Кокон

Валерия Минц

Кокон

Запись от 23.05.хххх

«Не знаю, зачем пишу это. Доктор Джефферсон говорит, что дневник – это хороший способ справиться с моей тревожностью, появившейся после операции, но, как по мне, хрень все это. Наверное, в больничной палате просто ужасно скучно.

Я тут уже почти два месяца. Швы заживают и ужасно чешутся, а иногда ноют так, что даже обезболивающие не спасают, но медсестра говорит, что это нормально. От иммуносупрессантов такой аппетит, будто мне снова шестнадцать, но это вроде тоже в порядке допустимых побочных. А вот то, что внутри я все ощущаю иначе теперь, когда у меня три новых органа вместо потерянных в аварии…

До сих пор как-то жутко от мысли, что я был одной ногой в могиле. Вот так. Решил впервые за тридцать два года своей жизни совершить что-то… Ну не знаю. Безумное? По крайней мере, Джи и родители считают именно так. Им давно не нравится Брэндон, говорят, что он на меня плохо влияет. Не знаю.

С момента переезда только в его компании я мог развеяться и повеселиться. Тем более, что переезд мне дался нелегко, я изначально был против, но Джи же настояла, а я промолчал. Теперь на новом рабочем месте у меня появился хороший приятель, но она вечно недовольна.

Но точно глупо ругаться с Брэндом из-за того, что я не справился с управлением на его мотоцикле. Я же сам принял это решение, он не уговаривал меня. Иногда кажется, что Джи считает меня подростком, который не в состоянии ответить за свои поступки.

Снова злюсь. Швы заныли, а следующий прием таблеток еще не скоро, в 15:30. Джефферсон говорит, что нужно снижать дозу, чтобы у меня не возникло зависимости. Но я же не один из тех нариков, что закидываются препаратами по фальшивым рецептам где-то в подворотнях. Одной таблетки хватило бы, чтобы боль отпустила…

Тем более что все равно все оплачивает страховая. Удивляюсь, кстати, как мне повезло, что нашелся донор. Не знаю, кем был этот парень, но его почки, легкое и печень спасли мне жизнь. Я несколько раз пытался узнать, кем он был, но, оказывается, эта информация под запретом. А я бы с радостью поблагодарил семью или близких моего спасителя. Буду думать, что это был умирающий от рака пациент, который решил пожертвовать себя ради спасения других. В Бога я не очень верю (хоть тут могу в этом признаться, иначе мать инфаркт бы хватил от этих слов). А вот во второй шанс верю. Может, это даже шанс для чего-то великого?

Не покидает страх, что произойдет отторжение. Доктор утверждает, что именно в этом кроется причина моего плохого сна и встревоженного состояния. Мне кажется, что теперь моя жизнь имеет смысл. Глупо было бы теперь не ценить ее и растрачивать на серые будни. И уж тем более глупо быть убитым собственной иммунной системой после того, как с этим не справился тот лесовоз, из-за которого я пробил легкое, а печень и почка порвались. Не говоря уже о сотрясении, многочисленных переломах и потере крови. Еще в начале месяца я выглядел в точности как в мультфильме – перебинтованный с ног до головы. После пережитого точно помирать не хочу.

Но все-таки эти сны не могут не беспокоить. Мне стало сниться детство, что удивительно. Я почти не помню себя ребенком, даже колледж припоминаю уже с трудом. А тут внезапно нахлынули воспоминания. Неяркие, расплывчатые, ну как старые фильмы. Совершенно не помню себя таким. Я и снов-то почти не вижу обычно. Может, это мозг играет со мной. Скорее всего, просто последствия травм и миллиона таблеток, которыми меня пичкают.

Кроме телевизора и моих собственных мыслей в этой чертовой палате нет ничего, чем можно было бы себя развлечь. Раньше я думал, что это так круто – лениво лежать себе, щелкая каналы кабельного. Сериалы, ток-шоу, реклама, новости, полицейские сводки… Все по кругу, как день сурка. Теперь готов отдать все, лишь бы поскорее выйти на улицу.

Наверное, когда выпишусь, попробую поговорить с Джи. Нужно же хоть иногда высказывать свое мнение. Мне потребуется ее поддержка еще долгое время, пока продлится реабилитация, не хочу, чтобы между нами были разногласия. Пусть она и не подозревает об их существовании. Однако ничего не могу с собой поделать – боюсь, что снова доставлю хлопот. И ей, и родителям. Джи все так же работает, ей не до меня будет. Да и не должна она, наверное, моей сиделкой быть. Мать порывается приехать, но как они будут уживаться с Джи под одной крышей… Пока даже думать об этом не хочу. Легче притвориться, что мне уже лучше, чтобы лишний раз их не беспокоить.

Возможно, вести эти записи не такая уж и плохая идея. По крайней мере, пока я писал эти строки, прямо чувствовал, как голова начинает работать. Иногда я даже теряю ощущение времени, настолько монотонными кажутся дни здесь. Как же бесит, что я тут еще надолго».

Глава 1

Телефонный звонок разрезал тишину офиса, заставив Джеймса подскочить, будто его ударило током. Он сонно озирался по сторонам, однако на дежурстве сегодня кроме него никого не было. Митчелл отпросился у начальства – еще бы, как можно пропустить игру «Сиэтл Маринерс1». Вот это было настоящим преступлением, а не серия краж, которой они должны заниматься вместе.

Телефон продолжал надрываться раздражающими трелями, и Джеймс нехотя подошел к столу отсутствующего напарника. Перед тем как поднять трубку, мужчина потряс головой и прокашлялся, чтобы заспанная хрипотца в голосе не выдала его.

– Центральное полицейское управление Эйберсвуда. Детектив Сэвидж у телефона, – выдал он заученную фразу монотонным голосом. – Чем могу помочь?

– Джеймс? – в трубке раздался встревоженный голос старшего офицера Одли. – Где Билл? Он же с тобой сегодня на дежурстве.

– Сержант Митчелл… – Джеймс замялся. Он не мог с ходу придумать правдоподобный ответ, чтобы прикрыть прогульщика. Если до комиссара дойдут новости о том, что офицеры департамента самовольно уходят с работы, никакие связи с вышестоящими друзьями не прикроют задницу Билла. И задницу Джеймса тоже. – Сержант сейчас не может подойти к телефону, но скоро вернется. Мне передать, что вы звонили, сэр?

– Нет, – резко оборвал Одли. – Нужна помощь в районе Пайнкрофт, только что поступил запрос на патруль от диспетчера.

Пайнкрофт? Джеймс встрепенулся. Это был старый район за городской чертой. Кроме старых полусгнивших хибар, в которых еще лет тридцать назад жили здешние лесорубы, там ничего нет. Теперь единственные, кого замечают в этих местах, – редкие туристы, что желают насладиться красотами озера Бэйвью, и старшеклассники, которые тайком покуривают травку и пару раз чуть не устроили пожар.

– Я уже на месте, – продолжил старший офицер. – Мы обнаружили тело.

– Тело? – переспросил Джеймс, не поверив своим ушам.

– Да, – мрачно подтвердил голос из трубки. – Самому не верится. Я-то думал, в этой дыре можно умереть только от скуки.

– Мне вызвать криминалистов? – теперь и Джеймсу передалась встревоженность коллеги. Он был прав: Эйберсвуд хоть и немаленький город, но тихий. Любая подобная новость становится настоящим потрясением.

– Уже. Постарайтесь вместе с Митчеллом прибыть на место как можно быстрее. Мне надо вернуться и помочь с допросом свидетелей.

Джеймс быстро записал на первом попавшемся листке блокнота схему проезда. По Пайн-стрит до поворота на Форест-лейн, а дальше до конца, где офицер Одли встретит их… Неблизкий путь. Наверняка какой-то любитель активного отдыха проигнорировал правила безопасности и либо вышел на воду, либо ушел сильно глубоко в лес, а для штата Вашингтон, особенно в такой глуши, это легко становится последней ошибкой в жизни.

Когда в трубке раздались лишь монотонные гудки, Джеймс мельком глянул на часы. 01:12. «Билл точно не будет рад гостям», – думал он, пока натягивал куртку и спускался к парковке. Остатки сонливости уже как рукой сняло.

– Что-то случилось, детектив? – спросил дежурящий на первом этаже Уилбер Тредсон.

– Срочный вызов в Пайнкрофт, конец Форест-лейн, – коротко ответил тот старику, расписываясь в дежурном журнале. – Если спросят – мы уходили вместе с сержантом Митчеллом.

– Понял, дружище, – Уилбер широко улыбнулся, демонстрируя подгнившие зубы, а затем бросил вслед детективу. – Скажи Биллу, что он должен мне десятку после сегодняшней игры «Маринерс»!

Дорога до дома Митчеллов занимала не больше получаса, однако меньше всего Джеймс сейчас думал о том, что на него вывалят очередную порцию недовольства. Встревоженный голос Одли никак не выходил из головы. Джек был одним из тех, кто к работе полицейского относился просто как к работе. Кража со взломом? Передоз? Несчастный случай? Ему все было едино. Впрочем, как и многим другим. Детектива Сэвиджа всегда раздражали подобные люди. Для него гордое звание полицейского всегда было призванием, но половина, если не большая часть, департамента попросту порочила его и поступками, и отношением.

Взять того же Митчелла. Он поднялся от детектива до сержанта довольно быстро только благодаря связям с комиссаром Бэннетом. Этот лентяй был мастер трепать языком, в этом парню не откажешь. Он удобно расположился в кресле руководителя их отдела департамента и не собирался двигаться дальше. Его все устраивало, ведь он легко мог жить в комфорте и достатке. Таковы реалии города. Одинокого, заброшенного, забытого всеми и медленно доживающего свои бессмысленные дни. Как и сам Джеймс.

Машина неслась по дороге, и огни Даунтауна разгоняли плотно облепивший город мрак. Серебряный серп луны сиял подобно коварному оскалу, насмехаясь над Джеймсом. Все жители мирно спали, и только он несся в неизвестность, захваченный беспокойными мыслями. Детектива не покидало ощущение, что первоначальная догадка была ошибочной, как бы он ни хотел иного. А вдруг не несчастный случай? Вдруг это насильственная смерть? Если бы только Одли раскрыл больше деталей и не торопился… Он терпеть не мог неясность, а больше всего бесило, что вместо того, чтобы рвануть прямо к месту происшествия, нужно прикрывать неблагодарную задницу этого любителя бейсбола.

Машина затормозила на подъездной дорожке, одной из множества одинаковых дорожек у одинаково ухоженных домов района Эйджвуд. Гравий неприятно хрустел и впивался в подошвы, когда Джеймс быстро шагал к входной двери с потертым номером «179». Свет в доме не горел. Скорее всего, хозяева уже легли спать, однако, подойдя ближе, детектив увидел едва заметный свет в гостиной. Значит, Билли либо еще не спит, либо задремал прямо перед телевизором…

На настойчивый стук поначалу никто не среагировал. Джеймс повторил, приложив куда больше усилий. Пользоваться дверным звонком смысла не было – он был сломан уже года три, и заботливый семьянин и хозяин все никак не мог выделить время, чтобы починить его. Ведь он так занят на работе…

Наконец в глубине дома послышалось движение, а затем, ругаясь себе под нос и протирая глаза, в дверях показался и сам сержант.

– Джимми? – просипел он.

Значит, все-таки уснул.

– Какого черта… Который час?

– Время дежурства, дружище, – процедил Джеймс, стараясь выглядеть как можно более недовольным, чтобы у Митчелла даже не возникло мысли начать перечить. – У нас вызов. Идем.

– До утра не подождет? Что могло такого страшного произойти, что надо срываться прямо сейчас?

– Не забывай, что ты вообще-то должен был быть в офисе сегодня. Вместе со мной. И уж тем более не дрыхнуть перед теликом у себя дома. У Бэйвью нашли труп.

От такой новости сонливое ворчание Билла тут же как рукой сняло.

– У Бэйвью? – переспросил он, и глаза его округлились. – Утопленник?

Джеймс лишь покачал головой и поежился, поплотнее укутываясь в куртку.

– Пока сам не знаю. Одли выехал по звонку диспетчера, криминалисты уже в пути. Мы должны быть там. Вместе, – последнюю фразу мужчина произнес с нажимом, но Билл и так уже был совершенно серьезен.

Он буквально за пять минут, будто вспомнив времена обучения в полицейской академии, полностью собрался и выглядел даже посвежевшим. По нему и не скажешь, что этим вечером сержант отлынивал от служебных обязанностей. Быстро объяснившись с супругой, Билл прыгнул в машину с таким видом, словно это Джеймс его задерживал, а не наоборот.

Теперь путь лежал на запад, в старую часть, и стоило им выехать за пределы города, темнота обступила машину, разгоняемая лишь светом фар. Черные силуэты леса и гор на фоне почти сливались с ночным небом, отчего ощущение пространства терялось. Пропустить поворот было сущим пустяком, но выросший в Эйберсвуде детектив хорошо знал все окрестности. А тьма ночного леса его, в отличие от приезжих, не привыкших к такой близости к дикой природе, ничуть не пугала.

Дорога по Форест-лейн казалась невыносимо долгой. Скорость пришлось сбавить, и как бы ни хотелось детективу поскорее оказаться на месте, сохранность машины была дороже – от старого асфальтового настила уже почти ничего не осталось. А вскоре очертания фигур, показавшиеся в свете фар, подсказали: они почти на месте.

– Спасибо что прибыли так быстро, сэр! – быстро отчеканил подбежавший к притормозившей машине Джек Одли. Из его рта вылетали мелкие белые облачка.

– Ну что вы, не могли же мы оставить без внимания такое происшествие. Трагедия, настоящая трагедия… – Билл умело играл голосом, добавляя своему баритону глубоких ноток, отчего многим казался решительным и уверенным в себе. Но у Джеймса вся эта напускная бравада вызывала лишь раздражение.

– Уже есть какие-то подробности? – поинтересовался детектив, оглядываясь. Помимо криминалистов и машины скорой помощи, у старого ограждения был припаркован «Форд», видимо, принадлежавший свидетелям, о которых упоминал в звонке офицер.

Сине-красные огни патрульных машин играли на уставшем лице Джеймса.

– Молодая пара из Ванкувера, приехали в поход с ночевкой. Ну и… – Одли тяжело вздохнул, – нашли вот такой сюрприз.

Он кивнул в сторону озера, едва виднеющегося отсюда.

– Криминалисты уже обследуют место, – поспешно заверил Джек.

– Я присоединюсь к ним. Билл, еще раз поговори со свидетелями, – заявил Джеймс, и Митчелл едва заметно кивнул. Он знал, что тут от него пользы будет больше, учитывая его брезгливое отношение к мертвым телам.

Джек сопроводил детектива по узкой тропке, усыпанной хвоей и припорошенной легким снегом. Света фонарика едва хватало, чтобы видеть дорогу и не наткнуться на что-нибудь. Казалось, из мрака вокруг них чьи-то глаза пристально следили за каждым шагом. Сэвидж невольно поежился: ему хотелось верить, что дело в осеннем холоде.

Шли, по ощущениям, бесконечно долго, но тут Одли заверил, что они уже почти на месте. К удивлению, Джеймс понял, что все это время они двигались не в сторону озера, а все дальше в глубь леса. Вскоре, подобно острову света, впереди показалась окруженная желтыми лентами поляна, где вовсю работали криминалисты.

Яркие лампы были выставлены по периметру, и в скорбном свете софитов прямо посередине этой сцены лежало обнаженное тело. Джеймс, аккуратно перешагнув самодельную ограду, прошел вперед, стараясь ступать осторожно, чтобы место преступления оставалось нетронутым как можно дольше. Судмедэксперты и криминалисты на мгновение отвлеклись, чтобы поздороваться и представиться, но тут же вернулись к работе, продолжая щелкать камерами.

Он бросил внимательный взгляд на тело, и дрожь судорожной волной пробежала по спине. Ему, конечно, приходилось за пятнадцать лет не слишком успешной карьеры видеть всякое, но с подобной жестокостью детектив сталкивался впервые.

Девушке было не больше двадцати пяти, но следы многодневного разложения сделали некогда прекрасное лицо пародией на него. Волосы спутались, собрав в себя кусочки травы и мха, мутные глаза на зеленоватой коже уже были навыкате, грозя вывалиться из глазниц. Фиолетовый язык распух, заполнив ротовую полость.

Сейчас сложно было сказать, были ли подтеки и синяки следствием физических травм или появились уже после смерти, но на шее виднелась багрово-лиловая линия – след от удушья. Больше всего пугало то, что некто сотворил с девичьим телом. Кожа на груди была разорвана на четыре части, будто кто-то пытался сделать неумелое свежевание. Из сломанной грудной клетки торчали ребра, выставив напоказ кровавое месиво внутренностей.

В какой-то момент, когда ни зловонный запах, ни ужас совершенного деяния невозможно было игнорировать, Джеймс отвернулся, зажмурившись и едва сдерживая рвотные позывы. Вспышки фотокамер лишь усугубили его состояние, и голова пошла кругом.

– Все в порядке, детектив, – с пониманием произнес один из криминалистов, Патрик Перкинс, но Джеймс махнул рукой, стараясь как можно скорее взять себя в руки. Однако предложенную воду все же принял.

– Есть версия, что тут могло случиться? – хрипло спросил Джеймс, делая мелкие глотки.

– Судя по характеру повреждений, смерть скорее всего насильственная. Однако без экспертизы сложно сказать, было ли совершено преступление здесь. Вероятно, это могла быть бытовая ссора, а от трупа избавились. По приблизительным оценкам смерть наступила три-четыре дня назад, однако уже достаточно холодно, тело могло пролежать здесь и дольше.

Джеймс кивнул, избегая смотреть на растерзанную плоть и сосредоточившись на следах на шее. Убийства по неосторожности, вроде семейных ссор, нередко оставляли именно такие следы. Но здесь было и другое, необычное, что заставляло задуматься. Особенно пугало, что увечье вызывало некие ассоциации… Будто на теле жертвы расправила крылья жуткая кровавая бабочка. Это казалось ужасным абстрактным рисунком безумного художника.

– А что думаете об этой ране? – осторожно поинтересовался детектив, не решаясь пока озвучить свои догадки.

Перкинс задумался, сверяясь с записями в своем блокноте.

– Думаю, тут могли постараться дикие животные, сэр. Волки или медведи. Внутренних органов не хватает, на некоторых заметны следы укусов, и я думаю, патологоанатомы это подтвердят.

Джеймс прищурился, разглядывая тело и слушая пояснения криминалиста. Его взгляд вновь задержался на рваных ранах, и он, пытаясь скрыть нетерпение, бросил вскользь:

– Дикие звери, значит? Но у нас тут не сафари-парк, – он на секунду перевел взгляд на место преступления, пристально оглядывая промерзлую землю. – Тут что-то не так. Это не просто неудачное стечение обстоятельств.

– Одинокие особи вполне еще могут бродить по округе, – пожал плечами мужчина, и замечание это было вполне справедливым.

– Ноябрь на дворе. Думаю, даже медведям уже не хочется морозить свои мохнатые задницы.

Криминалист хмыкнул, продолжая делать в блокноте пометки. Однако, увидев напряженное выражение лица детектива, вздохнул:

– Джеймс, вы, как всегда, слишком подозрительны. Эти порезы… Да, это может быть результат нападения животных. Неприятно, конечно, но бывает.

Детектив Сэвидж всегда находил ироничным такой парадокс: люди часто пытаются определить, какая смерть в порядке вещей, а какая выходит за грань, хотя любое лишение жизни по сути своей бесчеловечно и аморально.

Однако он прекрасно понимал, что это лишь попытка отмести самый худший из возможных вариантов. Сама мысль о жестоком убийце в столь тихом городке пугала местных жителей, привыкших к унылому умиротворению. Эйберсвуд не был невинным —он знал и кровь, и беспощадность, когда полнился разнорабочими разной расовой принадлежности. А ведь тогда нравы были куда жестче. Однако все это смылось годами вместе с былым процветанием. Теперь любое потрясение, выходящее за рамки общественной нормы, могло стать губительным. Как организм, не привитый к новой болезни, так и город, отвыкший от жестокости, может погрузиться в пучину отчаяния, которая приведет его к смертному одру.

Джеймс чувствовал внутри почти болезненное предчувствие. Несмотря на, несомненно, ужасную трагедию, он видел в этом… шанс. Это была его возможность доказать, что он не простой детектив в маленьком городке. Что-то подсказывало: если это не обычное дело, значит, у него есть возможность сделать нечто по-настоящему важное. Он прекрасно знал отношение коллег: многие считали его простаком, говорили, что его карьера застыла на месте, но… может, сейчас все изменится.

– Я просто предлагаю не отметать альтернативы, – сказал он наконец, стараясь говорить ровно. – Кто знает, может, это то самое дело, что выведет нас из рутины.

– Думаю, все версии стоит обсудить, уже когда будет заведено дело и предоставлены отчеты, мистер Сэвидж, – в голосе Патрика сквозила мрачная обреченность. – Но если это все же не несчастный случай и не неумелая попытка замести следы домашнего насилия… Да поможет нам Бог – у Эйберсвуда воистину начались тяжелые времена.

Запись от 29.05.хххх

«Сегодня впервые меня вывели на улицу. Ну как вывели. Вывезли, с трудом усадив в инвалидное кресло. Чувствовал себя неловко, когда медсестра Кэри (она сама разрешила себя так называть) катила меня по коридору, как немощного старика. Но я был рад смене обстановки. А то палата, обследования и обратно.

Погодка стояла замечательная. Уже все расцвело и зазеленело. Когда я попал в больницу, были еще гололед и заморозки. Такое чувство, что два месяца просто выпали из жизни, как один длинный и краткий миг… Не знаю, как это правильно описать. Вообще ощущение времени в последнее время странное. Не бывало со мной раньше такого.

Это касается и моей памяти. Иногда в голове проскакивают странные картинки, очень похожие на воспоминания. Хотя больше похоже на сны наяву. Какие-то яркие моменты, которые не помню, чтобы проживал. Может, это и есть то самое, когда "жизнь пролетает перед глазами"? Правда, очень медленно и с сильной задержкой. Авария-то была уже давно. А такое обычно видят перед близкой кончиной.

А ведь этот поток мыслей из-за того, что в саду увидел бабочек. И почему-то в этот момент возникло яркое ощущение, ностальгия… Будто раньше я увлекался этим. Выращивал, изучал их, наблюдал за ними… Конечно, как и многие мальчишки, в детстве я наверняка ловил жуков. Но почему-то это наваждение вызвало у меня сильную… тоску, наверное. Нужно спросить у матери, действительно ли было такое. Она должна же хранить всю ту детскую хрень, как обычно поступают все родители.

Медсестра Кэролин достаточно чуткая. Иногда кажется, что она искренне волнуется за меня, когда я изредка делюсь с ней переживаниями, не связанными с состоянием моего здоровья. Но другая моя часть говорит, что это ее работа. Может, она улыбается мне, а про себя думает, какой же я нудный засранец, что отнимает ее время.

Стараюсь не думать о том, на что раньше закрывал глаза. Было много времени переосмыслить свою жизнь. Стал сильнее реагировать на фальшь. На свою тоже. Раньше я принимал это как данность, но теперь эти вежливые улыбки вокруг начинают бесить.

Боль почти отступила, но шрамы чешутся ужасно. Органы приживаются хорошо, хотя все равно периодически возникают непривычные ощущения. Гипс сняли, доктор Джефферсон говорит, что скоро можно начинать реабилитацию, однако курс препаратов, который мне предстоит принимать, пугает. И не только побочными действиями. Часть из них страховка не покроет, придется раскошеливаться из сбережений, которые мы откладывали на покупку дома.

Док также назначил мне какие-то дополнительные исследования. Рассказал ему зачем-то о моих вспышках гнева и периодической потере во времени. Порекомендовал МРТ-исследование, наверное, подозревает какие-то последствия сотрясения. Еще хочет, чтобы я начал ходить к мозгоправу, но пока я не вижу смысла в этой рекомендации. Не дай бог, еще решат, что я псих какой-то.

Заглянувший на днях Брэнд пошутил, что с тем количеством металла, что у меня на костях, я похож на Россомаху из его любимых комиксов. Он очень извинялся передо мной. Скорее всего, Джи таки проехалась ему по ушам. А я ведь просил ее не делать этого, когда в последний раз она приходила. Чувствую злость и одновременно беспомощность. Раздражает, что меня не слушают.

А еще, скорее всего, Брэнд больше не будет со мной общаться… Вижу это по его вежливой отстраненности и неловким попыткам разговаривать "как раньше". Он забегал несколько раз, и я вижу, как ему поскорее хочется покинуть больницу. Он делает это только из вежливости, и я остро это ощущаю. Вина явно съедает его, и осуждение со стороны моих родных только усиливает это. Обидно вот так лишаться приятеля. Да, он чуть моложе меня, ну и что? Мы с ним общались на одной волне. Он интересный и веселый, всегда мог подбодрить, дать совет или, на худой конец, просто находил способы встряхнуться. Теперь у меня и этого не будет…

На работе, кстати, не очень довольны тем, что я загремел в больницу. Брэнд намекнул, что больничное пособие им будет невыгодно, и меня попросят уйти в отпуск за свой счет. Прекрасные новости, нечего сказать. Уже представляю визг Джиллиан, когда я сообщу ей, что она останется на какое-то время единственным нашим кормильцем. И, разумеется, виноват в этом буду только я. Как всегда.