Из хроник Фламианты: Разменная монета.

– Нерадивость и невежество не являются барьером для Кодекса, оттого Он всегда движет нас в лучшее положение. Если мы вслушиваемся в Его звучание, обитающее безусловно в каждом человеке и тэльве, наша осязаемая отстраненность от Его могущества – лишь вре́менный фактор.

– Хочешь сказать, что я не вслушиваюсь? – Канамир не понял, бросил ли Лагоронд в него камень или, наоборот, постарался от него избавить, но решил пойти более легкой дорожкой и определил речь главы совета, как выпад. Его королевская гордость тут же окрасила голос в холодность.

– Это наш собственный выбор, мой друг, – хлопнул Канамира по плечу Тэлип. – Нам ли обижаться на озвучивание его недостатков?

– Я задет, но не обижен.

– Что из сказанного Лагорондом нам прежде не было известно? Да, в сравнении с ним мы нерадивы и невежественны, но разве мы не довольны своей жизнью? Я вполне доволен и не намерен ничего менять, – договорил Тэлип, уводя зеленоглазого члена совета к накрытому столу.

Стоя в стороне и искоса наблюдая за тем, как глава Шагора усаживается за стол, Лагоронд предал беглому анализу всё высказанное и поведение Канамира. «В отличие от большинства присутствующих он вознамерился вернуться в воды Кодекса» – пронеслось осознанием по просторам его ума, вызвав прилив улыбки.

– Канамир, – обратился Лагоронд, бросив потеплевший голос поверх зазвучавшего застольного общения.

Канамир поднял взгляд на тэльва.

– Разве есть непреодолимая пропасть между тобой и Кодексом?

– Для моих физических глаз есть. Слишком большая и непреодолимая.

– Пусть ты и твой народ вдалеке от полноты начертания, но ты прекрасно знаешь, что, если ты хочешь видеть по-настоящему, смотреть надо не глазами, а внутренним содержанием. Твои глаза говорят, что твой дух прекрасно осязает то, чего они сами разглядеть не могут. Отставь в сторону капризность души и возьми для своего народа то, чего так желаешь.

– Знать бы, как это взять.

– Точно не своей крепостью, лишь послушной поступью за Его звучанием внутри тебя.

– Последнее время Кодекс, шепча внутри, лишь рассказывает о своих идеалах, но не обнажает дороги к ним. Я вижу своё несоответствие, но остаюсь без пути решения – это бьет по моей душе, оттого и её нескончаемые капризы. Ты тоже предпочел ткнуть носом, вместо того, чтобы указать путь. Мне четыреста лет, но я был рожден уже с почти отсутствующим начертанием, и этим не отличался от своих родителей. В отличие от всех присутствующих, мой народ так давно в отчуждении, что не помнит иного. Королевская кровь продлит мою жизнь на тысячу лет, а Кодекс, если водам Его отдаться, подарит мне ещё около трех тысячелетий – это вдохновляет, ведь у меня появится гораздо больше времени для того, чтобы привести свой народ к большему величию, но я не знаю, куда шагать, и это проблема. Тебе, возможно, сложно понять: ты и твой народ – тэльвы, а не люди, и вы носите на себе почти полное начертание. При таком положении твой временно́й предел уходит за отметку в сотню тысячелетий, а тэльвы твоего народа спокойно дошагают почти до трети твоего долголетия, оттого вы можете не боятся неведения и медленной поступи. Я же должен двигаться гораздо быстрее. Это сложно осуществить, если тропы не видишь.

– Кодекс не оставил тебя без дорожки, Канамир. Созерцать обнажаемые идеалы и есть путь прорастания ими. Мы все любим славу победителей, оттого стараемся к каждой победе привлечь собственную крепость, но с Кодексом это не сработает. Только Его крепость гарантирует нам Его присутствие и величие. Мы не можем достигнуть в себе Добродетели, которую Он утверждает, поэтому, если продолжим двигаться собственной силой, мы уже проиграли. Наша часть – поглощать то, что Он полагает перед нами, и делать шаг, в который Он приглашает, больше ничего не требуется. Если Он обнажает тебе идеалы, то смотри – это и есть двигаться к полноте начертания. Не сравнивай себя сегодняшнего с тем, что видишь, а просто вглядывайся в обнажаемые Им картины, тогда твоя душа, получив защищенность, перестанет тебе препятствовать.

– Я хочу для себя и народа того, чем одаривает Кодекс, но мне сложно принять мысль, что для достижения желаемого, нужно слушаться и принимать, а не действовать, ведь в нашем мире всё завоевывается приложенным усилием. Мне хочется ускорить путь, а оное сейчас не в моей власти, и это очень раздражает.

– В этом мы тебя очень понимаем, – доброй ухмылкой включился в диалог брата и Канамира Сэлиронд. – Но раздражение поумерит пыл, когда ты увидишь, что эта медленная поступь Кодекса самым лучшим путем ведет тебя к желаемой пристани.

– Так вот от чего ты в последнее время так задумчив и молчалив? – Тэлип предпринял попытку окончательно утащить всех в более легкое течение разговора. Бросив руку на плечо друга, он аккуратно сотряс его напряженное тело. – Но ты запомни, Канамир: даже если превратишься во второго Лагоронда, я от тебя не отвяжусь. Каждый святоша и мудрец должен иметь неотесанного друга.

– С последним ты прав, – блеснул добродушным оскалом Лагоронд, желая поддержать Тэлипа в его устремлении, облегчить обстановку.

– Меня в виду имеешь? – рассмеялся Сэлиронд.

– Ну не меня же, – подключился к смеху Бэлер.

– Вот видишь, твоему пути не поврежу. Понял?

– Да куда ж я от тебя денусь, – парировал улыбкой Канамир. – За столько лет ты мне братом стал, оттого о расходе по разным берегам и не думаю, – он довольно отпрянул к спинке стула и, бросив руку на левое подреберье, сделал глубокий вдох.

– За славу и величие Канамира и Шагора, – прокричал Тэлип, вернув всех присутствующих в течение застолья.

Поверхность длинного прямоугольного стола была выполнена из платонической горной породы. Сейчас она очень блестела, видимо, Сива позаботился о свежей обработке аккурат перед съездом совета. Да и гряда серебряных подсвечников, форма которых напоминает удлиненную рукоять королевского меча, усиливала это впечатление. Растянувшись вдоль центральной линии, они играли отсветом по глянцевой столешнице. Даже глиняные кувшины с вином, водой и травяным отваром, что тройками громоздились между подсвечниками, никак не нарушали образовавшуюся линию света. Трапеза уже основательно поглотила своих участников, потому от прежнего очень щепетильно-продуманного размещения приборов и посуды не осталось и следа. Благо качественная работа прислужников гарантировала приемлемый для королевских персон порядок на столе.

Главы всегда едят за левой половиной, это важно для культуры и обычаев Фламианты. Левая сторона всегда считалась и продолжает считаться в нашем мире опорной: наше сердце выбрало левую часть тела, чтобы обосновать в ней своё жилище; наши глаза для разглядывания чего-либо всегда уходят в левый край и уже оттуда плавно протекают по всему созерцаемому; руки всегда начинают писать или измерять что-то от левого края, да и сам Кодекс тоже выбрал левое подреберье. В общем, так устоялось. Яства сегодня подносились каждому особо, так как предпочтения на обед и ужин находящихся здесь персон сильно разошлись. Сиве пришлось составить отдельное меню для каждого гостя, и чтобы не возникло путаницы, за каждым был закреплен личный прислужник. Стиры обслуживаются поданными Даркаса, как того требуют устои Фламианты, с тем же достоинством, что короли и правители, и это принимается всеми с должным уважением, оттого и за каждым из них был закреплен отдельный подручный, обеспечивающий своевременную смену блюд и разрешение возникающих вопросов. Воцарившаяся атмосфера каким-то чудом не усложнилась спорными разговорами, потому застолье уложилось в привычные для такого мероприятия два часа.

– Сива, ты, как всегда, великолепен. Может, ну его, этот Даркас? Пошли ко мне в управители. Моя душа исстрадалась от постоянных недочетов моей оравы смотрителей, – явно на приподнятом настроении протянул Канамир. – Я уже отчаянно жалею, что отпустил тебя.

Сива широко улыбнулся. Высокая оценка его стараниям от правителя народа, которому он принадлежал по крови, вызвала прилив удовлетворения. Конечно, Канамир не собирался забирать его, ведь Сива здесь явно счастлив. Быть главой города совета – очень престижное положение, и Канамир в этом за Сиву был очень рад.

– Зачем в Шагор? Лучше к нам, – дружественно рассмеялся Столдин, – у нас вообще нет управителя. Мы отрядим тебе в подчинение самых трудолюбивых и рациональных тэльвов. Шагоровцы мечтатели и романтики, а для такого порядка нужны более приземленные умы.

– Я тоже шагоровец, если вы не забыли, господин Столдин, – саркастично напомнил Сива.

– Вот, вот, – поддержал общий смех Канамир. – Мы мечтатели, но всё-таки умеем жить и на земле.

– Тем более если и покидать пределы Даркаса, то куда идти, как не домой? – Сиве на подъеме вдохновения хотелось вернуть своему главе ласкающее душу обращение. – Дом придает ценность и смысл всему, что мы называем жизнью. Каждому необходимо чтить эту принадлежность.

– Не все с тобой согласятся, – развалившись в стуле, отреагировал Тэлип. – Так ведь, Сэлиронд?

– По разным причинам народ «по крови» не всегда может быть домом, Тэлип, – очень спокойно влился в диалог король Маландруима. – Но, так или иначе, для каждого во Фламианте найдется прибежище, которое станет родиной. Да, не «по крови», но по единству сердца и духа. А с Сивой я согласен, необходимо почитать свою землю и свой народ и быть в этом ответственным и признательным.

Тэлип не просто так кинул в огород Сэлиронда камень. Брат Лагоронда славился тем, что давал прибежище многим представителям Фламианты, которые впоследствии настолько прилеплялись сердцем к его тэльвам, что приобщались к силе народа и занимали достойные положения в разных сферах жизни Маландруима.

– Я до сих пор удивлен, что при всём многообразии представителей Фламианты, приобщенных к твоему народу, у вас нет кровосмешения людей и тэльвов и угасания благоволения Кодекса и духов Салтрея. К тому же, очень соблазнительно помешаться генами с тэльвами. Вы от природы статны, сильны, сдержаны, мудры, утончены. Вам не нужен сон, лишь краткое лёгкое погружение в отстранённость от происходящего. Старость над вами не властна так же, как над эльфами из народных баллад. Ваше тело имеет восхитительную регенерацию. А ещё вы носите в себе память предков, можете вводить и входить в воспоминания, имеете сумасшедшее долголетие и много чего другого. Пусть кровосмешение отстраняет от силы Кодекса и лишает дома и народа, но озвученные преимущества оно человеку подарит навечно. Сложно перед таким устоять.

– Невозможно проникнуться любовью к моему народу и не проникнуться любовью к тому, что мы чтим. Я несовершенен в своём следовании Кодексу, впрочем, как и мой народ, но всё же мы Его глубокие почитатели. Те, кто приобщаются к силе нашего народа, почитают Кодекс не меньше кровных представителей Маландруима, поэтому у нас нет кровосмешения и многих других пороков, которые разделяют с силой и могуществом, – все так же спокойно продолжил объяснение Сэлиронд.

– А мне непонятно другое, – присоединился к обсуждению Лиднеф. Юный тэльв является членом правления туманного народа, но, несмотря на молодой для тэльвов возраст, пользуется бо́льшим уважением среди королевских персон, чем Столдин. – Зачем давать место в своем народе тем, кто лишен начертания Кодекса?

– Ты имеешь в виду изгоев, или тех, кто утратил начертание отхождением от Кодекса? – уточнил Тэлип.

– Те, кто растерял начертание уходом в сторону от Кодекса, в любой момент могут вернуться в Его воды, поэтому им спокойно можно давать место среди народа. Я же говорю о тех, кто лишен возможности вновь воссоединиться с Ним. Изгои – это риск. Им нечего терять, и не к чему стремиться. Разве они не больше подвержены возможности отдаться порокам и поставить под удар весь народ? Ведь для разложения общества не нужно большинства, достаточно горстки испорченных идей, которые со временем прорастают собой во всём, видоизменяя стандарты устоев. Рисковать своим народом ради чужаков – разве рассудительно? Даже если приобщать не изгнанников, а их детей, которые всё же имеют шанс вернуться в единение с Кодексом через брак с носителем начертания – это такая же опасность, ведь сейчас почти не осталось тех, кто может им помочь. Для искупительного брака нужен тот или та, чье начертание прорисовано не менее, чем на две с половиной четверти. Тэльвы Леондила и Маландруима имеют гораздо большую полноту начертания, но все они в основном выбирают для брака тех, кто по крови принадлежит этим двум королевствам. А во всей оставшейся Фламианте можно по пальцам сосчитать тех, кто носит минимальный для искупления порог начертания притом, что изгоев тысячи. И что изгой может предложить мужу или жене? Ничего, кроме полного доступа к собственной душе. Он ничего не прибавит к силе, способностям и умениям. Кто на это согласится? Да, это облегчается тем, что дитя кровосмешения до вступления в брак носит в себе оба этноса и может соединиться как с человеком, так и с тэльвом, но при общей совокупности факторов, изгнанники обречены нести своё отчуждение до конца жизни, и этим ослабляются в противостоянии искушениям, а значит, приобщать их к своему народу – угроза.

– При всей нерассудительности моего риска, Лиднеф, Маландруим – второе после Леондила королевство по проявленному могуществу Кодекса. Среди нас достаточно и тех, кто лишен начертания отхождением, и тех, кто лишен проживаемой принадлежности из-за кровосмешения родителей, но все они внутренне следуют за Его содержанием, опираясь на любовь к тем, кто стал для них домом. Угроза для народа не те, кто лишен начертания, а те, кто предпочитают слепнуть и уходить во мрак порока и извращенного ума, извергнув из себя достойную любовь к самому себе и своему народу.

Было видно, что тон Сэлиронда изменился, хотя он в целом остался спокойным и по-отцовски дружелюбным. На высказывания Лиднефа он среагировал так, будто речь тэльва прямо сейчас направлялась к какому-то конкретному приобщенному представителю его народа, потому сердце защитника и покровителя дало о себе знать.

– Проблема народов Фламианты в том, что они любят порассуждать о проблеме, но совершенно не за тем, чтобы разобраться с нею, а затем, чтобы не остаться с ней один на один. Её обсуждают не чтобы решить, а из желания спрятаться от решения и оправдать себя в этом, – подытожил Лагоронд. – Какая тебе разница до лишённых начертания, Лиднеф? Твой народ постепенно утопает, как ты выразился, в «испорченных идеях» и без них.

– Но мы по-прежнему приобщены к Кодексу, пусть и не так, как вы, – оправдался Лиднеф.

– Надолго ли? – сверкнув красным бликом глаз, отрезал глава совета.

Лагоронд не разделял с Сэлирондом его любви приобщать к Маландруиму выходцев из других народов, но он всегда достойно и с больши́м почтением относился к праву брата жить и мыслить так, как он счел нужным, тем более что Сэлиронд очень достойно вписывал своё мнение и предпочтения в любовь к Кодексу.

– Кодекс непонятно откуда взялся со своим воспеванием любви, чести, благородства, и всех других аспектов Добродетели, и достаточно долго властвовал над миром, пришла пора взять всё в свои руки. Вам сто́ит признать, что мир меняется и все постепенно учатся жить без Кодекса. Да, мы потеряем долголетие, мудрость, могущество, силу, способность врачевать и входить утешением и опорой в души друг друга, которыми наделяет Кодекс, но через несколько веков никому не будет до этого никакого дела. Тэльвы и люди будут опираться лишь на собственную силу и самостоятельно определять идеалы и стандарты своей свободы, – внезапно осмелев, выдал Лиднеф, а затем спрятался поглубже в невысокий ворот своего мундира, что болтался на высокой спинке стула.

– Ты явно перепил. Что ты несешь?! Давай вставай, пройдемся. Тебе надо глотнуть свежего воздуха, – возмутился Шэлин, поднимая родственника со стула.

– Видишь, как бы ты ни старался, и как бы щедро не одаривал Кодекс, Фламианта желает своего угасания, и Туманные Города не исключение, – тихо протянул Лагоронд, бросив сострадающий косой взгляд на сидящего рядом Сэлиронда. – Лиднефа я не имею в виду. Он молод и ищет самоопределение, оттого примеряет на себя разные идеи. Видя его страстное желание найти убеждения, в которые он воистину будет верить, я заверен, что его поиск приведет к Кодексу, но озвученная им речь выражает господствующее во Фламианте, да и в Туманных Городах мнение.

– У туманного народа есть Шэлин и Бэлер, потому есть надежда.

– Бэлер далек от своих тэльвов, а Шэлин не король, хотя мог бы им быть, если бы не пристрастие к почестям его родни. Так что если у Туманных Городов и есть надежда, то слишком призрачная, – заключил Лагоронд и тут же повернулся к соседнему стулу, где сидел Бэлер. – Ты на мои слова не обижайся, мой друг. Они не ради того, чтобы задеть тебя или кого-то из твоих домашних, они лишь от большого желания для вас лучшего положения.

Бэлер сидел рядом и молча слушал разговор друзей. Понимающе кивнув, он окунулся в собственный диалог, который прямо сейчас закрутился в его уме: «Я не могу пересилить себя и стать тебе опорой, Шэлин. Я люблю наш народ, но Туманные Города мне тюрьма. Тебе наш дом – и мать, и дитя, и любимая женщина, а со мной верно что-то не так, мне даже не совестно за мою отрешенность от дома. Я порицаю себя только за то, что я и тебя оставил, но быть рядом означает принять вечное заключение. Смогу ли я отважиться на это? Как превозмочь самого себя? Теперь наш народ шагает в сторону от величия, а я не в силах помочь тебе удержать наших тэльвов в его русле».

Шэлин вернулся в зал, чтобы забрать мундир Лиднефа. Увидев брата, погруженным в мысли, он присел рядом. Братская привязанность быстро донесла до него смысл звучащего в голове Бэлера монолога.

– Мне, безусловно, приятно, что ты обо мне думаешь, да ещё и так увлеченно, но всё не так трагично, – шутливый, с легкой ноткой издевки окрас тона Шэлина вытащил их обоих из излишней серьезности. – Я доволен своим положением и вполне справляюсь с ним. Зачем эти терзания? Разве мы не должны утешаться тем, что каждый из нас нашел свою гавань? Я тоже не могу разделить твоих чаяний, любви и устремлений, но я не истязаю себя за это, я себя принял. Наследуй свои мечтания, это и будет мне опорой. А что касается Туманных Городов, так благодаря тебе бо́льшая часть власти находится в моих руках, это самый лучший расклад при наших обстоятельствах. Разве этого недостаточно для искупления твоей и моей совести? Ни ты, ни я не можем дать друг другу того, что от нас требует наше положение, потому давай освободим друг друга от этого. Касательно же величия, которым одаривает Кодекс, то здесь твоим присутствием вопрос не решить. Кодекс сам поможет мне направить наш народ в самое лучшее для них положение.

– Пусть твои слова ни тебя, ни меня до конца не высвободят от неудовлетворенности, но всё же мне они утешение.

– Быть утешенными в нашем положении совсем неплохо, – усмехнулся Шэлин.

Бэлер облегченно вздохнул и аккуратно ткнул уходящего обратно на улицу брата в плечо. Шэлин кивнул всем, кто ещё оставался в остывающем помещении и скрылся в темном коридоре. Его повторный уход как-то враз закончил совместное времяпровождение. Диаспора туманного народа, за исключением Бэлера, не выждала и минуты. Быстро отклеившись от обеденной зоны, она убрела в северо-западное крыло замка. Учитывая, что персоны правления имели по два личных сопроводителя, совещательную палату покинуло около двадцати тэльвов, оттого стало гораздо свободнее.

– Что ж, вряд ли мы дождемся твоего стира, Лагоронд. Людям в отличие от вас нужен сон, поэтому мы тоже вас оставим.

– Конечно, Тэлип, – Лагоронд парировал королю Балсота учтивым кивком.

– Хорошей ночи, – Канамир последним выходил за порог и решил окончить совместный вечер позитивной нотой. Собрав букет сдержанных улыбок, он вышагнул за дверь.

– Доволен? – Сэлиронд, приняв общее бегство, бросил добрый смеющийся взгляд на брата. – Всех разогнал. Тебе нужно хоть иногда придерживать мысли. Это мы тебя понимаем и тобой не задеваемся, а им твоя манера общения то же, что узда для горделивого трила.

– Им сейчас любой голос мудрости и рассудительности – уязвление, оттого сокращение времени общей беседы защитит их намного больше, чем мои попытки придержать при себе мысли.

– Может, ты и прав, но давайте тоже от стола отклеимся, а то у меня спина одеревенела от этих стульев.

– Ты когда стал капризным и чувствительным к такому незначительному отхождению от комфорта? – ухмыльнулся Лагоронд.

– Я всё-таки король. Мне полагается хоть в чем-то капризничать. Давай пошли.

Бэлер, Лагоронд и Сэлиронд перебрались в маленькую комнату с камином. Здесь их ждали очень необычные сиденья и уютная атмосфера уединения. Сложенный у огня запас поленьев прибыл сюда в составе большой партии из Шагора совсем недавно, потому влажный древесный аромат оставался стойким и обволакивал помещение аурой юго-западных хвойных лесов. Отдавшись приятному плену темного бархата, тэльвы впервые за этот день по-настоящему расслабились. Широкие деревянные подлокотники приняли на себя ответственность удерживать чаши с напитками, передав своих обладателей окончательной беззаботности.

Компанию главам составили старшие стиры братьев. Велогор и Эндулин принесли вино, которое они захватили с собой из дома, и теперь вместе с королями отдались во власть более приятной беседы.

– Говорят, ты часто посещал Канамира в последние месяцы, – бросил в сторону брата Лагоронд, но его глаза продолжили плыть по рельефам неровной побелки противоположной стены.

– Было дело.

– Он смотрел на меня, как сын смотрит на отца, ища одобрения, – Лагоронд прекрасно владел властностью звучания. В отношении Сэлиронда он от этой способности не отступал, но всегда облекал её в глубокое почтение и бережное отношение. Сейчас его голос вошел в душу брата с мягким требованием пояснений.

– И? – Сэлиронд умышленно не удовлетворил желание брата, хотя ему это стоило приличных усилий. Он знал, что Лагоронд ему уступит, и снизойдет до прямого вопроса, а это приятно для самолюбия.

– Это ребячество, – Лагоронд легко считал замысел Сэлиронда. – Мне для тебя не сложно шаг назад совершить, но ты ведешь себя как ребенок.

– Так я и не спорю, – Сэлиронд бросил в глаза брата растекшийся улыбчивостью взгляд, вызвав у того краткую ухмылку.

– Ты вновь что-то задумал. Я это вижу. В очередной раз выстраиваешь путанную комбинацию, чтобы всех привлечь к плодотворному взаимодействию, которое придумал у себя в голове?

– Неужели я настолько предсказуем?

– Это одно из самых обсуждаемых качеств моего короля в пределах всей Фламианты, а он до сих пор надеется, что ему удается прятать своё устремление. Мы с Лавидель ему сотню раз говорили, что это очевидно, но он не слушает, более того, и к нам двоим, когда применяет, всё равно присыпать песком пытается.

– Но в защиту твоего короля можно сказать, что пусть ему не удается скрыть желания вовлечь всех во что-то, он блестяще покрывает вуалью все детали и истинное место назначения, к которому на самом деле ведут его устремления. Даже мой король не всегда виражи его маневра считать может.

– В защиту? Для меня и Лавидель и это – больная мозоль.

– Я смотрю, ты уже и стиров довел, – довольно протянул Лагоронд.

– Ты, Велогор, – Сэлиронд наклонился в сторону, где располагался стир и слегка приударил его ладонью по плечу, – давай не бухти. А что твоих слов касается, – он вновь всмотрелся в брата, – сомневаюсь, что моих стиров вообще чем-то можно довести, ну или, по крайней мере, они с оным в отношении меня вперед справятся.

– Сам их себе выбрал.

– Ага, выбрал на свою голову.

– Как заговорил-то, – с легкой нотой шутливого порицания среагировал Лагоронд, иронично покачав головой. – Перед тобой тысячу отборных тэльвов поставь, ты всё равно этих двоих выберешь.

– Конечно. Других бы я пожалел.

– Велогор и твоя младшая – единственные, кто в таких словах любовь разглядывают, хотя не помешало бы хоть иногда демонстрировать это более лирично.

– Не надо нас с Лавидель пугать, – рассмеялся Велогор.

– Что пугающего в более поэтичном выражении привязанности?

– Эх, Эндулин, наш король на сентиментальности переходит, только когда чрезмерно утружден или серьезно ранен, – Велогор приземлил взбудораженный хорошим настроением взгляд на лучшего друга. – Сложившаяся между нами тремя манера общения не блещет эпитетами, но она нам опора. Если один из нас отходит в сторону сантиментов, двое других начинают беспокоиться.

– И это при том что в глубине души все трое – лирики, – вставил Бэлер.

– Ничего, судьба найдет способ, как из них это достать. А пока, – Лагоронд придержал за руку Сэлиронда, чтобы привлечь его внимание, – ты всё-таки мне пояснение за Канамира дай.

– Канамиру нужен идеал, на который он будет бросать взгляд, и разжигаться желанием двигаться дальше в мечтании обогатиться начертанием. Пусть Кодекс Сам преодолевает в нас дистанцию между Ним и нашим умом, но, когда рядом с нами есть те, на кого можно опирать взгляд – двигаться намного легче. Канамиру нужен наглядный пример, благодаря которому он не откажется от намеченного пути.