Пешка тени

Только в привычной темноте я мог попытаться собрать себя обратно и решить, могу ли я позволить себе быть не воином и не жертвой, а разменной монетой в игре, ставки в которой были мне отвратительны.

ЧАСТЬ 4. ГЛАВА 31. ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

Возвращение было похоже на дурной сон. Я не шел – брел, спотыкаясь о собственные ноги, о края треснувших плит, о невидимые препятствия в собственной голове. Ноги были ватными, руки тряслись мелкой, противной дрожью. Не от холода. От внутренней вибрации, что исходила из самого нутра, выжигая всё, кроме обрывков фраз Шамана: «…живое орудие… последний гвоздь…». Я чувствовал себя помеченным. Не клеймом на коже, а мишенью для сил, которые я не мог постичь.

Мне было плевать на всё. Единственное, чего я хотел – тьмы. Глухой, немой, абсолютной. Провалиться в нее и не всплывать. Моя башня. Моя проклятая, кривая, единственная башня старого колокольного мастера на самом отшибе, купленная за наличные без лишних вопросов. Её ржавые стены, её скрипучие лестницы, ведущие в никуда, её слепые окна, не видящие город. Мой последний, уродливый, но мой якорь.

Подойдя к массивной, когда-то кованой, а теперь покрытой вековой ржой двери, я на автомате провел пальцами по косяку. Пыль. Гладкий, слишком гладкий металл. Ловушка – тончайшая нить с нанесенным ядом контактного действия – была не порвана, а… перерезана аккуратно, с ювелирной точностью, и висела, как повешенная змея.

Ледяная игла адреналина кольнула в солнечное сплетение, на миг проткнув пелену усталости. Дверь была приоткрыта.

Я замер, прислушиваясь. Из щели лился тусклый свет моей единственной лампы-светляка. И доносилось дыхание. Не одно. Два. Разных. Одно – ровное, тяжелое, как перекатывание камней. Другое – прерывистое, злое, с легким свистом на вдохе.

Моя башня была осквернена.

Первым порывом была дикая, животная паника – бежать. Но ноги не слушались. Они были свинцовыми. Я был зверем, которого загнали в его же собственную клетку. Шок от этого осознания был настолько оглушающим, что он… успокоил. Словно что-то щелкнуло внутри. Пришла пора платить по счетам.

Я толкнул дверь. Скрип петель прозвучал, как похоронный звон.

Убежище было не просто разгромлено. Над ним совершили казнь. Выставили напоказ, с жестокой, театральной выверенностью. Не обыскано – надругано. Сухие травы и компоненты для моих зелий были рассыпаны по полу и растоптаны. Книги – неценные, но мои – были порваны, их страницы усеяли пол белой шелухой. Это была не поисковая деятельность. Это была казнь места. Месть.

И посреди этого хаоса, как два идола в храме разрушения, были они.

В дальнем углу, на единственном уцелевшем стуле, восседал Старший. Замогильный. Тот, чью реликвию я украл. Он был неподвижен, его дорогое, темное пальто было безупречно, руки в перчатках сложены на набалдашнике трости. Его лицо было маской холодного, абсолютного гнева.

Напротив него, прислонившись к стене у входа, перекрывая путь к отступлению, стоял Младший. Тот, чью дочь я видел мертвой. Его одежда была мятежнее, волосы всклокочены. Он дышал тяжело, его грудь ходила ходуном, а глаза пылали чистой, неконтролируемой яростью.

Они ненавидели друг друга. Это висело в воздухе густым, токсичным туманом.

Первым заговорил Старший. Его голос был тихим, ровным и оттого в тысячу раз более страшным.

– Наконец-то домой пожаловал, – произнес он без всякой интонации. – Мы начали думать, что ты почуял, чей запах остался на пороге твоего… убежища. Он произнес это слово с такой ядовитой презрительностью, что я почувствовал, как сжимаются кулаки. Вступил Младший. Его голос сорвался на высокий, истеричный визг.

– Ты дышал тем же воздухом, что и моя дочь! Ты видел её. И ты жив. Этого не должно быть!

Они высказывались по очереди. Два монолога ненависти. Я был просто экраном.

И в этот момент, сквозь оцепенение, мой мозг лихорадочно заработал. Я видел эту пропасть между ними. Они были двумя хищниками, случайно загнанными в одну клетку.

Я не стал оправдываться. Вместо этого из моей груди вырвалось нечто, что шокировало даже меня. Я засмеялся. Хрипло, цинично, с надрывом.

Они замолчали, ошеломленные.

– Вы… – я протер глаза, все еще хрипло хихикая. – Вы-то что здесь делаете? Вместе? Это зрелище… оно смешнее любого моего преступления.

Я выпрямился, глядя на них по очереди.

– Да, я сделал это, – мои слова прозвучали тихо, но четко. – Я вор. И да, я был там. Я видел, как она умерла. И я сбежал. Вы правы. Но вы-то что думаете? – мои слова стали жестче. – Вы убьете меня. И что? Вы будете делить мой труп? Кто нанесет последний удар? Чья ненависть сильнее? Вы сцепитесь из-за этого, как псы. И ваш позор будет еще больше. Вы уже опозорили себя, придя сюда вместе.

Я видел, как скулы Старшего напряглись. Видел, как Младший сжал кулаки.

– Так что давайте, – я развел руки в стороны. – Решите это здесь. Дракой. Победитель получает право меня прикончить. А проигравший… уйдет ни с чем. Униженный. Как всегда.

В воздухе повисла густая, злая тишина. И тогда Старший медленно поднялся. Его тень накрыла половину комнаты.

– Забавно, – произнес он без тени улыбки. – Ты предлагаешь нам драться из-за тебя, как последние нищие из Доков. Ты переоцениваешь свою значимость, воришка. Мы пришли сюда не для того, чтобы судиться из-за твоей шкуры.

Младший хрипло рассмеялся, поддакивая ему впервые за вечер.

– Он прав. Мы здесь, чтобы дать тебе шанс. Последний. Искупить крохи своей вины.

Я почувствовал, как почва уходит из-под ног. Я ожидал гнева, насилия, но не этого холодного, спланированного презрения.

Старший сделал шаг вперед.

– Наш… отец, – он выговорил это слово с трудом, – был сентиментальным старым дураком. Он спрятал кое-что. Не в сейфах и не в камерах хранения. В родовой усыпальнице. Защита там настроена на нашу кровь. Чужой, попытавшийся проникнуть, умрет в агонии. Но чужой, ведомый нашей волей… наш кнут и наш ключ… может пройти.

До меня начало доходить. Ледяная ползучая догадка.

– Ты думаешь, мы хотим завещание? Печать? – Старший усмехнулся. – Возможно. А возможно, мы хотим посмотреть, как ты издохнешь в ловушках, которые не смогли обойти мы. Но суть не в этом. Суть в том, что ты сделаешь это. Потому что, если ты откажешься, – он кивнул в сторону Младшего, – он получит право сделать с тобой всё, что захочет. А если согласишься и выживешь… возможно, мы просто убьем тебя быстро.

Это был гениальный ход. Они не просто пришли за местью. Они пришли, чтобы я сам стал орудием своего унижения. Чтобы их ненависть друг к другу нашла выход в совместном издевательстве надо мной.

Я стоял, чувствуя, как их взгляды просверливают меня насквозь. Они выиграли этот раунд. Они поставили меня на место. Я был не игроком, а пешкой.

И тогда я сделал единственное, что мог сделать. Я принял их правила. Но с одним дополнением: медленно кивнул, опустив голову, изображая покорность. Потом поднял взгляд. Сначала на Старшего, потом на Младшего.

– Хорошо, – мои слова прозвучали тихо и устало. – Я ваш ключ. Ваш кнут. Ваш расходуемый актив. Я пройду и принесу вам вашу игрушку. Но ответьте мне сначала на один вопрос. – Я сделал паузу, давая тишине снова сгуститься. – Когда я принесу это… что бы это ни было… кому я это должен отдать? Тебе? – я кивнул Старшему. – Или тебе? – я перевел взгляд на Младшего. – Кто из вас главный в этом… совместном предприятии? Кто получит право первым взять в руки то, что я добыл своей кровью? Кто из вас… будет решать мою судьбу?

Старший медленно улыбнулся. Это было самое страшное, что я видел на его лице – не гримаса ярости, а улыбка абсолютной, леденящей уверенности в своей власти.

– Мило, – произнес он, и его голос был сладким, как яд. – Ты продолжаешь думать, что это переговоры. Ты пытаешься сеять раздор между нами, как жалкий пират на мели, пытающийся натравить двух акул друг на друга крошкой своей плоти. Ты не понимаешь. Мы продумали всё. До мелочей.

Младший, взбешенный моей наглостью, сделал яростный шаг вперед, его рука потянулась к скрытому под плащом оружию.

– Ты вообще слышишь себя, мразь? Ты…

– Довольно, – Старший отрезал его одним словом, даже не глядя в его сторону. Младший замер, скрипя зубами, но подчинился. Власть Старшего была неоспорима даже здесь.

Старший вернул свой холодный взгляд мне.

– Вот что произойдет. Ты спустишься в усыпальницу. Ты сделаешь то, на что не способны мы. Ты принесешь реликвию. И ты положишь её на пол. – Он ткнул тростью в пыльные половицы между нами. – Ровно посередине. А затем отойдёшь к стене. И будешь молча наблюдать, как мы решим этот… административный вопрос. Без твоих подсказок. Без твоих жалких попыток управлять тем, что тебе не подвластно.

Он сделал паузу, чтобы его слова впились в меня, как кинжалы.

– Ты – инструмент. Молоток не решает, куда будет вбит гвоздь. Пила не выбирает, какую доску распилить. Твое мнение, твои жалкие манипуляции – ничто. Ты получил шанс умереть полезно. Цени это.

Воздух вышел из меня, словно после удара в живот. Всё моё хитроумное построение рухнуло в одно мгновение. Они были не двумя врагами. Они были единым механизмом уничтожения, где Старший был холодным разумом, а Младший – горячей плотью. Я не вбил между них клин. Я лишь доказал им, что меня нужно контролировать жёстче.

Я опустил голову, делая вид, что сломлен. Что ещё мне оставалось?

– Я понял, – процедил я.

– Рад это слышать, – Старший развернулся, демонстративно показывая мне спину, знак полного пренебрежения. Его взгляд упал на полку, где среди осколков склянок лежал единственный уцелевший пузырёк с фосфоресцирующим голубым раствором – дистиллят ночного шафрана, на добычу которого я потратил месяц. Он, не глядя, спокойно поднял трость и опустил её нагрудником на склянку. Раздался тихий, хрустальный хруст. Драгоценная жидкость растеклась по полу мертвым, тусклым пятном.

Этот жест говорил громче любых слов: твоё прошлое уничтожено, твоё будущее – принадлежит нам. Ты вернёшься в ещё больший хаос. Мы здесь хозяева.

Не говоря больше ни слова, я развернулся и вышел. Дверь захлопнулась за мной, но я уже не слышал её скрипа. В ушах звенела тишина, наступившая после его слов.

Я спустился по скрипучей лестнице, и только очутившись на холодной, продуваемой всеми ветрами улице, я позволил себе выдохнуть. Не чувствуя ног, я прислонился к холодной кирпичной стене моей же башни, чувствуя, как мелкая дрожь снова пробивается сквозь адреналин.

Да, я выжил. Да, я выиграл себе время. Но это не было победой.

Они обломали мой клин и приставили его обломок к моему горлу, – пронеслось в голове леденящей душу мыслью. – Я не переиграл их. Я просто доказал, что достаточно опасен, чтобы со мной нельзя было обращаться как с обычным мусором. Достаточно умен, чтобы быть их пешкой. И теперь правила игры стали ещё сложнее, а ставки – выше.

Я не получил свободу. Я получил отсрочку и новую, куда более изощренную ловушку. И теперь мне предстояло в нее добровольно шагнуть.

Я оттолкнулся от стены и зашагал прочь, в сгущающиеся сумерки. Мне нужно было готовиться. Не к краже. К казни.

ГЛАВА 32. ГОРОД В МИНИАТЮРЕ

Три дня. Семьдесят два часа напряженного, лихорадочного наблюдения. Моя башня была осквернена, но братья больше не возвращались. Их визит был актом устрашения, не более. Теперь они ждали. И я не мог позволить себе подвести их. Не потому, что боялся их мести. А потому, что боялся себя. Того сломленного, затравленного существа, которым я стал после откровений Шамана. Мне нужна была не просто победа. Мне нужно было ее лицо, искаженное осознанием провала. Нужно было чувствовать, как трескается фундамент ее власти под моими, Вороновскими, пальцами. Чтобы помнила, кто свел ее игру в ноль.

Я сидел на корточках на крыше заброшенного склада напротив кладбищенской ограды, мои веки слипались от усталости, но разум, выжженный усталостью, кристаллизовался в нечто холодное и режущее, готовое к работе. Отсюда, сквозь запыленное стекло, открывался идеальный вид на «Город в миниатюре» – усыпальницу Замогильных.

И первое, что бросилось, заставив меня протереть глаза и перепроверить показания – это двойной периметр. И он был совместным.

С внешней стороны, выстроившись в безупречный смертоносный квадрат, патрулировали големы Молотоборцев. Их полированная сталь холодно отсвечивала в тусклом свете. А прямо за ними, у самой древней каменной ограды, виднелись другие фигуры. Более призрачные, сливающиеся с тенями. Лесовики. Их лица были скрыты капюшонами, но в руках они сжимали посохи из живого, пульсирующего слабым светом дерева.

Я замер, пытаясь осмыслить это. Молотоборцы и Лесовики. Технократы и дикари. Злейшие враги, которые сейчас раздирали город на части, здесь, у этого места, стояли по разные стороны забора, но охраняли одно и то же. Они не взаимодействовали. Они игнорировали друг друга с таким ледяным презрением, что воздух между ними казался промороженным. Но факт оставался фактом: они были здесь вместе.

Что было такого в этой усыпальнице, что заставляло враждующие культы забыть о своей войне? Что охраняли они общими, хоть и разрозненными силами? Братья определенно что-то недоговаривали. Что-то очень важное и очень опасное.

Сначала я изучал первый круг ада – периметр Молотоборцев.

Их големы были шедеврами бездушного инженерного искусства. Они двигались резкими, экономичными рывками, замирая для сканирования сектора.

Паттерн вырисовывался с безупречной, машинной точностью. Раз в сорок семь минут – ни секундой раньше, ни секундой позже – голем с медным нагрудником совершал свой ритуал: короткий путь к паровому вентилю, клапан на четверть оборота, и он тонул в клубах белого, шипящего пара. Ровно на пятнадцать секунд его электронные глаза слепли. Пятнадцать секунд – не окно возможностей. Это была щель в броне. Но и щели бывает достаточно для лезвия.

Второе открытие было еще ценнее: их сенсоры были настроены на металл, электрику, кинетику. На живую плоть, на запах пота и страха – нет. Их создатели так боялись техники, что забыли о биологии.

С наступлением ночи я переключил внимание на вторую линию обороны. Теперь мои глаза искали не четкие линии стали, а размытые, пульсирующие контуры магии Лесовиков.

Я закрыл глаза, пытаясь «услышать» ту сторону ограды. Мой дар, подавленный близостью големов, наконец отозвался.

Тихий, непрерывный гул страдания. Древние камни кладбища, оплетенные корнями-душителями. Деревья, что росли здесь до основания Города и теперь медленно умирали, отравленные стоками и металлом. Их боль была иной – не острой, как у людей, а глубокой, хронической, как ржавчина.

Их защита была не агрессией, а равнодушием. Они не нападали. Они просто позволяли незваному гостю умереть в своих объятиях.

Я увидел то, что не заметил бы глазом: невидимые силки, ядовитые споры, ложные тропы.

Здесь нельзя было идти напролом. Здесь нужно было плыть по течению. Стать тенью, кусочком мха.

А потом… Я попытался прощупать своим внутренним чутьем дальше, за вторую ограду. Дар, и без того подавленный близостью големов, с трудом пробивался сквозь барьер Лесовиков. Но за ним… там, где должна была быть усыпальница, зияло абсолютное Ничто. Не тишина – глухота. Ничто работало как насос, выкачивая саму возможность магии и боли. Это открытие было хуже любой ловушки.

Я чувствовал не пустоту. Не тишину. А нечто иное. Гладкую, идеально отполированную стену из черного стекла, абсолютно непроницаемую для моего дара. Моё внутреннее осязание, обычно такое острое, скользило по этой поверхности, не находя зацепок, не улавливая ни боли, ни памяти, ни эмоций. Это было настолько неестественно, так противоречило самой природе этого места, что по моей спине пробежали ледяные мурашки. Это открытие было хуже любой ловушки. Ловушку можно обойти. Можно взломать. А как бороться с дырой в самом мире? Со слепым пятном в реальности? Братья знали, куда меня посылают. И это делало их предложение еще более дьявольским.

Я спустился в свое разгромленное логово, и теперь каждая моя мысль была отягощена этим открытием. Пришло время инвентаризации и подготовки. Я перевернул единственный уцелевший ящик. Братья покрошили многое из моих запасов, но основной арсенал я всегда носил с собой.

Арбалет. Цел. Болты.

Обычные: 12 штук. Надежные, как долговая расписка.

Водяные: 4. С ними надо было обращаться осторожно – разрыв оболочки мог создать шумную лужу. Но при этом идеально тушил ненужные факелы, в свете которых меня могли заметить

Огненные: 4. Огонь и пар – вот что могло ослепить големов.

«Слеза Феникса». Четыре штуки, полученные от Кошерда. Я пристегнул две к поясу, две убрал в рюкзак. Мои маленькие солнца, несущие мгновенную, ослепляющую тьму.

Кинжал. Мой верный, обычный стальной друг. Остро отточен. Просто кусок заточенного металла, без памяти и боли. Идеальный инструмент.

Дубинка. Цела. Лежала на своем месте.

И снаряжение. То, что всегда при мне.

Перчатки. Я натянул их на руки, почувствовав знакомое прикосновение грубой кожи. Они были сплетены из тёмной, невзрачной материи, но на ладонях и пальцах были нашиты странные блестящие пластины с микроскопическими крючками, цепкими, как когти паука. Они не подведут. Никогда не подводили.

Плащ Безмолвного Стража. Я провел рукой по его ткани. Он не поглощал свет – он пожирал его. Не глушил звук – он вырезал его из реальности. Чистый инструмент. Мой главный союзник в мире, где каждый звук мог стать последним.

Химия. Полный разгром. Пришлось импровизировать. Я вытащил из-под кровати походную лабораторию – маленький ящик с тигельками, горелкой и остатками компонентов. Мои руки сами совершали привычные движения, создавая антидот от ядовитых спор Лесовиков. Больше ничего. Только то, что действительно могло спасти жизнь.

Я смотрел на этот разложенный передо мной арсенал, этот жалкий, смертоносный набор вора-неудачника, и пытался понять, что он может противопоставить тому абсолютному, всепоглощающему Ничто, что ждало меня за второй оградой. Огненные болты? Они бессильны против тишины. «Слезы Феникса»? Они ослепят лишь того, кто способен видеть. Плащ? Он скроет от магии, но как спрятаться от отсутствия всего?

Ответ был прост и ужасен: ничего. Мой инструментарий был бесполезен. Единственное, что у меня оставалось – это я сам. Мой навык. Мой цинизм. И моя воля выжить, чтобы доказать самому себе, что я еще чего-то стою.

Я собрал все в рюкзак, затянул ремни. Тяжесть снаряжения была привычной, почти утешительной. Оно было моим якорем в этом безумном мире. Последним, что связывало меня с реальностью, в которой у меня было хоть какое-то преимущество.

Я вышел на улицу, и ночь приняла меня в свои объятия. Я был готов. Насколько это вообще было возможно.

Сердце билось часто и громко. Не только от страха. От жгучего, внутреннего желания доказать. Себе. Что я не пешка. Что я могу пройти там, где другие, более сильные, пасуют. Что тот, кто идет на встречу с Морвенной, должен быть не затравленной тварью, а Хищником. Вершиной пищевой цепи городского дна. И это задание было моим билетом обратно к самому себе.

Я проверил тетиву арбалета, потрогал «Слезы» на поясе, убедился, что кинжал и дубинка на месте.

Пора было начинать мое возвращение. Пусть слепым. Но не безоружным.

Я сделал шаг из башни, и ночь приняла меня в свои объятия – холодные, безразличные и полные скрытых угроз. Я шёл не на кражу. Я шёл на экзамен. И единственным экзаменатором был я сам.

ГЛАВА 33. ШЕПОТ КАМНЕЙ И ЯРОСТЬ СТАЛИ

Ночь была не союзником, а свидетелем. Холодным, безразличным оком, взирающим на мою немую пляску со смертью. Воздух, пропитанный запахом ржавого металла и влажной гнили, обжигал ноздри. Я стоял в тени арки напротив главных ворот некрополя, превратившись в еще одно пятно грязи на и без того грязной стене. Я накинул капюшон Плаща Безмолвного Стража. Знакомое чувство отрешенности и тишины обволокло меня, как вторая кожа. Звуки города притихли, мир сузился до полотна перед глазами. Инструмент. И сейчас он был моим главным козырем.

Первый круг. Големы Молотоборцев.

Они двигались, как маятники в гигантских, невидимых часах. Их полированная броня отсвечивала тусклым лунным светом, превращая их в призраков из стали и пара. Мой дар, обычно чуткий к малейшим вибрациям боли, здесь молчал. От этих существ исходила лишь пустота, ровный, монотонный гул абсолютного порядка, который был страшнее любого крика.

Я ждал.

Сорок пять минут.

Сорок шесть.

Сорок семь.

Как по мановению невидимой руки, голем с медным нагрудником резко развернулся и зашагал к паровому вентилю на северном участке стены. Его движения были такими же точными и выверенными, как и все в этом месте.

Мое сердце заколотилось, но разум оставался ледяным. Я не побежал сразу. Я наблюдал. Пятнадцать секунд – это не время для паники. Это время для одного единственного, безупречного действия.

Голем остановился у вентиля. Его металлическая рука поднялась, точным движением провернула клапан.

Шшшшшшш!

Белый, клубящийся пар с шипением вырвался на свободу, жадно поглощая пространство вокруг машины, превращая ее в смутный силуэт в кипящем молоке.

Сейчас.

Я не побежал. Я потек. Плащ не делал меня невидимым, но он поглощал свет, искажая контуры, и гасил каждый мой шаг, делая его бесшумным. Мои движения не были бегом – они были непрерывным, плавным скольжением от одной тени к другой. Я ступал на носки, перенося вес тела с неестественной, вымученной плавностью, которую оттачивал годами. Я не дышал – я позволял воздуху самому проникать в мои легкие мелкими, поверхностными глотками. Я стал призраком. Тенью. Ничем.

Я миновал первого голема еще до того, как пар начал рассеиваться. Его сенсоры, ослепленные собственной технологией, ничего не заметили. Я прижался к шершавой, холодной поверхности стены, прямо между двумя патрулирующими големами. Они шли навстречу друг другу. Их маршруты были рассчитаны так, чтобы встречаться ровно на мне через три секунды.

Две секунды.

Я замер, вжавшись в стену, стараясь стать частью ее рельефа. Плащ гасил все следы моего присутствия, но я все равно чувствовал холод камня через ткань.

Один голем прошел в сантиметре от меня, его стальная нога громко стукнула о булыжник. Другой – с противоположной стороны. Их многогранные глаза-линзы просканировали пространство перед собой. Но не стену. Их программирование искало угрозы впереди, а не статичные объекты по бокам. Ошибка проектировщика. Человеческая ошибка.

Они прошли мимо, не замерев.

Я выдохнул. Не сделал ни шага. Ждал.

Через десять секунд они должны были развернуться для обратного патрулирования.

Десять… девять…

На счет «пять» я оттолкнулся от стены и скользнул в узкую, темную щель между двумя склепами. Прямо перед тем, как големы развернулись и пошли назад, их сенсоры снова прочесывая уже пройденный, «чистый» участок.

Первый круг был пройден. Без единого звука. Без единого всплеска энергии. Только тишина Плаща и тень.

Второй круг. Магия Лесовиков.

Воздух изменился сразу. Резкий запах озона и стали сменился тяжелым, сладковатым духом гниющей листвы, влажной земли и чего-то еще… цветочного. Ядовитого. Я стоял на границе двух миров, и моя кожа покалывала от перепада.

Память сама выхватила из глубин сознания образ разгромленной лаборатории и маленькую склянку с мутной жидкостью. Антидот. Без лишних раздумий, движимым чистейшим инстинктом самосохранения, я выдернул пробку и одним глотком опорожнил флакон. Жидкость обожгла горло травяной горечью с металлическим привкусом, а через секунду по телу разлилось легкое, покалывающее тепло, словно внутри меня включили щит. Тело подготовилось к яду, который еще не успел ударить.

И как раз вовремя.

Здесь мой дар снова ожил. Но это было не облегчение. Это была агония.

Тихий, непрерывный стон. Он исходил отовсюду. От земли, пропитанной столетиями смерти. От деревьев, их корни уходили вглубь, к самым склепам, оплетая их, как удавы. От камней, помнящих каждую слезу, пролитую здесь. Это не была боль в человеческом понимании. Это была огромная, древняя, невыразимая скорбь. Скорбь по утраченному миру, по чистоте, по самому себе.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы не утонуть в этом потоке. Я закрыл глаза, позволив своему дару стать моим проводником. Я не видел путь – я чувствовал его.

Вот здесь, под тонким слоем опавших листьев, земля была неестественно рыхлой. Ловушка. Мои внутренние «антенны» уловили слабый вибрационный рисунок пустоты под ней.

Вот там, с виду безобидный папоротник, испускал почти невидимое облачко искрящейся пыльцы. Я обошел его, задержав дыхание.

Ветви ивы сплетались впереди, образуя подобие арки. Но мой дар кричал мне об опасности – это был силок, который сработает при малейшем прикосновении, затянув и сломав кости.