Ветер между скал

– Надо же, кто бы мог подумать: я, Сэм и газировка – та самая золотая комбинация школьной популярности.

Сэм тут же откликается:

– Только ты не забудь: если у школы вдруг будет фотосессия, бери меня ассистентом. Буду держать тебе свет и одновременно пить за тебя эту жуткую колу с вишней.

– Спасибо, Сэм, без твоей поддержки я бы не выдержала славы, – дразнит его Джесси, но потом, склонившись ближе к стеклу, вполголоса добавляет: – А вообще, кстати, как мне этот хвост? Не слишком спортивно?

Сэм в этот момент делает вид, что критически осматривает ее прическу:

– Мне кажется, или ты просто зачаровала этот автомат? Теперь каждый раз, когда я прохожу мимо, из него выпадает банка фанты… только не для всех.

Она хихикает:

– Это только по “особым” дням. И только для самых преданных ассистентов.

Я понимаю, что пока они флиртуют и подшучивают друг над другом, я невольно отвожу взгляд и ищу глазами Каина, но его нигде не видно. На секунду даже ловлю себя на разочаровании. Пытаюсь пошутить:

– Каин что, получил особое разрешение на секретные перемены? Или его отчислили за слишком загадочный взгляд?

Сэм быстро подлавливает мою ноту:

– Уверен, он сейчас где-то на крыше размышляет о смысле жизни. Или спасает очередного кота с дерева.

Джесси добавляет:

– Или просто решил дать нам шанс показать себя без его сурового контроля.

Сэм подмигивает Джесси:

– Вот, к примеру, следующая история – у меня с тобой, мисс самостоятельность. Не забудь про традицию: кто проиграет спор – покупает газировку, даже если в автомате останется только ужасный лимонад.

Джесси улыбается и притворно закатывает глаза:

– Ну держись, Сэм Грин. Открою тебе мир истории так, что захочешь читать даже школьное меню!

Смеюсь вместе с ними, и, даже несмотря на отсутствие Каина, чувствую себя комфортно. Внутри тепло, этот вторник по-прежнему складывается для меня удивительно легко.

Я достаю телефон, открываю расписание и тут же подмечаю изменения в расписании. Быстро пролистываю чат, просматриваю табличку и замечаю кое-что интересное. Поднимаю голову и с лукавой улыбкой говорю:

– Эм, Сэм, вообще-то история у тебя сегодня со мной, а не с Джесси.

Сэм останавливается на полуслове, делая вид, что ужасно удивлен:

– Вот это поворот! Неужели кто-то из завучей решил спасти меня от диктата Джесси и добавить в мой день немного разнообразия?

Джесси делает вид, что оскорблена:

– Эй, ты что, намекаешь, что со мной не весело? Между прочим, благодаря мне ты знаешь, кто такие декабристы. Хоть и называешь их "декабриотики".

Я смеюсь, а Сэм скрещивает руки на груди, притворяется философом:

– Декабриотики – это, между прочим, такие революционные нарциссы. Очень редкий вид! История у меня с Евой? Ну тогда я лучше сразу приготовлюсь к опросу и позору.

Я качаю головой:

– Спокойно, я буду доброй. Только если не придумаешь историю о том, как Наполеон основал Starbucks.

Джесси подхватывает:

– А мне что, играть на подмене? Ну ладно, пойду очаровывать биологию своим уникальным взглядом.

Сэм мгновенно откликается:

– Главное, не очаровывай лягушек, они и так с тобой вечно конкурируют за внимание.

Джесси кривляется в ответ, держит воображаемый кубок победителя и театрально склоняет голову перед автоматом:

– Спасибо, спасибо! Приз за лучшую реплику недели уже у меня.

Я замечаю Каина, который появляется в коридоре. Он идет медленно, но как-то по-особенному целеустремленно, даже издали сразу узнается эта походка. Чем ближе он подходит, тем лучше я вижу: под его холодными глазами залегли тени, словно он всю ночь не сомкнул глаз. Лицо понурое, взгляд уходит чуть в сторону, но, когда он замечает нас, будто сразу надевает маску спокойствия. Он, как всегда, держится сдержанно, почти невозмутимо, но в этот раз во всем его облике чувствуется какая-то усталость. Плечи чуть опущены, движение экономичны, на лице будто вырезано это напряженное молчание. И все равно есть в нем что-то притягательное, невозможное не заметить.

Я прямо спрашиваю, стараясь, чтобы голос прозвучал не слишком сочувственно:

– Эй, все нормально? Ты как будто не спал совсем.

Каин смотрит на меня секундой дольше, чем обычно, и словно взвешивает каждое слово, прежде чем коротко ответить:

– Все нормально, просто длинная ночь была.

Сэм немедленно встревает с попыткой разрядить обстановку:

– Неужели придумал план, как сбежать со следующей контрольной? Или тебя обвинили в заговоре против школьного меню?

Джесси, бросив на Каина не совсем шутливый взгляд, быстро добавляет:

– Ты только без фанатизма, ладно? Мы тут все почти как зомби, но пока еще живем.

Каин чуть улыбается, но глаза остаются серьезными – видно, что он действительно чем-то занят внутри. Он бросает взгляд на меня, будто выискивает подтверждение – поддержу ли, замечу ли, спрошу ли еще.

Я улыбаюсь чуть теплее, решая не лезть в душу, но дать понять, что мне не все равно:

– Если что – зови.

Он осторожно кивает, и что-то в его взгляде на секунду становится мягче. В нашем кружке на мгновение появляется тишина.

Джесси вдруг делает шаг в сторону, чуть наклоняется к Каину и, понизив голос, говорит:

– Слушай, пойдем, мне надо кое-что обсудить.

Они отходят чуть в сторону, практически за угол автомата. Я не собиралась подслушивать, но улавливаю обрывок ее вопроса – «она опять за свое?» – в ее голосе одновременно слышатся и раздражение, и сочувствие. Я замечаю, как Каин еле заметно пожимает плечами, взгляд у него становится еще более усталым и отрешенным. Интуитивно понимаю: разговор про что-то личное и, похоже, тяжелое – но не успеваю уцепиться за детали.

В этот момент Сэм, будто дождавшись нужного момента, вскакивает прямо передо мной и громко хлопает в ладоши:

– Так, мисс загадочная! Признайся честно, ты уже видела, какой тест нам приготовила миссис Стоун на истории? Или, может быть, составила шпаргалку для всей параллели и просто хочешь нас удивить?

Я моргаю, на долю секунды теряя нить мысли, и не сразу понимаю, Сэм отвлекает меня специально или просто слишком любит внимание. Он явно старается развеселить, делая фальшиво серьезное лицо:

– Я вот тут подумал: а вдруг ты агент другой школы, внедренная к нам для тайного тестирования на стрессоустойчивость? Вот и Каина к бессонным ночам приучила, и Джесси к зеркалам…

– Сэм, – отмахиваюсь я, – если бы я была агентом, у тебя уже давно был бы браслет на ноге с GPS.

Он театрально хватает себя за сердце:

– Я знал, что ты жестока!

Я смеюсь, благодарна ему за попытку вытянуть меня из собственных мыслей, хотя краем глаза все равно слежу за Джесси и Каином. Их разговор наполовину растворяется в школьном  шуме, и даже если что-то серьезное происходит в их жизни, сейчас у меня есть только эта перемена, голос Сэма и его дурацкие шутки.

Перед тем как разойтись и уйти вместе с Сэмом в кабинет истории, я оборачиваюсь еще раз посмотреть на Каина. Он как будто чувствует мой взгляд – взгляд встречается с моим, и он неожиданно подмигивает, уголки губ чуть дергаются вверх.

– Увидимся на следующей физре, – говорит он негромко, но достаточно четко.

Это короткое замечание почему-то добавляет мне уверенности, будто кто-то незаметно подсунул запасной амулет в карман.

Мы с Сэмом идем по коридору. Он, конечно, не может пройти мимо ни одной знакомой головы, обязательно здоровается с каждым. Сначала кивает учителям и бросает привет мальчишкам из старших классов, потом подмигивает какой-то девочке из младшей параллели и не забывает гаркнуть “Привет, капитан!” завучу на ходу. Все привычно реагируют на его энергию: кто-то машет, кто-то закатывает глаза, кто-то отвечает веселой репликой. Я спокойно жду, пока Сэм закончит этот ежедневный ритуал приветствий, и только когда он, наконец, сбавляет обороты, мы вместе заходим в класс.

Внутри уже начинается привычная суета: кто-то быстро достает тетрадки, кто-то спешно наклеивает на учебник обложку. Я выбираю парту у стены – здесь удобно наблюдать за всеми и оставаться чуть в стороне, если захочется спрятаться от внимания. Сэм плюхается рядом, подмигивает мне заговорщически и специально театрально складывает руки на парте, изображая отличника, у которого сегодня самый ответственный день.

– Ну что, теперь мне точно нужна твоя поддержка, – шепчет он, – вдруг наш учитель истории объявит викторину на знание клички первой школьной крысы.

Я улыбаюсь, ощущая, как легкое напряжение уходит. Урок начинается с того, что в класс заходит наша преподавательница истории – миссис Стоун. Она появляется будто бы беззвучно, но все сразу чувствуют ее присутствие: фигура у нее тонкая, волосы собраны в строгий пучок, на переносице очки в тонкой золотой оправе. Она кладет свой кожаный портфель на стол, быстро окидывает взглядом класс через очки и голосом, в котором одновременно строгость и интерес, произносит:

– Надеюсь, сегодня никто не собирается спать. История – это не скука, а поиск ответов. За ней всегда следуют вопросы. Почему одни цивилизации исчезают, а другие поднимаются из руин? Поверьте, у прошлого всегда есть претензии к будущему.

Класс, обычно гудящий перед началом урока, будто выжидает паузу: появляется легкое напряжение, все привыкают, что здесь не получится отлынивать. Сэм исподтишка бросает мне взгляды, но я вижу, что сам уже пойман на крючок – миссис Стоун умела превращать даже самую скучную тему в детектив.

Она разворачивает на доске карту, прикалывает ее магнитами так, чтобы не было ни одной складки:

– Сегодня мы продолжаем обсуждать причину, по которой революции становятся возможны не только в учебниках, но и в головах живых людей. Вспомните: “История – не набор дат, а борьба идей”. Кто мне скажет, почему каждый раз, когда общество меняется, возникает сопротивление?

Кто-то неуверенно поднимает руку у окна. Миссис Стоун мгновенно фиксируется на этом ученике:

– Да, Джонатан, твои мысли?

– Потому что… э-э-э… люди боятся перемен?

Миссис Стоун кивает, не дает сбиться:

– Боятся ли? Представьте, что вся ваша жизнь устроена определенным образом, и вдруг появляется угроза привычному порядку… История – это хроника страхов и надежд, – она чуть улыбнулась. – “Сопротивление переменам – двигатель истории”. Об этом писал Генрих Манн. Но кто-то когда-то сказал, что “человечество делится на тех, кто ждет перемен, и на тех, кто их делает”. К какому типу относили бы вы себя?

В классе проходит легкий шепот – я чувствую, как сама мысленно перебираю возможные ответы. Сэм шепчет мне под руку:

– Сделай вид, что ты революционер – так хоть шанс на тройку есть, если спросят…

Миссис Стоун между тем продолжает:

– Сегодня мы разберем причины Французской революции. Но я жду от вас не сухого пересказа событий, а попытки взглянуть на мир глазами людей, которые все это пережили. Запомните: “Тот, кто не учится на ошибках прошлого, обречен повторять их снова”.

Она смотрит на всех нас, и я понимаю – ее урок невозможен без диалога, рассуждений, споров. Это не просто точка на расписании: здесь требуют думать, сравнивать, анализировать. Сэм снова склонился ко мне:

– Я все-таки надеюсь, что вопрос про кличку первой крысы все же будет.

Я чуть улыбаюсь, но глаза не отрываю от миссис Стоун: мне вдруг действительно интересно слушать, и кажется, даже немного хочется попытаться стать тем, кто делает перемены, а не только ждет их.

Когда вопросы и рассказы миссис Стоун немного утихают, а класс затихает в размышлениях, я, воспользовавшись моментом, решаю спросить у Сэма то, что давно крутилось у меня в голове. Я делаю вид, что записываю что-то в тетрадь, и тихо спрашиваю:

– Сэм, а как у вас вообще сложились отношения с Джесси? Вы так давно дружите… Между вами когда-нибудь было что-то… ну, большее?

Он на секунду смущается, явно не ожидал такого вопроса посреди урока. Но все же сдержанно улыбается, оглядывается, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, и говорит чуть тише:

– Джесси… Она вообще супер. Мы вместе еще со второго класса. Хотя, если честно, иногда я до сих пор не понимаю, как она способна столько всего успевать и везде быть своей. Она для меня… ну, как маяк, что ли. С ней всегда есть ощущение, что ты на месте, что бы ни произошло. Просто… иногда кажется, что никто меня так не понимает, как она. Мне важно, чтобы с ней все было хорошо. – Говорит он это довольно серьезно, черты лица на момент заостряются, но потом вдруг будто вспоминает о чем-то смешном, и на губах появляется живая улыбка: – Ха-ха, помню, как в седьмом классе решил удивить ее. Пригласил на выпускной по случаю окончания средней школы. Сделал дурацкую открытку, даже ручкой “по-взрослому” подписал. Она глянула и только рассмеялась – сказала, что на выпускной уже идет с подругой, потому что так веселее. А мне тогда казалось, что весь мой план идеален! Зато с тех пор просто договорились: никаких странных романтичных штук, только приколы, поддержка, дружба и ноль неловкости. По крайней мере, я стараюсь придерживаться этого. Иногда, конечно, думаю… вдруг что-то изменится… но мне и так хорошо. С ней всегда просто и легко.

Он смотрит на меня – вроде бы все рассказал и ждет, не скажу ли я что-нибудь в ответ. В его глазах только искреннее тепло и немного смущенное воспоминание о прошлом.

Я киваю, чувствую, как в душе становится чуть светлее: теперь я лучше понимаю их с Джесси

–А ты бы хотел, чтобы ваша дружба с Джесси изменилась? – чуть тише и осмелев, спрашиваю я.

Неожиданно, вижу, как привычная улыбка на лице Сэма будто меркнет, становясь задумчивой и почти грустной.

Он какое-то время молчит, вертит в руках ручку, по привычке что-то чертя ею на полях тетради. Потом негромко, чуть хрипловато признается:

– Не знаю… Иногда думаю, что было бы здорово, если бы мы были… ну, не просто друзьями. Типа как в кино. Чтобы мне не надо было делать вид, что я ее брат или лучший друг – я бы хотел иногда просто держать ее за руку и ничего не объяснять никому. Но… – он вздыхает, – когда слишком много ставишь на кон, можно все потерять. С Джесси я стопроцентно не хочу терять то, что у нас есть. Она – мой человек. Вот прям совсем. И если ради этого надо держать дистанцию, то я буду держать. – Плечи у Сэма поникают, голос звучит глуше. – Иногда жить с этим проще, чем если бы мы рискнули, а потом даже не смогли нормально разговаривать. Я уже не раз видел, как дружба у других ломается, когда встает между ними кто-то третий или какие-то чувства… А у нас так классно, что не хочу ничего портить.

Он поднимает на меня глаза – взгляд открытый, но в нем есть какая-то усталость и честность, которую редко показывают даже самым близким. Мне становится ясно: для Сэма их дружба с Джесси – это настоящая ценность, и он до конца не уверен, стоит ли пробовать изменить ее ради собственных чувств.

Мы с Сэмом еще немного болтаем – из его привычных шуток и коротких историй складывается ощущение, будто напряженный разговор и не случался. Он возвращается к своему бодрому тону, на прощание приподнимает бровь и кидает через плечо:

– Не потеряй меня среди исторических дат, я обязательно появлюсь снова, как нежданная викторина. Жди!

Я улыбаюсь ему в ответ, провожаю взглядом, а затем встаю, аккуратно складываю тетрадь в рюкзак и выхожу из класса. Не теряя времени на болтовню в коридоре и, встречу с Джесси возле аппарата в кафетерии, сразу направляюсь в раздевалку. Следующий урок – физкультура, а это значит, что пора переодеваться.

В раздевалке витает легкое волнение: то ли из-за того, что придется переодеваться рядом с другими девчонками, то ли, потому что впереди первая беговая разминка в новой школе. Выхожу из раздевалки, пряча волосы под резинку, и тороплюсь по коридору в сторону спортзала. Уже слышно, как в зале кто-то смеется и отдаленное эхо мячей, но до двери я так и не дохожу: в нескольких шагах впереди замечаю Каина. Он идет медленно, но уверенно, и, когда между нами сокращается расстояние, на его лице появляется та самая, редкая для него, широкая улыбка.

Внутри что-то обрывается – не могу понять, это больше волнение или нечаянная радость. Он подходит вплотную, на секунду задерживает взгляд на мне – в упор, вроде бы даже хмурится, но потом вдруг делает абсолютно неожиданное: аккуратно обхватывает меня за талию и чуть тянет к себе, словно встречает давно знакомого друга.

– Рад тебя видеть на совместном уроке, – произносит он немного не по-обычному, его голос вдруг становится мягче и живее.

Я чувствую, как его рука осторожно держит меня, но всего на мгновение – Каин тут же отстраняется, будто спохватывается, что мог перейти какую-то черту, опускает глаза и отходит на шаг назад. На лице появляется легкая неловкость, он почти шепчет, бросая по мне быстрый взгляд:

– Прости… Просто показалось правильным. Наверное, увлекся, – его уголки губ трогает смущенная, виноватая улыбка

Я смущенно улыбаюсь Каину, ощущаю остаточное тепло от его прикосновения и тихо говорю:

– Это было приятно. Спасибо.

Мы идем дальше по коридору к спортзалу, рядом друг с другом, стараясь не смотреть в глаза, будто оба боимся что-то выдать лишнее. Когда мы подходим к двери, я вспоминаю, каким он был сегодня утром – странно сосредоточенным и как будто напряженным. Почему-то хочется знать, не остался ли этот его настрой до сих пор.

– У тебя все нормально? – спрашиваю я осторожно, обгоняя его на шаг, чтобы не пришлось смотреть ему в лицо напрямую. – Просто сегодня утром ты был какой-то… другой.

Каин медлит и хмурится, на короткое время отворачивается к окну. Похоже, моя забота его даже немного тронула, но он тут же надевает на себя привычную маску спокойствия, даже чуть улыбается уголком губ:

– Все нормально, не переживай. Нет ничего такого, о чем ты должна волноваться. Правда.

Звонок на урок внезапно разрывает паузу. Мы заходим в спортзал, наполненный светом и эхом, и тут же сталкиваемся с фигурой тренера – рослый мужчина с коротко стриженными волосами, который ведет себя так, будто пришел командовать армейским взводом, а не обычным классом. Он сразу окидывает нас суровым взглядом и произносит:

– Ну что, спортсмены. Кто сегодня думает, что сможет отдохнуть на скамейке из-за “специфических женских дел”? – он говорит это громко, почти с вызовом, – Сразу предупреждаю: если живот болит – сидите, но если увижу с мобильниками, то передавайте родителям привет от меня!

Голос звучит жестко и уверенно, не оставляет ни малейшей возможности для споров. Он сразу же выстраивает всех вдоль линии, требует стоять ровно, смотреть вперед и быть готовыми “к настоящему труду”.

Я встаю в строй, ощущая, как сердце начинает биться чуть быстрее, как будто речь идет не о разминке, а о каком-то важном испытании. Где-то сбоку стоит Каин, кажется, что он сейчас даже спокойнее, чем был минуту назад – спортивная атмосфера, строгая дисциплина и четкие правила ему явно ближе, чем долгие разговоры в коридоре.

Я смотрю на него боковым зрением: в строгой линии он словно сразу становится частью этой жесткой, но понятной системы. А я – снова вспоминаю про свои лосины, про взгляд со стороны и про то, что, как бы ни было страшно, идти вперед все равно придется.

Уже через пару кругов по залу я понимаю, что разминка у нас – это что-то среднее между марш-броском и испытанием для курсантов. Тренер повышает голос, подбадривая и тут же принижая всех, кто сбавляет темп. Я чувствую, как дыхание сбивается, ноги начинают наливаться тяжестью, и в какой-то момент хочется свернуть к стене, сделать вид, что мне просто нужно срочно перевести дух.

И тут, неожиданно для себя, я слышу позади легкие, ровные шаги и вижу боковым зрением, как Каин догоняет меня. Он не выглядит уставшим, наоборот, бег для него – это что-то естественное, как будто он родился на беговой дорожке. На его лице нет хмурости, которую я видела утром: только спокойствие и чуть заметная, уверенная улыбка.

– Устала? – тихо спрашивает он на бегу, понизив голос, чтобы никто, кроме меня, не услышал.

Я делаю вид, что контролирую дыхание, хотя на самом деле боюсь, что если скажу что-то громкое, то сразу закашляюсь

– Пытаюсь не выдать себя слишком быстро, – признаюсь полушепотом, стараясь улыбнуться сквозь хриплый вздох. – Но, если ты собираешься сейчас обогнать меня, хотя бы сделай это красиво.

Каин бросает на меня укоризненно-игривый взгляд:

– А я думал, ты готова дать отпор. Мне даже скучно стало – обычно новичкам сложнее.

Я фыркаю, вытираю со лба каплю пота, и решаю немного поддразнить его в ответ:

– Уверен, что не хочешь слегка притормозить ради меня? Или у тебя по жизни все только на первом месте – и в беге, и в остальном?

Он усмехается, слегка сокращает шаг, чтобы мне не приходилось так мучительно гнаться за ним.

– Если бы мне нравилось быть первым во всем, я бы не был сейчас здесь рядом с тобой, – отвечает с легкой обидчивой иронией. —держать темп для кого-то, это тоже приятно. Особенно, если этот кто-то не сдается.

Я чувствую, как в голосе Каина появляется какой-то интимный оттенок. Я улыбаюсь чуть шире, не скрывая удовольствия от его внимания.

– Значит, я могу рассчитывать, что ты поддашься мне? – и не только на беговой дорожке?

Он смотрит на меня с искренним интересом, по-настоящему оценив эту подачу – в серых глазах появляется игривый огонек.

– С тобой будет сложно соперничать и при этом сохранять лицо— шепчет он, – похоже, ты умеешь удивлять не только учителей. Только не говори потом, что не предупреждал: бег со мной может оказаться головокружительным. На свой страх и риск.

Каин немного ускоряется, но взглядом приглашает держаться рядом, а дальше, кажется, весь зал исчезает: есть только бег и его плечо.

Когда тренер объявляет следующее задание “подкачка пресса в парах”. Я слышу свою фамилию и тут же вторую, знакомую: Денвер. Мы быстро находим друг друга взглядом, и он чуть кивает, снова поднимая уголки губ в той самой полуулыбке. Мы устраиваемся на спортивные маты. Я ложусь на спину, пригибаю колени, упираясь ногами в пол, и ощущаю, как Каин аккуратно становится у моих ног, опускаясь на корточки. Его ладони очень уверенно и в то же время мягко ложатся мне на лодыжки, фиксируя ступни. Его пальцы немного сильнее сжимают меня, чем того требует упражнение, я ясно чувствую его тепло через тонкую ткань.

– Готова, чемпион? – спрашивает Каин полушепотом, чуть склонившись ко мне ниже, чтобы наши взгляды снова встретились.

Я киваю, стараясь не обращать внимания на то, что сердце бьется так громко, что его можно, кажется, услышать даже под свист тренерского свистка.

– Волнуешься, что я сейчас сдамся и выставлю тебя на посмешище?

Поднимаюсь на первых повторениях и чувствую, как напряжение в животе вплетается с удовольствием от его прикосновений. Каин чуть улыбается и отвечает так тихо, что слышу только я:

– Я бы не стал держать тебя, если бы думал, что ты сдашься.

При каждом подъеме я встречаюсь с его взглядом – он держит ровно, крепко, без суеты, но в этом есть что-то совершенно личное, почти интимное. Его пальцы слегка двигаются, будто он каждый раз заново ощущает мою ногу в своих ладонях. От этого по коже пробегает почти электрический разряд.

– Если так продолжишь держать, – стараюсь держать ровный голос, – я, может, вообще забуду, как усталость выглядит.

– Буду только рад, – тихо отвечает он, а затем чуть склоняет голову совсем близко, чтобы почти прошептать мне: – Не думал, что держать кого-то так приятно.

Я собираюсь с остатками сил после длительных упражнений – мышцы уже подрагивают от усталости, и кажется, даже у Каина не остается привычной невозмутимости: он пару раз сдувает челку со лба, ловит дыхание, но встречается со мной взглядом и чуть кивает, будто признает – тренер сегодня правда не жалеет никого.

Объявляют игру в волейбол, мы встаем по разным сторонам сетки: я слева, почти у самой линии, а Каин – рядом, ближе к центру команды. Вокруг все наполняется гомоном, жесткими хлопками по мячу.

На мгновение все вокруг Я слышу, как кто-то из его команды выкрикивает:

– Эй, новенькая, лови!

Я еще не успеваю повернуться, как мяч с силой прилетает мне прямо в голову. Все вокруг на мгновение смазывается, в ушах звенит, и я настолько теряю равновесие, что буквально падаю на пол – не на колени, а прямо на пятую точку. Зал взрывается неожиданным смехом и перешептываниями; кто-то из девчонок пытается поддержать, но я ощущаю только пульсацию в висках и жгучее смущение. В следующий момент я мельком вижу: Каин в один прыжок оказывается у сетки, глаза стремительно темнеют – он мгновенно забывает об игре, теряет свою сдержанность. Его привычная невозмутимость исчезает: сейчас это вспышка настоящей тревоги, резкой заботы. Он одним рывком преодолевает расстояние, между нами, и даже не обращает внимания на крики – соперники возмущенно вопят, мол, «игра идет», но для него в этот момент игра кончилась. Взгляд Каина впивается в парня, который слишком широко улыбается после удара по мячу. Он останавливается перед ним, сжимает кулаки и намеренно, резко толкает его в грудь. Парень отходит назад, ошарашенно округлив глаза. Еще секунда и Каин в ярости рвется вперед, но из всей этой какофонии выкрикивает тренер: