Зов крови

Ева Уайт

Зов крови

1. Лия

Некоторым кажется, что побег – это нечто стремительное, словно поезд, уносящий тебя в ночь под аккомпанемент стука колес и биение собственного сердца, полного предвкушения. Мой побег оказался медленным, туманным и невероятно тихим. Он был с запахом сырой хвои, остывшего камня и тем сладковатым, почти незаметным ароматом увядания, который висел в воздухе Блэквуда, как призрачный шлейф духов давно умершей дамы.

Я стояла на перроне, вцепившись в ручку своего единственного чемодана, и вдыхала этот странный коктейль, чувствуя, как он заполняет мои легкие, просачивается в кровь. Я приехала сюда за свободой. От предсказуемости своей старой жизни, от бесконечных вопросов «кем ты станешь?», от собственного отражения в зеркале, которое, как мне казалось, знало меня куда лучше, чем я сама. Университет, биология, новая среда – вот мой спасательный круг, брошенный в бурное море собственной неуверенности. Но чем глубже я дышала этим воздухом, тем сильнее становилось щемящее, иррациональное чувство, что я не просто сбежала, а вернулась. Вернулась домой, в место, о котором не имела никакой памяти.

Автобус до общежития петлял по узким, вымощенным булыжником улочкам, и Блэквуд медленно раскрывался передо мной, словно старинная книга с пожелтевшими страницами. Это была картинка с открытки, но слегка подпорченная временем и влагой. Фахверковые дома теснились друг к другу, их темные деревянные балки были похожи на скелеты исполинских существ, а белая штукатурка между ними местами осыпалась, обнажая кирпич. Кривые, почти игрушечные витрины булочных и антикварных лавок подмигивали мне тусклым светом сквозь запотевшие стекла. Фонари, уже зажженные в сгущающихся сумерках, отбрасывали на мостовую неясные, расплывчатые ореолы, которые сливались с надвигающимся туманом.

И повсюду, куда ни падал взгляд, был он – лес. Он начинался сразу за последними домами, огромный, молчаливый, величественный. Не просто скопление деревьев, а живой, дышащий массив, стена из темно-зеленых елей и сосен, уходившая ввысь и вдаль, туда, где холмы сливались с низким свинцовым небом. Он не просто окружал город – он обнимал его, держал в крепких, покрытых мхом объятиях, и от этого союза веяло не уютом, а древней, непознанной силой.

Мое общежитие оказалось уродливой бетонной коробкой на самой окраине кампуса, язвой на теле старинного города. Но моя комната, к счастью, смотрела окнами не на другую такую же коробку, а прямо на ту самую стену леса. Я бросила чемодан посреди почти голой комнаты и подошла к окну, прижав ладони к холодному стеклу. Сумерки сгущались, превращая лес в единую темную массу, в бархатный мрак, из которого доносились лишь невнятные звуки – крик невидимой птицы, шелест листьев, подхваченный ветром, который я чувствовала, но не слышала.

И тогда меня накрыло первой волной того странного чувства, что будет преследовать меня все последующие дни – дежавю. Острейшее, почти болезненное. Я не просто смотрела на этот лес – я узнавала его. Каждый изгиб дальних верхушек, темный провал между двумя исполинскими соснами, казавшийся входом в иное измерение, – все это отзывалось глухим эхом в моей памяти, которой не существовало. Сердце сжалось от тоски, тяжелой и сладкой одновременно, словно я оставила там что-то бесконечно важное много лет назад и только сейчас осознала свою потерю. Словно меня там ждали.

Сны пришли ко мне в первую же ночь, и это были не просто картинки за закрытыми веками. Это были полномасштабные вторжения, где я жила, дышала и чувствовала каждой клеткой своего тела.

Я бежала босиком по влажному мху, и он пружинил под ступнями, отдавая в пятки приятную прохладу. Лунный свет, густой, как молоко, проливался сквозь переплетение ветвей, рисуя на земле причудливые серебряные узоры. Воздух был чистым и ледяным, он обжигал легкие ароматом озона, хвои и чего-то дикого. Я словно знала этот запах, я могла бы описать его с закрытыми глазами, но в реальном мире ему не было названия. Я бежала, и ветви цеплялись за мою кожу, словно пытаясь удержать, а сзади, в глубине чащи, слышался топот. Не человеческий – тяжелый, четырехлапый, уверенный. И боль – чужая, огненная боль впивалась когтями в мое плечо, в бок, заставляла спотыкаться и сдерживать крик. Она была настолько реальной, что, просыпаясь, я первым делом ощупывала кожу впотьмах, ожидая найти кровавые раны. А еще был голос. Он не звучал в ушах – он вибрировал где-то в костях, низкий, хриплый, полный невыразимой муки. Он звал меня. Не по имени, а каким-то иным, древним словом, которое я не могла разобрать, но которое заставляло сжиматься все мое существо, как будто отзываясь на некий забытый пароль.

Я проснулась с этим словом на губах, в холодном поту, с бешено колотившимся сердцем. Комната была залита бледным, безрадостным светом раннего утра. Я провела ладонью по лицу – кожа была влажной и ледяной, будто на меня действительно осел ночной туман из моего сна.

Чтобы прогнать остатки кошмара и ощущение полной потерянности, я решила отправиться на первую ознакомительную лекцию пораньше и исследовать кампус. Университетский городок был таким же двойственным, как и сам Блэквуд. Стеклянные и бетонные корпуса факультетов соседствовали с замшелыми гротами, заросшими плющом старыми стенами и вековыми дубами, чьи узловатые корни уходили глубоко под землю, словно выпивая темные тайны этого места.

Я бродила по почти пустым в этот ранний час аллеям, стараясь дышать глубже, впитывать окружающее, заземлиться. И вот, на одной из тропинок, ведущих к биологическому корпусу, я увидела его.

Он стоял под аркой из цветущего дикого винограда, читая что-то в старой, потрепанной книге в кожаном переплете. Утреннее солнце, бледное и негреющее, пробивалось сквозь листву, и один луч упал прямо на него, превратив его светлые волосы в подобие нимба. Он был высоким, стройным, одетым с той небрежной элегантностью, которая дается либо с рождения, либо годами тренировок: темные брюки, легкая бежевая куртка, шарф, небрежно перекинутый через плечо. Его профиль был удивительно четким, почти скульптурным – высокий лоб, прямой нос, волевой, но не грубый подбородок.

Я замедлила шаг, не желая нарушать идиллическую картину. Но он, словно почувствовав мой взгляд, поднял голову. И тогда я увидела его глаза. Они были не просто голубыми. Это был цвет летнего неба после дождя, ясный, чистый и на удивление теплый. Он улыбнулся, и это не было быстрой, вежливой ухмылкой. Нет, его улыбка была медленной, задумчивой, она начиналась в уголках губ и достигала глаз, заставляя их лучиться тихим, добрым светом.

– Кажется, мы оба решили начать день с опережением графика, – сказал он. Его голос был таким же, как и он сам, – бархатным, спокойным, с легкой, приятной хрипотцой. В нем не было ни капли навязчивости или фамильярности.

Я почувствовала, как невольная улыбка тронула и мои губы.

– Воздух слишком свеж, чтобы спать. А еще… кажется, я немного заблудилась.

– Позволь быть твоим гидом, – он мягко закрыл книгу. – Элиас Торн. Исторический факультет, аспирант.

– Лия Картер. Биология, первокурсница.

– Биология. Хм, интересно…

Он кивнул, и в его взгляде мелькнуло одобрение.

– Идеальный факультет для Блэквуда. Этот лес – настоящий кладезь для исследований. Говорят, здесь до сих пор находят виды, не внесенные ни в один справочник. – Он сделал шаг вперед, и жестом пригласил меня идти рядом. – Покажу дорогу к твоему факультету. Это по пути.

Мы зашагали по аллее, и его присутствие было на удивление комфортным. Он не забрасывал меня вопросами, не пытался произвести впечатление. Он просто был рядом, и его ненавязчивая компания была приятнее любой беседы. Он указывал на здания, рассказывал короткие, забавные истории из университетского фольклора, и все это – просто, легко.

– Тебе нравится здесь? В Блэквуде? – спросила я, когда мы приближались к внушительному зданию из серого камня с табличкой «Биологический факультет».

Он на секунду задумался, его взгляд скользнул в сторону темнеющего леса.

– Это сложное место. Оно как эта старая книга, – он легонько потряс том, который все еще держал в руке. – Переплет может показаться потрепанным и невзрачным, но внутри скрываются истории, способные перевернуть твой мир. Некоторые – светлые и вдохновляющие. Другие… лучше не листать их в одиночестве ночью. – Он снова посмотрел на меня, и его взгляд стал серьезным. – Просто будь осторожна, Лия. Блэквуд очаровывает быстро, но отпускает неохотно. А лес… лес лучше наблюдать со стороны. Особенно в полнолуние.

В его словах не было ничего, кроме дружеского предостережения, но по моей спине пробежал легкий холодок. Он говорил о лесе с тем же почтением и опаской, которые я чувствовала сама.

Мы дошли до широких дубовых дверей факультета.

– Вот и твой новый храм науки, – улыбнулся Элиас. Он сделал небольшую паузу, словно колеблясь, а затем мягко добавил: – Университетская жизнь может быть пугающей в первые дни. Если захочешь увидеть что-то помимо лабораторий и учебников… я обычно пью кофе в «Заброшенной странице», это антикварная лавка с кафе, в старом городе. Там подают лучший эспрессо в радиусе ста миль. Если заглянешь, буду рад составить компанию.

Это не было настойчивым приглашением на свидание. Это было сродни предложению доброго друга. Осторожное, оставляющее мне все возможности для отступления. И в моей душе, полной тревожных снов и тоски по дому, которого не существовало, это предложение отозвалось как спасательный круг.

– Спасибо, – сказала я искренне. – Я… я обязательно подумаю об этом.

– Тогда удачного дня, Лия Картер.

Он кивнул и, повернувшись, медленно зашагал прочь, его силуэт быстро растворился в утреннем тумане, нависавшем над кампусом.

Я осталась стоять на ступеньках, чувствуя странную смесь эмоций. Тревога от снов и гнетущей атмосферы леса все еще сидела во мне глубоко засевшей занозой. Но сверху, как легкий пластырь, лежала теплая волна от встречи с Элиасом. Он был якорем в этом море тумана, воплощением нормальности, доброты и света. В его присутствии забывались кошмары, а древний, молчаливый лес казался просто скоплением деревьев.

Я глубоко вздохнула, пахнувшим холодным камнем и влажной землей, и толкнула тяжелую дверь. Первая лекция, новые лица, учебный план – все это ждало меня внутри. Реальность. Но даже погружаясь в нее, где-то на задворках сознания я продолжала слышать эхо того неразборчивого зова из своих снов и чувствовать на себе невидимый, тяжелый взгляд темного леса за окном. И понимала, что тихим мой новый старт точно не будет.

2. Кай

День был дерьмовым. С самого утра. Сначала Рекс опять начал ворчать насчёт границ, потом Майя молча и осуждающе смотрела на меня, словно видела все мои чертовы мысли, а потом этот проклятый ветер принёс его – тот самый запах. Сладкий, как мёд, и острый, как лезвие. Запах лунного света, пролившегося на лесную землю. Её запах.

Мой зверь зашевелился под кожей сразу, заскулил, забился в клетке моих рёбер, требуя вырваться, найти, защитить. Я стиснул зубы до хруста, чувствуя, как клыки удлиняются, царапая изнутри дёсны. Ад. Это был настоящий ад. Каждый её шаг в этом проклятом городе отзывался во мне глухим гулом, как будто по моим нервам били молотом. Она была здесь. Так близко. И так недостижимо далеко.

Я стоял в тени старой мельницы, нашего логова, и смотрел, как она идёт по мокрой от тумана улице. Лия. Её имя обжигало мой разум, как раскалённое железо. Я не должен был знать его, но знал. Знаю с той самой секунды, как её поезд пересек границу наших земель.

Она была хрупкой, слишком хрупкой для нашего мира. Каштановые волосы, собранные в небрежный хвост, несколько выбившихся прядей касались её щеки. Высокие скулы, упрямый подбородок, губы… Чёрт, эти губы. Розовые, чуть приоткрытые от быстрой ходьбы. Они сводили меня с ума. Я представлял, как они могут быть мягкими, и тут же – как они могут исказиться в крике, если она узнает правду. Обо мне. О нас. О той ловушке, в которую она попала, даже не подозревая об этом.

Она несла папку с бумагами, прижимая её к груди, как щит. Глупая девчонка. Бумажный щит против того, что бродит в этом лесу по ночам. Против меня. Её глаза… Я не видел их цвета отсюда, но я знал его. Цвет весенней листвы, зелёный с золотыми брызгами. Я видел их в своих кошмарах. И в своих самых сокровенных фантазиях.

И тут это случилось. Она подняла голову, и её взгляд скользнул по старой мельнице, по тени, в которой я стоял. Он не упал на меня, нет. Она просто смотрела в мою сторону. Но этого хватило.

Удар. Глухой, мощный, как от кувалды в солнечное сплетение. Воздух вырвался из моих лёгких. В висках застучало, мир поплыл, закружился. По телу разлилась адская жара, сменившаяся леденящим холодом. Каждая мышца напряглась до дрожи, сердце рванулось в бешеной скачке, выбивая сумасшедший ритм. Это была не просто боль. Это было… пробуждение. Как будто половина моей души, спавшая вечным сном, вдруг взорвалась к жизни, требуя воссоединения. И требуя его сейчас же, сию секунду.

Я подавился рыком, низким, едва слышным. Руки сами сжались в кулаки, и я почувствовал, как ногти впиваются в кожу ладоней, оставляя липкие полосы.

– Держись, – прошипел я сам себе. – Держись, чёрт возьми. Ты не животное. Ты Альфа.

Но это было сильнее меня. Сильнее логики. Сильнее воли. Инстинкт, выжженный в ДНК, пел в крови, оглушая всё остальное. Моя. Моя. МОЯ.

Я видел, как она вздрогнула от холода, кутаясь в свою лёгкую куртку. Идиотка, оделась не по погоде. Её бы в шкуру, в тёплую, плотную шерсть… Я отшвырнул эту мысль, как раскалённый уголь. Она никогда не примет это. Никогда не примет меня. Я – чудовище из её ночных кошмаров. И останусь им.

Именно в этот момент, когда я почти сорвался, когда зверь рвался наружу, чтобы просто подойти, встать между ней и всем миром, появился ОН.

Элиас Торн.

Он вышел из-за угла, как будто случайно, с этой своей слащавой, поддельной улыбкой ангела. Его безупречный вид, его накрахмаленная рубашка, его спокойные, ясные глаза – всё в нём вызывало во мне ярость. Лжец. Змея в человеческой коже. Он что-то сказал ей, и она улыбнулась. Слабый, неуверенный, но всё же лучик света на её лице.

Мой зверь взревел внутри. Ревность, чёрная и едкая, как яд, заполнила меня. Он коснулся её руки. Коснулся! Я видел, как его пальцы легли на её локоть, вежливо, ненавязчиво. И этот жест, такой невинный, был для меня хуже любого вызова на бой. Мне захотелось вырвать ему эту руку с корнем и швырнуть его тушу в реку.

Она что-то сказала в ответ, и он засмеялся. Его смех резал слух, как нож по стеклу. Он играл с ней. Расставлял сети. А она, наивная, слепая душа, шла прямо в них, потому что он был красив, вежлив и говорил правильные слова. Он предлагал ей ложное убежище, в то время как я, её истинная защита, был вынужден прятаться в тени и смотреть, как её дурачат.

– Она в безопасности с ним, Кай, – пробормотал я сквозь стиснутые зубы, пытаясь ухватиться за соломинку разума. – Стражи не тронут её, пока он рядом. Это игра. Только игра.

Но это была ложь. Я знал, что это ложь. Элиас не собирался её защищать. Он собирался использовать. И я был единственным, кто знал это. И единственным, кто ничего не мог с этим поделать, не подставив её под ещё больший удар.

Она кивнула ему и пошла рядом, слушая его разглагольствования о истории города. Они выглядели… идеальной парой. Светловолосый принц и хрупкая девушка. Картинка, которая вызывала у меня рвотный рефлекс.

Я оттолкнулся от стены, больше не в силах смотреть на этот цирк. Боль в груди не утихала, а лишь разгоралась, превращаясь в тлеющий уголь ярости и бессилия. Я должен был уйти. Сейчас же. Пока я не сделал чего-то непоправимого. Пока не бросился на этого рыцаря в сияющих доспехах и не разорвал ему глотку прямо перед ней.

Я шагнул из тени. Сознательно грубо, шумно. Я хотел, чтобы она меня увидела. Хотел напугать её. Чтобы она отшатнулась, чтобы её прекрасные глаза наполнились страхом, который я видел в них во сне. Лучше уж страх, чем это доверчивое внимание, которое она дарила ему.

Она действительно вздрогнула и обернулась. Её взгляд упал на меня, и я увидел всё, что ожидал: испуг, смятение, осознание дикой, необузданной силы, которая исходила от меня. Но было и что-то ещё… Любопытство. Глубинное, неосознанное. Как будто она тоже чувствовала этот проклятый толчок.

Я оскалился. Коротко, по-звериному. Не мог бы вымолвить и слова, даже если бы захотел. Мой голос сорвался бы на рык. Я видел, как она побледнела, и какая-то тварь во мне возликовала. Да. Беги. Беги от меня, пока не поздно.

Я резко развернулся и зашагал прочь, вглубь леса, оставляя её с ним. Каждый шаг отдавался болью, как будто я отрывал от себя часть плоти. Мой лес, моя территория, встретила меня знакомыми запахами – хвои, влажной земли, крови. Но сегодня они не приносили успокоения. Сегодня они пахли её духами, её страхом и её доверием к тому, кто был нашим врагом.

Я шёл, не разбирая дороги, ветки хлестали меня по лицу и рукам, но я почти не чувствовал этого. Внутри бушевала буря. Ярость на Элиаса. Ярость на старейшин Стражей, которые придумали эту игру. Ярость на судьбу, что привела её сюда. И на себя. За эту слабость. За эту боль. За то, что я не могу подойти и сказать ей правду.

"Ты – моя Истинная Партнёрша, – прошептал я в безмолвный лес. – Ты – половина моей души. И я обречён отталкивать тебя, чтобы спасти".

Где-то вдали завыл ветер. Или, может быть, это был мой зверь, воющий от боли в моей груди. Я шёл дальше, вглубь чащи, в знакомую тьму, оставляя за спиной единственный свет, который имел для меня значение. И с каждым шагом железная хватка вокруг моего сердца сжималась всё туже. Это была цена. Цена её свободы. И я был готов платить её до конца, даже если это означало сгореть в аду собственного молчания.

3. Лия

Три дня. Именно столько времени потребовалось, чтобы ритм жизни в Блэквуде начал казаться почти нормальным. Лекции, библиотека, неловкие разговоры с соседками по общежитию, чьи имена я постоянно путала. И Элиас. Его присутствие стало тем якорем, который удерживал меня на плаву в этом море тумана и странных снов.

Мы виделись еще раз. За тем самым кофе в «Заброшенной Странице». Антикварная лавка, пропитанная ароматами старых книг, воска и пыли, оказалась удивительным убежищем. Элиас был идеальным спутником – внимательным, интересным собеседником, он рассказывал истории о городе, которые звучали куда правдоподобнее и мрачнее, чем сухие строчки путеводителей. Он не пытался меня торопить, не переходил границы, и в его компании я на время забывала о давящем ощущении, что за мной следят, и о ночных кошмарах, которые стали еще ярче и болезненнее.

Именно это ощущение – невидимых глаз на спине – и заставило меня свернуть с тропинки, ведущей от библиотеки к общежитию, и углубиться в парк, примыкавший к самому лесу. Солнце уже клонилось к закату, отливая золотом верхушки елей, но внизу, между стволами, уже сгущались синие сумерки. Воздух был холодным и чистым, он обжигал легкие, и я вдыхала его полной грудью, пытаясь очистить разум от навязчивых мыслей.

Я шла, слушая, как хрустит под ботинками прошлогодняя листва, и вдруг поймала себя на том, что ищу взглядом в темноте между деревьями нечто большее, чем просто тени. Я ждала. Ждала повторения того взгляда, того животного, яростного заряда, который получила в первый день. И одновременно боялась этого.

И лес ответил.

Я дошла до небольшой поляны, огороженной полуразрушенной каменной оградой, вероятно, остатками какого-то старого фундамента. Посередине рос огромный, старый дуб, его ветви, голые и скрюченные, словно кости исполинского существа, простирались к небу. И у его подножия, спиной ко мне, стоял он.

Мое сердце провалилось куда-то в пятки, а потом рванулось в бешеной скачке, застучав в висках оглушительным молотом. Я замерла на месте, не в силах пошевелиться, не в силах издать звук. Это был он. Тот самый мужчина с аллеи.

Даже сейчас, видя его лишь со спины, я понимала – это был он. Широкие плечи, напряженная спина, ощущение дикой, необузданной силы, исходившее от него, как тепло от раскаленной печи. Он был одет в простую темную футболку, несмотря на холод, и черные штаны, заправленные в высокие ботинки. Его поза, сама его неподвижность говорили о готовности к взрыву, к атаке, как у хищника, затаившегося перед прыжком.

Он медленно, очень медленно обернулся. И словно весь воздух разом ушел с поляны.

Вблизи его лицо было еще более… шокирующим. Резким, высеченным из гранита, с жесткой линией скул и упрямым, квадратным подбородком, покрытым темной щетиной. Губы – тонкие, сжатые в прямую, безрадостную линию. А глаза… Боги, его глаза. В первый раз я не успела разглядеть их как следует. Теперь же они приковали меня к месту, словно копья. Холодные, серые, как зимнее небо перед бурей, они смотрели на меня без тени эмоций, с ледяной, почти животной оценкой. В них не было ни капли человеческого тепла, лишь глубокая, древняя ярость и что-то еще…

Я стояла, парализованная этим взглядом, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки, а внутри поднимается странная, предательская волна тепла. Это был ужас. Чистый, первобытный ужас перед этой силой. Но вместе с ним – порочное, необъяснимое любопытство. Тяга. Словно какая-то часть моего существа, о которой я не подозревала, узнавала его и тянулась к нему, вопреки всем инстинктам самосохранения.

Он не двигался, просто смотрел. Молчание между нами было густым, тяжелым, как физическая субстанция. Я слышала, как бьется мое сердце – громко, бешено, словно оно пыталось вырваться из груди и убежать.

– Уходи.

Его голос был низким, хриплым, он вибрировал в тишине, как отдаленный раскат грома. В нем не было ни капли приглашения или вопроса. Это был приказ. Жестокий и неоспоримый.

Я попыталась проглотить комок в горле, сделать шаг назад, но ноги не слушались.

– Я… я просто гуляла, – прошептала я, и мой собственный голос показался мне жалким и слабым.

Он сделал шаг вперед. Всего один. Но этого хватило, чтобы расстояние между нами сократилось до опасного. Я почувствовала запах – дым, холодный ветер, мокрая шерсть и что-то металлическое, железное. Запах дикости и силы.

– Гуляй в другом месте, – его губы едва заметно искривились, обнажая белые, слишком ровные зубы. Мне снова почудилось, что клыки чуть острее и длиннее, чем должны быть. – Это не твое место. Ты здесь чужая.

Его слова обожгли меня, но вместе с болью в них была и капля правды. Да, я была чужой. Но он говорил это не как констатацию факта, а как угрозу.

– Я… я имею право находиться в общественном парке, – попыталась я возразить, собрав остатки гордости.

Он рассмеялся. Коротко, резко, без единой нотки веселья. Этот звук был похож на лязг стали.

– Право? – он презрительно фыркнул. – Твои «права» ничего не значат здесь. Ты не понимаешь, где оказалась. Уезжай. Пока не стало слишком поздно.

– Что это значит? Пока что не стало поздно? – голос мой дрогнул, выдав страх.

Он снова сделал шаг, и теперь стоял так близко, что я чувствовала исходящее от него тепло. Его взгляд пробежал по моему лицу, по моим губам, и на мгновение в его глазах мелькнуло что-то неуловимое – не то голод, не то отчаяние. Но оно исчезло так же быстро, как и появилось, сменившись прежней ледяной стеной.

– Это значит, что в этом лесу водятся волки, девочка, – прошипел он, наклонившись так, что его губы оказались в сантиметре от моего уха. Его дыхание было горячим на моей коже. – Большие. Голодные. И они не будут церемониться с такой… легкой добычей.

Я застыла, не в силах пошевелиться, парализованная страхом и этим странным, порочным возбуждением от его близости. Он говорил о волках, но в его словах была прямая угроза. Он и был тем волком. Самым большим и опасным.

– Почему? – выдохнула я, почти не осознавая, что говорю. – Почему вы меня ненавидите? Мы даже не знакомы.

Он отпрянул, словно я его ударила. На его лице на мгновение промелькнула неподдельная, дикая боль, исказившая его черты. Но почти сразу его взгляд снова стал каменным.

– Ненависть? – он бросил взгляд на лес за моей спиной, потом снова на меня. – Это не ненависть. Это предупреждение. Убирайся из Блэквуда. Возвращайся туда, откуда приехала. Забудь этот лес. Забудь… – он запнулся, сжал кулаки, и я увидела, как напряглись мышцы на его предплечьях. – Забудь всё, что ты здесь видела. Иначе тебе не поздоровится. Я не буду тебя защищать.

Эти последние слова прозвучали с такой ледяной окончательностью, что во рту у меня пересохло. Это была не просьба. Это был ультиматум.

Он больше не смотрел на меня. Резко развернувшись, он зашагал прочь, к темной стене леса. Его движения были плавными, мощными, полными грации огромного зверя. Он не оглянулся ни разу.