежно мерцающий в каменной оправе.
Конечно, невозможно забыть этот запах хлорки. Нельзя сказать, что он противный, нет, в нём есть что-то такое неуловимое, что делает бассейн… бассейном. Но после тренировки, собираясь домой, непременно нужно зайти в душ, смыть остатки этой воды с тела, избавиться от её плена.
Помню, мы ходили на плавание вечером. Вернее, если быть точным, это была секция «прыжки в воду». Пока мы переодевались, разминались и занимались гимнастикой, на улице сумерки сгущались. И именно в этот момент, когда свет дня окончательно таял, рождалось волшебство, запечатлевшееся в моей памяти навсегда: под куполом бассейна, во всю его длину, располагались огромные окна. И когда на улице воцарялась тьма, когда вечер заглядывал в эти окна, именно тогда передо мной представала вся непередаваемая красота и грандиозность этого места!
Когда Лиза узнала о наших походах в бассейн, в её глазах зажёгся огонёк – она тоже мечтала рассекать водную гладь вместе со мной. Дедушка, словно верный лоцман, заботливо приводил её на занятия. Но, в отличие от семьи Лизы, мой отец был фанатично предан спорту. И потому мы продолжали ходить, а Лиза вскоре перестала появляться, так как её семья ставила строгий приоритет на учёбу.
Отец мой горел неугасимым пламенем – мечтал взрастить чемпиона! И, как это часто бывает, чтобы создать чемпиона, нужно сначала самому им стать – хотя бы в душе. Вот и отец, словно кузнец, выковывал себя, являя пример несгибаемой воли и целеустремлённости. Я наблюдал, впитывал, повторял…
Отец, договорившись с тренером, плавал со мной. Тренером была юная девушка, хрупкая на вид. Помню, как в первый день, когда отец привёл меня на тренировку, она помогла мне вскарабкаться на турник, и с её лёгкой руки я сделал свои первые, такие неловкие, но такие важные подтягивания.
Отец считал меня ещё слишком маленьким для покорения турника, оставляя это на потом… Но, узрев мою решимость, сам загорелся этой идеей, пообещав себе вскоре воплотить её в жизнь.
Как раз тогда мы с мамой отправились на каникулы в деревню…
Кстати, по нашему возвращении домой произошла трогательная и забавная сцена. Разлука с отцом оказалась столь долгой, что, увидев его, я робко спрятался за мамину спину.
«Да, ты был таким… мой сыночек, который всегда немножко стеснялся», – вспоминал отец с улыбкой.
За время нашего отсутствия отец превратил дом в настоящий спортивный зал. Деревянный турник был разборным, разной высоты, каждый со своим предназначением, гордо возвышаясь, словно ожидая моих подвигов. Отец увлечённо пилил, искал подходящие палки, стругал, обтёсывал, и за считанные дни его творение было готово.
Этот турник – осязаемое воплощение отцовской любви, молчаливый памятник его неугасаемому желанию взрастить во мне силу духа и тела, сделать настоящим мужчиной!
Отец часто вспоминал, как турник помог ему собрать волю в кулак…
– Турник дома повесь, Доля, – процедил физрук, скривившись в презрительной усмешке, словно выплюнул ком ядовитой слюны, – идёшь на кухню – подтянись!
– «Я тогда и разу подтянуться не мог, – улыбнулся отец, вспоминая прошлое. – Учитель, помню, сказал это с таким пренебрежением. Но знаешь, я не обиделся. Я воспринял это как шанс вылепить из себя нечто иное. И я воспользовался этим.
Гениально было придумано, скажу я тебе, гениально!
В начале восьмого класса я повесил домашний турник. Тогда же разгорелся спор с Лёхой, чья скептическая усмешка стала для меня вызовом. Видя меня, он не верил, что к концу учебного года я смогу подтянуться десять раз.
С этого дня турник стал навязчивой идеей и моей целью. Я ответственно выполнял «домашнее задание», каждое моё перемещение на кухню превращалось в ритуал, где я не мог пройти мимо, не повиснув на нём, словно альпинист, отчаянно вцепившийся в отвесную скалу…
И вот, в мае, я сдал на пятёрку долгожданный экзамен, подтянувшись десять раз!»
В жизнь отца турник ворвался в восьмом классе, для меня же освоение турника началось ещё задолго до школы.
За тренировку я подтягивался на нём бесчисленное количество раз. Каждое движение, каждый рывок фиксировался в нашей спортивной тетради, исчерченной частоколом палочек. Одно подтягивание – одна чёрточка, кувырок – ещё одна отметка. Мы с отцом были изобретателями множества собственных спортивных упражнений на турнике.
После тренировки мы подсчитывали, сколько за сегодня раз я сделал тех или иных упражнений. Тетрадь превращалась в поле битвы цифр, состоявших из частокола, а в моих глазах разгорался неудержимый огонь к спорту. Отец умело подбрасывал дрова в этот костёр, подслащивая вкус победы маленькими, но такими желанными сладостями. (улыбаюсь*)
Отец превращал обыденность в игру, щедро одаривая меня за успехи. Призом служила то шоколадная конфета – чаще всего, этакий «Гулливер» в миниатюре, – то горстка разноцветного монпансье. Награда, конечно, соответствовала сложности задания. За покорение особенно трудных вершин полагался и трофей послаще! (улыбаюсь*)
Отец верил, что эти маленькие испытания определят мою судьбу. И, как всегда, он оказался провидцем. Именно этот турничок стал моим спасением.
Отец, словно вихрь, подхватил меня, вырывая из лап отчаяния. Он спас меня от пути позора, кропотливо переплетая нити моей судьбы в новое, лучезарное полотно будущего.
И этот турник… да, он стал неотъемлемой частью этой спецоперации по моему преображению!