Зов крови

– Я не понимаю, Элиас, – голос мой дрожал, и я сжала бокал так, что костяшки пальцев побелели. – Эта преданность, которую я видела в их глазах… она была почти религиозной, фанатичной. Майя смотрела на него, как на божество, готовая пойти за ним в самую бездну. А Рекс… он был против, он видел опасность, но он подчинился. И Кай… когда он сказал «Она моя»… это прозвучало не как любовь, не как желание, а как… как утверждение права собственности. Как будто я вещь, трофей, ключ к чему-то. И в то же время… – я замолчала, подбирая слова, – …в его глазах был такой ужас, такая боль, когда он смотрел на меня. Как будто я была и спасением, и проклятием одновременно.

Я умолкла, переводя дрожащее дыхание, и сделала большой глоток вина. Оно обожгло горло, но немного успокоило бешено стучащее сердце.

Элиас слушал меня, не перебивая, его красивое лицо было серьезной маской. Когда я закончила, он медленно, с видом глубокомысленного человека, несущего тяжкое бремя знаний, тяжело вздохнул.

– Лия, то, что ты описала… это звучит не просто тревожно. Это звучит опасно. Такая слепая, фанатичная преданность, такое почти гипнотическое влияние на людей… это выходит за рамки нормальной харизмы лидера. Это пахнет чем-то… темным.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я, чувствуя, как в животе завязывается холодный, тугой узел страха.

Он отставил свой бокал и повернулся ко мне всем телом, его колено почти коснулось моего. Его глаза, такие обычно ясные и добрые, стали темными, серьезными, полными тайного знания.

– Я изучал многое, Лия. В том числе и мрачную историю нашего города, его темное прошлое. Здесь всегда ходили легенды не только о призраках, но и о древних культах, о семьях, которые на протяжении поколений практиковали… запретные искусства. О тех, кто мог подчинять себе чужие умы и волю, манипулировать эмоциями, навязывать свою власть.

Я почувствовала, как кровь отливает от моего лица, оставляя кожу ледяной.

– Ты хочешь сказать, что Кай… что он гипнотизирует меня? Свою стаю? Что все это – какая-то темная магия?

– Я не знаю наверняка, Лия, – он мягко, почти с жалостью, положил свою теплую ладонь поверх моей холодной руки, его прикосновение было утешительным якорем. – Но подумай здраво. Твои внезапные, необъяснимые, иррациональные чувства к нему. Этот почти животный, первобытный страх, смешанный с неконтролируемым, магнетическим влечением. Ты сама сказала – это не похоже на нормальную симпатию. А та мгновенная, безоговорочная преданность его последователей? Разве это похоже на естественные, здоровые отношения между людьми? Это больше смахивает на секту, на туман, окутывающий их сознание.

Его слова, тихие и убедительные, падали в мою растерзанную душу, как семена сомнения, и они находили благодатную почву, прорастая корнями страха и неуверенности. Ведь и правда, мои чувства к Каю были иррациональными, всепоглощающими. Они накатывали на меня волной, сметая все логические барьеры, все доводы разума. Его прикосновение обжигало, его близость сводила с ума, его ярость пугала и возбуждала одновременно. А та слепая, готовая на все преданность, которую я видела в глазах Майи… она была пугающей, нечеловеческой.

– Но… зачем? – прошептала я, и мой голос прозвучал слабо и потерянно. – Зачем ему все это? Что я ему такого сделала? Я просто обычная студентка!

Элиас смотрел на меня с таким глубоким, неподдельным состраданием, что у меня защемило сердце.

– Я не знаю всей правды, моя дорогая. Возможно, ты обладаешь чем-то, что он хочет заполучить. Или ты – ключевая фигура в каком-то его древнем, темном плане. Твои… странные способности, о которых ты говорила. Мгновенное заживление. Ускоренный метаболизм. Возможно, он как-то связан с этим. Возможно, твоя кровь, твоя сущность нужны ему для чего-то. А его «забота» – лишь способ привязать тебя, сделать податливой.

Элиас говорил так разумно, так логично, выстраивая стройную, пугающую картину. Он предлагал объяснение, которое укладывалось в рамки здравого смысла и рационального мышления. В отличие от хаоса, дикости и необъяснимых, первобытных инстинктов, которые исходили от Кая и притягивали меня, как магнитом.

– Что же мне делать? – спросила я, и в моем голосе прозвучала настоящая, детская мольба о спасении. – Я не хочу быть марионеткой! Я не хочу, чтобы мною управляли!

– Держаться подальше от него, Лия, – его пальцы сжали мою руку, передавая уверенность. – Ты сильная. Умная. Ты можешь противостоять этому влиянию, какой бы природы оно ни было. Ты должна включить разум, а не поддаваться этим… животным порывам. Я помогу тебе. Я буду рядом, я буду твоим щитом. Ты не одна в этой борьбе.

В его словах была такая непоколебимая уверенность, такая надежда на спасение. Он был моим спасательным кругом, маяком в бушующем море непонятных страстей и темных тайн. Я смотрела на его идеальные, словно выточенные черты лица, на его добрые, ясные глаза, и мне отчаянно хотелось верить ему. Верить, что все это – лишь темное колдовство, туман, распространяемый коварным врагом, а не какая-то ужасная, непостижимая правда обо мне самой, о моем предназначении.

Внезапно, словно сама судьба решила подтвердить его слова, массивная дубовая дверь в библиотеку бесшумно открылась, и на пороге появился высокий, сухопарый пожилой мужчина. Его фигура, облаченная в темное, строгое одеяние, отбрасывала длинную, узкую тень. Его лицо было бледным и аскетичным, с тонкими, бескровными губами и пронзительным, как ледяное шило, взглядом маленьких, глубоко посаженных глаз. От него веяло такой безраздельной властью, холодом и возрастом, что я невольно съежилась, чувствуя себя букашкой перед лицом неумолимой силы.

– Элиас, – его голос был сухим и безжизненным, без единой эмоциональной ноты, словно скрип старого пергамента. – Мне нужно с тобой поговорить. Приватно.

– Старейшина Артемий, – Элиас немедленно встал, его поза выражала глубокое, почти фанатичное уважение, но я, к своему удивлению, уловила легкое, почти невидимое напряжение в его плечах, едва заметную тень беспокойства в глазах. – Прошу прощения за беспокойство. Это Лия Картер. Лия, это Старейшина Артемий, глава совета нашей семьи, хранитель наших традиций.

Старейшина. Глава «Лунных Стражей». Тот самый, о котором с таким презрением и страхом говорил Рекс. Его ледяной взгляд медленно, с невыносимой тяжестью, упал на меня, и мне показалось, что я чувствую, как этот взгляд буквально сканирует меня, оценивает каждый атом моего существа, взвешивает на невидимых весах, как ценный, но опасный товар. В его глазах не было ни капли человеческого тепла, только холодный, расчетливый, почти научный интерес.

– Мисс Картер, – он кивнул мне с почти механической вежливостью, его тонкие губы на мгновение изогнулись в нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Но это была улыбка хищного паука, видящего муху, запутавшуюся в углах его древней, совершенной паутины. – Я слышал о вас. Элиас делился своими наблюдениями. Надеюсь, он оказывает вам необходимую поддержку в разрешении ваших… деликатных проблем. Темные силы, что порой пробуждаются в нашем мире, требуют мудрого руководства.

– Да, – выдавила я, чувствуя, как под его пронзительным взглядом по моей спине бегут мурашки. Мне стало не по себе, тесно, захотелось сбежать. – Он… он очень помог мне разобраться в некоторых вещах.

– Прекрасно, – произнес Старейшина, и его голос прозвучал как приговор. Его глаза, холодные и всевидящие, скользнули к Элиасу, и между ними прошел какой-то быстрый, почти телепатический, безмолвный сигнал, полный глубокого, давнего понимания и одобрения. – Мы, «Стражи», всегда готовы протянуть руку помощи тем, кто заблудился во тьме невежества и ищет защиты от порочного влияния… определенных низменных сил. Продолжайте в том же духе, Элиас. Твой подход, твоя стратегия… она одобрена Советом. Мы наблюдаем.

С этими многозначительными, леденящими душу словами он развернулся с неестественной плавностью и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь, оставив после себя шлейф ледяной, гнетущей энергии и ощущение незримого, но тяжелого присутствия.

– Прости, Лия, – Элиас снова сел рядом, его выражение лица было слегка озабоченным, но в то же время удовлетворенным. – Старейшина Артемий… он человек старой, строгой закалки. Живой реликт прошлых эпох. Его методы могут казаться суровыми, но он желает только добра нашему городу, нашей семье. И таким, как ты, кто попал в поле зрения тьмы.

– Он знает о Кае? О его стае? – спросила я, все еще не в силах избавиться от ощущения ледяных мурашек на коже.

– Семья Торн, наш клан «Стражей», давно и пристально наблюдает за семьей Варг и их… последователями, – осторожно, подбирая слова, сказал Элиас. – Их деструктивное влияние, их варварские методы, их дикие, почти животные ритуалы… они всегда балансировали на самой грани, угрожая хрупкому равновесию в нашем мире. Старейшина Артемий справедливо опасается, что их растущая активность, их интерес к тебе, может навредить невинным душам. Таким, как ты, Лия.

Его слова звучали так правдоподобно, так стройно и логично. Слишком выхолено и отшлифовано. Но почему-то, после этого визита Старейшины, этого воплощения ледяной, бездушной власти, мне стало еще страшнее, еще более одиноко и запутанно. Если Кай был диким, непредсказуемым, но живым и страстным зверем из плоти и крови, то эти люди, «Стражи», эти Торны, казались холодными, бездушными, идеально отлаженными машинами, видящими в мире лишь шахматную доску. И я, сама того не ведая, оказалась словно пешкой в их древней, безжалостной игре.

Элиас, казалось, почувствовал мою растущую панику, мое смятение. Он пододвинулся ближе, его бедро мягко коснулось моего. Его рука легла на мою спину, чуть ниже шеи, и он начал медленно, гипнотически успокаивающе водить по ней ладонью, его пальцы слегка массировали напряженные мышцы. Это было приятно. Утешительно. По-настоящему заботливо. Но в этом уверенном, контролируемом прикосновении не было той сумасшедшей электрической искры, того животного, всепоглощающего магнетизма, который исходил от каждого взгляда, каждого движения Кая. Это не было штормом. Это был штиль.

– Не бойся их, Лия, – прошептал он, его губы были так близко к моей щеке, что его теплое, ровное дыхание щекотало мою кожу. – Не бойся его. Я не позволю этому дикарю, этому чудовищу, причинить тебе вред. Ты находишься под моей защитой. Под защитой моей семьи. Мы не отдадим тебя во власть тьмы.

Запах Элиаса был дорогим, изысканным, с ароматом сандала, кожи и чего-то еще, утонченного, спокойного и безопасного. Его красота была почти нереальной, божественной. Он был мечтой, воплощенной в плоти. Добрый, внимательный, сильный, знающий. Идеал. Почему же тогда мое сердце не замирало в груди от его близости, не билось в бешеном, хаотичном ритме? Почему мое тело не отвечало на его умелые, нежные прикосновения тем же всепоглощающим огнем, той жаждой, которая вспыхивала во мне от одного лишь взгляда Кая?

Я закрыла глаза, пытаясь заглушить внутренний хаос, раздиравший меня на части. Элиас был прав. Он должен был быть прав. То, что я чувствовала к Каю, было ненормальным, опасным, разрушительным. Слишком интенсивным, слишком всепоглощающим, слишком животным. Это должно было быть колдовством. Гипноз. Темная магия, окутавшая мой разум. Все что угодно, только не настоящие, свободные чувства.

– Я боюсь, Элиас, – призналась я, и мой голос прозвучал хрупко, как тонкое стекло, готовое треснуть. – Я боюсь не его. Я боюсь себя. Я боюсь, что то, что я чувствую, когда он рядом… что эта тяга, эта пустота без него… что все это не настоящее. Что это не я.

– Это не твои чувства, Лия, – он прошептал в ответ, его губы мягко, почти невесомо коснулись моей щеки, легкое, мимолетное прикосновение, полное обещания безопасности. – Это его влияние. Яд, который он впрыснул в твое сознание. Ты должна бороться с этим. Доверься своему разуму. Доверься мне.

Он был так близок. Его губы, идеальной формы, были в считанных миллиметрах от моих. И я знала, я абсолютно была уверена, что если я позволю ему поцеловать меня, это будет правильным, разумным, безопасным поступком. Это будет шагом к спасению, к свету, к нормальной жизни. Это спасет меня от хаоса, тьмы и разрушительной страсти, в которую вверг меня Кай Варг.

Но в тот самый момент, когда его губы были готовы коснуться моих, когда мое тело уже готовилось расслабиться в его объятиях, перед моим внутренним взором, ярко и болезненно, вспыхнуло другое лицо. Искаженное яростью и страхом. С глазами, полными бури. С губами, которые могли изрекать только грубости, но чье прикосновение обжигало самой жизнью, первозданной, такой, какая она есть. Его грубые, покрытые шрамами руки на моей коже. И это странное, необъяснимое, непреодолимое чувство в самой глубине моего существа, что именно там, в этом хаосе, в этой дикости и буре, и была скрыта моя настоящая, неприукрашенная правда.

Я резко, почти бессознательно, отстранилась.

– Мне… мне правда нужно идти, – сказала я, вскакивая на дрожащие, ватные ноги. Мое сердце бешено колотилось, но теперь не от страсти, а от паники и смятения. – Спасибо, Элиас. За… за твою заботу. За попытку помочь.

На его идеальном лице мелькнула быстрая, как вспышка, тень разочарования и досады, но она тут же сменилась его обычной, понимающей, мягкой улыбкой.

– Конечно, Лия. Я понимаю. Ты пережила тяжелое потрясение. Иди, отдохни. Но помни – я всегда рядом. Всегда.

Я почти бежала из библиотеки, из этого оплота спокойствия, разума и ледяной, бездушной безопасности. Воздух снаружи, прохладный и свежий, заряженный приближающимся дождем, показался мне спасительным глотком свободы после удушья тех стерильных, пропитанных властью стен. Я шла по улице, не разбирая дороги, и снова, с еще большей силой, чувствовала себя абсолютно потерянной, разорванной изнутри.

Элиас предлагал простое, красивое решение. Поверить, что Кай – злодей, темный маг, использующий запретные искусства. Поверить, что «Стражи» – добрые, светлые защитники. Поверить, что все мои мучительные, противоречивые чувства – лишь ложь, навязанная извне.

Но тогда почему спокойные слова Элиаса и ледяной, всевидящий взгляд Старейшины Артемия пугали меня ничуть не меньше, а может, и больше, чем ярость Кая? Почему прикосновение Элиаса, такое правильное, безопасное и желанное для любой нормальной девушки, не вызывало в глубине моего существа того разрушительного огня, того трепета ожидания и страха, который пробуждал во мне один только взгляд Кая?

Я остановилась, прислонившись к холодной стене, и закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. Я снова почувствовала легкое, почти фантомное жжение на запястье, там, где когда-то были следы от пальцев Кая. И до меня с ужасающей ясностью дошла простая и ужасная истина.

Самая большая, самая опасная трещина была не в маске Кая. И не в маске Элиаса. Она была во мне самой. И с каждым днем, с каждым новым открытием, с каждым противоречивым чувством, эта трещина становилась все шире и глубже, угрожая разломить меня на две неравные, враждующие части. Одну – разумную, безопасную, удобную, предназначенную для жизни с Элиасом в мире света, контроля и красивой сказки. Другую – дикую, опасную, непредсказуемую и необъяснимо желанную, влекущую к Каю, в мир тьмы, страсти и ужасной, шокирующей правды о городе, обо мне.

И я боялась, что в конце концов, мое хрупкое человеческое сердце не выдержит этого давления, и я, не в силах более сопротивляться, сделаю шаг в эту зияющую трещину, в неизвестность, навстречу своей судьбе, какой бы страшной она ни была.

19. Кай

Я стоял у единственного целого окна на втором этаже, глядя в сторону города, туда, где она была. Лия. Ее имя отзывалось в моей груди глухим, болезненным стуком, как заноза, которую нельзя вытащить. Я сжимал кулаки так, что костяшки трещали, и приказывал себе дышать ровно. Это не помогало.

Тишина в старой мельнице была обманчивой. Она была густой, тяжелой, наполненной запахом влажного камня, старого дерева и немытых тел моей стаи. Но под этой внешней оболочкой покоя бушевала буря. Буря во мне.

Два дня. Сорок восемь часов с того момента, как я вышвырнул ее отсюда, из самого безопасного для нее места в этом проклятом городе. Я видел ужас в ее глазах. Видел, как она не понимает, не верит. Видел, как мое поведение, моя грубость ранят ее. И это было правильно. Так и должно было быть. Она должна была бояться меня. Должна была бежать от меня как от чумы. Это было единственным способом уберечь ее от моего мира, от когтей моего клана, от жадных взглядов «Стражей» и их паука, Элиаса Торна.

Но, черт возьми, это было невыносимо. Каждая клетка моего тела, каждый инстинкт Альфы кричали, что я совершаю чудовищную ошибку. Что моя Истинная Партнерша там, одна, напуганная, ищущая ответы, а я вместо защиты отталкиваю ее, заставляя искать утешения у того, кто с радостью вонзит в ее спину нож, прикрытый бархатной улыбкой.

– Она не вернется, Альфа.

Я не обернулся. Я узнал низкий, хриплый голос Рекса. Он стоял сзади, его мощная фигура заслоняла свет от факела в коридоре.

– Я на это и рассчитываю, – прорычал я, не отрывая взгляда от огней города.

– Да? – в его голосе прозвучало привычное сомнение. – А что, если она пойдет к Торну? Что, если он воспользуется ее смятением? Ты сам загнал ее в его объятия.

Вихрь ярости поднялся во мне, горячий и слепой. Я резко развернулся, и Рекс, видавший виды воин, невольно отступил на шаг под давлением моей дикой, необузданной энергии. В воздухе запахло грозой и свирепой злобой.

– Ты хочешь сказать, что я ошибся? – мой голос прозвучал как низкое рычание, предвестник превращения. Мои когти уже готовы были выйти из-под кожи.

Рекс не испугался. Он встретил мой взгляд, его старые, умные глаза видели не только ярость Альфы, но и боль самца, отказывающегося от своей самки.

– Я говорю, что, возможно, есть другие способы. Скрывать правду… может, это и есть самая большая ложь. Она сильнее, чем ты думаешь. Я видел это в ее глазах, когда ты выгонял Лию. В них был не только страх. Была решимость.

– Решимость совать нос куда не следует и получить пулю от капитана Рейна! – рявкнул я, но его слова попали в цель.

Я и сам видел это. Испуганный зверек, да. Но не сломленный. В ее зеленых глазах, за слезами, тлела искра того самого огня, что горел в крови Лунных Дриад. Огня, который не могли до конца погасить поколения забвения.

– Мы все готовы умереть за нее, Кай, – тихо сказал Рекс. – Ты это знаешь. Майя, Финн… даже я, старый упрямый пес. Но умирать, чтобы она жила в неведении и страхе… может, есть способ получше.

Он развернулся и ушел, оставив меня наедине с моими демонами. Его слова висели в воздухе, как проклятие. Он был прав. Мы все были готовы отдать за нее жизни. Но что, если наша жертва была напрасной? Что, если, пытаясь спасти ее от правды, мы толкали ее прямиком в лапы к истинному монстру?

Я снова посмотрел на город. Где она сейчас? Дрожит ли в своей квартире, пытаясь убедить себя, что я маньяк? Или… или она с ним? С Элиасом? Стоит ли она сейчас в его идеальных, стерильных покоях, а он льет ей в уши свой сладкий, отравленный мед, убеждая, что я – исчадие ада, а он – ее спаситель?

От одной этой мысли зверь внутри меня взревел от бессильной ярости. Мои пальцы впились в каменный подоконник, и мелкие осколки посыпались вниз. Я представлял, как его ухоженные пальцы касаются ее кожи. Как его губы шепчут ей лживые слова утешения. Как он, этот подлый, красивый ублюдок, крадет то, что принадлежало мне по праву крови и судьбы.

Принадлежало. Да. Для моего волка, для Альфы, она была моей. Моей чтобы защищать. Моей чтобы оберегать. Моей чтобы… любить. Но эта любовь была не нежным чувством из человеческих книжек. Это была всепоглощающая, дикая, разрушительная буря. Это было желание схватить ее, утащить в самое сердце своих владений, запереть там и никогда не выпускать, чтобы ни одна опасность, ни один взгляд не мог коснуться ее. Чтобы только я один был ее миром.

И именно это желание делало меня таким опасным для нее. Потому что, чтобы защитить ее, я был готов растерзать любого, включая ее саму, если бы она попыталась уйти.

Внизу, в главном зале, послышался шум. Голос Финна, взволнованный и торопливый.

– Она не отвечает на сообщения! Я послал ей три! И Сара говорит, что не видела ее с утра в университете!

Мое сердце на мгновение замерло, а затем рванулось в бешеной скачке. Где она? Чертовы «Стражи»? Капитан Рейн со своими охотниками?

Я помчался вниз, снося все на своем пути. Майя уже стояла посреди зала, ее лицо было каменной маской, но в глазах я видел ту же тревогу, что грызла меня.

– Финн, – ее голос был резким, как удар кинжала. – Успокойся. Говори.

– Я… я пытался ее предупредить, – залепетал Финн, увидев меня. – Просто… послал пару безобидных сообщений. Проверить, как она. А она не отвечает! А вчера Сара говорила, что видела, как она уходила с Торном. И она выглядела… странной. Расстроенной.

Кровь застыла в моих жилах. С Торном. Значит, он уже поработал над ней. Уже впустил свои яды в ее доверчивое сердце. И теперь она пропала.

– Майя, – мой голос прозвучал хрипло, но это был уже не крик, а холодная, смертоносная команда. – Собери группу. Проверить все ее обычные маршруты. Библиотеку, университет, кафе. Действовать скрытно. Рекс, подключи свои старые каналы. Узнай, не брали ли «Стражи» сегодня кого-то. Финн… – я повернулся к дрожащему пареньку, и моя ярость нашла наконец выход. – Если ты еще раз осмелишься выйти на связь с ней без моего приказа, я сам вырву тебе глотку. Понял?

Он побледнел и кивнул, отступая назад.

Стая бросилась выполнять приказы. Я остался один в центре зала, и отчаяние, черное и липкое, стало подбираться к моему горлу. Это был мой кошмар наяву. Она была одна, уязвимая, а я, ее защитник, был здесь, бесполезный, неспособный даже почувствовать ее, потому что наша связь еще не пробудилась до конца.

Я закрыл глаза, пытаясь уловить хоть какой-то след ее, хоть эхо ее присутствия в мире. И вдруг… ничего. Пустота. Как будто ее и не было. Это было хуже, чем боль, хуже, чем страх. Это было небытие.

***

Лия в это время сидела на полу в своей комнате, прижавшись спиной к кровати, и плакала. Тихие, бессильные слезы отчаяния текли по ее щекам и капали на ее старые потертые джинсы. В ее голове бушевала война, и она проигрывала ее.

С одной стороны – Элиас. Его спокойный, разумный голос. Его логичные объяснения. Его забота. Его красота. Он предлагал безопасность, нормальность, спасение от кошмара. Он говорил, что ее чувства – ложь, туман, темная магия. И ей так хотелось в это верить. Так хотелось быть просто Лией, студенткой-биологом, а не чьей-то «Истинной Партнершей», разменной монетой в войне двух кланов.

А с другой стороны… Кай. Его ярость. Его грубость. Его дикий, животный запах. Его прикосновения, которые обжигали и оставляли синяки, но от которых все внутри сжималось в тугой, болезненный и сладкий узел желания. Его слова: «Ты для меня все». В них не было ничего от утонченности Элиаса. Это был рык зверя, заявляющего права на свою добычу. И что-то в самой глубине ее существа, какая-то древняя, дремавшая часть ее души, отзывалась на этот рык, узнавая в нем зов своей судьбы.

Кому верить? Разуму или инстинкту? Свету или тьме? Она не знала. Она была разорвана надвое, и каждая часть тянула ее в свою сторону, угрожая разорвать ее хрупкое существо.

Она подняла голову, ее взгляд упал на окно. На подоконнике, где она обычно ставила комнатные растения, лежал какой-то предмет. Небольшой, темный. Его не было там вчера.

Любопытство, более сильное, чем отчаяние, заставило ее подняться и подойти. Это был нож. Небольшой, с узким, чуть изогнутым клинком, который казался древним. Но самое удивительное была рукоять. Она была сделана из одного-единственного, огромного, желтоватого и огромного клыка, тщательно отполированного временем и прикосновениями. На его поверхности были вырезаны странные, витиеватые символы, которые она не могла прочитать, но которые словно вибрировали в воздухе.

Осторожно, как будто боясь спугнуть, Лия взяла нож в руки. И тут же по ее телу разлилась волна… тепла. Сильного, уверенного, живого тепла, которое исходило от рукояти и проникало прямо в ее ладонь, а оттуда – в грудь, в живот, разливаясь по всему телу. Это было не просто тепло. Это была сила. Решимость. Это был… ответ. Не словами, не логикой, а чистым, неразбавленным чувством.

Она не знала, кто его положил. Но в глубине души она догадывалась. Это был он. Кай. Его подарок. Его знак. Молчаливый, как и он сам, но несущий в себе больше правды, чем все сладкие речи Элиаса. Этот клык… он был частью его сущности. Частью того мира, от которого он так яростно пытался ее оградить. И теперь, в момент ее наибольшей слабости, он дал ей его. Как напоминание. Как вызов.

Лия сжала рукоять в ладони, и тепло стало почти жарким, но не обжигающим. Оно было утешительным. Клинок словно говорил с ней без слов: «Я здесь. Я с тобой. Держись».