Кто не спрятался – я не виноват…

Когда дело дошло до точного местоположения конечного пункта нашего путешествия, Танька опомнилась. Совершенно невежливо ткнула Юрика в бок и промяукала:

– Юра, ты не достанешь мне из рюкзака мои умывальные принадлежности? Ночь на дворе, пора и на покой…

Юрик, уже было собравшийся поведать нашему попутчику, куда конкретно мы направляемся, рот тут же закрыл и, несколько смущённо кивнув головой, полез наверх доставать рюкзак. Когда Юрка всё исполнил, Татьяна на этом не угомонилась. Оставлять друга наедине с попутчиком она посчитала неразумным – по крайней мере, пока она как следует не проинструктирует своего любимого. Просьба её прозвучала несколько жалобно, когда она произнесла:

– Юра… Не проводишь меня, а то одной как-то боязно…

И она смущённо улыбнулась, состроив глазки нашему другу. От такого заявления Юрик несколько раз хлопнул в недоумении ресницами. Он впервые слышал, чтобы Таньке в поезде было «боязно». Но, заметив её выразительный взгляд, тут же спохватился и пробурчал:

– Конечно…

На этом его словарный запас исчерпался. Он бодро поднялся и открыл дверь. Когда ребята вышли, в купе повисла тишина. Я, изображая живейший интерес, упорно стала пялиться в окно, хотя ничего особенно занимательного там не было видно. Мы покидали Ленинград, и мимо мелькали какие-то технические строения, бесконечные столбы и складские помещения. Боковым зрением я видела, как «дядя Боря» внимательно рассматривает меня, что я сочла весьма неприличным. Резко повернув голову, не особо церемонясь, спросила:

– Вы обнаружили в моем лице что-то для себя необычное?

Мой прямой вопрос его ничуть не смутил. Он усмехнулся краешком тонких губ и доброжелательно проворковал:

– Разумеется… Я нахожу вас очень красивой. А я люблю красивые… вещи.

Последняя фраза, на мой взгляд, прозвучала совсем уж по-хамски. Я, было, собралась слегка его поставить на место, но, угадав моё намерение, он поспешно проговорил:

– Простите, Анна… С моей стороны это прозвучало несколько невежливо…

Я хмыкнула – так мне понравилось его обтекаемое слово «несколько», а он продолжил:

– Я хотел сказать, что меня, как и любого другого человека, я полагаю, привлекает всё красивое. А в вас, ко всему прочему, я вижу какую-то загадку, которую непременно хочется разгадать.

Оценив по достоинству его изворотливость, я усмехнулась.

– Думаю, каждый человек сам по себе уже загадка. К слову говоря, в вас я их вижу даже несколько…

Продолжать этот разговор мне не хотелось, поэтому я поднялась, собираясь покинуть купе, чтобы присоединиться к своим друзьям. При этом я даже не собиралась объяснять «дяде Боре», куда и зачем я направляюсь. Не успела я взяться за ручку двери, как раздался лёгкий стук, и створка в купе отъехала в сторону. На пороге возникли два занимательных паренька лет двадцати пяти. Комплекция обоих напоминала мне тяжелоатлетов, а одинаковые выражения лиц придавали им феноменальное сходство, словно они и впрямь были братьями-близнецами. Оба коротко, не по моде стрижены, оба одеты в дорогущие джинсы и чёрные футболки, явно пошитые не на фабрике «Большевичка».

Несколько напрягшись, будто готовясь отразить удар, они с лёгким прищуром окинули меня профессионально внимательными взглядами. За моей спиной прощебетал «дядя Боря»:

– Анечка, это ко мне…

Парни чуть посторонились, давая мне место, чтобы пройти, и тут же следом шагнули в купе. Один из них возбуждённо заговорил:

– Бальтазар Вавилович, они здесь, в соседнем вагоне…

Ага… Вот и наше настоящее имя. А то – «дядя Боря»! Не утерпев, я оглянулась и, хмыкнув, глянула на нашего попутчика, приподняв выразительно правую бровь. «Дядя Боря», не сумев скрыть досады, с раздражением буркнул, обращаясь к вошедшим:

– Дверь закрой…

Один из парней поспешно задвинул створку прямо перед моим носом. Меня это нисколько не обидело. Старичок-попутчик меня интриговал всё больше и больше. Кто он вообще такой? И кто такие эти «они», которые едут в соседнем вагоне? Скорее всего, пришедшие ребятки – что-то наподобие частной гвардии. Это, как раз-таки, было понятно, а вот всё остальное… …а вот всё остальное… Я одёрнула сама себя. Чёрт! Какое мне, вообще, дело до этого «дяди Бори» и до его «гвардий»?! Мне что, своих забот мало?! Дав себе слово о попутчике больше не думать, я отправилась в тамбур, где, обнявшись, стояли Юрик с Татьяной и с совершенно глупым, счастливым видом пялились в окно.

Не став их отвлекать от этого важного занятия, я резко развернулась и направилась в туалет в противоположном конце вагона. По дороге мне встретилась проводница: крепенькая тётка в лихо заломленной на бок форменной фуражке на кудрявой копне рыжеватых волос. Приветливо мне улыбнувшись, спросила:

– Чаю не хотите?

Вежливость проводников в наше время – это большая и потому драгоценная редкость. В ответ я расплылась в ответной улыбке и с чувством проговорила:

– С превеликим удовольствием. Мы с друзьями в шестом купе. Если можно – три стакана чая…

Тётка мне озорно подмигнула и по-военному отчеканила:

– Сделаем… Сей момент!

Я только головой покачала. Бывает же такое!

Выйдя из туалета, решила потревожить своих «голубков». Зайдя в тамбур, довольно громко кашлянула, а когда на меня обратили внимание, предложила:

– Пойдёмте чайку с ватрушкой выпьем – и спать…

Ребята мне дружно кивнули и, неохотно разлепив объятия, последовали гуськом за мной в купе. Там, кроме «дяди Бори», уже никого не было. Интересно, когда это парни успели прошмыгнуть? И опять одёрнула себя. Какое мне до этого дело?!

Через минуту в дверь постучали, и гостеприимная проводница внесла три стакана чая в одной руке – в совершенно великолепных оловянных подстаканниках с изображением Кремля. Глядя на проводников, я изредка размышляла на тему: а не оканчивают ли они цирковое училище? Потому как разносить крутой кипяток по узкому коридору раскачивающегося вагона – занятие не из простых. Тут нужна сноровка.

Впрочем, размышляла я об этом недолго. Достав из рюкзака ватрушки, коими нас снабдила Танькина двоюродная бабушка, мы уселись пить чай. Разумеется, пригласили и нашего попутчика. С душевной улыбкой он отказался, заметив, что «его друзья пригласили в ресторан». Он встал и вышел из купе, не забыв при этом прихватить с собой ту самую кожаную папку, которую он ни на мгновение не выпускал из рук.

А я подумала, что «его друзья» – это, скорее, те парни, что навестили старичка совсем недавно. И насчёт «пригласили» у меня тоже возникло сомнение: непонятно, кто кого пригласил. Я была склонна считать, что, скорее, это он их «пригласил». Поймав себя на подобных дурацких рассуждениях, попеняла мысленно: «Дядя Боря» занимает слишком много места в моей голове. Решив, что это скорее от усталости, предложила ребятам ложиться спать. Все согласились – последние несколько дней нам так и не удалось толком выспаться.

Татьяна легла на нижней полке, Юрик устроился наверху, над старичком (предполагаю, чтобы перед сном лицезреть образ засыпающей любимой), а я – над Татьяной. Перестук колёс мчащегося сквозь белую ночь поезда – самая лучшая в мире колыбельная. И каждый слышит в этом звуке что-нибудь своё. Мне, например, всегда слышался вальс Кирилла Молчанова из кинофильма «А зори здесь тихие…». Под эту музыку я и уснула.

Спала я крепко. Мне снился Иршад, сидящий в своём троне-кресле, вырезанном из камня, в той пещере-комнате, находящейся в проклятом урочище Багыш-хана, от которой у меня только от одних воспоминаний бегали по коже мурашки. Взгляд его водянистых глаз пытался проникнуть сквозь тщательно выстроенную мной защиту. А в голове звучал его скрипучий и чуть насмешливый голос:

– Кто ты в этом мире, в этой жизни? Кем ты себя считаешь – и кто ты есть на самом деле, обычно – это две разные вещи…

Усилием воли я выдернула себя из этого жуткого сновидения, ощутив покачивание вагона на стыках и слыша мерный перестук колёс. Я лежала на полке, не открывая глаз, пытаясь вдохнуть хоть малый глоток воздуха. Сердце учащённо билось, виски сдавило тупой болью, и я мучительно пыталась отделить сон от яви. Чей-то пристальный взгляд не давал мне чёткого осознания. Чуть приоткрыв глаза, не поднимая ресниц, я глянула вниз. На своей полке сидел старик и пристально меня разглядывал.

Я ощутила, будто прикосновение осторожных щупалец – его настойчивое желание пробраться в мои сны, в мою голову. Система защиты у меня сработала на автомате, наглухо запирая мой разум от любого вторжения. Старик поморщился и что-то тихо проворчал себе под нос – что-то наподобие: «Интересный экземпляр…»

Я сцепила зубы и плотно прикрыла глаза, едва удерживаясь, чтобы не ответить. Сна – как не бывало. Мне срочно захотелось немедленно глотнуть свежего воздуха. Плюнув на все возможные последствия и замечания со стороны «дяди Бори», я соскользнула с полки и вышла из купе, тихо прикрыв за собой дверь.

Прошла в тамбур и подёргала ручку входной двери. К моему удивлению, она оказалась не заперта. Сырой холодный воздух ворвался внутрь, наполняя лесной свежестью душный прокуренный тамбур. Крепко вцепившись в поручни (ещё не хватало вывалиться на ходу!), я, прикрыв глаза, жадно вдыхала его. Сердце забилось ровнее, а виски перестало сдавливать тупой, ноющей болью.

Глава 3

Ночь прошла спокойно, если не считать моей маеты. Я постоянно твердила себе, что всё это исчезнет, стоит мне только сделать шаг по лесной дороге с рюкзаком за плечами. Но моё подсознание с упорством, достойным лучшего применения, бубнило, словно заведённое: «…Аннушка уже купила масло, и не только купила, но уже и пролила…»1 Вот бы ещё знать, где эта подлюка его пролила!

В коридоре послышались торопливые шаги, поезд дёрнулся и остановился. Все в нашем купе ещё спали. «Дядя Боря» лежал, отвернувшись к стенке, и громко всхрапывал. Из-под подушки торчал кончик коричневой кожаной папки, с которой он не расставался ни на минуту. Но особого любопытства она у меня не вызывала.

Я выглянула в окно. Петрозаводск. Полагаю, стоянка здесь будет не три минуты, и у меня есть время немного прогуляться по перрону, размять ноги и подышать воздухом. Не вставая с полки, натянула брюки, соскользнула вниз, обулась, накинула куртку и вышла из купе. Большого количества желающих сойти здесь не наблюдалось. Всё правильно. Зачем людям садиться на поезд, когда от Ленинграда сюда идёт куча электричек?

Утро было туманным и зябким. Солнце, которое только успело коснуться горизонта, снова всходило, но его косые лучи не могли пробить серую муть плотного тумана. Все контуры окружающего мира были зыбкими и размытыми, словно нереальными. Я знобко передёрнула плечами, не к месту подумав: «Словно в междумирье…»

Наша проводница стояла у раскрытой двери, изредка позёвывая и деликатно прикрывая рот ладошкой. Пассажиров, спешащих на посадку, не наблюдалось. Женщина, словно угадав мои мысли, пробормотала:

– В это время года мало тех, кто едет в Мурманск. В основном едут оттуда, – и добавила мечтательно: – …к тёплому морю.

В ответ я коротко спросила:

– Сколько стоим?

Проводница, мельком глянув на часы, проговорила дежурно:

– Стоянка – двадцать пять минут. Осталось двадцать…

Я кивнула и пошла вдоль перрона. Народу было немного. Какие-то одиночные фигуры быстро передвигались в тумане, напоминая призраков. Пахло горелым машинным маслом и какой-то копотью. Обычные запахи на большой железнодорожной станции. Прожекторы пытались пробить туманную завесу, но у них было ещё меньше шансов, чем у солнца.

Через два вагона от нашего мой взгляд упёрся в одиноко стоящую фигуру. Мужчина просто стоял и курил. Наверное, такая же ранняя птаха, как и я, вышел размять ноги. Ничего необычного или настораживающего. Но я будто на стену налетела. Остановилась, стараясь разглядеть его лицо. Почему-то во всём его облике мне показалось что-то знакомое, только я никак не могла понять, что именно.

Я дала задний ход и остановилась на грани видимости, прижавшись к вагону и стараясь быть как можно незаметнее. Возможно, он почувствовал мой взгляд, возможно, всё было просто случайностью, но он резко обернулся ко мне. Лица я по-прежнему разглядеть не могла, но вот этот его жест – как он повернул голову настороженно, будто хищник на охоте, готовясь к прыжку… Это, безусловно, был он! Тот, кто ходил за мной в городе!

И тут же приступ паники накрыл меня с головой, будто тяжёлая приливная волна. Мне захотелось развернуться и бежать сломя голову, куда глаза глядят. Да что же это такое, в самом-то деле?!

Но, вопреки нахлынувшему желанию, я, почти не отдавая себе отчёта в том, что делаю, твёрдо сделала несколько шагов вперёд. Пора было взглянуть прямо в глаза своим страхам!

Чеканя шаг (не иначе как с перепугу), я подошла к мужчине и чуть охрипшим от волнения голосом спросила, собрав всю свою наглость в кулак:

– Сигареткой не угостите?

Темно-зелёные глаза уставились на меня. В них была насмешка, граничащая с издёвкой. Не могу сказать, сколько это длилось: несколько мгновений? Секунд? Или минут? Честно признаться, состояние у меня было почти предобморочное, и как я держалась на ногах – для меня самой оставалось загадкой. Наверное, на одном злом упрямстве, не иначе.

Наконец он ответил чуть насмешливым хрипловатым, будто после недолгой простуды, голосом, доставая пачку из кармана брюк:

– Насколько я знаю, ты же не куришь… Но держи, – он протянул мне пачку, – мне не жалко…

Я окинула его взглядом. Вроде бы нормальный парень лет двадцати восьми – тридцати. Высокий, широкоплечий. Длинные, темно-русые до плеч волосы собраны в хвост на затылке, что делало его похожим на какого-то романтического героя из классических французских кинофильмов. А вот лицо… С таким лицом только одиноких путников грабить на дорогах по ночам, а не романтикой страдать. Прямой крупный нос, над прищуренными глазами – абсолютно ровные, как две палки, тёмные брови и чуть полноватые губы змея-искусителя, искривлённые в лёгкой издевательской усмешке.

Меня не смутило его обращение на «ты». У подобных самоуверенных типов подобное случается часто. Им плевать на общепринятые правила поведения. А вот его «насколько я знаю» прозвучало прямым вызовом. Но, к собственному удивлению, эта фраза оказалась почти волшебной. Страх, паника – всё куда-то разом исчезло. Голос обрёл прежнюю твёрдость, а мысли перестали метаться. Я посмотрела на него с вызовом и спросила с лёгкой усмешкой:

– А насколько ты знаешь? А главное – зачем тебе это нужно?

Он глянул на меня, словно энтомолог, случайно наткнувшийся на неизвестный миру вид насекомого. Разумеется, я не ждала от него ответа. Развернулась и пошла прочь, к своему вагону, небрежно бросив на ходу:

– И ты прав, я не курю…

Внутреннее напряжение ушло, оставив в сознании какую-то гулкую пустоту. Люди добрые, соседи честные!!! Что же это делается, а?! Куда я опять вляпалась?! А главное – когда успела?!

На ум тут же пришла совершенно дурацкая фраза: я из любой сложной ситуации найду выход. Но, зараза!!! Как я нахожу туда вход?! Вроде бы сидела себе тихо, как заяц под кустом, образно выражаясь, починяла себе «примус». И вот, нате вам!

Возвращаться назад и хватать парня за грудки, пытаясь из него выдавить причину такого его поведения, не стала, хотя очень хотелось. Бесполезно всё это. Уж кому, как не мне, это знать. Стоило только взглянуть на его наглую рожу – и сразу всё становилось понятно. Такой за деньги маму родную продаст. Хотя… это я, конечно, погорячилась. Такой как раз и не продаст. Но если уж ему что-нибудь в башку втемяшится, то тут, что называется, тушите свет.

Задумавшись, я чуть не пролетела мимо своего вагона. Благо наша проводница меня успела тормознуть. Я уже проскочила вход, когда она проговорила мне в спину:

– Вы бы зашли в вагон, мы скоро отправляемся…

Я ей благодарно улыбнулась и поднялась на площадку. Но в купе не пошла. Нужно было успокоиться и привести мысли в порядок. Только оставалась одна проблема – найти этот самый порядок. А как это сделать, я, увы, не знала.

Поезд судорожно дёрнулся, будто с трудом пытаясь оторвать колеса от стальных полос рельсов, и, медленно набирая ход, поволок свое многотонное туловище в редеющую серую мглу. Женщина с лязгом закрыла двери и, глядя на мою отрешённую физиономию, участливо предложила:

– Может, чайку?

Я кивнула. Да, пожалуй, чаёк сейчас будет весьма кстати. Уже через минуту я грела руки об оловянный узорчатый подстаканник и прихлёбывала маленькими глотками крепко заваренный ароматный чай, присев на боковое откидное сиденье в коридоре. Наверное, я тётке показалась сиротой неприкаянной, потому что она участливо спросила, незаметно переходя на «ты»:

– А чего в купе-то не идёшь?

Я жалко улыбнулась и ответила:

– Мои все спят… будить не хочу.

Она понимающе кивнула и решительно предложила:

– Чего тут в проходе-то сидеть… Айда ко мне в купе… У меня и печенье имеется. Я ведь тоже ещё чай не пила. Вот вместе и почаевничаем…

Видеть кого-либо, а тем более разговаривать с кем-нибудь сейчас мне ужасно не хотелось, но отказаться я посчитала невежливым. Прошла в её двухместное купе, где в углу хрипела и перемигивалась зелёными огоньками радиоустановка. Мне пододвинули сразу же незатейливую, вырезанную из молочного пакета вазочку, наполненную карамельками и печеньем. Сладкое я не любила, но печенюшку из вежливости всё же взяла.

Нашу проводницу звали Ангелина Петровна. Была она одинока. В общем, я слушала печальную историю её жизни, прихлёбывала горячий чай, а в нужных местах согласно кивала головой или в изумлении вскидывала брови. Слушателем я была хорошим, причём не ради «галочки», а всей душой сопереживала рассказчице, проявляя искреннее сочувствие к нелёгкой женской доле.

Когда заклацали двери купе и проснувшиеся пассажиры засновали по коридору, я поднялась, поблагодарила хозяйку вагона за тёплую беседу и вкусное угощение. На прощание она мне с какой-то грустью проговорила:

– Ты заходи… Поболтаем…

Я кивнула и направилась в своё купе. Воистину, права была моя бабуля, когда говорила, что тот, кто ведает нашими судьбами там, наверху, знает намного лучше нас самих, что именно нам нужно в тот или иной момент жизни. Оказалось, что общение с Ангелиной Петровной внесло в мою душу то самое успокоение, которого мне так недоставало, и, к тому же, вернуло умение здраво, безо всякой паники, рассуждать.

Если не можешь изменить ситуацию – поменяй отношение к ней. Я ничего не могла поделать с тем парнем, поэтому решила, что его просто нет. По крайней мере, на данный момент. А после… Я была уверена, что мы сумеем затеряться в карельских лесах, и никакие парни нас там не найдут. На том и успокоилась.

Ребята уже проснулись, как и наш «дядя Боря», с которым я столкнулась в дверях купе. Растянув свои тонкие губы в приторно-ласковой улыбочке, он пропел:

– О-о-о… А вот и наша Анечка… А мы вас, голубушка, было совсем потеряли. Ваши друзья уже волноваться начали… – мяукал он, протискиваясь мимо меня в коридор.

Краем глаза я заметила, что в тамбуре его поджидали его «друзья». И, кстати, коричневую папочку он крепко держал цепкими, похожими на курьи лапки, пальцами.

Танька, в отличие от «дяди Бори», особо деликатничать не стала. Сразу накинулась на меня с упрёками:

– Где тебя носило?! Мы проснулись, а тебя нет!!! Кругом такое… А ты… – перешла она с гневных сентенций на жалобные.

Хотелось мне спросить, мол, какое это «такое» кругом? Но, памятуя о нежной нервной организации подруги, не стала. И, разумеется, тут же принялась каяться:

– Ну прости… Мы стояли в Петрозаводске, и я решила немного поразмяться. Вы спали, вот я и ушла, чтобы вас не будить.

Танька сердито сверкнула глазами и ехидно заметила:

– Мы уже час как не стоим в Петрозаводске…

Я отмахнулась от неё:

– Не бурчи… Тебе не идёт роль ворчливой старухи-процентщицы. Проводница наша позвала чаю попить. У неё сидели и болтали. – Татьяна зыркнула на меня с подозрением. Но моя физиономия была честной и открытой, и подруга больше не нашла, к чему придраться. Посчитав, что объяснилась я достаточно и весьма подробно, спросила с интересом:

– Чем займёмся? Я-то чайку выпила, а вот вам не мешало бы позавтракать. Заказать вам чаю?

Моя забота была такой искренней, что Танька совершенно перестала на меня дуться.

В общем, до обеда мы болтались совершенно без дела. Немного валялись на полках, пялясь безо всякого смысла в окно, немного жевали, выходили поразмять ноги на маленьких станциях, где сердобольные старушки продавали горячие пирожки и варёную картошку, посыпанную мелко нарубленным укропом.

Наш попутчик появился только ближе к обеду и сразу же приступил к расспросам о нашей жизни, будущей профессии и прочей дорожной трепотне. Жёстко проинструктированный Танькой, Юрик говорить старался мало и неохотно. Я вообще сделала вид, что читаю книгу, напоминая себе, что страницы следует время от времени перелистывать. «Дяде Боре» этого показалось мало, и он предложил нам сыграть в домино. Благо у проводника были разные подобные игры.

Татьяна, противница всяческой дипломатической казуистики, рубанула правду-матку: дескать, в домино мы не играем, как и во всякие другие буржуйские игры. На что старичок противненько захихикал и сказал, что научиться этому несложно, а игра развивает память и математические навыки. Против этого у подруги аргумента не нашлось, и мы сели играть в домино.

А я заметила, что даже во время игры «дядя Боря» не выпускал свою драгоценную папку из рук. Что же, интересно, у него там такое, что даже отложить просто в сторону он её не мог?

Так мы дотянули часов до трёх. Юрик, не выдержав, жалобно проговорил:

– Девчонки… А не сходить ли нам в ресторан? Супчика горяченького хочется. Не могу я на этой сухомятке… – И, раздвинув улыбку до ушей, тоном искусителя пропел: – …Кстати… Вам не кажется, что наш отдых следует «обмыть» хотя бы по бокалу шампанского? Я угощаю…

Танька хохотнула, глядя с обожанием на друга:

– Это называется: угощайся, братка, с севера приехал, да?

Юрик нахмурился:

– Чего ты? Я ж от всей души… Приедем только завтра рано утром. А так, посидим, как люди… Могу я свою невесту и лучшую подругу пригласить в ресторан, в конце-то концов?! – И он выразительно, взглядом а-ля «кто в доме хозяин», посмотрел на Татьяну.

Чтобы прекратить весь этот балаган, я поднялась первой. Хлопнула Юрика по плечу:

– Пойдём, гусар! Как насчёт шампанского – я не знаю, а вот от горячей соляночки и я бы не отказалась.

На этом диспут был закрыт. Мы дружненько потянулись узким коридором в соседний вагон, где и был расположен ресторан. В тамбуре стоял неказистый и весь какой-то встрёпанный мужичок небольшого росточка. Вылинявшие спортивные штаны грязно-синего цвета висели пузырями на коленях, белая обычная майка была чистой, но шарма ему явно не добавляла. Видавшие виды, потертые коричневые ботинки не мешало бы почистить. На шее у него висело казённое вафельное полотенце. Стоит себе человек в тамбуре, ждёт своей очереди в туалет – ничего особенного. Ребята, шедшие впереди, его, кажется, даже не заметили. А я просто мазнула по нему взглядом, отметив, что умываться в обед было уже поздновато. Он чуть посторонился, пропуская нашу дружную компанию, и на мгновение наши глаза встретились.

В этот момент я собиралась что-то ехидное сказать Татьяне, которая звонко смеялась в ответ на шутку Юрика, но слова вдруг застряли у меня в горле. Жёсткий, колючий взгляд будто вбивал меня, словно погнутый гвоздь в стенку. Опустив взгляд, я постаралась быстрее прошмыгнуть мимо неприятного человека. Мысленно чертыхнувшись, попеняла себе: мол, все тебе кажутся подозрительными – так и до паранойи недалеко. Но оглянуться на странного мужичка у меня желания не было.

Тем временем мы уже вошли в вагон-ресторан – и вскоре лохматый мужичок был забыт.

Народу в ресторане было довольно много, но свободный столик для нас нашёлся. Не успели мы как следует устроиться, как к нам тут же подскочил вспотевший официант в белой форменной тужурке и скороговоркой спросил:

– Пообедать или так, перекусить?

Юрка с барским видом ответил солидно:

– Пообедать… И, уважаемый, для начала принесите бутылку шампанского!

Официанта словно ветром сдуло. А Юрик откинулся на спинку сиденья и, будто приговор суда, произнёс:

– Гулять – так гулять!

Мы с Татьяной, не удержавшись, прыснули от смеха. Юрик в роли гусара – это было нечто.

Пока мы ждали заказ, я бегло осмотрела присутствующих в вагоне-ресторане, даже себе не желая признаться, что выискиваю глазами того странного зеленоглазого парня, которого встретила на перроне в Петрозаводске. Не увидев его, выдохнула – то ли от облегчения, то ли от разочарования. Но зато заметила наших прежних знакомцев – «друзей» «дяди Бори». Они сидели от нас через два стола и с угрюмыми физиономиями разглядывали присутствующих. Перед ними стояло несколько тарелок с какими-то закусками и две до половины пустых бутылки «Нарзана». От нечего делать я озадачилась мыслью: они по жизни такие хмурые или им по должности положено, так сказать, блюсти образ – как артистам на сцене? Но тут нам принесли шампанское, и я оставила дурацкие мысли.