Пыль Атлантиды

Надпись на изгибе тоннеля светилась ядовито-зелёным: «Рай наверху – ад внизу. Не задерживай дыхание». Буквы стекали вниз, словно написанные чернилами медуз. Лира, протискиваясь мимо, задела плечом кабель – где-то вверху взвыла сирена.

– Гениально, – Кай пригвоздил её взглядом. – Теперь у нас пять минут, пока «слизень» не выплюнет нас в отстойник.

Двигатели заурчали громче. Стенки сжались, выжимая из пор чёрные капли. Лира, чувствуя, как лишайник жжёт кожу сквозь ткань, зашипела: – Почему шахта… сужается?

– Потому что город – живой. И он не любит глистов в кишках, – он рванул вперёд, разрывая паутину из оптоволокна. За ней открылась пропасть: внизу, в багровом тумане, копошились тени. Человеческие? Слишком много конечностей.

Лира, цепляясь за выступ, сорвалась. Кай поймал её за ремень, но трос впился в шею, оставляя ожог. – Спасибо, – выдохнула она, чувствуя, как его деревянные пальцы дрожат.

– Не благодари. Если умрёшь, мне придётся тащить твой чип в городе в одиночку, – он толкнул её в узкий лаз. – Вперёд. И не дыши глубоко.

Воздух густел. Запах жасмина стал приторным, как сироп от кашля. Лира, протиснувшись в последний изгиб, замерла: тоннель обрывался. Внизу – бездна, заполненная мусорными островами. Над ними, в сотне метров, висел «рай»: стеклянные купола с садами, неоновые рекламы «Эдем 2.0», аэротакси в виде лебедей.

– Контраст – их любимый наркотик, – Кай, вытирая с лица чёрную слизь, указал на цепь, ведущую к люку в «брюхе» города. – Готовься.

– К чему? – Лира не успела закончить. Тоннель содрогнулся, выплёвывая их в пустоту.

Падая, она услышала его смех – хриплый, как скрип несмазанных шестерней. – К полёту!

Цепь врезалась в ладони, остановив падение. Где-то снизу, в адском смешении вони и красоты, завыли сирены. А сверху, сквозь решётку люка, уже лился свет фальшивых звёзд.

«Экономика падающих крошек»

Трущобы кишели метафорой голода. Лира, ступая по лужам из конденсата и машинного масла, смотрела, как дети с сачками из проволоки прыгают по крышам контейнеров. «Ловят манну», – Кай поймал серебристую вспышку – наноробота, похожего на стрекозу с логотипом Нексуса на брюшке. – Перепрошитые уборщики воздуха. Каждый – капсула с синтезированным белком. – Он раздавил насекомое пальцами, и чёрная икра вытекла на ладонь. – Завтрак чемпионов.

– Почему не отключают их? – Лира отшатнулась от ребёнка, впившегося зубами в живого робота. Хруст хитина смешивался с смехом.

– Потому что мы – мусоропровод их рая, – он указал на вентиляционные решётки в «потолке» трущоб, откуда сыпались блестки нанороботов. – Каждая крошка с барского стола – наш налог на существование.

Рынок взорвался какофонией: слепой торговец с жабьими глазами на шее хрипел, потрясая обломком антигравитационного двигателя. «Сердце ангела! Приносит удачу в азарте!» – ржавые лопасти в его руках крутились, высекая искры. Лира протянула руку, но Кай оттащил её: – Это не украшение. Это ловушка для сканеров. Купишь – тебя отметят как воровку.

Между палатками из рекламных баннеров полз дым костров – жгли старые батареи, чтобы вдохнуть пары лития. «Слаще вишнёвого дыма!» – девушка с чешуйчатой кожей сунула Лире трубку. Кай выбил её локтем: – Хочешь, чтобы твои лёгкие спели хвалебную Нексусу?

– Ты всё видишь в предательстве, – Лира вырвалась, наткнувшись на старуху под зонтом из плёнки. Та шила иглой с золотой нитью, вживляя под кожу клиента чипы. «Дуб… Берёза… Сосна…» – голос старухи звучал как шелест листвы.

– Что это? – Лира присела, разглядывая чипы с зелёными искрами внутри.

– Семена памяти, – старуха впилась мутными глазами. – Вживляешь в предплечье – чувствуешь кору под пальцами. Пахнет смолой, а не горелым пластиком. – Она приложила чип к Лириной коже, и та вздрогнула: в висках пронеслось пение птиц, которого никогда не слышала.

– Дурман, – Кай схватил чип, но старуха цапнула его зубами за запястье.

– Они убивают деревья наверху, чтобы не напоминали о свободе! – слюна старухи шипела на его коже. – Мы храним их души в плоти.

Лира, пока старуха бормотала заклинания, купила чип «Ива». Кай, стирая ожог, рычал: – Это вирус. Он сделает тебя…

– Человеком? – она вдавила чип в руку. Боль была острой, чистой. Сквозь вонь гари пробился запах мокрой земли.

Рынок затих. Даже дети перестали гоняться за роботами. Где-то выше, за тысячей метров стали, зазвучала музыка – вальс для избранных.

– Они танцуют, пока мы хороним их отходы, – Кай пнул банку с биолюминесцентными червями. Свет погас. – Скоро ты поймёшь: надежда – это их инструмент.

Лира, сжимая чип, чувствовала, как под кожей прорастают корни. Не знала – метафора или побочный эффект. Но когда она коснулась ржавой стены, металл зацвёл ржавчиной в форме листьев.

– Смотри! – она повернулась к Каю, но он исчез. Вместо него – тень с крыльями Нексуса, растущими из спины.

Старуха засмеялась, вытирая иглу о платье: – Деревья помнят. Даже если люди забыли.

Сверху упал робот-уборщик, объятый пламенем. Дети с визгом бросились ловить его, как подарок с небес. Лира поняла: их рай питается тем, что недоедает ад.

«Кибер-кактус и 12 игл»

Кактус рос из потолка, как божество короткого замыкания. Его стебли, покрытые кварцевыми колючками, искрились статикой, а вместо цветков зияли USB-порты, обугленные по краям. «Двенадцать игл – двенадцать часов жизни», – бормотала старуха с обожжёнными пальцами, вонзая провод в голую жилу на шее. Лира, наблюдая, как жители выстраиваются в очередь с пучками кабелей вместо букетов, почувствовала запах – жжёная плоть и сосновая смола.

– Ты не серьёзно? – Кай схватил её за руку, когда она потянулась к ближайшему порту. – Это же биоморфный паразит. Он прошивает ДНК в обмен на зарядку.

– А ты предлагаешь сдохнуть от жажды? – она дёрнула кабель, свисающий с кактуса, и тот завизжал, как циркулярная пила. – Наши батареи сели ещё в шахте.

Старуха, отсоединившись с шипением, выплюнула клубок дыма с зелёными искрами. – Бояться корней – никогда не цвести. – Её вены, оплетённые медными нитями, пульсировали синхронно с кактусом.

Лира, стиснув зубы, вогнала штекер в запястье. Боль ударила волной: электричество смешалось с соком, текущим по прозрачным трубкам внутри стебля. Зрение заполнилось пикселями.

Город, но не в небе – на земле. Небоскрёбы, увитые плющом, фонтаны вместо вентиляционных шахт. Кактус тогда был семечком в руке девочки, сажающей его у школы…

– Вырубай! – Кай бил её по щеке, но видение нарастало.

Взрыв. Небо стало чёрным. Девушка, теперь в лабораторном халате, вживляет семя в титановый каркас. «Расти, – плачет она, – напомни им, что мы не боги»…

– Он… он помнит, – Лира закричала, когда колючки впились в предплечье, высасывая кровь. На экране порта замелькали файлы: «Проект „Зелёный Скиталец“. Преобразование флоры в энергоносители».

Кай, выругавшись, врезал ножом в стебель. Из разреза хлынула жидкость – нефть и фотосинтез. – Его память – вирус! Нексус специально разводит эти сорняки, чтобы…

Кактус взревел, выбросив шипы. Один пронзил ладонь Лиры, пригвоздив к полу. – Он страдает! – она вырвала шип, и в ране зацвели микросхемы. – Они приковали его, как атлантов!

Очередь жителей замерла. Ребёнок с перепрошитым мозгом уронил кабель: – Если кактус умрёт, мы станем тенью?

– Вы уже тени, – Кай, отрезав кусок стебля с чипом, швырнул его в толпу. – Он кормит вас светом, чтобы вы не заметили, как гниёте.

Лира, поднявшись, прижала окровавленную ладонь к месту пореза. Кварц и кровь сплавились в гладкий шрам. – Он дал мне больше, чем ты за всю дорогу. – В её голосе зазвучал металлический отзвук.

Старуха, обнимая кактус, завыла молитву: – Связующая нить, пронзи небо! – Порты на растении вспыхнули, и жители, как один, вонзили штекеры в тела. Свет погас, а затем взорвался зелёным сиянием – на секунду трущобы стали лесом. Дубовые ветви вместо балок, пение дроздов вместо гудков.

– Видишь? – Лира, плача, схватила Кая за рукав. – Они могут…

– Могут гореть, – он показал на старуху: её кожа трескалась, превращаясь в кору. – Это не жизнь. Это медленное самосожжение.

Сирены Нексуса заглушили рёв кактуса. Сверху, сквозь вентиляцию, спустились дроны-жнецы с пилами. Лира, выдернув штекер, поняла: её слёзы теперь пахнут хлорофиллом.

«Дети Хлорофилла»

Убежище пахло гниющими яблоками и озоном. Лира, продираясь сквозь занавес из спутанных проводов, замерла: в луже ржавой воды отражалось лицо девочки, чьи волосы были сплетены из кленовых листьев, желтеющих на кончиках. «Ты тоже пришла за соком?» – голос ребёнка шелестел, как осенний ветер в кронах. Девочка провела рукой по стене, покрытой плесенью, и та расцвела полосами мха – сочного, влажного, пахнущего дождём, которого трущобы не видели десятилетия.

Кай, задев плечом гудящий трансформатор, выругался: – Не дыши этим. Это споры.

– Они не ядовиты, – девочка коснулась мха, и капли сока выступили, как роса. – Мы переделали грибок. Теперь он кормит. – Она лизнула стену, и зрачки её расширились, став зелёными. – Хочешь попробовать?

Лира протянула руку, но Кай перехватил её: – Ты станешь удобрением для их сада.

– Нас уже сделали удобрениями, – из тени вышел мальчик. Его кожа мерцала татуировками – узорами из светящихся водорослей. Каждый завиток пульсировал в такт гулу вентиляторов где-то наверху. – Нексус выращивал нас в аквариумах. Вкалывал хлорофилл в кости. – Он щёлкнул пальцами, и татуировки вспыхнули синим, осветив помещение: стены были усеяны капсулами с эмбрионами, плавающими в зелёной жидкости.

Девочка рассмеялась, и с её волос осыпались лепестки, превращаясь в пепел при касании пола. – Они хотели, чтобы мы питались светом. Но мы… – она схватила Лиру за запястье, и та вскрикнула: прикосновение жгло, как фотосинтез, ускоренный в тысячу раз.

– …научились гореть, – закончил мальчик. Его татуировки затанцевали под вой сирены с верхних уровней – спирали света складывались в ноты. – Музыка помогает не забыть, что у нас есть сердца. Даже если они… – он расстегнул рубашку, обнажив грудную клетку: среди рёбер пульсировало растение с бутоном вместо сердца.

Лира, отдернув руку, увидела на коже след – узор, похожий на прожилки листа. – Вы… вы превращаетесь в деревья?

– В то, что они никогда не смогут контролировать, – девочка подняла с пола проросший сквозь бетон росток. – Металл ржавеет. Пластик крошится. А мы растем. Даже в темноте.

Кай, раздавив саженца ботинком, выхватил нож: – Рост – это не побег. Они найдут вас. Вырежут ваши корни.

Мальчик засмеялся, и татуировки вспыхнули алым. – Мы уже в их системе. – Он приложил ладонь к полу. Светящиеся корни метнулись вниз, к сердцевине города, и где-то вдалеке грохнул взрыв. Девочка подбежала к решётке в полу, сквозь которую лился дым, и вдохнула глубоко: – Чувствуешь? Это горит их «рай».

Лира, глядя на свой след от прикосновения, поднесла ладонь к треснувшей лампе. Мёртвый светильник дрогнул, и внутри колбы проклюнулся росток. – Как вы это…

– Боль, – перебила девочка. – Они думали, что мы будем бояться огня. Но мы стали огнём. – Она сорвала с головы лист и поднесла к губам. Звук флейты, чистый и острый, заполнил комнату. Лист рассыпался искрами, и в воздухе запахло сосной.

Кай, внезапно схватившись за грудь, рухнул на колени. Его татуировка-таймер зависла на 23:59:59, а биокристаллы в протезе засветились в унисон с татуировками мальчика. – Что вы сделали…

– Показали, что твои часы – тоже семя, – мальчик прикоснулся к цифрам, и те стали прорастать зелёными нитями. – Ты мог бы цвести. Вместо того чтобы гнить.

Лира, чувствуя, как след на руке тянется к свету, сделала шаг вперёд: – Научите меня.

Девочка взяла её лицо в руки. Листья шелестели предупреждением: – Ты станешь пожарищем. Красивым. Неудержимым. Но коротким.

Где-то в трубах завыли сирены. Кай, с трудом поднимаясь, вытащил Лиру за капюшон: – Они не дети. Это мины замедленного действия.

– А ты что? – мальчик поймал луч света, и тот расцвёл в его ладони орхидеей из плазмы. – Удобрение с таймером?

Потолок дрогнул. Сверху посыпалась штукатурка, смешанная с лепестками искусственной сакуры. Девочка, подхватив росток из разбитой капсулы, сунула его Лире в карман: – Когда будешь готова… сожги нас. И вырасти что-то новое.

Они исчезли, как тени, когда Кай выволок Лиру в коридор. Но в кармане горел росток, а на руке оставался след – карта из прожилок, ведущая вглубь. Лира поняла: чтобы победить Нексус, ей придётся стать костром. И первой искрой.

«Ночной фотосинтез»

Пещера дышала синим. Дети стояли в кругу, сплетя пальцы в узлы из светящихся вен – их кожа просвечивала, обнажая сети мицелия, где вместо крови текли фотоны. «Соединяйся, а не разрывай», – напевала девочка с лиственными волосами, и воздух густел от запаха озона и свежескошенной травы. Лира, прижавшись к сырой стене, чувствовала, как шрам от чипа «Ивы» зудит, будто корни пробиваются к свету.

– Идиоты, – Кай схватил её за плечо, и его голос смешался с гудением сети. – Каждый фотон – маяк для дронов-падальщиков. Они выжгут это гнездо до тла.

– Но они… очищают воздух, – она указала на ребёнка с прозрачными лёгкими: внутри них клубилась чёрная сажа, превращаясь в кристаллы, которые падали на пол с тихим звоном. – Смотри! Это же…

– Переработка отходов Нексуса, – мальчик с татуировками-водорослями обернулся, и его глаза светились, как экраны. – Мы превращаем их яд в кислород. Ночью, пока их датчики слепы. – Он протянул руку, и луч света ударил в стену, обнажив высеченные символы: спирали, похожие на ДНК древних деревьев.

Лира, неосознанно прикоснувшись к резьбе, вскрикнула – символы вспыхнули золотым, и трещины в камне зацвели лишайником. Дети замерли, их сеть затрепетала, как паутина в урагане.

– Что ты наделала?! – Кай попытался оттащить её, но её ладони прилипли к стене. – Это язык атлантов! Ты…

– Они зовут, – перебила Лира. Голоса звучали в костях: гортанные вибрации, смешавшиеся со скрипом шестерней. Символы поползли по её коже, переписывая шрам от чипа в рунический код. Воздух взорвался ароматом грозы после засухи.

Дети запели громче. Их сеть расширилась, захватывая Лиру – свет из их тел хлынул в неё, прожигая одежду. Она увидела источник: под городом, в ядре из спрессованных мусорных слоёв, пульсировало семя – гигантское, покрытое шипами и микросхемами.

– Вырубай систему! – Кай бил по её рукам, но символы отбрасывали его, как удар током. – Они используют тебя как проводник!

– Нет… я подключаюсь, – её голос эхом отразился в пещере. Капля крови с её ладони упала на пол, и из трещины вырвался росток – стальной ствол с листьями-лезвиями.

Девочка с лиственными волосами засмеялась, подхватывая ритм: – Она пробуждает Корень! Теперь Нексус…

Грохот сверху оборвал её. Потолок затрясся, посыпались обломки с вкраплениями синих кристаллов. «Мусорщики!» – кто-то закричал. Сеть детей погасла, оставив после себя запах палёной кожи.

– Довольна? – Кай, таща Лиру к выходу, показал на люк в потолке: там щупальца дронов-охотников впивались в вентиляцию, высасывая воздух с шипением. – Твой «ритуал» высосал кислород. Теперь они идут по следу.

Лира, спотыкаясь, смотрела на свои руки – символы светились под кожей, как карта. – Я… видела сердце города. Оно живое. И голодное.

– Оно сожрёт тебя первым, – он толкнул её в узкий лаз. За спиной раздались хруст и вопли. Мальчик с татуировками, обвитый щупальцами дрона, кричал, пока его татуировки взрывались фейерверком хлорофилла: – Гори! Гори ярче!

Пещера рухнула, похоронив пение под синтетическим рёвом. Но в ушах Лиры остался звон – мелодия, которую она теперь могла читать по прожилкам на коже. Кай, разжимая ей пальцы, вытащил из кулака кристалл – чёрный, с зелёной жилкой внутри.

– Сувенир с собственных похорон, – он швырнул камень в темноту. – Пригодится, когда захочешь устроить аутодафе.

Лира, вдыхая гарь, поняла: символы на руках пульсируют в такт чему-то глубоко под землёй. Корень не умер. Он ждал. И теперь знал её имя.

«Плата за свет»

Дрели завыли раньше, чем появился свет. Лира, спавшая в гнезде из кабелей, вскочила, порезав ладонь о символы, всё ещё горящие под кожей. «Чистильщики!» – чей-то вопль растворился в грохоте. Через разбитое окно барабашки ворвались лучи прожекторов, разрезая темноту на куски. Тени с четырьмя руками и вращающимися бурами вместо кистей рушили стены, выгрызая биолюминесцентный лишайник клочьями. Воздух заполнился сладковатым дымом – горела плоть растений, смешанная с синтетической кровью.

– Беги! – Кай, стаскивая с потолка плазменный резак, бросил его Лире. – Они не за тобой. Им нужен свет.

Она не слышала. В углу, под грудой обломков, металась фигура – мальчик с фотосинтетическими татуировками, чьи светящиеся узоры теперь мигали аварийным красным. «Не давай им меня!» – он вцепился в трубу, когда чистильщик в шлеме с камерами-глазницами схватил его за ногу. Дрель вошла в пол, поднимая фонтан искр.

– Помоги ему! – Лира рванула Кая за рукав, но он отшвырнул её, как мусор.

– Он уже мёртв, – Кай выстрелил в потолок, вызывая обвал. – Каждый луч, который он украл у Нексуса, теперь выжгут из его костей.

Мальчик кричал, пока чистильщик вгонял иглу в основание его шеи. Татуировки вспыхнули ультрафиолетом, осветив ужас: из ран на стенах сочился лишайник, пытаясь закрыть раны города. Лира, не думая, прыгнула вниз, целясь резаком в шлем.

– Идиотка! – Кай поймал её в полёте, швырнув за контейнер. Дрель чистильщика прошла в сантиметре от лица, сорвав прядь волос. – Он заражён! Посмотри!

Мальчик дернулся, и из его рта полезли побеги – белые, липкие, с шипами. Чистильщик, рыча, отрубил их дрелью, но ростки обвили его руку, впиваясь в стыки брони. «Не хочу… гореть…» – мальчик протянул руку к Лире, и она увидела: его зрачки стали семенами.

– Прости, – прошептала она, но Кай уже тащил её прочь через лужу электролита. Чистильщики, словно сойка-сорока, клевали светящиеся остатки, засовывая клочья лишайника в бункеры на спинах. Один из них, заметив следы-символы на её руках, издал механический вой.

– Твою ДНК теперь будут искать в каждом фильтре, – Кай, взломав люк, столкнул её в канализацию. Гнилая вода обожгла след от чипа «Ивы». – Надеюсь, он того стоил.

Они бежали, пока за спиной взрывались биолюминесцентные «гнёзда». Лира споткнулась о что-то мягкое – тело старухи, сжимавшей в руках росток кибер-кактуса. Растение, полумёртвое, пыталось цвести USB-портами в её грудной клетке.

– Правило выживания… – Лира вырвалась, останавливаясь у решётки. Сверху, сквозь дыры, лился искусственный рассвет. – Ты сам стал ими.

Кай, не оборачиваясь, выстрелил в цепь люка. – Правило первое: не цепляйся за искры. – Он исчез в туннеле, оставив её с телом старухи и гулом чистильщиков, превращающих трущобы в стерильную тьму.

Лира, подняв росток из мёртвых пальцев, вложила его в трещину стены. – Прорастай. Гори. – Шрамы на руках ответили жаром, и семя взорвалось сетью корней, оплетая труп. Когда чистильщики ворвались в тоннель, они нашли лишь статую из ржавчины и цветущих микросхем.

А где-то выше, в «раю», погасла неоновая вывеска. Первая из многих.

«Корни в стали»

Стена дышала. Лира, прижав ухо к холодной стали, услышала шепот – не голос, а вибрацию, как гул подземных корней. Шрамы на её руках вспыхнули, и панель скользнула в сторону с звуком ломающегося льда. Внутри, за слоем брони, проросшей кристаллами кварца, зияла полость: корни из сплава титана и целлюлозы оплетали стеллажи с пробирками. В каждой – семена, замороженные в светящемся геле. «Пшеница… Дуб… Магнолия…» – её пальцы скользили по этикеткам, стирая вековую пыль. Воздух пахнул так, как будто кто-то распечатал гробницу весны.

– Могила мечтателей, – Кай, втиснувшись в проём, поймал падающую пробирку. Семя внутри, похожее на осколок изумруда, пульсировало. – Садовники Нексуса. Их раздавили бульдозерами, когда те попытались высадить лес на площади Торговых Теней.

– Ты знал об этом? – Лира трясла его за рукав, но он вырвался, указывая на экран в углу. Монитор, поросший чёрными грибами, ожил от её прикосновения. На потрескавшемся дисплее замерцало видео: люди в плащах из фотосинтетической ткани бросали семена в трещины асфальта. «Ростки прорвутся к солнцу!» – кричала женщина с венком из проводов, но кадр дернулся – по толпе ударили струи пламени. Последний кадр: ребёнок, прижимающий к груди пробирку, пока его ботинки плавятся в луче рейдерского дрона.

– Знаю, что они проиграли, – Кай раздавил гриб сапогом. Чёрные споры взметнулись, складываясь в лицо – его собственное, но моложе. – Мы все проигрываем.

Лира, не слушая, потянула рычаг под монитором. Пол затрясся, и из пола поднялся подиум: на нём лежал дневник, переплетённый корнями и медными проволоками. Страницы шелестели, как листья, открывая чертежи – спирали, напоминающие ДНК и шторм одновременно. «Вихрь Гайи: резонансный преобразователь для связи с артефактами Атлантиды». Её руки дрожали, переворачивая страницы. Чернила светились, проецируя голограмму: гигантский кристалл, вращающийся в сердцевине Земли.

– Выбрось эту ересь, – Кай схватил дневник, но страницы обвили его руку, впиваясь иглами в вены. – Это ловушка! Они…

– Они хотели, чтобы жизнь вернулась! – Лира ударила ладонью по голограмме. Кристалл взорвался светом, и комната наполнилась рёвом – то ли урагана, то ли механизма. Семена в пробирках забились, как птицы в клетках. – Вихрь соединяет всё: сталь и сок, прошлое и…

– И уничтожает границы, – прошипел Кай, вырываясь из хватки корней. На его руке остались следы – как от укусов змеи. – Ты думаешь, Нексус не знал? Они специально сохранили это дерьмо, чтобы фанатики вроде тебя находили и активировали. Вихрь – не ключ. Это детонатор.

Лира, прижимая дневник к груди, подошла к стеллажам. Пробирка с надписью «Плющ» треснула, и росток пробил стекло, обвивая её шею. – Смотри! Они живы. Даже после…

– После смерти? – Кай выстрелил в пробирку. Зелёный сок брызнул на стену, оставляя дымящиеся пятна. – Это не жизнь. Это рефлекс. Тени, которые дёргаются, когда ты светишь в их глаза фонарём.

Голограмма кристалла пульсировала, совпадая с ритмом её сердца. Лира, листая дневник, наткнулась на запись: «Вихрь активируется через боль. Разорви цепь, связывающую плоть и сталь». Она повернулась к Каю, но он уже стоял в дверях, лицо скрыто тенью.

– Выбирай: бежать или стать удобрением для их утопии. – Он бросил на пол пробирку с семенем дуба. Оно проросло мгновенно, корни впились в пол, треская бетон.

Лира, поднимая пробирку с пшеницей, услышала, как шрамы на руках поют. – Я устала бежать.

– Тогда умри красиво, – Кай исчез, а стена за ним захлопнулась, отрезая путь назад. Семя дуба уже доставало до потолка, листья-бритвы резали воздух. Лира, прижимая дневник к вихрам Вихря Гайи, шагнула в голограмму. Боль ударила, как ток, и комната взорвалась светом.

Когда дым рассеялся, на полу остались лишь проросшие в сталь семена да голос в вентиляции, похожий на смех Кая: «Добро пожаловать в игру, садовница».

А где-то в глубине, под городом, Корень содрогнулся, впервые за тысячелетия ощутив прикосновение воды.

«Жертва Слизня»

Трущобы дрожали от рёва, напоминающего перемалывание костей в желудке гиганта. Лира, цепляясь за ржавые балки, увидела, как улица вздулась – асфальт лопнул, выпустив пузырь полупрозрачной плоти. Слизень вырос за секунды: биолюминесцентная мембрана толщиной с небоскрёб, переливающаяся нефтяными радугами. Его поверхность кишела прожилками, похожими на схемы микросхем, а вместо слизи сочился кислотный туман, разъедающий металл с шипением консервной банки на костре.

– Беги, пока он не почуял твои импланты! – Кай, срывая с трубы пластырь из мха, залепил им свой дымящийся протез. – Эта тварь сожрёт всё, что пахнет электричеством!

Но Лира не двигалась. Из развалин вышли дети-мутанты – девочка с листьями вместо волос, мальчик с татуировками-водорослями. Они держались за руки, их кожа отслаивалась, обнажая мицелий под ней. «Мы станем его нервами», – прошелестела девочка, и Слизень дрогнул, протянув щупальце из псевдоплазмы. Оно обвило её талию, поднимая в воздух.

– Прекрати! – Лира рванулась вперёд, но Кай повалил её в лужу электролита. Жидкость впилась в шрамы, выжигая голограммы Вихря Гайи.

Мальчик, улыбаясь, наступил на щупальце. Его татуировки вспыхнули, и Слизень завизжал – звук, как скрежет тормозов в метро. – Он голоден не для себя, – голос мальчика эхом отразился в мембране. – Мы кормим его памятью. Чтобы он помнил, как они превратили реки в кислоту…