Ветер между скал

– Каин, стоять! Немедленно прекрати!

Тренер перехватывает его за руку прежде, чем Каин успевает нанести удар. Он еще какое-то время не может унять кипящую в нем ярость, стоит, дышит тяжело, взгляд метает искры прямо в лицо этому парню. Затем он резко опускается рядом со мной, почти на корточки, и крепко берет меня за плечо, внимательно всматриваясь в мое лицо:

– Ты в порядке? – голос у него низкий, напряженный. – Голову не закружило?

Стоит ли ему слышать отрицательный ответ – не важно, он уже помогает подняться, одной-единственной уверенной рукой берет под локоть. Его ладонь крепко, но аккуратно поддерживает меня за талию, второй рукой снимает волосы с моего лица, чтобы лучше рассмотреть – не осталось ли ссадины или крови.

– Все хорошо, – пытаюсь я выдавить, чувствуя, как от его близости становится не только спокойнее, но и невозможно прятать свое смущение.

Каин смотрит мне в глаза долго, будто проверяя, не лгу ли я.

– Если плохо – скажи сразу, – чуть тише добавляет он. – Мне все равно, что там подумает тренер. Сиди, если нужно. Я останусь.

Весь оставшийся урок я просидела на скамье, заверяя всех – и тренера, и Каина, и одноклассников, что со мной все в порядке, и мне не нужен медик. Легкая пульсация в висках постепенно стихла, да и хотелось показать, что я не из тех, кто распадается после первого неудачного момента. Каин, несмотря на свою вспышку, все же вернулся на площадку и доиграл игру, но теперь его взгляд то и дело нервно скользил ко мне – будто он пытался держать ситуацию под контролем, находясь в двух местах сразу. Я ловила это внимание: как только чуть менялась в лице или непроизвольно теребила рукав, он тут же напрягался, будто готов был бросить игру ради того, чтобы быть рядом.

Наконец, игра закончилась. Команды разошлись, кто-то с облегчением выдохнул, кто-то начал обсуждать финальный счет, а я осталась на своем краю зала, немного поникшая, но старающаяся держать лицо. Каин быстро направился ко мне и на ходу, не пряча злости, подошел к тому самому парню. Он не стал ничего говорить, просто прошел мимо и нарочно сильно толкнул его плечом, заставив помолчать и перестать криво ухмыляться. Потом он подошел ко мне. Его лицо было напряженным, но когда он сел рядом, тон сменился на сдержанно-заботливый:

– Пойдем. Надо отдохнуть, а то сейчас толпа набежит.

Мы молча направились к раздевалкам, оставляя позади шумный зал и усталых, переговаривающихся одноклассников. В этот момент я чувствовала только одну вещь – он не отступит, пока лично не убедится, что со мной действительно все в порядке. Мы разошлись по раздевалкам, и за те пятнадцать минут, что у меня было в тишине и под струями холодной воды, напряжение и остатки смущения чуть отпустили. Свежесть, наконец, вернула мне легкость – и когда я вышла в коридор, казалось, что даже воздух стал прозрачнее, а собственная неуверенность почти исчезла.

Каин ждал у стены, уже переодетый, с мокроватыми от душа волосами, которые неаккуратно торчали в разные стороны. В этот раз он не бросился с вопросами—просто уставился на меня внимательнее и чуть улыбнулся краем губ. Он медленно приблизился, и в короткой тишине между нашими дыханиями протянул руку к моей голове. Движение было осторожное, будто он боялся, что испугает или причинит боль – его пальцы на мгновение зависли в воздухе, прежде чем невесомо коснуться места, куда попал мяч. Он провел подушечками пальцев чуть выше виска, в точности туда, где недавно еще тянуще болело. В этот момент пространство, между нами, словно замкнулось. Его рука была теплее, чем я ожидала, и пальцы двигались медленно, осторожно, почти заботливо: не как у доктора, а как у человека, которому действительно важно не обидеть и не напугать. Я буквально затаила дыхание – и на секунду осталась совершенно неподвижна, будто что-то неуловимо важное должно было произойти.

В его движениях не было ни давящих вопросов, ни привычного ребячества – только робкая мягкость и, неожиданно для него самого, смущенная сосредоточенность. Он не смотрел мне в глаза, а наоборот, опустил взгляд, сосредоточившись на своих пальцах, будто этот момент был настолько хрупким, что любое неловкое слово может его разрушить. В этот короткий миг между нами зависла почти физическая близость: легкая дрожь в кончиках пальцев Каина, щекочущее напряжение в коже, и невозможность точно найти подходящий способ выдохнуть. Издалека доносился шум других ребят, но все это будто исчезло за какой-то прозрачной стеной. Наконец, его рука чуть задержалась – он мягко погладил то место, словно стараясь стереть даже воспоминание о боли, а потом, вдруг сообразив, что задержался, неловко отдернул руку и слегка покраснел.

– Кажется, следа не осталось… – тихо пробормотал он, впервые за день потеряв свою привычную уверенность.

Я даже боялась пошевелиться или что-то сказать – чтобы этот тихий, по-своему интимный момент длился хоть еще немного. Но мы оба быстро собрали свои мысли в кулак – будто по негласному согласию старательно задвинули на потом все странное и хрупкое, что только что возникло, между нами. Каин, чтобы вернуть себе привычную невозмутимость, расправил плечи, я – осторожно поправила волосы, прикрывая место удара.

Мы устремились по шумному коридору в заполненную светом и голосами столовую, где среди множества столов уже должны были ждать Сэм и Джесси.

Глава 3 «Пикантная игра»

Когда мы с Каином вошли в столовую, взгляд сразу упал на Джесси и Сэма, которые уже расположились за угловым столиком возле окна. Они были поглощены собственным разговором и, кажется, еще не заметили наше появление. Я увидела, как Джесси, чуть наклонившись, что-то оживленно рассказывает Сэму – легко, с азартом и таинственной улыбкой, словно делится своей маленькой вселенной, которую открывает только ему. Ее глаза светились, а в голосе звучал шепот, от которого даже я чувствовала: вот она, настоящая тайна.

Сэм слушал невероятно внимательно – его лицо словно застыло, но в глазах было столько заинтригованного тепла, что невозможно было не заметить. Он и сам чуть подался вперед, их плечи почти соприкасались, а головы были опасно близко друг к другу. В тот короткий момент я заметила, как его взгляд медленно скользнул с ее глаз на губы – так явно, что даже мое сердце екнуло. В этой маленькой сцене было что-то хрупкое и красивое, полное невысказанных чувств: Сэм осторожный, чуть застенчивый, а Джесси будто нарочно играет с этим молчаливым вниманием. Весь мир, кажется, пропал для них двоих. Каин едва заметно улыбнулся, и я тоже чуть смутилась, не желая вторгаться в этот почти интимный момент. Но впереди уже ждала большая перемена и нам оставалось лишь подойти, прервав их крохотную идиллию.

Мы с Каином принесли свои подносы и поспешили усесться к друзьям. Как только я опустилась на стул, все глаза сразу обратились на меня – Сэм с широкой улыбкой, а Джесси явно волнуется, глядя на меня пристально.

– Давай, выкладывай! – тут же затребовал Сэм, подтягивая поднос поближе и кивая на меня с лукавой ухмылкой. – Только не говори, что нокаутировала тренера, – добавил он, иронично подняв бровь.

Я неловко улыбнулась, запуская ложку в кашу:

– На физре мяч как-то резко вылетел от другой команды и прям по голове мне… Спасибо Каину – быстро среагировал и помог мне с лавки не навернуться окончательно!

Сэм не смог удержаться:

– Вот это новая тактика: мячом по голове и все – соперник нейтрализован! – усмехнулся он. – В следующий раз наденешь защиту от фехтования, – подмигнул мне.

Джесси, однако, волновалась, и голос у нее был чуть тише:

– А сейчас нормально себя чувствуешь? У тебя вид, как у героя после трех серий подряд…

Каин серьезно кивнул:

– Все-таки удар по голове – не шутки. Если вдруг закружится или затошнит, сразу скажи. Мог бы быть сотряс.

Я улыбнулась, стараясь всех успокоить:

– Спасибо. Правда, все в порядке, только чуть гудит голова. Но если станет хуже, сразу дам знать.

Сэм снова развеселился:

– Зато теперь точно есть повод урок пропустить! А если кто спросит – говори, что это я тебя случайно мячом… мне даже зачтется как спортивное достижение.

Джесси всерьез обеспокоена, трогает меня за плечи:

– Главное – не геройствовать и не молчать, если что-то не так. Ты нам нужна целая и здоровая!

Вдруг, в самой середине нашей беседы, Джесси резко хлопает ладонью по столу, глаза у нее становятся огромными, и она восклицает так, что все вздрагивают:

– Ребята, завтра выходной! У нас завтра День золотого листа, местный праздник осени! Мы не учимся!

Сэм замирает с вилкой в руке:

– Ты шутишь?! Завтра прям вообще не надо в школу?!

Джесси радостно кивает:

– Вообще-вообще! Можно спать, бродить по парку, ну или… – хитро улыбается, – после последнего урока давайте пойдем в кафе! Я угощаю фирменным пирогом!

Каин, как обычно спокойный, впервые улыбается шире обычного:

– Ну, раз такой повод – отказаться невозможно.

Сэм уже хлопает меня по плечу и говорит:

– Вот, теперь ты точно быстро поправишься! Пирог, праздник и никаких уроков!

Последний урок тянулся как жвачка, даже моя воображаемая энергия иссякла. Но я держалась, ведь впереди нас ждал уютный вечер в кафе "Корица и Мед".

Выйдя из школы, я сразу попадаю под противный моросящий дождик – тот самый, что за минуту умудряется намочить и джинсы, и душу. Шаркая по лужам, я уже издалека замечаю ребят у моей машины.

Сэм, полный детской энергии, носится кругами вокруг нее, размахивая зонтом явно пытаясь поймать Джесси.

– Стой! Сейчас поймаю! – выкрикивает он, делая вид, что сейчас накроет ее зонтом как волшебным куполом.

Он хохочет, а Джесси с визгом увертывается, подпрыгивает, сверкая белыми кедами, а дождевые капли подскакивают из-под ее подошвы словно маленькие фонтанчики:

– Отвали! Даже не думай! – смеется она, убегая и пряча мокрые от дождя, рыжие пряди под куртку.

Каин стоит немного в стороне, прислонившись к капоту машины. На его голове глубокий капюшон, отдельные локоны уже стали темными и тяжелыми от дождя. Все его спокойствие как будто притягивает взгляд: он не суетится, не торопится, только мягко улыбается, наблюдая за этой маленькой бурей возле машины.

Я приближаюсь, и между нами перехватывается взгляд. На секунду ощущение, будто весь шум растворяется, остается только он, с его глубокими глазами. В глазах Каина словно осенний океан: чуть хмурый, холодный, но завораживающий.

Капли дождя стекают по его коже, оставляя темные следы на скулах и подбородке. Кожа чуть светлеет от влаги, и становится видно, как ресницы утяжелились, став длиннее и выразительнее. Его взгляд цепляется за мой, он спокойный, уверенный и до странности теплый.

Сэм и Джесси едва успевают пристегнуться, как тут же затевают оживленный спор на самые глупые темы. Видно, что дождливый вечер окончательно развязал им языки.

– Я утверждаю, что, если бы у нас была возможность есть только одну еду всю жизнь, ты бы выбрала суши, – заявляет Сэм с важностью телевизионного ведущего.

– Суши? Да ты что, я бы за неделю стала бы ходить боком! Лучше уж пицца, – возражает Джесси, и чтобы подчеркнуть серьезность, стягивает с себя капюшон и трясет немного растрепанными, мокрыми волосами.

– Пицца банальна! – Сэм с нажимом на слова. – На твоем месте я бы предпочел что-нибудь мистическое! Например, суп из слез единорога.

Джесси поднимает бровь:

– Если бы я ела суп из слез единорога, мне пришлось бы самой ловить этих единорогов! А между прочим, я гуманитарий! Давай лучше о реальном. Ты бы ел лапшу?

Сэм картинно хватается за сердце:

– Мо-е сердце разбито! Ты задела все святое.

– Не возвращайся к суши, – смеется Джесси. – И вообще при упоминании суши, перед глазами встает та девка из тайского ресторана, которая была одержима идеей сделать тебе минет на вечеринке у Кэти. Фу! Какая мерзость!

Сэм надменно вскидывает подбородок:

– Ты просто ей завидуешь!

– О боже. Давайте не будем о суши. – кривлюсь я.

Я украдкой слежу за отражением Каина в лобовом стекле. Он почти не отводит от меня взгляда, даже когда отвечает на шутки с заднего сидения. От этого становится немного жарко внутри, и я начинаю аккуратно поправлять волосы, делая вид, что поглощена дорогой.

Но чем дольше продолжается это его спокойное, теплое внимание, тем сильнее румянец пробирается на щеки.

На одном из светофоров Каин очень тихо и отчетливо говорит:

– Знаешь, ты сейчас выглядишь очень красиво.

Я умудряюсь встряхнуть влажные, темные пряди, пряча смущенную улыбку, но он добавляет, склонив голову чуть ближе:

– Серьезно. Эти мокрые волосы…

Его взгляд становится еще мягче, ледяные глаза теплеют, будто в них появляется собственное солнце:

– Тебе очень идет.

В этот момент все мои мысли путаются, а в животе пляшут довольные бабочки. Мне хочется сказать что-то остроумное, легкое, привычное – но язык чуть заплетается:

– Э-э… Спасибо. Я, наверное, теперь буду чаще попадать под дождь, – выдавливаю с робкой улыбкой.

Сзади Сэм тут же подхватывает:

– Вот так! Дождь – и ты становишься красоткой! Надо нам тоже почаще обливаться!

–Нет! – резко выходит из задумчивости Джесси, – или я всех сама вымою из шланга, честное слово!

Впереди уже светится вывеска кафе.

Мы вбегаем под козырек – над дверью переливается деревянная вывеска, сквозь окна льется мягкий янтарный свет. Внутри пахнет карамелью, корицей, горячим шоколадом и, кажется, чуть-чуть апельсиновым ликером.

Маленькие столики, книги на полках, бархатная обивка кресел: все для того, чтобы чуть-чуть оттаять и спрятаться от промозглой осени.

Мы усаживаемся у большого окна: на улице барабанит дождь, а под нашими ногами уже скапливаются лужицы с капнувших курток. Заказываем кучу маленьких пирогов и глинтвейн – несмотря на возраст, здесь его делают чуть алкогольным.

На столе появляются высокие прозрачные кружки, и Джесси, уже оттаяв, первым делом начинает азартно шушукаться:

– Давайте сыграем в “Правду или действие”.

Сэм довольно потирает руки:

– Все как в лучших студенческих комедиях! Окей. Я первый спрошу… Каин, целовался когда-нибудь под дождем?

Каин, не моргнув глазом:

– Было дело. Но только один раз, и… – Он бросает быстрый короткий взгляд на меня. – Думаю, повторил бы.

У меня вдруг в груди становится странно тепло, в голове вспыхивает образ влажных губ Каина, которые страстно скользят о мои. А Джесси тут же вскидывает брови:

– Воу, мне нравится эта игра! Я хочу узнать про Сэма! Сэм, какая грязная фантазия посещала твою голову последний раз?

Сэм, краснея до ушей, давится глинтвейном:

– О, Боже. Это очень некрасиво. Ладно… позаимствовал фантазию из французского кино… Меня соблазняли две девушки одновременно… на пианино. Там еще был заигранный Шопен, и одна из них препод по математике. Не спрашивайте, почему!

Мы хохочем. Джесси заявляет:

– А ты, как будто случайно, начал ошибаться в задачах только ради нее?

Сэм театрально кивает:

– Конечно. Все ради славы и контроля над интегралом.

Очередь доходит до меня. Сэм с довольной неизбежностью спрашивает:

– Правда: о ком из присутствующих ты когда-нибудь фантазировала в ночи? Или действие: поцелуй любого из нас прямо сейчас.

Щеки начинают жечь, Каин, кажется, даже задержал дыхание.

– Правда… – выдыхаю я, подавляя смешок. – Это не фантазия. Ночью снилось, что Каин преподает мне… ну, что-то очень взрослое. И после пробуждения я думала об этом весь день.

В ответ у Каина на губах появляется едва заметная, улыбка.

– Если бы был балл за откровенность – он был бы точно твой, – произносит он.

– Так, – Джесси сверкнула глазами, – по-настоящему интересный раунд.

Она делает хитрый глоток и спрашивает у Сэма:

– Правда: какое самое “дикое” место ты использовал для секса? Без цензуры, друг мой!

Сэм притворно вскидывает руки:

– Ну раз без цензуры… На крыше школы, прямо в грозу! Молнию не ловил – но ощущения были наэлектризованы.

– Ты пропустил “или действие”, – замечает Каин с хипстерской невозмутимостью.

Сэм тут же парирует:

– Хорошо, Джесси, “действие": напиши своему бывшему: “Я скучаю по твоему язычку” и покажи нам.

Джесси округляет глаза:

– Вот уж действительно “горячо”! Ну что ж, правила есть правила! – она быстро печатает, хохочет и показывает экран чата: “Я скучаю по твоему язычку”

Все смеются, и теперь очередь доходит до Каина. Он задумчив, но принимает правила игры.

Сэм ехидно:

– Каин, действие: покажи, как ты соблазняешь кого-то взглядом.

Каин поправляет толстовку у горла, медленно наклоняется ко мне, его глаза становятся серьезными, потом неожиданно мягкими и чуть хитрыми. Пару секунд – и все за столом начинают нервно хихикать: даже официант мимолетно улыбается, унося пустые чашки.

– Ну все, теперь ты учишь меня этим трюкам! – шутит Джесси.

Настроение разогрето. То один наклоняется слишком близко, то другой говорит что-то с таким намеком, что официант чуть не оставляет записку “УДАЧНОЙ НОЧИ!” вместо чека. Все уходит в флирт, беззлобные подтрунивания, а за окном так и льет дождь – он будто дает нам отсрочку от всего мира, чтобы вечер длился подольше.

Я вдруг на секунду выпадаю из общего веселья. На губах еще играет улыбка, но внутри – нервная дрожь, как будто что-то сверлит изнутри. Привычная нехватка: давно уже не тянула дым, а теперь желание становится настойчивым, почти острым.

Джесси и Сэм спорят о чем-то глупом, когда я наклоняюсь к Каину, шепчу:

– Слушай, пойдем покурим? Если не против компании.

Каин вскидывает бровь, чуть улыбается, будто чего-то ожидал, и кивает.

– Только если не будешь читать мораль, – его голос ленивый, будто теплый бархат.

У сквозняка в коридоре я достаю пачку. Каин тоже вытаскивает свою, мы синхронно зажимаем сигареты в зубах.

 Снаружи под козырьком все еще моросит дождь – по асфальту перекатываются отражения фонарей и редких машин.

Мы стоим под навесом: двое своих среди бесконечного вечера. Первые затяжки отдают легким головокружением – не столько от никотина, сколько от свободы быть вне зала, вне шуток и чужих глаз.

Дыхание белое, в воздухе вяжется пряный запах табака и ночи.

Он бросает взгляд на светлое окно кафе, где видны смутные силуэты Джесси и Сэма.

– Давно куришь? – тихо говорит Каин, облокачиваясь на стену рядом.

– Два года как? – отвечаю я, выпуская струйку дыма в сторону улицы. – просто пара затяжек, и все настоящее.

В этот момент я вдруг понимаю, насколько легко быть с ним на одной волне без слов и объяснений. Наш маленький заговор под прикрытием дождя и вечернего города, где можно молчать и быть понятым. Я улыбаюсь:

– На такие паузы можно подсесть… даже без никотина.

Он усмехается краем губ, замирает на полсекунды, потом словно невзначай касается своей ладонью моей – мягко, осторожно, но так, чтобы ощущение осталось и дальше, независимо от того, кто первый догорит до фильтра. Между нами нарастает электричество: взгляд к взгляду, в теплой тишине уличной лампы. Кажется, в следующий момент Каин скажет что-то важное – но внезапно все срывает грубый голос:

— Ты я смотрю уже даже не прячешься?!

В груди тут же все замирает: внутри сжимается что-то маленькое, будто тебя поймали на горячем. Дэн стоит в трех шагах – высокий, в темном пальто, с фирменным усталым лицом после долгого рабочего дня… и удивительно красивой коробкой с логотипом нашего любимого пирога в руке. Я выронила бы сигарету, если бы не сковавший страх. Мне вдруг становится четырнадцать, а не восемнадцать, я чувствую себя маленькой, незащищенной, почти виноватой за каждую свою мысль.

Каин стоял чуть в стороне, по его лицу пробегает тень: он уважительно молчит, старается держаться прямо и не мешать, но я особенно остро ощущаю его рядом – он не уходит и не делает вид, что нас “здесь не было”.

– Ты… – голос Дэна срывается на выдох, – долго еще планируешь делать вид, что тебе все можно?

Момент – и вся легкость “пауз вне компании” сминается, как недокуренная сигарета о бетон. Я не помню, когда брат последний раз смотрел на меня так серьезно. Приходится подчинится без малейшей попытки сопротивляться, тушу сигарету – буквально раздавливая ее у урны, опуская руки. Он не сводит с меня взгляда, а Каин сдержанно кивает, будто понимает: лучше на секунду отойти в тень, дать нам пространство.

– Ева, – его голос уже не железный, но твердый. – Ты же знаешь, как я к этому отношусь. Ты взрослеешь, я понимаю. Но правда… курить рядом с кафе, где все могут увидеть… И с этим пацаном… – тут он кивает взглядом на Каина, который, не уходя далеко, стоит чуть поодаль, показывая, что готов взять ответственность.

Я густо краснею, и тут Дэн неожиданно обращается к Каину:

– Это и тебе касается. Я не думал, что у моей сестры такие "товарищи" – не самый лучший пример.

Каин, хоть и заметно напряженный, держится с самообладанием:

– Извините, мистер Брайан. Это был мой выбор тоже. Не хотел подставлять Еву.

Брат качает головой:

– Хотеть и не хотеть – это, конечно, выбор. Только взрослым становится не тот, кто делает все наперекор, а тот, кто умеет думать о последствиях.

Он вдыхает и уже мягче, почти устало, снова смотрит на меня:

– Я от работы сбежал пораньше, чтобы тебя удивить, а тут… такой сюрприз.

Он протягивает мне коробку с пирогом, и в его тоне появляется нотка грусти:

– Тут твой любимый с малиной и шоколадом.

Я чувствую себя и виноватой, и благодарной одновременно:

– Извини. Больше не буду делать этого у всех на глазах…

Он мягко качает головой, трет переносицу, но все же кладет руку мне на плечо:

– Просто думай. О себе, о том, как это выглядит, и кого это может расстраивать. И ты, – обращается к Каину, – если уж дружишь с ней, пусть твой пример будет не в этом, а в чем-то получше.

Каин слегка кивает:

– Понял, мистер Брайан. Не повторится.

Дэн не сердится, а просто переживает. Я это вижу, когда он чуть грубовато поправляет мне воротник и сдвигает прядь светлых, холодных от ветра волос с лица:

– Поехали домой, все равно холодно. А пирог нужно есть горячим.

Внутри поднимается ощущение облегчения – все могло быть хуже, но разговор больше про заботу, чем про злость или разочарование. Я подхожу ближе, все еще немного смущенная, но уже собралась с духом.

– Я отвезу друзей по домам, а потом сразу приеду. Дождь все еще моросит, не хочу, чтобы кто-то из них простыл по дороге. Хорошо?

Дэн смотрит на меня чуть дольше обычного. Видно, что его строгая маска вот-вот треснет: за серьезностью все равно проскальзывает доверие.

Он вздыхает, смотрит на капли, стекающие по крышке коробки с пирогом, и наконец кивает:

– Хорошо. Только аккуратно за рулем, резина голая, нужно поменять. – Он бросает взгляд на Каина, чуть смягчаясь: – И все – пристегнуты. Никаких глупостей.

Я, улыбаясь шепчу:

– Спасибо.

Брат смотрит на нас еще немного, потом машет рукой и уходит к своей машине. Мы с Каином забираем Джесси и Сэма из кафе, где они мило болтали, доедая десерт и делая глотки уже остывшего кофе. Внутри машины царит уютная атмосфера.

По пути домой, когда каждого уже почти довезли до своего дома, Джесси вдруг улыбается и говорит:

– Послушайте, а давайте завтра устроим у меня дома киношную вечеринку? Родители утром уезжают за город, будут собирать для Макса – моего брата какие-то редкие листья для школьного конкурса. Макса они с собой не берут, он простудился, и мне нужно за ним приглядывать.

Сэм сразу поддерживает:

– Кино-ночь – лучшее изобретение человечества. Я могу принести попкорн и свои старые комиксы!

Каин подмигивает мне:

– Я тоже за.

Я улыбаюсь и добавляю:

– Завтра меня точно никто не оторвет от пижамы и пиццы. Джесси, что-нибудь принести?

– Только себя и хорошее настроение! Все остальное – у меня, – с воодушевлением отвечает она.

Глава 4 «Пощечина для самого близкого»

После того как я завожу Сэма и Джесси к их домам, в машине становится подозрительно тихо. За окном пролетают кусты и редкие фонари, и в этот момент мы с Каином снова остаемся вдвоем.

Каин какое-то время просто молчит, смотрит в окно, потом вдруг лукаво улыбается и спрашивает:

– Так значит я тебе снился прошлой ночью? Прямо в подробностях? – в голосе явный интерес и, кажется, едва заметная насмешка.

Я чувствую, как краснею, будто только что снова оказалась в том сне.

– Это Сэм начал! – защищаюсь я, вспоминая, как он подколол меня за столиком в кафе: "Такие сны надо рассказывать только под грифом '18 плюс', ага, Ева?"

Каин не отстает: