Кто не спрятался – я не виноват…

– Выше нос, подруга. Мы прорвёмся. Всё, я пошла зубы заговаривать проводнице. И… удачи нам всем.

Чтобы избежать ненужных сантиментов, резко развернулась и вышла.

В коридоре было пусто. Возле титана с водой возилась проводница, подбрасывая маленькие поленья в печурку. Все двери в коридоре были плотно прикрыты, за исключением одной. В самом конце чернела щель незакрытого купе. Бдят? Будем надеяться.

Подойдя к Ангелине Петровне, я нарочито громко спросила:

– Сколько стоим?

Она автоматически глянула на часы:

– Три минуты.

Я кивнула:

– Ну тогда и выходить смысла нет. Подышу из тамбура.

Проводница сочувственно проговорила:

– Не спится? Понимаю… После такого вряд ли заснёшь. Я уж с бригадиром говорила – чтобы вас перевели в другое купе. Там-то, поди, ночевать – страх. Но свободные места только в плацкарте. А вы в плацкарт-то, наверно, не захотите?

Я была даже рада, что она сама завела разговор – не нужно было придумывать повод.

– Да мы не особо суеверные, – пожала плечами с усмешкой. – Что с нас взять? Студенты… Но уснуть не могу. Ребята вроде задремали, а меня вот носит. Сейчас подышу – и на полку. Попробую заснуть.

Ангелина Петровна на ходу кивала мне головой, соглашаясь, а сама в это время продолжала исполнять привычную работу. Открыла дверь, протерла тряпочкой поручни, хоть пассажиров, желающих за них подержаться, поблизости не наблюдалось. Я обратила внимание, что площадку над ступенями она не откинула. Значит, сама спускаться не собирается – уже легче. Моей задачей сейчас было забалтывать ее, приковывая к себе внимание, и не давая ей выглядывать из вагона. Вот я и болтала, как могла: про милицию, про то, нашли ли убийцу и прочую пустую, но привычную для подобных разговоров ерунду… При этом, я не выходила в тамбур, стараясь не выпускать из поля зрения дверь нашего купе. Не думаю, чтобы «он» сейчас на что-то отважился. Скорее всего, дождется, когда в коридоре никого не будет. Но… Как говорится, береженого Бог бережет.

Поезд дернуло так, что я едва не свалилась на пол, и состав стал медленно набирать ход. Мне пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы не кинуться бегом на своё место – посмотреть, справились ли ребята. Всё-таки от окна до земли метра два будет, если не больше. За Юрика я не волновалась – он и не с такой высоты прыгал, а вот Татьяна… Но я очень надеялась, что у них всё получилось.

Я уже подходила к своему купе, когда у меня появилось почти непреодолимое искушение сделать ещё несколько шагов и, заглянув в приоткрытую дверь, радостно воскликнуть: «Ку-ку!» Мысль, конечно, совершенно идиотская, но желание было столь велико, что я даже сжала руки в кулаки, стараясь призвать себя к порядку. Тут такое творится, а меня на шутки потянуло! Точно, с головой у меня намечались проблемы, если такие мысли в ней брыкаются.

Я открыла купе и громко, с намёком на возмущение, спросила:

– А вы чего не спите?! – и строго добавила, будто разговаривая с друзьями: – Нам завтра рано вставать. Всем отбой!

Захлопнула за собой дверь, очень надеясь, что была кем надо услышана.

В купе никого не было – внутрь врывался только влажный прохладный воздух с рваными клочками тумана. Я поспешно закрыла окно, стараясь делать это без особого шума. Покончив с этим занятием, плюхнулась на полку и выдохнула с облегчением. По крайней мере, друзей я из-под удара на какое-то время вывела. Теперь осталось выйти самой.

Поразмышляв немного, пришла к выводу, что гражданин долго ждать не будет – максимум час, пока все уснут. Так что немного времени у меня ещё было. Я, не раздеваясь, улеглась на полку и вытянула ноги. Стоило немного отдохнуть перед решающим броском.

Рука сама потянулась к карману, где лежал аккуратно сложенный злосчастный листок. Нет, сейчас не стоит. Чтобы разобраться в тех каракулях, нужно время и спокойное состояние души, а мне сейчас нужно было настраиваться на прыжок с поезда.

Я проверила свою «комплектацию»: документы и деньги – в кармане, застёгнутом на клапан. Мелькнула дурацкая мысль, что, если что, опознать меня будет проще простого. В досаде громко фыркнула сама на себя. Нашла время для подобной глупости! Едем дальше…

Мой походный нож прикреплён к ремню, в кармане брюк болтается коробок спичек. Высокие ботинки туго зашнурованы – чтобы избежать ненужных вывихов. Как там инструктировал нас перед высадкой с товарняка наш староста Шурик? «Прыгать по ходу поезда: чем сильнее оттолкнёшься, тем больше шансов избежать травм. Ноги поджать, как при приземлении с парашютом» (а был в моей жизни и такой опыт) – и стараться при соприкосновении с землёй кувыркнуться.

Данная теория была нами не раз проверена на практике, но сейчас моё задание несколько усложнялось. Во-первых, прыгать придётся почти вслепую – плотный туман, который укрыл побег моих друзей, теперь мне будет только мешать. Но тут ничего не поделаешь. Буду надеяться на добросовестность обходчиков, которые обязаны расчищать пятидесятиметровую полосу по обе стороны железнодорожного полотна от крупных деревьев.

А во-вторых, пассажирский скорый – это тебе не товарняк, который притормаживал перед даже самой маленькой станцией. Но тут, как говорится, как сложится. Буду рассчитывать на свою удачу. Всё равно другого варианта у меня нет.

Глянула на часы. Кажется, пора. Течение времени ощущала почти на физическом уровне – каждая секунда, как точка невозврата. Резко поднялась и, не особо таясь, отодвинула створку. Она с легким стуком вошла во внутренний паз. Могу я, в конце концов, захотеть сходить в туалет?! Закрыла ее за собой напротив – очень аккуратно и тихо. Про себя подумала: вот будет номер, если всё это я себе напридумывала, а этот мужик никакого отношения ни к убийству, ни к этому листку не имеет! И тут же это отвергла. Нет… Ничего я не придумала! Если он – «просто», то ни к чему такие резкие метаморфозы со сменой образа. В любом случае, скоро я это узнаю.

Прошла в конец вагона, заставляя себя не оглядываться. Для пущей убедительности открыла и закрыла двери в туалет, прекрасно зная, что с другого конца вагона меня не будет видно. Осторожно надавила на ручку, приоткрывая дверь в тамбур и услышала, как в конце вагона щёлкнула закрываемая входная панель в купе. Всё. «Он» пошёл к нам, чтобы закончить эту историю и забрать листок. Значит, игра началась. Быстро выскользнула в тамбур. Дверь, выходящая наружу, была не заперта – я это знала. Со второй попытки открыла тяжёлую створку и подняла платформу. Спустилась на нижнюю ступень, крепко вцепившись в поручни. Скорость у состава была приличная, и сбрасывать он её не собирался. Печальные мысли о собственной кончине меня больше не тревожили. Ветер рвал волосы, норовя скинуть меня вниз, отодрав от поручней. Тяжелые колеса бездушно и отстраненно создавали ритм, похожий на ритм метронома, отсчитывающего последние секунды этой, «поездной» жизни. Дыхание перехватывало от мысли, что вот сейчас…

Позади лязгнула открывающаяся дверь тамбура. Всё. Моё время кончилось. Все звуки исчезли, будто я оглохла. Метроном остановился. В моём сознании больше не было места для страха. На мгновение холодно и расчётливо представила мысленно всю картину, будто бы со стороны: как я лечу вниз под откос, обдираясь об острые сучья и камни. Вдохнула, чуть не захлебнувшись влажным воздухом, и, оттолкнувшись изо всех сил, полетела вниз, успев перед самой землёй сгруппироваться, как учили.

Моя удача от меня не отвернулась. Я попала в разросшиеся кусты ивняка, которые значительно смягчили удар. Но всё равно, от соприкосновения с землёй остатки воздуха вышибло из лёгких. Несколько мгновений я не могла вдохнуть даже самой малой толики воздуха. Глаза стали вылазить из орбит. А уже в следующий момент из груди будто вылетела пробка, и я задышала шумно, со всхлипом, широко открывая рот. Боли не чувствовала, потому что боль была моим теперешним обычным состоянием, словно я никогда в жизни не знала другого. Над головой с грохотом пролетел состав, оставив позади шлейф вихрящегося жемчужно-молочного тумана.

Полежала немного, прислушиваясь к собственному телу, стараясь проникнуть за границу боли. Вроде бы никаких резких всплесков резей или острых уколов, говорящих о том, будто что-то конкретно сломано, не почувствовала. Только состояние, приравненное к тому, когда на тебя со всей дури налетает танк. Попробовала пошевелить сначала руками, а потом ногами. Кажется, ни переломов, ни вывихов. Моя удача, воистину, была сегодня со мной. Попыталась подняться, но запуталась в гибких ветвях кустарника. Потратила на «войну» с зарослями ивы ещё немного времени, пытаясь сохранить добрые чувства к этим кустам, стараясь не забыть, что именно они не дали мне сегодня расшибиться насмерть. Наконец выбралась на относительно ровную землю, поросшую жёсткой травой. Сделала несколько шагов, шипя от боли, будто кошка, которой придавили хвост. Почувствовала на щеке что-то тёплое и влажное. Провела рукой – кровь. Ерунда. Это просто царапина. Кисти рук тоже были поцарапаны, на некоторых местах содрана кожа. Мелочи. Ощущая себя лягушкой, выползшей из-под асфальтового катка, заковыляла вдоль полотна. В лес углубляться не стала – в таком тумане было очень легко заблудиться. До рассвета оставалось несколько часов, но сидеть и ждать, пока лучи солнца разгонят эту влажную муть, не хотелось. Напротив, хотелось двигаться – идти и бежать, побыстрее и подальше от этого места.

Вскоре белые слои тумана окрасились чуть розоватым, а дорога, по которой я брела, еле переставляя ноги, свернула в лес. Воздух под плотными кронами был влажный и до терпкости густой, хоть ложкой ешь. Накатанная колея стала вихляться, а затем внезапно окончилась тупиком. Хотя слово «тупик» для этого места было не очень подходящим вариантом. Это была просто поляна, расчищенная от растительности, с остатками вывернутых корней кустарника и примятой травой. Меня это нисколько не огорчило. Сейчас мне следовало вообще держаться подальше от любых дорог. По крайней мере, хотя бы до вечера. От полянки вела небольшая тропинка, уходившая немного вглубь леса.

Поначалу я немного засомневалась. Особо «вглубь» я не планировала. Мне нужно было первое время немного прийти в себя, принять надлежащий вид, чтобы люди при виде меня с громкими криками не бежали прочь, а затем я думала добраться своим ходом до ближайшей станции, а там сесть на электричку до Княжей Губы. О том, кто остался в том поезде, я сейчас не думала. Чувствовала только, что опасности пока нет. К тому же, все силы уходили на то, чтобы заставить тело двигаться, а на работу мозга их уже не хватало.

Тропинка оправдала мои надежды: вглубь не пошла, а потянулась, петляя меж вековых елей параллельно железной дороге. Изредка я слышала шум проходивших по ней составов.

Вскоре я наткнулась на небольшой ручей, и это было очень кстати. С жадностью я принялась пить ледяную, чуть сладковатую, пахнувшую пряной травой воду. Затем, плюнув на то, что здесь могут быть какие-нибудь грибники-ягодники, разделась и легла в русло неглубокого ручья. Холодные струи обожгли кожу, но уже через минуту я ощутила блаженство. Чистая звенящая вода будто смывала с тела всю боль и усталость. Полежав до тех пор, пока от холода тело не начала сводить судорога, выбралась на берег и, не одеваясь, легла в траву, греясь в лучах восходящего солнца. Долго предаваться этому блаженству мне не дали вездесущая мошка и комары. Но я и им была благодарна. Они оживили мои рефлексы и эмоции. Оказывается, проклятия в адрес насекомых тоже способны вернуть рассудку нормальную реакцию.

После процедуры «омовения» я чувствовала себя намного лучше. Перед уходом я не удержалась и, наклонившись над самой водой, тихо прошептала:

– Спасибо тебе, вода-водица… Нечем мне тебя отдарить, так что прими от меня эту монетку…

И кинула в ручей десятикопеечную монету.

Кто бы меня спросил в эту минуту, что я делаю, – вряд ли бы сумела объяснить. Но весь мой прошлый опыт научил, что всё в этом мире живое, имеет свою энергию, а, стало быть, и разум. То, что он отличен от нашего, вовсе не означало, что его нет вовсе.

На мгновение в голове опять вспышкой высветилась картина неизвестной земли под фиолетовым солнцем. Я вдруг замерла на месте. Мне внезапно вспомнился небольшой костерок в горах и сидящий напротив меня мужчина с чёрными глазами и абсолютно белыми волосами со странным для современного слуха именем Койда. Будто наяву, я услышала тихий голос: «…В незапамятные времена Чудь Заволочская, моё племя, пришли сюда с далёких северных земель, уходя от наступающих льдов…» А ведь эта земля, на которой я сейчас стояла, и была теми самыми «дальними северными землями» – прародиной племени, к которому принадлежал Койда (об этом подробнее – в книге «Тайна урочища Багыш-хана»).

Рука сама потянулась к карману, где был спрятан листок пожелтевшей бумаги. Не знаю, что мне пришло в голову и почему я связала эту бумажку с теми, давно прошедшими событиями. Но вот – пришло же!

Устроившись на валежине, я достала листок и разгладила его на колене. Какие-то символы, чёрточки и квадратики, схематичное изображение чего-то непонятного – то ли местности, то ли какого-то помещения. Но тут не нужно было быть очень умной, чтобы понимать: именно из-за этих самых закорючек и начался весь сыр-бор! То, что эта схема была частью чего-то более значимого, было ясно. Стоило только вспомнить ту самую коричневую папочку, которой так дорожил покойный «дядя Боря». А она была не «худенькой»! К тому же, и парни его про папку эту спрашивали, и судя по тому, как они это делали, важность ее было трудно переоценить. А то, что убийца, увидев этот странный листочек в моих руках, открыл на нас «сезон охоты», говорило только об одном: этот листок был очень важной составляющей тех документов, что исчезли из нашего купе, а может, даже и сам по себе был очень значим.

И всё же, что-то неуловимо знакомое виделось мне на этом листке. Словно что-то, что я давно знала, а теперь напрочь забыла. Состояние отчаянной попытки вспомнить было крайне мучительным. У меня разболелась голова, и я, хмурясь, свернула листок, опять засунув его в карман.

До обеда я шла по лесу, а потом, решив, что уже пришла в себя, стала выбираться ближе к железнодорожной насыпи. Солнце пригревало, птички пели, жуки жужжали, как им и положено. Сладкое марево поднималось от влажной земли, наполняя воздух ароматами цветущих трав. Километра четыре ещё прошла вдоль полотна, когда впереди замаячила небольшая станция. Вот и славно. Надеюсь, буфет у них там есть, потому что есть очень хотелось.

На станции и вправду был маленький буфет. Особыми деликатесами похвастаться они не могли, но сдобная булочка с горячим чаем мне вполне сгодилась. Электричка до Зеленоборского прибывала через полчаса. Купив билет, я устроилась на перроне в тенёчке раскидистого тополя и принялась за свою скромную трапезу, не забывая крутить головой по сторонам.

Впервые подумала: как там мои друзья? Очень хотелось надеяться, что их побег окончился благополучно. Впрочем, лукавлю. Я была уверена, что у них всё хорошо. Вдвоём они точно не пропадут.

Головой я крутила не просто так и не из праздного любопытства. Этот поездной упырь вполне мог сойти на станции и кинуться на мои поиски. Но, к моему удовольствию, никаких подозрительных типов поблизости не наблюдалось. Бабулька с кошёлками ворчала на мальчишку лет тринадцати, скорее всего своего внучка, вычитывая тому, что тот «бегал, не знамо где», а бабке пришлось тащить кошёлки одной. Молодая парочка сидела на другой скамейке, и оба сердито глядели в разные стороны. Понятное дело – поругались. Рыжий в белую полоску кот возлежал на подоконнике и презрительно щурился на дворовую собачонку непонятного окраса с висячими лохматыми ушами, которая с громким задиристым тявканьем пыталась допрыгнуть до этого самого подоконника. Кот был старый, с боевыми шрамами на морде и ушах. Взгляд его прищуренных зелёных глаз был снисходительным, словно он хотел сказать: «Эх, молодо-зелено…»

В общем, обстановка была почти умиротворяющей. Меня даже немного потянуло в сон. Но тут подошла электричка, из которой вышли малочисленные пассажиры, которым я тоже уделила внимание. Никого, кто бы хотя бы отдалённо напоминал мне моих недругов или пытался проявить ко мне хоть какой-то интерес, среди них я не обнаружила. Юркнула в последний вагон поезда в самый последний момент. Так, на всякий случай.

Поезд дёрнулся и с задорным гудком покатил вперёд. Я уселась в последнем вагоне лицом к тамбуру, чтобы видеть любого, кто входил. Но никто не горел желанием мотаться в самом хвосте электрички.

Пришла пора подумать, как я буду добираться с вокзала станции Княжая до деревни Княжая Губа. На вокзале, кстати, меня могли поджидать. И это тоже нужно было учитывать. По-хорошему, самым надёжным был пеший ход. Расстояние от вокзала до деревни, насколько я знала, было невелико. Главная опасность крылась на не очень многолюдном перроне, где меня сразу могли бы увидеть. Ведь убийца наверняка знал о конечном пункте нашего назначения. Почему-то я не думала, что он вот так легко смирится с таким «носом», который мы ему показали.

Через некоторое время электричка стала замедлять ход. Мы прибывали на станцию Княжая, о чём хрипло и немного невнятно поведал динамик, висевший над моей головой. Я открыла окно и высунула голову наружу. Станция была довольно большой: несколько путей, расходившихся веером, товарняки, стоявшие в отстойниках. На перроне видны были люди – то ли встречающие, то ли уезжающие. К моему облегчению, электричка заходила на третий путь. Если я правильно помнила, то у пассажирских поездов заранее известно, на какой путь они прибывают. Электричкам такого внимания не уделяют. И это давало мне несколько минут форы. Разумеется, я всё планировала на тот случай, если меня там стерегут. К тому же я не забывала, что упырь в поезде был, скорее всего, не один. Но то, что я сидела в последнем вагоне, давало мне некоторые преимущества. Кроме того, в моём вагоне никого не было, значит, и рассказать обо мне будет некому. Но это я так, на всякий случай, просчитывала все варианты. Не знаю, к счастью или к сожалению, но опыт выбираться из трудных ситуаций у меня был. Так что оптимизма я не теряла.

Зашипев и заскрипев колёсами, электричка остановилась. Я уже была наготове. И только двери едва стали расползаться в стороны, как я юркой ящеркой проскользнула сквозь них и метнулась за вагон. А там, что называется, давай бог ноги – рванула, резво перескакивая через рельсы, что та коза, – за ближайший товарняк. Тело всё ещё ныло от ушибов, но это уже значения не имело. Отдышалась я немного только тогда, когда меня от перрона отделял железный вагон, выкрашенный в тёмный сурик. Немного придя в себя, я запрыгнула на площадку и осторожно выглянула. Всё же мне очень хотелось понять, ждали меня здесь или нет.

Разумеется, я не была таким уж «зорким соколом», чтобы с такого расстояния разглядеть лица тех, кто стоял на перроне, но на мгновение мне показалось, что среди редких пассажиров и зевак я увидела плечистую фигуру того зеленоглазого парня, с кем имела непродолжительную беседу на туманном перроне. Впрочем, мне это могло и показаться.

Поняв, что ничего я больше не высмотрю, спрыгнула с площадки товарного вагона и пошла искать выход из этой паутины железнодорожных путей. Вскоре счастье мне улыбнулось, и я оказалась на небольшой улочке. Унылость старых деревянных двухквартирных домишек с избытком компенсировалась пышными палисадниками, радующими глаз буйными красками кустов флоксов, космей и золотого шара. На пыльной раздолбанной дороге бегали ребятишки, на лавочках возле покосившихся заборов сидели довольные ленивые коты. В общем, картина была мирной и патриархальной. Улочка вскоре упёрлась в довольно глубокий овраг, через который был перекинут пешеходный мостик.

Перейдя на другую сторону, я присела на большой валун, лежавший чуть поодаль от дороги, и постаралась мысленно в голове восстановить карту местности. Мне нужно было, держась недалеко от железнодорожного полотна, пройти до конца деревни, а затем повернуть на северо-восток, чтобы её обогнуть. Хотелось есть и пить. Но ради этого я не собиралась рисковать и заходить в саму деревню. Ладно, войду в лес, а там, родной, он меня и напоит, и накормит. Когда я добиралась до станции, то видела, что уже начинала спеть черника. Там, где я родилась, на берегах Онежского озера, местные её называли морянкой. Наверняка и здесь, севернее, у неё было своё название, но выяснять я этого не стала.

Деревню я обогнула, когда уже солнце клонилось к закату. Мысленно порадовалась, что сейчас белые ночи, и можно не бояться заблудиться в темноте. Но тут же себе напомнила, что светло-то светло, да туманы такие густые, что лучше бы, наверное, была ночь. Нужно было поторапливаться. Точной точки встречи с друзьями мы не наметили. Было только расплывчатое указание: «за деревней». Но я очень надеялась, что мне удастся их отыскать без особого труда. В лесу я всегда чувствовала себя как дома. Причём мне было всё равно – Уральский это лес, Сибирский или Карельский. Лес – он везде лес. И законы его везде одинаковы, и деревья разговаривают везде на одном языке, который я уже умела понимать. Да и батюшко-Леший, он, конечно, везде свой, но под единым, так сказать, управлением. Приободрённая этими мыслями, я отправилась дальше.

Вскоре мне на пути попался небольшой родничок. Встав на колени, я напилась и умылась. Сразу почувствовала себя легче. Тело просило отдыха. И не просто просило, а уже пищало. Но я знала, что если сяду сейчас, то подняться будет сложно, почти невозможно. Кряхтя, словно старая бабуська, поднялась на ноги. На ходу сгребла горсть ещё не очень спелой черники и затолкала в рот чуть ли не силой. От усталости есть совсем расхотелось. Но чуть кисловатая ягода придала сил, будто открывая во мне второе (или уже третье – со счёта сбилась) дыхание.

Немного погодя я уловила запах большой воды. Значит, я почти вышла к заливу. Остановилась, покрутив головой и прислушиваясь к звукам. Ничего необычного не услышала, а вот мой нос уловил знакомый, чуть горьковатый запах дыма. Почему-то я сразу решила, что это «наши». Собственно, подобная мысль была не лишена логики. Для грибников-ягодников ещё не сезон. Охотники близ деревни вряд ли остановятся на отдых. В общем, оставалось у меня всего два варианта… Нет, если отбросить моё расслабленное состояние от прогулки по лесу, то на самом деле варианта было три: первый – это «наши», второй – рыбаки, а третий вариант, самый невероятный, но возможный – враги поджидают. В общем, прежде чем с радостным воплем лететь напролом к костру, широко раскинув руки для объятий, не мешало бы для начала всё как следует и очень осторожно разведать.

И я, подражая индейцу в дозоре, стала осторожно пробираться на запах дыма, стараясь производить при этом как можно меньше шума. Вскоре, через редеющие заросли рябинника, я увидела впереди тёмно-синюю воду залива. От её поверхности на берег извилистыми, слоистыми лентами уже стал наползать туман. Запах дыма стал более отчётливым, и я даже уловила чьи-то голоса. Но из-за дальности расстояния пока не могла с уверенностью сказать, кому они принадлежали: своим или чужим. Подкрадывающийся туман был сейчас как раз кстати. Под его прикрытием я пошла по берегу, прячась за деревьями в сторону костра. Но в разведчиков мне играть долго не пришлось, потому что я услышала громкий возглас знакомого и родного голоса:

– Юрик!!! Я тебе говорила, что Нюську нужно было встречать возле станции, а не сидеть здесь и дожидаться у моря погоды в прямом смысле!

От облегчения я чуть не расплакалась. Перестала пригибаться и вышла на берег, без опаски направляясь к костру. Подойдя чуть ближе, с усмешкой проговорила:

– И чего ты орёшь на весь лес? Где же ваша конспирация?

Последний вопрос был и вовсе неуместным, потому что сидевшая возле костерка Танька ещё громче взвизгнула и кинулась мне на шею, повторяя, как заведённая:

– Нюська!!! Нюсечка!!! Живая!!! Родненькая наша!!!

Я слегка поморщилась от её жарких объятий. Тело всё ещё болело, особенно в тех местах, которыми я при прыжке с поезда приложилась к земле. Юрик вскочил, сияя улыбкой, и только выдохнул:

– Ну… Наконец-то…

Я хмыкнула:

– Я тоже рада тебя видеть. Но вот с костерком так близко от деревни вы, конечно, погорячились. Хоть я и устала, как собака, но предлагаю отойти чуть подальше.

Татьяна, всё ещё висевшая на мне, отстранилась и с тревогой спросила:

– За тобой что, погоня?

Я чуть не расхохоталась. Прозвучала её фраза, словно из какого-то детского фильма-приключения. Но, собрав в кучку всю свою серьёзность, ответила:

– Кто ж её знает… Может, и погоня. Так что тушите костёр – и уходим.

Юрик, как самый здравомыслящий и конкретный из всей нашей компании, задал вопрос:

– Как ты? Вид у тебя… не очень.

Я отмахнулась:

– Все разговоры – потом. Пару-тройку километров я ещё в состоянии пройти. Сколько там ещё осталось до твоей избушки?