Пешка тени

Юрий Злобин

Пешка тени

ПРОЛОГ. УЛИЧНЫЙ ЩЕНОК

Холод – это первое, что я помню. Он всегда внутри, и он всегда снаружи. Он впитывается в кости через дыры в башмаках, которые на два размера больше, чем нужно. Он выедает изнутри, когда живот скручивает от пустоты, напоминая, что я тощий, как щепка. С ним можно договориться. Если прижаться спиной к трубе в пекарне в Нижнем Ярусе, он ненадолго отступает, оставляя на коже влажную плёнку, пахнущую хлебом и золой.

Мне было восемь зим. Возможно, девять. В Каменном Мешке счёт ведётся не по зимам, а по порезам, синякам и удачным кражам. Я был невелик даже для своих лет, и это было моим преимуществом – я мог пролезть куда угодно, стать ещё незаметнее, ещё тише. Мои волосы, цвета мокрой соломы, всегда были всклочены и припачканы сажей, а глаза – слишком большие и внимательные для ребёнка – запомнили каждый тёмный уголок этого Города.

Город – это второе. Он большой, злой и громкий. Он рычит телегами, скрипит вывесками и вечно что-то роняет. Он пахнет потом, тухлой рыбой со Смрадного причала и чужими духами из Золочёного квартала. Этот запах бьёт в нос, когда ветер дует с севера. Я научился читать Город по запахам и звукам. Вой пса на помойке – значит, Дозорные где-то далеко. Резкий визг тормозов – карета богача, можно попытаться ухватить что-то, пока кучер ругается.

Тени – мои друзья. Они тихие и глубокие. В них можно спрятаться, когда за тобой гонятся, или просто посидеть, наблюдая. Взрослые их боятся. Они жмутся к фонарям, к своим жалким островкам света, будто свет их спасёт. Они не понимают, что самое интересное всегда происходит там, где темно.

В тот день пахло грозой. Воздух был тяжелым и влажным, обманывая легкие. Я три дня ничего не ел, и это делало меня злым и острым, как стекло. Цель была проста – старик-торговец на Торгушечьем ряду. Он был толстый, медлительный и вечно отвлекался, разгружая бочки с сельдью. Его кошель жирно оттопыривал полу камзола.

Я был тенью. Шаг. Пауза. Еще шаг. Я слился со стеной, выжидая, пока он повернется спиной. Его дыхание было хриплым и громким. Сердце стучало у меня в ушах, но это был хороший стук. Стук охоты.

Пальцы уже потянулись к кошелю, тонко и уверенно, как учила жизнь. Еще пара секунд…

И вдруг всё изменилось.

Воздух сгустился. Звуки рынка – крики торговцев, визг чаек – ушли куда-то далеко, будто кто-то заткнул мне уши. Я почувствовал… взгляд. Он был тяжелым, как свинец, и пронизывающим, как игла. Он был направлен прямо на меня. Из теней.

Я резко обернулся, сердце теперь колотилось уже не от азарта, а от страха. У стены, в глубокой нише, куда не падал свет ни от одного фонаря, стоял Человек.

Он был весь в черном. Плащ цвета ночи без единой звезды. Он не двигался. Он просто смотрел. Я не видел его глаз, но чувствовал их на себе. Меня, кого никто и никогда не видел, если я того не хотел.

Инстинкт кричал: бежать! Но ноги стали ватными. Любопытство оказалось сильнее страха. Кто он? Почему он видит меня?

– Эй, малец! – просипел я, пытаясь выдать голосом злость, а не дрожь. – Уставился чего?

Человек сделал шаг вперёд. Без единого звука. Ни скрипа камня, ни шороха ткани. Так не ходят люди. Так ходят… призраки. Или кошки.

Он оказался прямо передо мной. Высокий, прямой. От него пахло не Городом. Пахло старыми книгами, холодным камнем и чем-то ещё, чего я не знал. Чем-то древним.

– Ты… видишь меня? – его голос был тихим, но каждое слово врезалось в память, как резцом по камню. Он звучал не как голос из живота. Он звучал… прямо в голове.

Я отпрянул, наткнувшись на стену. Бежать было некуда.

– Вижу, что кошелёк у тебя толстый, – выпалил я первое, что пришло в голову. Моя старая, уличная броня из наглости. – И что?

Уголки его губ дрогнули. Это не была улыбка. Это было что-то вроде… печали.

– Кошелёк? – он тихо покачал головой. – Это всё, что ты видишь? Всё, на что ты готов променять свою жизнь? Будешь шнырять по чужим карманам, пока однажды тебя не прибьют к стене, как надоедливую муху?

Его слова обожгли больнее пощёчины. Потому что это была правда. Я выдержал его взгляд, сжав кулаки.

– А что мне ещё делать?

– Видеть, – сказал он просто. – Не просто смотреть. А видеть. Понимать. Ты чувствуешь тени. Чувствуешь Город. Он говорит с тобой, а ты в ответ тыришь кошельки. Это всё равно что использовать меч великана, чтобы колоть орехи.

Он снова сделал шаг, и теперь нашелся между мной и всем остальным миром.

– Меня зовут Мастер Силуан. Мы… наблюдаем. Мы слушаем. Мы следим, чтобы слишком большая жадность не сожрала этот Город, а слишком большая вера – не спалила его дотла. Мы – Служители Безмолвия. И сейчас тишина кричит о грядущей буре.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде не было ни голода, ни расчета. Была усталая тяжесть.

– Твой путь ведёт в петлю или на виселицу. Но в тебе есть дар. И его можно направить. Не для того, чтобы брать. А для того, чтобы сохранять равновесие. Чтобы видеть правду, скрытую во тьме, и не дать ей уничтожить всё.

Я молчал. Его слова были слишком большими, слишком непонятными. Но в них была правда про петлю и виселицу. И была надежда. На что-то большее, чем вонючая похлёбка и холодный пол.

– Я могу предложить тебе крышу над головой. Еду. Тепло. И знание.

– За что? – прошептал я, уже почти не веря.

– За труд. За послушание. И за обещание когда-нибудь выбрать самому – продолжить наше дело или уйти. Но уйти уже другим человеком.

Он протянул руку. Рука была в перчатке, но в этот раз я почувствовал не силу, а тяжесть выбора.

Я посмотрел на его руку. На свою – грязную, с синяками и в царапинах. На кошель торговца, который теперь казался такой мелкой, детской, жалкой добычей.

Холод снаружи и голод внутри вдруг стали невыносимыми. А он пах теплом и знанием, и в его словах была тайна, ради которой хотелось жить.

Я сделал шаг. Не назад. Вперёд.

Это был самый тихий шаг в моей жизни. И самый громкий. Моя рука легла на его руку.

ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 1. ПОСЛАНИЕ ИЗ ПРОШЛОГО

Просыпаться всегда больно.

Сознание возвращается обрывками. Холодный пол под босыми ногами. Резкий запах старого камня, пыли и металла. Скупой серый свет, пробивающийся сквозь щели в ставнях.

Сон отступал, оставляя во рту привкус пепла. Тот сон. Снова. Мастер Силуан. Его протянутая рука. Голод. Холод. Глупая, дрожащая рука уличного щенка, которая потянулась к теплу.

Я сжал пальцы в кулак. Глупость. Слабость. Я давно перестал быть тем мальчишкой. Теперь у меня есть только это: башня старого колокольного мастера на отшибе, купленная за наличные без лишних вопросов. Четыре голые стены, голод по-прежнему внутри, но теперь совсем другого свойства.

Мозг, уже проснувшийся, сам собой обшарил комнату. Всё на месте. Замки не вскрыты. Ловушки не срабатывали. Тишина.

И тут глаз зацепился за него.

Белый прямоугольник. Контрастный. Чужой. Лежал на полу, прямо у щели под дверью.

Записка.

Адреналин, горький и знакомый, ударил в виски. Никто не должен был знать, где я живу. Никто.

Я не бросился к ней. Не стал. Я замер, вжавшись в тень у стены, и просто слушал. Шум Города снаружи был обычным. Ни затаившегося дыхания за дверью, ни скрипа половиц на лестнице.

Только тогда я скользнул по комнате бесшумной тенью и подобрал бумагу. Грубая, дешёвая. Пахла чужими пальцами.

Почерк был неровным, торопливым, но буквы выводили старательно.

«Есть работа. Лорд Замогильный. Его опал. Камень не простой, будь осторожен. Жду в старом месте у полуночи. Силуан».

Я перечитал текст ещё раз. Имя заставило что-то едко сжаться под рёбрами. Старое место. Только один человек мог так назвать ту винную лавку у канала.

Силуан? На это не было похоже. Старик никогда не стал бы так светиться, использовать грубую бумагу и торопливый почерк. Значит, подделка. Но… Кто-то знал наше с ним кодовое словечко – «старое место». Значит, кто-то из внутреннего круга. Или кто-то, кто этого круга коснулся. Ловушка? Вполне вероятно. Но если это не ловушка, а реальный заказ на опал Замогильного… Это слишком крупная рыба, чтобы пройти мимо. А если ловушка… что ж, давно не разминался. Интересно, кто так жаждет со мной повидаться.

Опал лорда Замогильного. Я слышал слухи. Размером с курагу, чище утренней росы. Состояние.

И ещё кое-что. Фраза «камень не простой». В мире, где Молотоборцы молятся своему Механическому Богу, а Лесовики шепчутся с деревьями, это могло означать только одно. Неприятности. Большие неприятности.

Я медленно разорвал записку на мелкие клочки и поднёс к свече. Бумага свернулась в чёрный пепел.

Глупая, опасная затея. Лезть в поместье маниакально помешанного на безопасности аристократа из-за безделушки, которую заказал кто-то, прикрываясь именем моего старого наставника.

Я посмотрел на потолок. Рассвет ещё не наступил. Город за стенами ещё спал, копил силы для нового дня вранья, краж и грязи.

Уголки моих губ дрогнули. Не в улыбку. Скорее в оскал.

Идеальная ночь для работы.

ГЛАВА 2. АРСЕНАЛ ТЕНИ

Нервы – это роскошь. Дорогая и смертельно опасная. Я давно отучил себя от них. То, что во мне копилось, пока я готовился, было не нервной дрожью. Это был холодный расчёт. Предстартовая проверка. Та самая, что отделяет живого вора от мёртвого.

Я стоял посреди своей голой комнаты, и она преображалась в арсенал.

Первым делом – одеяние. Чёрное, без единой застёжки, сшитое на заказ из ткани, которая не шелестит, не цепляется и поглощает свет. Я провёл рукавом по грубой поверхности стены – лишь лёгкий шорох, не громче дыхания спящей мыши.

Потом – инструменты. Я выложил их на грубый деревянный стол, как хирург перед операцией. Каждый предмет был осмотрен, проверен, доведён до идеала.

Дубинка. Моя верная подруга. Просто кусок твёрдого, идеально отполированного дуба, с удобной выемкой для руки и кожаным ремешком на запястье. Никаких изысков. Тихий, надежный удар по затылку – и очередной болван отправляется в сладкий сон. После этого – обязательная процедура: перетащить тело в тень. Никаких тел на виду. Правило простое: если нет тела – нет и проблемы.

Кинжал. Холодная, злая сталь. Он висел на поясе с другой стороны, как немое напоминание. Не для нападения. Для последней линии обороны. Для того, чтобы отрезать верёвку, вскрыть упрямый ящик или… отбиться, если всё пойдёт к чертям и придётся продираться с боем. Я провёл пальцем по лезвию – острота была безупречной.

Стрелы. Я пересчитал их, проверяя оперение и наконечники. Мой лук – это не орудие убийства, это универсальный инструмент.

Водяные. Со стеклянными колбами вместо наконечников. Для тушения факелов и фонарей. Основа основ. Без света нет и глаз, что могут тебя увидеть.

Шумовые. С крошечными погремушками внутри. Отвлечь, обмануть, заставить охрану пойти проверять ложный шум в противоположном конце коридора.

Огненные. С тряпичными головками, пропитанными смолой. Поджечь что нужно, устроить диверсию или просто… для света в непроглядной тьме. Опасная игрушка, пахнущая серой.

Обычные. Просто острый наконечник. Для верёвок, мешков, а в крайнем случае – чтобы пригвоздить чью-то руку к стене.

Отмычки. Целый веер из закалённой стали разной толщины и изгиба. Я прошептал им старую воровскую считалку, втирая в металл тёмное масло, чтобы они не скрипели в замках.

Не стрела и не клинок. Стеклянный шарик в мешочке из чёрного бархата, туго стянутый кожаным шнурком. «Слеза Феникса». Моя палочка-выручалочка на случай тотального провала. Половина гонорара за последнюю работу. Слишком дорогая, слишком яркая игрушка, чтобы использовать её без крайней нужды. От её слепящего света нет спасения, а шипящий вой на миг оглушает всё живое. Пахла она серой и отчаянием. Я сунул мешочек в потайной карманчик на груди. Надеялся, что сегодняшняя авантюра не опустится до этого.

Последнее – капюшон. Глубокий, из той же поглощающей свет ткани, что и всё одеяние. Я натянул его на голову, и мир сузился до узкой полоски обзора. Посторонние звуки притихли, собственный вздох стал глуше и ровнее. Я – уже не Ворон. Я – тень. Призрак. Ничто.

Я замер и прикрыл глаза. Внутренним взором я уже видел особняк Замогильного. Высокие заборы. Охранников у ворот. Окна с переплётами. Где-то там, в сердце этого каменного чудовища, спал тот самый опал. «Не простой камень». Фраза отдавалась в висках назойливым звоном.

Я мысленно прошёл маршрут. Он был отпечатан в голове ещё до получения записки. Карты всех главных особняков Города давно лежали у меня в ящике – одни я срисовал из муниципального архива, подкупив писца, другие составил сам, в те дни, когда развлекался, проникая в дома богачей не ради наживы, а ради самого процесса. Слуги в тавернах – неиссякаемый источник болтливой информации о «дырявой крыше» или «скрипящем замке в кладовке». Особняк Замогильного был изучен вдоль и поперёк. Стоки с Смрадного причала. Забор со стороны старой кузницы. Высота, выступ, карниз. Третье окно справа – слуховое, ведущее в кладовую. Самый слабый замок во всём доме – это не сплетня, а подтверждённый факт.

Риски? Охранники с тяжёлыми шагами. Сторожевые псы во дворе. Возможные магические ловушки, которые могли установить Молотоборцы по просьбе лорда.

План был прост. Тишина. Тень. Никакой крови. Только камень.

Я открыл глаза. Всё было готово.

Я потушил свечу. Комната погрузилась в абсолютную тьму. И в этой тьме я улыбнулся.

Нервы? Нет. Это был голод. Острый, знакомый, животный голод дикого зверя, учуявшего добычу.

Я сделал шаг к двери. Начиналась охота.

ГЛАВА 3. ГОРОДСКОЙ ХИЩНИК

Ночь приняла меня в свои объятия. Она была прохладной и влажной, пахла мокрым булыжником, дымом из тысяч печных труб и далёким, едким дыханием Смрадного причала.

Крыши – вот мои настоящие улицы. Я бежал по ним, чувствуя под ногами неровную, шаткую текстуру старой черепицы, скользя по покатым скатам и отталкиваясь от грубых каменных карнизов. Лёгкий толчок – и вот уже вес тела переносится на другую ногу, уже пальцы вцепляются в щель между кирпичами на противоположной стене, уже пятка находит опору на узком водосточном желобе, который с скрипом прогибается под весом. Это был не бег – это был танец. Танец со смертью, где партнёршей была гравитация, а музыкой – стук собственного сердца.

С высоты Город был другим существом. Более честным. Видны были его язвы: дымящиеся трубы Заводского квартала, где Молотоборцы днюют и ночуют, поклоняясь своему дымному божеству. Видны были и его украшения – купола храмов в Золочёном квартале, сверкающие тусклым блеском в лунном свете.

Я двигался почти бесшумно, останавливаясь лишь чтобы прислушаться. Внизу, на мостовой, гремели тяжёлые сапоги Дозорных. Я замер, вжавшись в трубу, пока их каблуки не стихли за поворотом. Попасться им – последнее дело.

Крыши – моя стихия. Воздух, скорость, обзор. Но старый купеческий квартал, что вплотную подступал к Кремнепаду, был уродливым нагромождением низких, покатых крыш, прерываемых глухими стенами соседних зданий. Дальше пути по верху не было.

Пришлось спуститься вниз. Я нашёл слепой, никому не нужный дворик-колодец, заваленный битыми ящиками, и бесшумно соскользнул по стене, как тень по отвесной поверхности. Под ногами хрустнула гнилая древесина, и в нос ударил знакомый коктейль из запахов – помои, плесень, пыль. Другая стихия. Более тесная, более грязная, но не менее знакомая. Здесь правили другие законы: не прыжков в пустоте, а бесшумного скольжения от одной тёмной ниши к другой.

Маршрут мой был продуман. Пришлось дать широкий круг Кремнепаду уже по земле, петляя по узким, вонючим переулкам. Тюрьма возвышалась над ним всем, огромная и давящая. Она дышала холодом и отчаянием, и вот сейчас, внизу, это чувствовалось особенно остро. И именно здесь я почти поплатился за невнимательность…

Из-за угла её стены внезапно вывалился патруль. Неуклюжий молодой стражник, нервно теребящий алебарду, чуть не прошёлся по мне. Я в последний момент отпрыгнул, затаившись в глубокой тени. Сердце колотилось не от страха, а от ярости на собственную небрежность. Хорошее напоминание – не косячить.

Я ускорил шаг, покидая открытое пространство. Мой путь лежал через Старый район, лабиринт узких улочек и переулков. И вот он – мой маленький личный ориентир. Лавка «У Слепого Скупщика».

Забитое досками окно, кривая вывеска. Я уже мысленно прикидывал, сколько старик Кошерд даст за опал Замогильного, как вдруг краем глаза заметил движение в тени напротив. Кто-то стоял неподвижно, наблюдая за лавкой. Слишком прямо, слишком терпеливо для простого прохожего. Я замер, слившись с силуэтом горгульи на крыльце соседнего дома. Не мои проблемы. По крайней мере, сегодня.

И наконец, перед самым поворотом на улицу Замогильного, я её увидел. Чаша Слепой Судьбы.

Старый, полуразрушенный фонтан на крошечной, заброшенной площади. Скульптура в центре – женщина с завязанными глазами, из кувшина в её руках сочилась мутная вода, наполняя заросшую тиной чашу. Говорят, если бросить в неё монету, Судьба исполнит желание. Но слепо. Я всегда обходил это место стороной. Сегодня же горький привкус во рту и злость на странные загадки шептали: «Плюнь в эту грязную воду, плюнь в её слепую веру». Рука даже дёрнулась, но я подавил этот глупый, уличный порыв. Шум привлекает внимание, а плеваться – значит опускаться до уровня суеверных болванов. Я лишь сжал кулаки и ускорил шаг, оставив фонтан позади. В эту ночь у меня был только один клиент.

Я прижался к стене последнего дома на улице. Впереди, за высоким кованым забором, высился особняк. Тёмный, молчаливый, с редкими освещёнными окнами. Как спящий сторожевой пёс.

Воздух сгустился. Шум Города остался где-то позади, за спиной. Здесь и сейчас существовал только я, холод камня под пальцами и дом, который предстояло обокрасть.

Я сделал последний глубокий вдох. Пахло пылью, водой из фонтана и опасностью.

Пора приниматься за дело.

ГЛАВА 4. ПЕРВЫЙ УРОК

Особняк Замогильного стоял впереди, тёмный и безмолвный. Я прижался к шершавой стене соседнего дома, сливаясь с тенями. Сердце билось ровно и глухо, как барабан, завёрнутый в бархат. В голове проносились обрывки плана: водосток, карниз, слуховое окно в кладовую…

И вдруг запах. Едва уловимый, призрачный. Сладковатый дымок сожжённой травы, смешанный с чем-то старым, плесневелым. Знакомый. До тошноты знакомый.

Этот запах витал в коридорах обители Служителей Безмолвия – в тех самых глухих, безоконных тоннелях, куда меня впервые привёл Силуан. Запах глифов, крови и тайны.

Память, острая и нежданная, ударила в висок, словно отточенное лезвие. Не та, что снится. Та, что живёт в теле. В мышечной памяти.

Тот день тоже пах дымом. Но не от трав, а от печей, где Молотоборцы ковали своё бесконечное железо. Мне было десять зим. Моё новое имя – Ворон – ещё не обросло кожей, не стало мной. Оно было как чужая, слишком просторная одежда.

Мы шли с Силуаном по Каменному Мешку, и он вёл меня не в обитель, а в обход – через старые, полуразрушенные катакомбы под Городом.

– Куда мы? – спросил я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– На первый урок, – его голос был спокоем, высеченным из льда. – Ты научился видеть тени. Теперь научишься слушать тишину.

Он остановился у ржавой решётки, вросшей в камень. Замок на ней был не простой – не железный, а костяной, покрытый мелкими резными знаками.

– Это Печать Молчания, – сказал Силуан. – Её не взломать отмычкой. Её можно только… услышать.

Он положил мою руку на холодную кость. Под пальцами что-то шевельнулось. Не физически. Где-то в костяной глубине, будто кто-то прошептал прямо в суставы.

– Они повсюду, – прошептал Силуан. – Служители ставят их на всё, что должно остаться скрытым. На двери, на книги, на умы. Мы охраняем равновесие. Следим, чтобы жадность одних не сожрала Город, а вера других не спалила его дотла.

Я попытался отдернуть руку – инстинкт кричал об опасности. Но его пальцы сжали моё запястье с силой стального капкана.

– Слушай, – приказал он. И в его голосе впервые прозвучала сталь. Не та, что учит. Та, что заставляет.

Я закрыл глаза. И услышал. Шёпот. Не слова, а ощущения. Холод. Голод. Одиночество. Тысячи лет тишины, вмурованной в этот костяной замок. Это было не просто заклинание. Это была боль. Кто-то когда-то заплатил за эту печать своей жизнью, своей душой.

Тогда я не знал, как это работает. Это было не заклинание в привычном смысле. Это была… боль. Чужая агония, вмурованная в кость. Позже Силуан скажет, что каждый такой замок – это душа. И чтобы открыть его, нужно не подобрать ключ, а убедить душу тебе подчиниться. Жестоко. Но эффективно. И у каждого такого "убеждения" есть своя цена, которую платишь ты сам.

– Он хочет войти, – выдохнул я, не понимая, как я это знаю.

– Все они хотят войти, – ответил Силуан. – Они ждут того, кто их услышит. И того, кого они посчитают… достойным. Ты чувствуешь боль, запертую в материи. Это дар. Но его можно использовать по-разному. Можно стать ключом. А можно – отмычкой. Первое служит Балансу. Второе – только себе.

Замок с глухим щелчком расщёлкнулся сам. Решётка со скрипом отъехала в сторону.

– Хорошо, – Силуан кивнул, и в его глазах мелькнуло нечто, что я тогда не понял. Не гордость. Не одобрение. Голод. Тот самый голод, что я чувствую сейчас, подкрадываясь к особняку лорда.

– Что это было? – спросил я, чувствуя, как дрожь пробирается по спине.

– Правда о нас, мальчик, – он положил руку мне на плечо, и его прикосновение внезапно показалось ледяным. – Служители не хранят знания. Они пожирают их. А что не могут сожрать – запечатывают. И ты только что доказал, что у тебя есть вкус к такой пище. Но есть знание, которое невозможно ни поглотить, ни запереть. Главный Глиф. Первый и последний. Ключ ко всем дверям и замок для всех ключей. Мы ищем его веками. Он где-то здесь, в Городе. И тот, кто найдёт его… сможет переписать всё. Даже саму судьбу. Возможно, именно ты…

Он не договорил, но в его глазах я увидел нечто, от чего стало одновременно страшно и безумно интересно. Не просто украсть кошелёк. Украсть саму судьбу.

Тогда я не понял. Я думал, что речь о метафорах. Только много позже, найдя в архивах свиток о первых ритуалах, я осознал, что те «голоса» в замках – не метафора. Это души. Вырванные и вмурованные в камни души тех, кто посмел противостоять Служителям. И Силуан не учил меня «слышать тишину». Он проверял, есть ли во мне та же способность – чувствовать боль, запертую в материи, и использовать её как ключ. И всё это время он искал того, кто сможет найти величайшую реликвию – Главный Глиф.

Я дёрнулся, отшатнувшись от стены. Ладонь, которую я инстинктивно прижал к холодному камню особняка, горела, будто снова касалась той костяной печати.

Запах рассеялся. Или это ветер переменился?

Сердце теперь билось чаще. Не от страха перед охраной. От другого страха – того, что я принёс с собой из прошлого. Силуан научил меня вскрывать чужие секреты, в том числе и те, что запечатаны кровью и болью. И всё это время он надеялся, что я стану тем, кто найдёт Главный Глиф.

А что, если опал Замогильного – не просто драгоценность? Что, если это ключ? Часть головоломки, ведущей к Глифу? Печать. Ловушка.

Я посмотрел на тёмный силуэт особняка. Он внезапно казался не спящим псом, а притаившимся пауком. И я уже чувствовал на своей коже липкие нити прошлого, что тянулись ко мне из его глубины.

Охота только началась. Но уже пахло не добычей. Пахло расплатой. И возможностью найти то, что искали все – Главный Глиф.

ГЛАВА 5. ЦЕНА ОШИБКИ

Особняк поглотил меня, как вода поглощает камень. Движение было моей молитвой, тишина – причастием. Я миновал кухню, где храпел, развалясь на столе, толстый повар, и проскользнул в столовую. Воздух был густой от запаха дорогого вина и жареного мяса.

Я – призрак. Я – тень. Я – сама тишина, что шепчет в уши спящим. Мысленно я уже торжествовал. Эти богачи, эти Замогильные – они все думают, что их каменные стены и железные замки что-то значат. Они играют в свою игру богатства и власти, не понимая, что настоящая власть – это возможность взять любое их сокровище, пока они спят. А я – её воплощение.

Кабинет лорда Замогильного был следующим. Дубовая дверь поддалась моим отмычкам с тихим, почти ласковым щелчком. Я был внутри.

Комната была такой, какой и должна быть комната алчного аристократа: тёмное дерево, кожа, блеск золота на корешках книг, которые явно никогда не открывались. И в центре – пустой пьедестал из тёмного мрамора. На бархатной подушечке лежал лишь отпечаток камня.