Кокон

Но порой эта несправедливость нагоняла на него апатию, заставляла задуматься о том, зачем он вообще занимается всем этим? Он мечтал стать полицейским с самого детства, убежденный, что так сможет сделать жизнь лучше. Он верил, что это его призвание, и первое время долго не хотел признавать суровую действительность, что так сильно отличалась от его собственных представлений.

Бумажная волокита, мелкие кражи, административные правонарушения… Вот из чего состояла его работа на девяносто пять процентов. И только на оставшиеся пять у него оставалась надежда. А теперь, когда наконец-то появилось настоящее дело, он больше всего боялся, что окружающие окажутся правы. Мысль эта терзала его.

– Дорогой, будешь много думать о работе, полысеешь еще сильнее, – мягко сказала Эми, целуя мужа в макушку.

– Иногда мне кажется, что ты читаешь мысли, – детектив изобразил улыбку. – Такое качество бы пригодилось в работе в полиции.

– В продаже недвижимости это пригодилось бы еще больше, – Эми легко рассмеялась, но за улыбкой скрывалась усталость. – А у тебя просто на лице все написано.

– Так ты не только телепат, но и физиогномист? – за насмешкой последовал легкий удар по плечу. – Ладно-ладно, я понял, мэм. С вами шутки плохи.

– Со мной шутки будут плохи, если ты мне не поможешь с индейкой.

Джеймс поднялся из кресла и небрежно откинул в сторону свежую газету. Заголовок гласил: «Очередной скандал семейства Уильямс! Что скрывается за дверьми благополучной американской семьи?» Эмили проследила за взглядом мужа и засопела.

– Джим, хотя бы в выходной не думай о работе, – попросила она. – Сегодня семейный праздник, поэтому удели время нам. Очень прошу тебя. Джанет и Эбби очень не хватает отца. Так что давай сегодня детектив Сэвидж останется за порогом, а рядом с нами будет заботливый семьянин.

При этих словах Джеймсу хотелось возразить, что работа – точно такая же важная часть него, но он знал, как остро стала реагировать Эмили на такое. Работа для нее оставалась лишь работой, а семья была в приоритете. Если бы не необходимость копить на будущее дочерей, она бы с удовольствием всецело посвятила себя материнству и воспитанию, однако зарплаты полицейского на обучение в каком-нибудь хорошем колледже не хватит. «Не дай бог, и они застрянут в этом городе», – говорила Эми каждый раз, когда, усталая, возвращалась домой.

Джеймс был бы и рад, если бы Эми взяла на себя весь быт, но супруга словно давно смирилась с полным отсутствием амбиций у мужа, и ее желание выйти на работу пару лет назад, когда Эбигейл исполнилось шесть, Джеймс принял больше на свой счет. «А ведь когда-то все было иначе…» – мелькнуло у него, когда, проходя по коридору в кухню, он скользнул взглядом по стене, увешанной фотографиями в рамках.

Со старых фотоснимков на него смотрела улыбающаяся пара. Они бесстрашно глядели вперед, и будущее этим двоим сулило только счастье. Вряд ли этот подтянутый широкоплечий брюнет и блондинка с каре знали, как сильно их изменят последующие семнадцать лет. Не будет больше этого блеска в карих глазах Эми, а ямочки на щеках превратятся в проточенные усталостью первые морщины. Смотреть на то, как постепенно угасает жена, было еще тяжелее от осознания, что в том есть и его вина.

Было уже около полудня. Этот День благодарения выдался на редкость спокойным. Из окна дома открывался прекрасный вид на лесной склон, стремящийся слиться с гладью озера, а стелющийся туман делал даже такой мрачный лес воздушным. Джеймс родился и вырос в Эйберсвуде, и никогда бы не променял красоты этого города на шум и высокие застенки Сиэтла или Портленда. Именно там они с Эмили и познакомились, и будущая жена с радостью готова была вырваться из порочного круга суеты большого города. Но Джеймс знал, что Эйберсвуд так и не стал для нее родным. Это печалило его, но он никогда бы не посмел высказать жене претензии. Угнетаемый чувством вины, все, что он мог, – это играть свою роль, чтобы соответствовать ее ожиданиям.

– Папочка! – Эбигейл заметила отца, когда он прошагал через столовую. Несмотря на позднее утро, девочки только-только приступили к завтраку. Впрочем, сегодня же выходной, не стоило ругать их за нарушение распорядка дня.

– Доброе утро, зайчонок, – улыбнулся он дочери.

Джанет окинула младшую сестру недовольным взглядом, глядя, как отец оторвал ее от пола.

– Если хочешь, Дженни, можем устроить «карусель», на моей шее как раз есть место для еще одной принцессы, – попытался пошутить Джеймс, подзывая дочь к себе, однако та даже не двинулась с места, продолжая неторопливо поедать хлопья.

«Хм, раньше она никогда не отказывалась», – странное разочарование вперемешку с тоской накатило на Джеймса. Быть может, дочь до сих пор была на него в обиде за то, что на прошлой неделе он забыл забрать ее от стоматолога?..

– Прости, пап, мне давно не семь, – с некой брезгливостью ответила Дженни, не отрываясь от завтрака. – Эти детские забавы мне давно неинтересны… И зови меня Джанет.

Джеймс усадил дочку на стул с мыслью, что переходный возраст у старшей дочери явно на подходе. И это пугало его не меньше, чем расследования преступлений. Глядя на Джанет, он видел копию Эми. Все, начиная от ямочек и острого взгляда орехово-карих глаз, напоминало о супруге в молодые годы. Он и не заметил, когда девочка успела так вырасти. Годы проносились, как гоночные болиды, оставляя позади едва различимые мгновения, которых больше не вернуть. А ведь и Дженни когда-то так умоляла, чтобы отец кружил ее, подняв от земли…

После позднего завтрака семейство Сэвиджей начало приготовления. В скором времени должны были приехать родители Эмили. От Портленда им было добираться несколько часов, и обычно после праздничного ужина мистер и миссис Мэйсон оставались до воскресенья, чтобы провести побольше времени с внучками и дочерью. Для Джеймса довольно часто места в этой идиллии не было – работа полицейского занимала все свободное время, и даже дома он нередко продолжал изучать данные следствия, ища решение очередной не слишком интересной загадки.

Отношения с родителями Эмили у него были хорошие – для них выбор дочери был более чем отличным, однако с годами они стали несколько недоумевать от того, что детектив топчется на одном месте. Им хватало такта не лезть в их отношения, но Джейс не сомневался, что дочь часто жалуется и делится разочарованиями. Сам он не смел корить жену, хотя ему не слишком нравилось, что она выносит на суд посторонних их личные проблемы.

Но, возможно, то была простейшая зависть – родители самого Джеймса умерли много лет назад. Возможно, будь они живы, и он смог бы поделиться переживаниями или спросить совета… Но все, что ему оставалось, – решать проблемы самому. Эта отрешенность иногда давила на него, но с годами он научился оставлять это позади, отгоняя работой непрошенные мысли.

И вот даже сейчас, когда он улыбался Эбби и Дженни, смеялся над их шутками, помогая неуемным девчушкам накрывать на стол, мысли его были далеко от дома и родных. Мозг все пытался сопоставить линии, отсечь лишних подозреваемых, понять, чем было убийство – случайностью или чьей-то извращенной прихотью… Слишком много вариантов, и круг поисков все не сужался. А учитывая поднятое недовольство, когда город успел поделиться на тех, кто поддерживал Уильямсов, и тех, кто поддерживал Брукса, все же Ларри грозил стать козлом отпущения.

Уильямсов можно было понять: они столкнулись с жестокой реальностью, где дочь хранила грязные секреты о своей жизни, и теперь эта тень легла и на них. Сэвидж задумался: как бы он себя вел в такой ситуации? Если бы узнал, что у его детей или супруги есть тайны, которые обернулись бы проблемами для всех? Обещал бы засудить за клевету, как миссис Уильямс? Или пытался доказать невиновность дочери, несмотря на очевидные свидетельства, как это делал мистер Уильямс?

Он не знал. Мог лишь предполагать, строить догадки, план действий, однако сам никогда не оказывался в подобной ситуации. Работа в полиции научила его держать язык за зубами. Он не хотел бы, чтобы родным стали известны подробности того, с чем ему приходилось сталкиваться. Наверное, и о них не было желания что-то такое узнать… Эта стена секретов, которая казалась чем-то ненормальным, виделась Джеймсу единственным, что могло спасти их семью в случае чего. Иногда ему безумно хотелось разрушить эту стену, поделиться с Эмили столь многим, но знал, что эта откровенность лишь испортит ей жизнь…

Раздался настойчивый телефонный звонок в гостиной. «Должно быть, родители Эми», – решил Джеймс, выглядывая в коридор.

– Я отвечу, – Эмили стянула фартук, небрежно кинула на стул. На лице было радостное предвкушение. – А ты пока проверь индейку.

Джеймс кивнул, однако невольно одним ухом прислушивался. От этой дурацкой рабочей привычки он никак не мог избавиться.

– Алло?.. Да, привет, мам!.. – донесся до него веселый голос жены, однако спустя несколько секунд тон начал постепенно меняться. – Да… Да?..

Она умолкла, но даже в этой тишине Джеймс чувствовал ее огорчение. В детективе взыграло беспокойство – естественно, он привык первым делом предполагать худшие варианты развития событий. Но раз она не металась, не было восклицаний, значит, ничего трагичного… Хотя и «трагичное» бывает разным для всех.

– Проследи, чтобы твоя сестра не посыпала шоколадом кукурузу, хорошо? – попросил он Джанет, не повышая голоса, чтобы дочери не передалось его волнение.

– Хорошо, пап.

Поцеловав дочь в макушку, он вышел в коридор, шагая тихо, продолжая прислушиваться к разговору.

– Да ничего, мам… Все в порядке… С Днем благодарения.

Эми положила трубку и тяжело вздохнула. Она стояла, прислонившись к стене, потирая глаза.

– Все в порядке? – осторожно спросил Джеймс, и женщина, вздрогнув, повернулась. Глаза ее влажно блестели.

– Родители не приедут, – она даже не скрывала разочарования.

– Что-то случилось? С Генри и Эстер все хорошо?..

– Да, – Эми раздраженно повела плечами. – Просто… не приедут.

Она явно что-то не договаривала, Джеймс чувствовал, что должен поддержать ее хоть как-то. Он знал, насколько для Эмили было важно, чтобы родители присутствовали на праздниках. Это была нерушимая традиция.

– Эй… – Сэвидж мягко провел рукой по плечу, но Эми не подняла глаз. – Все в порядке. На Рождество поедем к ним, как всегда. С ними же все хорошо. Просто, видимо, жизненные обстоятельства…

Она молчала, будто пытаясь принять его слова, его попытку приободрить ее.

– Ладно, неважно, – она прошла мимо, так и не взглянув на супруга, оставив его одного в пустой гостиной.

Джеймс слышал, как Эми, изображая энергичность и жизнерадостность, скрывала досаду от дочерей, и его не покидало неприятное чувство, будто это он виноват в том, что гостей сегодня не придется ждать. Глупые мысли, но отогнать их было сложно.

Как и любому человеку, ему хотелось, чтобы хотя бы дома рабочие проблемы оставались где-то в стороне. Для него дом должен быть островком спокойствия и благополучия, которое детектив рассчитывал защищать любой ценой. Но когда проблемы приходят изнутри… Джеймс всегда терялся.

Так было и сейчас, когда они вместе с Эми объясняли расстроенным Эбби и Дженни, что долгожданного приезда дедушки и бабушки сегодня ждать не стоит. Младшая девочка не сдержала слез, и Эми пришлось успокаивать ее, словно она старалась утешить и себя вместе с дочкой.

Традиционный семейный обед тоже проходил в довольно напряженной атмосфере. Джанет всеми силами старалась держаться, не уподобляясь капризной сестре, пока Эми отвлекала девочек разговорами о предстоящих закупках к Рождеству.

– А папа пойдет с нами? – спросила Эбигейл, нехотя ковыряясь в тарелке с едой. Она почти ничего не съела.

– Увы, дорогая, папа будет сильно занят на работе, – Эми отрезала кусок индейки с каким-то недовольством. – Но мы непременно хорошо проведем время вместе.

– Это все из-за того, о чем говорят, да? – спросила вдруг Джанет, глядя на отца и застав его врасплох внезапным вопросом. Раньше дочь никогда не проявляла интереса к его работе. – Из-за того страшного убийства?

– Милая, об этом не стоит говорить за столом, – с нажимом начала Эми, но Дженни не сводила глаз с отца, ожидая его ответа.

На мгновение детектив поймал знакомый острый взгляд жены с немым предупреждением: «Не смей раздувать эту тему».

– Э-э-э… Кх-м, милая, видишь ли… – начал Джеймс, аккуратно подбирая слова. – Это дело очень непростое, однако всецело требует моего внимания, чтобы как можно быстрее поймать убийцу…

Сэвидж слишком поздно понял, что болтнул лишнего. Эмили нахмурилась, а глаза Джанет расширились.

– А разве убийцу еще не поймали? Мне друг в школе сказал, что он живет по соседству с его домом и все видел!

– А нам в школе говорили, что это все дикие звери, – Эбигейл тоже решила проявить внезапный интерес к беседе. – Даже смотрители парка приходили и объясняли нам, как вести себя в лесу…

– Это хорошо, что вам повторили технику безопасности, Эбби, – мягко прервал дочь Джеймс, понимая, что ситуация грозит закончиться рядом очень неудобных вопросов, на которые ему не хотелось бы отвечать. – О ней надо всегда помнить, даже если все в порядке.

– Получается, убийцу так и не нашли? – повторила вопрос настойчивая Джанет, которую было нелегко провести. – И у нас в городе ходит маньяк?

– Джанет!.. – ахнула мать, грозно глянув на дочь. – Я же сказала, что сейчас не место и не время для таких разговоров.

– Ну а что такого! – вспылила дочь, наконец повернувшись к матери. – А вдруг это правда! Папа же сам сказал, что убийцу еще не поймали. Вдруг бабушка и дедушка из-за этого не приехали?

– Мама, это правда? Бабушка больше не приедет из-за того, что у нас в городе кто-то умер? – Эбби вновь начала всхлипывать.

– Джеймс, сделай что-нибудь, – прошипела Эмили, глянув на растерянного мужа.

– Я… я… – только и мог вымолвить Джеймс.

Он понятия не имел, что делать. Как объяснить дочерям все так, чтобы они поняли? Соврать? Но ведь если он сейчас ложно заверит их, девочки потеряют бдительность… А если что-то не то скажет? Что, если потом вскроются какие-то детали и его ложь выйдет наружу? Не встревожит ли это детей сильнее?..

Паника почти полностью овладела им, и Джеймса было затянуло в темные воды сомнений, как споры прервала спасительная трель телефона.

– Я возьму, – быстро отозвался детектив, поднимаясь из-за стола.

Кто бы ни звонил сейчас, детектив был благодарен, что неловкого разговора можно избежать. А потому, поднося трубку к уху, он испытал легкость. Но то лишь был краткий миг, прежде чем жестокая реальность вновь обрушилась на него.

– Дом семьи Сэвидж, чем могу…

– Джеймс? – раздалось из трубки, и мужчина тут же узнал голос.

– Митчелл?..

Было непривычно слышать в голосе Билла смесь гнева, раздражения и… страха.

– Ну что, умник… Можешь праздновать. Ты был прав.

– О чем ты? – несмотря на то, что в доме было тепло, Джеймс ощущал себя так, словно оказался на леденящем морозе. Кончики пальцев покалывало от волнения.

– Нашли еще одно тело.

Запись от 24.06.хххх

«Постепенно осваиваюсь в новой старой жизни. Ну, если не считать того, что мать и Джи совершенно не уживаются, то все более-менее в норме. Джи спасается на работе, возвращается поздно, отчего приходится выслушивать недовольство матери, что она такой себе женой будет, раз не хочет ухаживать за мной. Типа "и в горе, и в радости", вот это все. Бред, конечно, ведь она не понимает, что Джи спасается на работе от нее. Ну что ж, видимо, я буду оставшиеся два с половиной месяца сам отдуваться за это и выслушивать все материнские упреки.

Вообще раньше не замечал, как с ней сложно. Она будто стала для меня другим человеком. Может, сказалось то, что последние два года я жил отдельно? Но порой складывается ощущение, что она посторонний человек. Несколько раз говорила, что я сильно изменился, пока мы с ней вели унылые беседы.

Я стараюсь как можно больше передвигаться. Мать протестует, конечно, но с рекомендациями врача спорить не решается. Все-таки это для нее весомый авторитет. Делаю все упражнения, пью лекарства и прямо вижу ее недовольство. Она все пытается всучить мне эти свои домашние средства. Разумеется, я никогда в жизни не стану этим травиться. У меня и так довольно жесткая диета из десяти видов препаратов на завтрак, обед и ужин, куда мне еще эти ее средства прямиком из мормонской секты. Ну или откуда она этого понахваталась.

Стал иногда выходить в город. Подгадываю время, чтобы остаться одному. Все еще бывает физически больно от некоторых ощущений, но ходить уже могу сам более-менее. Периодически мучают странные чувства, будто внутри что-то не так, но я уже привык и почти не обращаю внимания.

Попробовал заняться бабочками, как и хотел. Нашел все необходимое, изучил материалы, чтобы освежить в памяти. Решил попытаться вспомнить, как это делается. Расстроился, что ничего толкового не вышло, сказывается долгое отсутствие практики. Если буду продолжать, руки привыкнут, однако сколько образцов я успею испортить… А ловить мне их пока тяжело. Мать не понимает, зачем я занимаюсь этим. А меня это успокаивает. Сам процесс.

Много думаю обо всем. Но больше о том, как меня все бесит. Меня и раздражает мое одиночество, но и одновременно приносит облегчение. Хочется с кем-то поделиться всем этим, а не с кем. Иронично, что лучше всего излагать свои мысли тут. Вот уже, кстати, два месяца, как я веду дневник. Кто бы мог подумать, что у меня откроется такая страсть к ведению записей. Не наблюдал за собой раньше такого.

Вчера вместе с Брэндоном ездили к доктору Джефферсону на прием. Джи его попросила помочь, поскольку не смогла отпроситься с работы. Общение с ним стало сдержанным, даже немного отчужденным. Говорит, что вскоре опять куда-то уматывает. Кажется, в Канаду на этот раз. Вроде как в командировку на несколько месяцев. Пока он будет помогать, конечно, но как повернется жизнь дальше, он не знает. Вероятно, если ему предложат место на постоянку, он переберется. Ну что ж. Его выбор. У Брэнда много амбиций и желания, а главное энергии на это все. Он еще молод, зачем ему зарывать себя тут. Мне, наверное, должно быть грустно, но уже все равно.

На работе обо мне особо не вспоминают. Первые дни я был центром всеобщего обсуждения, но затем обо мне забыли снова. И вспомнили только после того, как мою работу перекинули на них. Особенно возмущался Пирс, на которого легла теперь большая часть обязанностей. Ох, уже предвкушаю, что будет, когда вернусь… Если вернусь, точнее.

Все чаще начинает казаться, что я не на своем месте. Будто должен быть кем-то другим. Больше стал думать о своем будущем и внезапно о прошлом. Стараюсь выуживать воспоминания, как могу, иначе создается ощущение, что до аварии я и не жил вовсе. А многие так и прямым текстом говорят, что я будто другой человек.

Доктор Тейлор утверждает, что это нормально. Психика пытается стабилизироваться после долгой изоляции от социума и всего, что мне довелось пережить. Балансирование на грани жизни и смерти всегда оставляет неизгладимый след на человеке. Наверное, это действительно так. Иного объяснения тому, что со мной творится в последнее время, я не вижу.

Начинает казаться, что во мне будто другой человек сидит. Или сидел все эти годы. Ребекка говорит, что подавленные воспоминания, скорее всего, как-то связаны с этим. Ну, а как иначе. Я сел за руль мотоцикла из простого желания сделать что-то несвойственное для себя, а в итоге за это расплачиваются другие. Разве я виноват в том, что моя унылая жизнь заставила меня пойти на рискованный шаг?

А ведь раньше все было иначе. Вот только когда раньше? Я все пытаюсь понять себя, разобраться, каким я стал после произошедшего, но ответы, которые я ищу, сокрыты глубоко внутри. Иногда мне страшно от тех туманных образов, что витают у меня в голове. Они как призраки. Или скорее как старая кинолента какого-то фильма. Ну, который обычно засматриваешь до дыр, а потом, когда забываешь о нем и спустя много лет начинаешь смотреть снова, сцены всплывают в памяти сами собой.

Странное чувство.

Были бы еще эти образы из какого-то ромкома… Так нет. Они скорее похожи на хоррор. И я не знаю, что меня пугает больше – мысль о том, что мой разум рождает такое или то, что жутко хочется смотреть этот фильм дальше. Чтобы узнать, чем он закончится…»

Глава 5

Городской парк Норсвуд был излюбленным местом жителей для пикников и прогулок. Тому способствовала изолированность, благодаря которой шум почти не проникал сквозь плотную стену высоких сосен и густых лиственных крон. Даже в холодное время года горожане не упускали возможности в погожий день выбраться на свежий воздух.

Вот только этот день, тем более праздничный, был омрачен раз и навсегда. Тишина парка была слишком громкой. Листья цеплялись за тело, будто пытались спрятать его от чужих взглядов. Но никакая осень не могла скрыть того ужаса, который увидел детектив.

Джеймс плотнее укутался в пальто, размял пальцы в утепленных перчатках, однако холод внутри никак не был связан с погодой. Он смотрел на тело, распростертое на земле, и снова по спине пробежали мурашки. В этот раз тело не было тронуто гниением, однако от этого легче не становилось – огромная свежая рана от ключицы до паха зияла, живописно демонстрируя вспоротую плоть. Снова внутри под грубо сломанными ребрами образовалось месиво из внутренностей, но в этот раз звериные клыки уже не были к этому причастны. Джеймс отчетливо видел следы орудия преступления – скорее всего, огромного ножа, – которым преступник пользовался явно неумело и неуверенно, что и повлекло такие последствия.

Одно оставалось неизменным – снятая с груди и живота кожа, разделенная на четыре распластанные в разные стороны куска. Сейчас это пугающее сходство, которое детектив подметил и с первой жертвой, было еще более выражено: два верхних лоскута кожи с молочными железами были значительно крупнее двух нижних.

И вновь Джеймсу пришлось отвернуться, зажмуриться, чтобы страшная картина на миг пропала из поля зрения. Ему было дурно, но он должен был держать лицо. «Страшно представить, каково пришлось этой бедной семье, что нашла тело», – думал он, глянув в сторону. Там, в окружении патрульных машин и карет скорой помощи, стояла молодая семейная пара с маленьким мальчиком, на котором лица не было. Насколько знал Джеймс, пацану посчастливилось не увидеть тело целиком, однако именно он привлек внимание родителей, которые и сходили проверить лежащую под кустом женщину. Тело ее было слегка припорошено опавшей подгнившей листвой, а потому самая страшная часть была скрыта от детских глаз.

Но как ни пытался детектив беспристрастно посмотреть на происходящее, было одно чувство, неуместное, но неуемное, распирающее его изнутри, – ликование.

– Итак… – Джеймс натянул перчатки и склонился над телом, аккуратно рассматривая жертву, пока криминалисты фиксировали место преступления.

Мрачный Митчелл стоял рядом, оглядываясь с некой обреченностью. Он держал в руках блокнот, готовый записывать за детективом.

– Молодая женщина, на вид двадцать семь – тридцать лет. Смерть наступила около одного-двух дней назад. Предполагаемая причина смерти… – Джеймс аккуратно повернул голову, ища на шее следы удушья, однако в этот раз их там не обнаружилось. – Кровопотеря вследствие нанесенных ран, несовместимых с жизнью.

Он осмотрел тело, не переворачивая его, ища следы кровоподтеков и гематом, изучил ступни и пальцы.

– Ран на коже ступней нет, под сломанными ногтями имеется грязь, на теле есть синяки и отечность, свидетельствующая о борьбе. Рана… – Джеймс, вздохнув, принялся описывать характер ранения с максимальными подробностями, стараясь подмечать все детали.

Он видел, что его напарнику тяжело смотреть на тело, но теперь у того не было выбора. Уже так просто не отвертеться. Две смерти за один месяц, да еще с таким характерным… почерком. Эйфория от осознания собственной правоты окрыляла Джеймса, воодушевляла, несмотря на весь ужас происходящего. Но как же ему хотелось смаковать этот миг собственного триумфа подольше…

Как и в прошлый раз, выяснить, кем оказалась жертва, с ходу не вышло – ни документов, ни вещей во время обыска территории не нашлось. Нетрудно было сделать вывод, что тело подкинули, иначе бы его обнаружили раньше. Норсвуд хоть и был лесопарком, однако люди часто ходили по вытоптанным тропам. «Не могли же все просто проигнорировать, что в паре метров от маршрута лежит женщина», – рассуждал про себя Джеймс.

Ему не терпелось поскорее приступить к дальнейшему расследованию, услышать заключение криминалистов и увидеть отчеты медицинской экспертизы. Но больше всего Джеймса интересовало, были ли жертвы как-то связаны?