Собиратели историй

– Нилар этого не допустит, – заверила Таллия. – Он просто рассматривает все возможности, как и должен делать любой эффективный руководитель.

Эллиас не был убеждён, но кивнул из уважения к наставнице.

– Я хотел бы ознакомиться с данными о других базах, – сказал он. – Как проходят извлечения у других команд?

– Почему тебя это интересует? – спросила Таллия с лёгким подозрением.

– Чтобы лучше понять полную картину миссии, – ответил Эллиас. – Если люди начинают замечать паттерны, нам нужно знать, как это проявляется в разных регионах.

Таллия задумалась, затем кивнула.

– Разумно. Я дам тебе доступ к сводным отчётам. Но помни о своей основной задаче – ты остаёшься первичным реципиентом для ряда приоритетных субъектов.

Эллиас поблагодарил её и направился к терминалу для изучения отчётов. Но его мысли были далеки от сухих данных. Он всё ещё размышлял о воспоминаниях профессора Ливенталя, о его теориях архивных цивилизаций, о циклах вымирания и возрождения.

"Вымирание – это не конец, а трансформация," – сказал профессор своим студентам. Что ждёт человечество после того, как гамма-всплеск сотрёт жизнь с поверхности Земли? Какая трансформация последует за этим апокалипсисом?

И имеют ли Хроникеры право решать, какую часть человечества сохранить, а какую позволить исчезнуть без следа?

Вечером Эллиас был назначен на новое извлечение. На этот раз субъектом была женщина средних лет, мастер традиционных ремёсел из Северной Европы – специалист по ткачеству, использовавшая древние техники, восходящие к викингам.

Процедура прошла гладко, и Эллиас погрузился в жизнь, очень отличающуюся от академических субъектов, с которыми он работал ранее. Это был мир текстур, цветов, узоров, передаваемых из поколения в поколение, хранящих в себе истории и мифы, которые не были записаны, но вплетены в саму ткань.

После извлечения Эллиас чувствовал себя странно умиротворённым. В воспоминаниях этой женщины было что-то заземляющее, связывающее с материальным миром через работу рук, через создание осязаемых, реальных вещей.

Он направлялся к своей регенерационной капсуле, когда заметил Самару, молодую Хроникершу, которая руководила операциями в Океании. Она, казалось, ждала его.

– Эллиас, – тихо позвала она, оглядываясь, чтобы убедиться, что их никто не слышит. – Мне нужно поговорить с тобой.

Он подошёл к ней, интригованный её серьёзным тоном.

– Что случилось?

– Не здесь, – покачала она головой. – Встретимся через час в секторе C-7. Сейчас там никого нет – оборудование на техническом обслуживании.

Прежде чем он успел спросить больше, она ушла, её фигура растворилась в полутьме базы.

Эллиас использовал час до встречи для изучения данных из других баз. Как он и подозревал, проблема с заметным паттерном исчезновений была не только в их регионе. Команда Фелана в Восточной Азии также сталкивалась с растущим вниманием местных властей. Ещё более тревожным было сообщение из Африки, где исчезновение известного экологического активиста вызвало международный резонанс и призывы к расследованию.

Миссия всё больше выходила за рамки тихой, незаметной операции, которой она должна была быть согласно Протоколу. И если Хроникеры решат перейти к "массовым сценариям"…

В назначенное время Эллиас направился в сектор C-7, заброшенный участок здания, где проводилось техническое обслуживание оборудования. Самара уже ждала его, сидя на контейнере с запасными частями.

– Ты пришёл, – сказала она с облегчением. – Я не была уверена, что ты рискнёшь встретиться тайно.

– Ты меня заинтриговала, – ответил Эллиас. – О чём ты хотела поговорить?

Самара посмотрела ему прямо в глаза.

– О твоих сомнениях. Я видела, как ты реагировал на предложение Нилара о массовых сценариях. Ты не единственный, кто обеспокоен направлением нашей миссии.

Эллиас напрягся.

– Это звучит опасно близко к критике Протокола.

– Нет, – покачала головой Самара. – Это критика интерпретации Протокола. Есть разница.

Она активировала небольшой персональный проектор, создавая защитное поле вокруг них – стандартное устройство конфиденциальности, которое гарантировало, что их разговор не будет записан или подслушан.

– В Океании я заметила нечто странное, – продолжила Самара. – Когда мы начали извлечения, я следовала стандартному протоколу, выбирая репрезентативную выборку населения, как нас учили.

Она вызвала голографическую проекцию – карту Тихоокеанского региона с отмеченными точками извлечений.

– Но затем я получила обновленные инструкции от Нилара. Он потребовал сместить фокус на аборигенные культуры, особенно на старейшин и хранителей устных традиций. – Она указала на группу островов. – Особенно здесь, в Папуа-Новой Гвинее, где сохранились языки и традиции, насчитывающие десятки тысяч лет.

– Это не противоречит Протоколу, – осторожно заметил Эллиас. – Сохранение уникальных, не дублирующихся знаний имеет приоритет.

– Да, но дело не только в этом. – Самара изменила проекцию, показывая сравнительные данные. – Я заметила, что мы собираем непропорционально большое количество воспоминаний от культур с устными традициями, от людей, чьи знания не документированы в цифровой форме.

Эллиас начал понимать.

– Ты думаешь, что Нилар планирует… избирательное сохранение? Фокусируется на знаниях, которые нельзя восстановить из записей?

– Именно, – кивнула Самара. – Это имеет смысл с точки зрения эффективности. Зачем тратить ресурсы на извлечение воспоминаний о знаниях, которые существуют в библиотеках и базах данных? Но это также означает…

– Что он уже принял решение о том, что будет сохранено, а что нет, – закончил Эллиас. – Что некоторые аспекты человеческой культуры не стоят сохранения.

– Да. – Самара выключила проектор. – И это противоречит принципу репрезентативности. Мы должны сохранять полный спектр опыта цивилизации, а не только то, что мы субъективно считаем уникальным или ценным.

Эллиас задумчиво потер подбородок.

– Ты говорила с кем-нибудь еще об этом?

– Нет. Большинство Хроникеров либо слепо следуют Протоколу, либо полностью доверяют интерпретации Нилара. – Она посмотрела на него с надеждой. – Но ты другой. Я видела твои реакции, твои вопросы. Ты мыслишь… нестандартно.

– Или я заражен, – мрачно пошутил Эллиас.

Самара не улыбнулась.

– Это не шутка, Эллиас. Если Таллия или другие старшие Хроникеры заметят твои сомнения, они могут диагностировать заражение и отправить тебя на нейронную перестройку.

– Я знаю, – вздохнул Эллиас. – Но что мы можем сделать? Нилар – Архивариус. Его интерпретация Протокола является окончательной для этой миссии.

– Пока мы можем только наблюдать и собирать информацию, – ответила Самара. – Но я хотела, чтобы ты знал, что ты не один в своих сомнениях. – Она встала, готовясь уйти. – Будь осторожен, Эллиас. Особенно с Таллией. Она предана Нилару больше, чем ты можешь представить.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что они были партнерами. Очень давно. – Самара деактивировала защитное поле. – Эта информация тоже не является частью базового образования Хроникеров.

С этими словами она ушла, оставив Эллиаса в задумчивости. Сколько еще исторических фактов, сколько еще связей и отношений были скрыты от младших Хроникеров? И что еще более важно – какие еще решения принимал Нилар, интерпретируя Протокол по своему усмотрению?

Эллиас вернулся в свою каюту, его синтетический разум бурлил от новых вопросов и сомнений. Но вместе с беспокойством пришло и странное облегчение. Он не был один. По крайней мере, один другой Хроникер разделял его опасения.

Возможно, их было больше.

На следующее утро Эллиас получил уведомление о новом назначении. Он должен был обработать субъекта, который прибывал из южноазиатского сектора – доктора Майю Чен, невролога с впечатляющими достижениями в области восстановления памяти.

Нилар лично провел брифинг, собрав команду экстракции в командном центре.

– Этот субъект представляет особый интерес, – сказал Архивариус, выводя на голографический дисплей досье доктора Чен. – Ее работа с посттравматической амнезией и реконструкцией памяти может иметь значение для совершенствования наших собственных технологий извлечения.

Изображение показывало женщину около сорока лет, с короткими черными волосами и проницательными глазами. Рядом с ее портретом плавали голограммы человеческого мозга с подсвеченными различными областями.

– Ее методы фокусируются на стимуляции нейрогенеза в гиппокампе для восстановления поврежденных воспоминаний, – продолжил Нилар. – Теоретически, это противоположность тому, что делаем мы – она восстанавливает, мы извлекаем. Но принципы нейронных связей остаются теми же.

Эллиас изучал информацию с растущим интересом. Доктор Чен не просто лечила пациентов – она помогала им восстановить их идентичность, их сущность, когда травма или болезнь угрожали стереть их личность.

– Эллиас будет первичным реципиентом, – объявил Нилар. – Его способность к интеграции академических знаний делает его идеальным для этого субъекта.

Таллия, стоявшая рядом, бросила на Эллиаса предупреждающий взгляд. После его беседы с Самарой он был особенно осторожен, чтобы не выказывать своих истинных мыслей и эмоций.

– Я готов, Архивариус, – ответил он нейтральным тоном.

– Хорошо, – кивнул Нилар. – Субъект прибудет через два часа. Подготовься соответствующим образом.

После окончания брифинга Таллия отвела Эллиаса в сторону.

– Нилар проявляет к тебе особое внимание, – сказала она тихо. – Это большая честь, но также и большая ответственность. Твои показатели после последних извлечений… вызывают некоторое беспокойство.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Эллиас, стараясь сохранять спокойствие.

– Твои нейронные паттерны демонстрируют необычно высокий уровень интеграции с человеческими воспоминаниями. – Таллия смотрела на него пристально. – Это может быть признаком начальной стадии заражения.

Эллиас почувствовал внутренний холод, но сохранил невозмутимое выражение лица.

– Я осознаю риски и контролирую уровень вовлеченности, – заверил он. – Возможно, мои способности к интеграции выше среднего, но это делает меня более эффективным, а не более уязвимым.

Таллия, казалось, не была полностью убеждена, но кивнула.

– После этого извлечения я рекомендую продленный регенерационный цикл. Твои системы нуждаются в более глубокой реорганизации.

– Конечно, – согласился Эллиас, хотя мысль о "реорганизации" его нейронных структур вызывала у него тревогу. Не будет ли это попыткой стереть следы сомнений, которые могли заметить в его поведении?

Он удалился в тихий угол базы, используя оставшееся до извлечения время для медитативной подготовки – процесса, который позволял Хроникерам оптимизировать свои когнитивные системы для предстоящей задачи. Но вместо стандартного протокола, Эллиас использовал это время, чтобы укрепить свои ментальные барьеры, создать защищенное пространство в своем разуме, где он мог сохранить свои истинные мысли от возможного обнаружения.

Если Таллия и Нилар подозревали его в заражении, ему нужно было быть особенно осторожным. Но он также не мог игнорировать растущее чувство, что в миссии Хроникеров было что-то глубоко неправильное – не в ее общей цели сохранения знаний, а в методах, в жертвах, которые считались приемлемыми.

Пришло время для извлечения воспоминаний доктора Майи Чен, и Эллиас надеялся, что ее опыт, ее перспектива, возможно, предложат новый взгляд на его дилемму.

Глава 5: Невролог

Доктора Майю Чен доставили точно в назначенное время. В отличие от пожилых академиков, которых Эллиас извлекал ранее, она была в расцвете сил и карьеры – женщина, которая, если бы не гамма-всплеск, имела бы перед собой десятилетия жизни и работы.

Эллиас наблюдал за приготовлениями, ощущая странную тяжесть. Извлечение воспоминаний историка или палеонтолога, проживших долгую, полную достижений жизнь, казалось менее трагичным, чем прерывание жизни в ее зените.

– Субъект стабилен, – доложил Векс, завершая подключение электродов. – Мозговая активность исключительно высокая даже в состоянии сна. Типично для нейроспециалистов – их мозг буквально перестроен их собственной работой.

Таллия стояла рядом с Эллиасом, ее присутствие ощущалось как молчаливое напоминание о необходимости сохранять профессиональную дистанцию.

– Синхронизация на девяносто восемь процентов, – объявила Кира, контролирующая показатели. – Это… необычно высокий уровень.

– Эллиас, ты готов к экстремально интенсивному потоку данных, – предупредил Векс. – При таком уровне синхронизации граница между твоим сознанием и воспоминаниями субъекта может временами размываться.

– Я готов, – ответил Эллиас, хотя внутренне он осознавал риск. Высокий уровень синхронизации означал более полное, более глубокое погружение в чужие воспоминания, но также и больший риск заражения.

– Начинаем извлечение через три… два… один…

Мир растворился, и Эллиас стал Майей Чен.

Яркий свет операционной, напряжение в плечах после шести часов нейрохирургии, восторг от успешной имплантации нейростимулятора, который поможет пациенту восстановить речь после тяжелой черепно-мозговой травмы…

Тихий кабинет, заполненный мягким светом, и пожилая женщина напротив, с трясущимися руками и слезами радости, когда она впервые за годы узнала лицо своей дочери, благодаря терапии, разработанной Майей…

Лаборатория поздней ночью, голографические проекции мозговых сканов, мерцающие в темноте, момент прозрения, когда разрозненные данные внезапно складываются в новую теорию нейропластичности…

Воспоминания Майи Чен были яркими, интенсивными, наполненными не только научными знаниями, но и глубоким состраданием к ее пациентам. В отличие от абстрактного академизма историка или теоретических построений палеонтолога, ее работа была непосредственно связана с человеческими жизнями, с восстановлением того, что было потеряно.

Маленькая Майя, восемь лет, сидит у постели бабушки, которая не узнает ее из-за болезни Альцгеймера. "Однажды я верну тебе твои воспоминания, бабушка," – обещает она, не понимая еще, насколько сложной будет эта задача…

Студентка-медик Майя, наблюдающая свою первую операцию на мозге, завороженная хрупкостью и сложностью органа, который содержит в себе всю сущность человека…

Доктор Чен, объясняющая группе интернов: "Память – это не просто запись событий. Это основа нашей идентичности. Когда мы теряем память, мы теряем часть себя. Восстанавливая память, мы восстанавливаем личность"…

Эллиас погрузился глубже в ее профессиональный опыт, переживая ее достижения, ее методы, ее уникальный подход к лечению.

Майя разрабатывает новую технику, используя комбинацию фармакологических средств, нейростимуляции и иммерсивной виртуальной реальности, чтобы активировать дремлющие нейронные связи и восстановить поврежденные воспоминания…

"Мозг имеет удивительную способность к самовосстановлению," – объясняет она коллегам на конференции. – "Наша задача – не создавать новые воспоминания, а помочь мозгу найти и восстановить существующие, но недоступные"…

Особенно сильное впечатление на Эллиаса произвел ее подход к этике своей работы. Майя была не просто блестящим нейрохирургом и исследователем, но и глубоко этичным практиком, для которой благополучие пациента всегда стояло на первом месте.

"Мы никогда не извлекаем воспоминания без согласия," – говорит Майя студентам. – "Даже если технически это возможно, даже если это для научного прогресса. Память священна, это часть автономии личности. Нарушить эту границу – значит нарушить фундаментальное право человека на самоопределение"…

Эллиас почувствовал укол совести, осознавая контраст между ее подходом и методами Хроникеров. Майя лечила, сохраняла, восстанавливала – и всегда с согласия. Хроникеры извлекали, копировали и уничтожали – без ведома субъектов.

Воспоминания продолжали течь, и Эллиас погрузился в ее недавний прорыв – разработку техники, которая могла восстанавливать почти полностью утраченные воспоминания путем активации остаточных нейронных следов.

Майя стоит перед экспериментальной установкой, наблюдая, как ее пациент, молодой мужчина, потерявший память после аварии, начинает распознавать изображения из своего прошлого. "Это… это мой отец," – говорит он с удивлением, глядя на фотографию, которую минуту назад не узнавал. "Я помню день, когда был сделан этот снимок…"

Ее триумф, ее радость от возвращения человеку части его жизни, его идентичности…

И затем, неожиданно, память о странной встрече.

Майя в своем кабинете поздно вечером. Стук в дверь. Посетитель – высокий мужчина с необычно бледной кожей и странными глазами. Он представляется представителем фармацевтической компании, интересующейся ее исследованиями, но что-то в нем вызывает беспокойство. Его вопросы слишком точны, слишком технически сложны для обычного корпоративного представителя…

"Вы когда-нибудь рассматривали возможность не восстановления, а полного извлечения воспоминаний?" – спрашивает он. – "Теоретически, конечно".

"Это было бы неэтично," – отвечает Майя. – "И технически чрезвычайно сложно. Полное извлечение потребовало бы разрушения оригинальных нейронных связей. Это было бы равносильно… убийству личности".

Странная улыбка посетителя. "А если бы субъект уже был обречен? Если бы извлечение было единственным способом сохранения?"

"Обреченность не отменяет права на согласие," – твердо отвечает Майя. – "Даже умирающий имеет право решать, что случится с его воспоминаниями, с его сущностью".

Эллиас с шоком осознал, что этот "представитель фармацевтической компании" был, скорее всего, Хроникером из команды предварительной разведки, оценивающим потенциальных субъектов.

Воспоминания потекли дальше, приближаясь к финальным дням перед извлечением.

Майя, читающая новости об исчезновениях ученых и специалистов. Беспокойство, зарождающееся в ее сознании. Странный посетитель, его необычные вопросы, его чужеродный вид, который она только сейчас начинает вспоминать более четко…

Звонок коллеге, который не отвечает. Еще один звонок. Еще один. Растущая тревога…

Поздний вечер, Майя запирает свой кабинет, ощущая чье-то присутствие в пустом коридоре. Рука тянется к тревожной кнопке…

Внезапная тьма.

Эллиас вернулся в свое тело с судорожным вздохом. Его системы показывали признаки экстремальной нагрузки, нейронные цепи пульсировали от интенсивности пережитого опыта.

– Извлечение завершено, – объявил Векс. – Все воспоминания успешно сохранены.

Таллия немедленно подошла к Эллиасу.

– Твои показатели критически нестабильны, – сказала она с тревогой. – Что случилось?

Эллиас пытался собраться с мыслями, отделить себя от личности Майи Чен. Это было труднее, чем обычно – связь, созданная высоким уровнем синхронизации, оказалась намного сильнее.

– Исключительно интенсивное извлечение, – сумел сказать он. – Ее нейронная организация… очень сложная. Много специализированных знаний о функционировании памяти.

– Ты будешь помещен в регенерационный цикл немедленно, – решила Таллия. – И потребуется полное сканирование на предмет заражения.

Эллиас хотел возразить, но понял, что любое сопротивление только усилит подозрения. Он позволил помощникам отвести себя к регенерационной капсуле, все еще ощущая последствия глубокого погружения в личность Майи Чен.

Но прежде чем капсула закрылась, он заметил, что Нилар наблюдал за ним с другой стороны комнаты, его платиновые глаза были непроницаемы, но поза выражала напряжение.

"Он знает," – подумал Эллиас, погружаясь в регенерационный сон. – "Он знает, что я видел."

Когда Эллиас проснулся после продленного регенерационного цикла, первым, что он увидел, было лицо Таллии, внимательно изучающей показания его систем на мониторе рядом с капсулой.

– Двенадцать часов, – сказала она. – Твои системы требовали серьезной реорганизации.

Эллиас сел, проверяя свои функции. Он чувствовал себя… иначе. Что-то в его нейронной структуре было изменено, реорганизовано.

– Что вы сделали? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально, без обвинения.

– Стандартная процедура после высокоинтенсивного извлечения, – ответила Таллия. – Твои нейронные паттерны демонстрировали признаки сильного заражения. Мы изолировали и реструктурировали затронутые области.

Эллиас осторожно проверил свои воспоминания, свои мысли. К его облегчению, его внутренний мир остался нетронутым, включая его сомнения и вопросы о методах Хроникеров. Защищенное пространство, которое он создал в своем разуме, сработало.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Таллия.

– Функционально, – ответил он. – Остаточные эффекты синхронизации минимальны.

Она кивнула, но ее взгляд оставался внимательным, изучающим.

– Нилар хочет видеть тебя в командном центре, когда ты будешь готов. Он очень заинтересован в твоем извлечении доктора Чен.

– Конечно, – сказал Эллиас, вставая из капсулы. – Я буду там через десять минут.

Когда Таллия ушла, Эллиас позволил себе момент самоанализа. Воспоминания Майи Чен оставались кристально ясными в его сознании, как будто они были его собственными. Ее работа, ее этика, ее убеждения – все это теперь было частью его внутреннего мира.

Особенно сильно на него повлияло ее отношение к памяти и идентичности. "Память священна," – сказала она. – "Это часть автономии личности." Это противоречило самой сути миссии Хроникеров, которые рассматривали память как ресурс, который можно извлечь и сохранить, независимо от желаний ее владельца.

Но в то же время, разве Майя не согласилась бы, что сохранение памяти лучше, чем ее полная утрата? Если выбор стоял между извлечением без согласия и полным исчезновением, что бы она выбрала?

Эллиас не знал ответа. Но он знал, что должен быть особенно осторожен в разговоре с Ниларом. Архивариус, несомненно, хотел узнать технические детали работы Майи Чен, которые могли бы улучшить процесс извлечения. Но если он заподозрит, что Эллиас заразился этическими принципами невролога…

Эллиас направился к командному центру, тщательно выстраивая свои ментальные барьеры. Он должен был предоставить Нилару полезную информацию, не выдавая при этом своих изменившихся взглядов.

Нилар ждал его в командном центре, изучая голографические проекции мозговых сканов – вероятно, доктора Чен.

– А, Эллиас, – сказал он, не оборачиваясь. – Как прошла регенерация?

– Эффективно, Архивариус, – ответил Эллиас, останавливаясь на почтительном расстоянии. – Мои системы полностью восстановились.

– Хорошо. – Нилар повернулся к нему. – Расскажи мне о докторе Чен. Ее методы восстановления памяти… интригуют меня.

Эллиас начал методично описывать технические аспекты работы Майи – ее использование нейростимуляции, фармакологических агентов и виртуальной реальности для активации дремлющих нейронных связей. Он объяснил ее теорию о том, что воспоминания никогда не исчезают полностью, а становятся недоступными, и как ее методы фокусировались на восстановлении доступа, а не на создании новых воспоминаний.

Нилар слушал внимательно, иногда прерывая, чтобы задать уточняющие вопросы. Он, казалось, был особенно заинтересован в ее работе с пациентами, перенесшими тяжелые травмы, где почти все воспоминания казались потерянными.

– Ее последний прорыв особенно значителен, – сказал Эллиас, тщательно выбирая слова. – Она разработала технику, которая может активировать остаточные нейронные следы даже после почти полной потери памяти.

– Это могло бы иметь применение для нашей работы, – задумчиво произнес Нилар. – Не для извлечения, конечно, но для более эффективной интеграции и категоризации извлеченных воспоминаний в Архиве.

Эллиас кивнул, внутренне напрягаясь. Он приближался к опасной территории – к этическим взглядам Майи.

– Был ли в ее воспоминаниях контакт с нашим предварительным разведчиком? – спросил Нилар внезапно.

Эллиас почувствовал, как его нейронные цепи пульсируют от напряжения. Это был прямой вопрос, на который он не мог дать уклончивый ответ.

– Да, – сказал он. – Она помнила встречу с кем-то, кто представился представителем фармацевтической компании, но вызвал у нее подозрения.

– И как она отреагировала на его вопросы о полном извлечении воспоминаний?

– Она считала это неэтичным, – осторожно ответил Эллиас. – С ее точки зрения, полное извлечение равносильно уничтожению личности, и требует осознанного согласия субъекта, даже если этот субъект уже обречен.