Из хроник Фламианты: Разменная монета.

– Вряд ли к такой теме может возникнуть интерес у кого-то, кроме Лагоронда. Но зная его, уверен, что о чем бы мы не говорили, он сведет это к Кодексу и нашему угасанию, – вполне дружелюбно пробурчал Тэлип.

– Сведу, если предоставите такую возможность, – Лагоронд не желал оставлять Тэлипа с женой и Шэлина в придавленном настроении, потому постарался облечь слова в ироничный перелив. – Сумеете обойти скользкие дорожки, я достойно приму и увлекать в эту тему не буду.

– Ты посмотри, Сэлиронд, твой брат не всё в свои руки берет, а предлагает сыграть. Хоть я и заверен, что наш коллективный разум перед его рассудительностью оступится, и он нас всех стянет в воды дискуссии, всё-таки чувствовать себя персоной за игральным столом мне нравится больше, чем ощущать себя провинившимся мальчишкой, которого пытаются вразумить. Надо успеть остальных предупредить.

– Не станем откладывать. Мы имеем ещё с пару минут до начала, и можем сделать это прямо сейчас, – Шэлин не воспринял всерьез слова Тэлипа, но посчитал, что неплохо до ритуала разойтись с Лагорондом по разным углам. Успев сделать несколько шагов за спины тэльвов, он остановился и вернул их в поле зрения. – Бэлер, ты после церемонии ко мне присоединись, надо обсудить кое-что.

– Вообще, после совета я планировал с тобой отправиться и посетить дом, но если хочешь, здесь обсудим.

– Что со мной пойдешь – хорошо, но вопросов так много накопилось, что тогда и здесь обсудим, и дома, ведь кто знает, когда тебя в следующий раз поймать удастся.

– Как душа твоя пожелает.

– Как душа моя пожелает, ты дать не сможешь, но всё, что сможешь дать, я с удовольствием возьму.

– Возьмешь, возьмешь, – заверил Бэлер и выпустил брата из фокуса внимания.

Чуть спрятавшись за спинами друзей, он присел на широкий выступ окна. Поправив ворот светло-серой рубахи, выглядывающий из-под небесно-голубого мундира, он оглядел присутствующих.

Из-за частого взаимодействия изгибы линий лица и образ поведения этих людей и тэльвов ярко пропечатались в его разуме, но при каждой возникающей встрече он по какой-то причине надеялся вдруг увидеть и в том, и в другом нечто новое. Сегодня его ожидание вновь осталось неудовлетворенным. Беззвучно проглотив подступившую досаду, он вернул на лицо приветливую улыбку.

– Ты чего сегодня тянешь? – почти шепотом уточнил Сэлиронд у брата.

– Не ты ли сетовал на то, что я прерываю приветственные беседы, которые так необходимы для общего настроя? – усмехнулся в ответ Лагоронд. – Иди, услаждай душу.

– Вот в этом весь ты, Лагоронд. Сначала тебя не уговоришь на уступку, а потом, когда мы к этому привыкаем и начинаем брать в расчет, ты вдруг сам делаешь в неё шаг. Я, между прочим, именно сегодня на твоё упрямство понадеялся.

– Да мой брат сегодня не в настроении, – заносчивый придержанный оскал Лагоронда проследовал до взора Сэлиронда под руку с теплым выражением глаз. – Тогда я умышленно помедлю.

– Обрати внимание, как на тебя родственники Бэлера поглядывают с момента, как Тэлип с ними поговорил. А они ни умом не блещут, ни благородной сдержанностью. Боюсь, если ещё несколько минут помедлишь, они принудят тебя к необходимости блистать своим превосходством до коронации Канамира. Сопротивляться твоему властному звучанию даже мне больших усилий стоит, а моя крепость твоей немногим уступает. Их души с подобным давлением не справятся, сразу оружие сложат и тебя вовнутрь пустят. Ты хоть способность входить духом в естество людей и тэльвов стараешься в полной мере не использовать, но всё равно их в кулак крепости берешь, а это уязвление для их эго. Всех без настроения оставишь.

– Вряд ли они способны по достоинству оценить твои старания ради них.

– Я этого не жду.

– Знаю. Ладно, можно и сейчас приступить, но только из-за тебя отшагиваю.

– Думаешь, я поглупел и очевидного не вижу? Для меня ты готов уступать, это мне известно, и этим я постоянно пользуюсь, – Сэлиронд довольно прихлопнул младшего брата по груди. – Но от своей горделивости легко и ради Фламианты отшагиваешь, если находишь в этом большее для них благо.

– У тебя настроение для разговоров появилось? Или всё-таки к делу перейдем? – Лагоронд жестом донес до брата, что перекладывает на него ответственность сделать окончательный выбор.

– Раз все в сборе, – Сэлиронд плавно перешел взглядом с брата на гостей Даркаса, – предлагаю начать.

– Обычно ты многословнее, Сэлиронд, – усмехнулся Канамир.

– Обычно он менее голоден. Мой друг с вечера ничего не ел, а такое упущение всегда обворовывает его лучшие составляющие, – подтрунил друга Бэлер, вызвав всеобщую ухмылку. – Торжественное застолье ожидается лишь по завершении первой части ритуала, и за отсутствием излишней болтовни оно не заставит себя долго ждать.

– Оттого и предлагаю начинать, или хотите дождаться, когда голод меня вконец обворует? Я ведь тогда суровостью обрасту и упрямством.

– Нет, этого мы не желаем. С нас достаточно твоего брата, если ещё и тебя сносить придется, нам сил не хватит.

– Ну и отлично, – довольно протянул Сэлиронд и ожидающе уставился на брата.

– Эндулин! – почтительно прикрикнул Лагоронд, обращаясь к своему старшему стиру.

Правая рука короля, разделяющая все его устремления и имеющая второе положение в народе после главы, сейчас общался с другими стирами за стенами зала. Услышав голос Лагоронда, он тут же вошел в зал.

– Да, мой король.

Такой же рослый, стройный, красноволосый тэльв, как и любой другой представитель Леондила, отличается от Лагоронда более душевной глубиной взгляда. Видно, что он чуть старше короля, но при этом в нём невооруженным взглядом читается глубокое почтение к его персоне.

– Скажи Сиве, пусть принесет манифест.

Эндулин кивнул и скрылся за каменным выступом арки. Через несколько минут глава Даркаса принес необходимые атрибуты. В процессии коронации нет ничего высокопарного. Совет подписывает манифест, прописанный на специальной материи «тулис». Для этого используется перо и жидкость, состоящая из смеси священной воды из мира духов, капли крови будущего короля и капли крови главы совета. Глава совета на основании подписанного манифеста вносит на специальную золотую дощечку имя будущего короля и заверяет его отпечатком большого пальца, след которого застывает на мерцающей поверхности, обретая металлический рельеф. Стир главы относит оттиск в храм, что расположен на границе Леондила и Салтрея. В храме есть невысокая белокаменная колонна, на поверхности которой находится небольшое углубление, напоминающее чашу. Стир оставляет оттиск в ней и возвращается в Даркас. Духи Салтрея забирают атрибут и уносят к священному озеру в южной долине своей земли. Бросив его на дно водоема, они получают возможность набрать несколько черпалок воды в сосуд, который они позже сами относят в Даркас и передают главенствующей персоне. Глава совета выливает воду в чашу завета и опускает в неё манифест. После того как материя полностью растворяется в воде, чаша передается в руки будущего короля. Содержимое испивается жителем Фламианты до дна. В течении одного дня «выпитое» перерождает клетки крови, пропечатывая в них ген королей, вместе с этим наделяя силой предков и могуществом Кодекса, доступными только для королевского положения.

С приходом Сэлиронда атмосфера стала более легкой и не принужденной, потому стиры королей и правителей также вошли в комнату и обосновались вдоль стены, что примыкает к входной арке. Позволительно отступив от ответственности своего положения, они зрительным любопытством добавили течению церемонии хоть какой-то торжественности. Лагоронд, как глава совета, первым черканул имя по специальной бледной материи. Вслед за ним подписи поставили остальные члены совета.

– Что ж, теперь и твоему народу открыт путь в лучшее будущее, Канамир, – с явно выраженной нотой нравоучения, произнёс Лагоронд, оставляя отпечаток пальца на золотом оттиске.

Канамир широко улыбнулся. Переведя внимание зеленых глаз на запястье правой руки, он застыл взором на родимом пятне, которое носил каждый представитель его народа. Отметина в виде зажившей рваной раны белела на слегка смуглой коже шагоровца. В его земле, в сравнении с другой территорией Фламианты, солнце давно не придерживает агрессию жара, оттого некогда белесый оттенок кожи людей этого народа постепенно сменился на более бронзовый.

– Это пятно соответствует нашему пути, – подумал про себя Канамир. – Он был тернистым и тяжелым, но мы справились, и наша рана затянулась. Теперь мы можем построить жизнь, которую хотим, воплотить мечты, которыми грезили наши отцы.

Беззвучный монолог Канамира не остался тайным. Пугающая проницательность главы совета и его брата прочитала сердце шагоровца, как открытую книгу. Удовлетворенный Сэлиронд бросил взгляд на Лагоронда, ведь он знал, что такая привязанность и преданность высоко почитается им. Лагоронд взглядом признался, что брат прав, но было видно, что это никак не повлияло на его позицию в отношении Фламианты в целом.

Король Леондила очень отличается от брата внешностью, и в этом нет ничего удивительного. Родители братьев принадлежали разным ответвлениям тэльвов и имели яркие отличия во внешности. Лагоронд унаследовал внешность от отца. Высокий рост сопровождается выделяющейся худобой, но при этом широкая линия плеч придает статности всему внешнему виду. Длинные темно-красные волосы опускаются плотными нитями по идеально-ровной осанке. Глаза впитали тот же оттенок, что волосы, и отчетливо выделяются на белом вытянутом лице. Сэлиронд же от внешности отца унаследовал только рост. Золотистые волосы, коричневые глаза, широкие скулы и богато-обложенное крепким мышечным рельефом тело ему достались по материнской линии. Что касается характера, то здесь все наоборот. Сэлиронд, как первенец, сильнее наследовал черты отца, в Лагоронде ярче пропечатались качества матери. Несмотря на то что во многом родители королей были очень схожи, имелся и ряд отличительных друг от друга качеств. Мать была более резка и упряма в отличие от её более терпеливого и спокойного мужа. Ещё одно различие, которым они наделили своих сыновей, заключается во взгляде на мир. Лагоронд прежде всего захвачен своим народом, а Сэлиронд почти в равной степени делит глубину привязанности к своему Маландруиму с народами Фламианты, периодически второму отдавая большее попечение.

– Боюсь, пауза затянулась, – мягко усмехнулся Лагоронд, так и не дождавшись реакции от Канамира на прежде озвученное утверждение об открывающихся перед людьми Шагора перспективах.

– Рано, мой друг, пропадать в собственных думах, – привел в чувства Канамира Тэлип. – Вы, конечно, склонны витать в облаках, но праздник же, а твоё лицо выглядит так, будто ты на похоронах.

– Ты прав, – согласился Канамир. – Такие прекрасные перемены должно встречать улыбкой.

Зеленоглазый глава Шагора как-то враз вышагнул из внутреннего уединения и всецело открылся для взаимодействия с теми, кто был рядом.

– Эндулин, пусть Алимин отправляется в храм, – скомандовал Лагоронд. – Скажи сыну, что бы взял твоего трила, ведь его вряд ли успел восстановиться от ночного забега. Так будет намного быстрее.

– Уверен, что трилы Леондила и в измотанном состоянии намного лучше тех, что выращивают в Сдоке, – усмехнулся Шэлин, прежде проводив взглядом стира Лагоронда. – У них подобные скакуны не так много по скорости и выносливости у лошадей выигрывают, то ли дело твои. Я от дома всего за два часа добрался, когда на моём черногриве часов шесть бы потребовалось. Жаль, что ты ими не торгуешь, мы бы с удовольствием закупали их именно у тебя.

– Так если на триле Леондила сюда прибыл, – удивился Тэлип, – тогда чего сетуешь?

– Я ж его не возымел, лишь временно пользуюсь. В прошлом месяце был в гостях у Сэлиронда. Мой трил захворал, оттого он предоставил мне одного из скакунов королевского двора, а ему Лагоронд своих поставляет. Условились, что при следующем посещении верну, а Сэлиронд за это время моего на ноги поставит.

– А, ну тогда понятно. Сложно же тебе придется, когда вновь на своем окажешься.

– Зато хоть чуть-чуть достоинствами поистине чудесного трила наслажусь.

– Тебе, – вступил в разговор Лагоронд, окатив Шэлина говорящим взглядом, – я подарю мастистого скакуна, когда достойным поводом обзаведусь, – Лагоронд имел в виду скорое появление сына у главы туманного народа, но из-за того, что тот держал этот факт в тайне, он не мог очевиднее описать своё намерение. Тайну Шэлина он сохранил, но теперь нужно было защитить других присутствующих от уязвления, которое гарантировалось бы отсутствием таких же широких жестов в их сторону. – С другой стороны, пусть лучше платой будет за волнение, коим в последнее время наделяют тебя оба наших брата.

– Вряд ли один трил его волнение восполнит, – ухмыльнулся Тэлип. – Но жест всё равно очень хорош, особенно если учитывать любовь Шэлина к скорости, которая защищается сообразительным умом и сноровкой скакуна. Странно, что эта идея не пришла в голову виновникам проживаемого Шэлином беспокойства. А ведь эти двое его с лихвой поставляют. А ты, кстати, – Тэлип обратился к Сэлиронду, – сам разводить трилов не пробовал? Твой народ умениями не сильно лучшим умам Леондила уступает, того и гляди получилось бы, а мы твою казну с удовольствием бы золотыми пополнили.

– Зачем мне лишние тяготы? – сквозь широкую улыбку ответил Сэлиронд. – Пополнить казну – это хорошо, но не такими стараниями. Учитывая мой образ жизни, брат мне прилично жизнь помощью облегчает, в ближайшие годы я это менять не намерен.

– Но, если передумаешь, сообщи, – отступил Тэлип и перевел взгляд на Лагоронда. – А ты, Лагоронд, куда-то торопишься? – с большим опозданием среагировал он на прежнее стремление главы совета ускорить доставку оттиска в храм.

– Король Лагоронд, как и большие киты западного океана, не выносит суши Фламианты. Презренная земля всегда вызывает у них желание скорее оказаться подальше от нее. Так и Лагоронд, старается быстрее вернуться в комфортные для него просторы Леондила, –колко вставил Столдин. Столдин чтил Лагоронда и при выпадающей возможности предпочитал его компанию, но он никак не мог побороть раздражение гордой обособленностью и совершенной внутренней независимостью короля Леондила от остальных.

– Что ж, я не проявляю глубокого интереса к жизни Фламианты с её нынешними взглядами и устоями, меня не заботит и то, как обо мне думают здесь, и всем это прекрасно известно, Столдин. Я с должным уважением отношусь к каждому из вас лично, но всё же сюда меня приводит и здесь удерживает в большей степени моя глубокая приверженность Кодексу, силой которого я глава, и моя любовь к брату и его народу. Но, тороплюсь я не по этой причине, – спокойно ответил выделяющийся статностью и благородством тэльв.

– В Леондиле скоро начнется праздник Флистмин, – Сэлиронд понимал, что Лагоронд не собирается давать более содержательный ответ, потому взял на себя право чуть сгладить разговор объяснением. – Юные тэльвы Леондила полноценно вступят в силу своего народа. Их мечи должны быть запечатаны голосом короля и силой Кодекса, которую он носит, тогда мечи будут приобщены к судьбе Леондила и наделят носителей твердостью их предков.

– Снова Кодекс. Если бы не Он, ты и твой народ так не выделялись бы, – буркнул Канамир. Он умышленно пренебрег осторожностью, ведь в отличие от остальных членов совета был не против провести время в обсуждении болезненной для всех темы.

– Канамир, ты чего? – шуточно взвыл Тэлип. – Лагоронд бы и так отыскал щель и ею воспользовался, а ты его за руку в открытые двери ввел.

– Разве Кодекс не всем доступен? – Лагоронд понял, что Канамир умышленно шагнул в эти воды, потому не стал медлить с ответом.

– Кодекс – воплощение несправедливости, – вклинился реакцией Столдин.

– Отсутствие устремления и нерадивость духа всегда предпочтут назвать «лучшее и большее» несправедливостью, чем решительно наследовать его, – холодно отрезал Лагоронд, блеснув на мгновение темно-красным переливом глаз. – Кодекс, гарантируя величие, Сам обнажает и проявляет его в людях и тэльвах, нам остается позволить Ему вести за собой, но даже этого Фламианта дать не хочет. За своё нахождение в стороне вы раздражаетесь на Него и на тех, в ком Он господствует своими дарами, хотя ваше отделение – лишь выбор вашего ума.

Даже Сэлиронд почувствовал, как его сердце придавило властностью слов брата. Лагоронд вовсе не собирался уязвлять кого-то собственным превосходством, потому очень быстро облегчил тон. Темно-красный перелив глаз вернулся в границы зрачков, приглушив леденящий отсвет. Король Леондила в целом очень терпелив и достаточно сдержан, но, когда дело доходит до поистине важных или болезненных для него или его народа вопросов, в нём могут вспыхнуть резкость, жесткость и прямолинейность, тогда мало кто может простоять дольше нескольких минут под леденящим властным давлением его духа. Нельзя не отметить тот факт, что Лагоронд, даже всполохнув, никогда не отступал от голоса рассудительности и справедливости, осознано подчиняя им эго, но всё же сейчас многие из присутствующих вспомнили, почему они всегда склоняются именно к его брату. Превосходство Сэлиронда настолько тонуло в благодетельных чертах его характера, что оно почти никогда не задевало и без того ущемленное собственным несоответствием Кодексу достоинство других.

– Но, Кодекс проигрывает. Убеждения Зорда оспаривают Его идеи и обрастают последователями, а приверженцев безликому источнику силы с каждым тысячелетием все меньше. Получается, Он не так могущественен, как о Нём принято говорить.

– Столдин, – хотел остановить родственника Шэлин, ведь речь того была резка вообще для всех присутствующих, хотя многие имели схожие мысли.

– Нет, Шэлин, – прервал его Лагоронд, – если мы сели за стол обсуждения, то любой может говорить открыто. А что касается твоих слов, Столдин, то не Кодекс проигрывает, а вы. Идеология Зорда – политическая рукотворная уловка, тогда как Кодекс – вечное Бытие. Главы ордена увязли в безнравственности и извращенности, но продолжают питать страсть к власти, достойному обращению и признанию. Воспеть пороки, чтобы внешне слабость переквалифицировать в силу – идея примитивная, но вполне рабочая. Я признаю́, что они хороши в популяризации своей концепции, но она – фикция.

– Но она дает нам прекрасную жизнь без ограничений.

– Разве? – Лагоронд кратко ухмыльнулся. – Тогда почему вас так раздражает моё могущество и величие моего народа, которыми нас одаривает Кодекс? Потому что мы мешаем вам окончательно провалиться в забвение, а только в нём ложь – королева. Такими, как я и брат, обнажается ничтожность мировоззрения, что проповедуется орденом, и это отрицать невозможно, а тогда сильно оспаривается то, в пользу чего вы сделали выбор. Это заставляет вас проживать себя слабыми, вынуждает сомневаться. Мыслительное течение ордена на протяжении нескольких тысячелетий крутится вокруг идеи мира без Кодекса. Если не станет силы, которая проводит разделение между добродетелью и пороком, то у порока появится перспектива завоевать власть, сотворить собственный мир и править в нём так, как ему хочется. Орден никак не может повлиять на Кодекс, ведь Он многократно больше всего живого, и его главы данный факт признаю́т, потому они нашли другой путь, как утолить свои вожделения: политика, курс которой направлен на то, чтобы вы увидели в выдумке осязаемую опору и сами пошли в сторону от величия и могущества своих предков. Вы топчете собственное достоинство и приучаетесь жить вдали от того, чего воистину заслуживаете. Как маленькие дети закрываете глаза и уши руками, но Кодекс, как был единственной доминирующей силой, так ею и остается.

– Но картина мира, которую рисует орден, утверждает равенство и гарантирует доступность желаемого.

– Орден ставит вас к стене, прикладывает линейку к самому плинтусу и обрезает по ней вашу честь, достоинство, красоту и потенциал. Равенство ли это? – однозначно да. Уверен я и в том, что вы действительно со временем начинаете в луже жить, как в море, но это ничего общего не имеет с истинным размахом того, кто вы есть. По той же логике он гарантирует и восполнение вожделений. Если Кодекс ведет к восполнению желания, сохраняя вас в лучшем положении, то идеология ордена каждый раз подрезает от вашей высоты, постепенно низводя вас с небес на землю.

– Но в отличие от вас мы свободны и любое желание можем враз восполнить.

– Истинная свобода не обворовывает, а ваше величие с каждым новым днем бледнее предыдущего. Вы пленники, а ваш надзиратель восполняет только то, что оберегает вас в заключении. Идея образа жизни, которую проповедует Зорд, самостоятельно доказывает свою несостоятельность, ведь она не создает что-то свое, она во всем отталкивается от стандартов Кодекса, просто обрезает величественные стандарты до собственного скудоумия, превращая королевские дворы в притон.

– Какая аллегория, да ещё и из ваших уст, – съязвил Столдин. – Но, раз сами так назвали, то я тоже для примера возьму. Дозволенность, царящая в притоне, приносит наслаждение, но вы-то у нас вряд ли понимаете, о чем речь. Вам около двенадцати тысяч лет, а вы не женаты. Тэльвы Леондила и Маландруима вне брака вольностей не позволяют, а значит, вы мальчишка, и каждый из нас вас в оном многократно превосходит.

– Столдин, ты совсем ополоумел? – вспылил Шэлин. – Даже у нашей развязности есть черта. Придержи язык. Перед тобой король и глава совета, а не дружок из выпивальни.

– Я говорю как есть. Мы в подобном намного шире.

– Ты полагаешь, что близость мужчины и женщины отвечает лишь за физическое удовольствие? – Лагоронд нисколько не отшагнул от размеренности в голосе и абсолютной внутренней уверенности. – Нет, Столдин, она имеет бо́льшую силу и определяющее влияние на судьбу. Когда мужчины и женщины вступают в близкую связь, они подписывают манифест, оставляя друг в друге часть себя. Обретенная составляющая навсегда вонзается в их ДНК, усиливая их собственный ген, но она никогда не отвязывается от источника и неизменно стремится быть рядом с ним. В пределах брака – это цитадель, гарантирующая наслаждение, опору, равновесие и крепость. Более того, это гарантирует прогресс силы и ума из поколения в поколение. Но всё это при условии, что вы отдали себя во власть одного манифеста. Когда вы начинаете обладать составляющими нескольких мужчин или женщин, все предыдущие становятся вам врагами и начинают влиять на ваше тело, душу и судьбу равнопротивоположным образом, так же они пагубно следят в ДНК всех ваших последующих партнеров и партнерш. С каждой новой связью множится размером рука, что отнимает от вашей крепости. Соглашусь с тем, что бывают ситуации, когда ты оказываешься в подобном вынуждено, против собственной воли, но тогда на помощь приходит Кодекс и компенсирует. Он же способен возродить ваш ген к изначальному величию, но для этого вам необходимо принять Его поступь, во всех остальных случаях вы угасаете, а с вами и весь ваш род. Вы не видите это физическим взглядом, потому считаете распущенность достоинством, но она разрушительный порок. Подобный расклад имеют почти все отступления от наивысших стандартов. Кодекс приводит к наслаждению, которое защищено, и приумножает богатством, а образ жизни, продиктованный идеями ордена, медленно увечит не только вас, но и весь мир. Близость с мужчиной или женщиной и есть вступление в брак, потому я в этом вопросе ответственен и почтителен. Я не женат, потому что пока не полюбил и не оказался захваченным чьим-то образом, ведь без этого я не смогу одарить достойным отношением, но, когда я женюсь, я гарантирую нам обоим более сильно положение. Я не отношусь к этому иначе, потому что понимаю собственную ценность, дорожу теми, кто меня окружает, и потенциалом тех, кто ещё не рожден в этот мир.

– Вот видишь, Столдин, – сквозь широкую улыбку среагировал Тэлип, – на нашей стороне нет фактов, с помощью которых можно удержаться на плаву в баталии с Лагорондом. Но, – он перенаправил последующее обращение главе совета, – всё-таки ты мог бы постараться быть чуть снисходительнее.

– Я бы мог наделить вас бо́льшим оправданием и пониманием, если бы вы были слепы от рождения, но вы знаете на вкус величие ваших предков и даров Кодекса, более того, вы прекрасно слышите Его звучание внутри себя, а значит ваш выбор осознанный. Тогда зачем нам покрывать что-то вуалью? – тон Лагоронда дышал абсолютным спокойствием и отсутствием осуждающего подтекста. Видя, что Тэлип принял его вопрос как точку в конце предложения, он бросил пристальный взгляд на Канамира.

– Зачем на меня так смотреть? Я понял тебя. Мы почти все нерадивы и невежественны, – Канамир ожидал, что разговор пойдет немного другим руслом, потому не сумел скрыть внутреннего недовольства.