Пешка тени

Дверь лавки Кошерда захлопнулась за моей спиной с окончательным щелчком, отсекая меня от его страха и его тайн. Я остался на узкой, грязной улочке один, с ящиком снаряжения в руках и жгучим вопросом в голове. Она. И с двумя камнями в рюкзаке за спиной, что тянули меня вниз своим мертвым весом.

Я присел на корточки в ближайшем темном проеме, поставив ящик между ног. Механически, почти не глядя, я начал перекладывать покупки. Руки сами знали, куда что класть. Тяжелые флаконы с кислотой – в усиленные карманы на бедре. «Слезы Феникса» – поближе к сердцу, в внутренний потайной карман. Болты-стрелы – в колчан на пояс. Дымовые шашки – в разгрузку на груди. Каждый предмет находил свое место, становясь частью меня, частью доспеха, который я носил постоянно.

С каждым занятым карманом я чувствовал себя чуть увереннее. Чуть менее голым перед надвигающейся бурей, о которой шептался весь Город и которую с ужасом подтвердил слепой старик. Но уверенность была хрупкой. Под ней копошилось другое – знакомая, едкая горечь.

Я двинулся прочь. Не в свою норку. Мой путь лежал вверх. По крутым, узким лестницам, через заплесневелые переходы, на уровни, где воздух был чуть чище, а камни под ногами – ровнее и старее.

Я шел в Цитадель. Туда, откуда меня однажды вышвырнули. С двумя ключами в рюкзаке и пустотой внутри.

«Снова домой, а? – ядовито усмехнулся я сам себе. – Приполз, как побитая собака, с косточкой для хозяина. Какой милый сюрприз для старых друзей.»

Каждый шаг по знакомой мостовой отдавался эхом в памяти. Не в тех стенах, что хранили боль веков, а в моей собственной. Я ненавидел эту дорогу. Ненавидел каждый камень, который помнил мои юношеские шаги – сначала робкие, потом уверенные, а затем – поспешные и позорные.

И память, как проклятая шарманка, приняла крутить свое.

Свет факелов в Зале Совета, слепящий после полумрака келий. Высокие фигуры Хранителей в темных одеждах, сидящие полукругом на деревянных скамьях. Их лица – маски спокойствия и осуждения. А посередине – я. Стою один. Мне шестнадцать зим. Руки сжаты в кулаки, под робой сердце колотится, как птица в силок.

Элиас, глава Совета, его голос холодный, как речной лед: «Жалобы накапливались годами, Ворон. Мелкие кражи. Нарушение устава. Ты не смог отучиться воровать. Это порочит нас всех.»

Голоса других хранителей, сливающиеся в один осуждающий гул: «…безответственный…», «…позор для ордена…», «…грязь с улиц всегда останется грязью…»

И тогда поднялся один из старших хранителей, старик Маэл. Его голос, тихий, но четкий, разрезал гул: «Мы забываем о пророчестве. Он нужен. Его дар… уникален. Его путь иной, но он может быть единственным, кто…»

Элиас резко оборвал его: «Мы не будем строить будущее Ордена на воровстве и неповиновении! Голосуем.»

Я пытался поймать взгляд одного человека. Силуана. Он сидел чуть в стороне, его лицо было невозмутимо. Он заступался за меня до этого, покрывал мелкие проступки. Руки поднимались одна за другой. За изгнание. За. За. Лишь две руки остались внизу, когда очередь дошла до них. Силуан. И старик Маэл.

Вердикт прозвучал, как удар колокола: «Изгнать. Вернуть туда, откуда он пришел. Пусть его улица сама судит его.»

Их руки поднялись, указывая на дверь. Я повернулся и пошел. Не побежал. Побрел, чувствуя на спине десятки колких взглядов. В последний момент я бросил взгляд на Силуана. Он не смотрел на меня. Он смотрел в окно, в ночь, и его лицо было обрамлено глубокой, безмолвной печалью и… пониманием. Он не провожал меня. Он отпускал. Но в том молчании было обещание: его путь для меня еще не закрыт.

Я моргнул, отгоняя наваждение. Горло пересохло. Прошло много лет, а ярость и унижение все еще жгли изнутри, словно это было вчера.

И вот я возвращаюсь. Не героем. Не равным. А курьером. Песчинкой, которую ветер чужой игры несет обратно к началу.

Цитадель выросла передо мной. Не технократическая броня «Кованого Сердца», а древняя, седая громада из темного камня. Место силы, знания и лицемерия. Ее стены помнили все.

Я остановился перед огромными, дубовыми вратами, украшенными выцветшими барельефами. Мое логово. Моя тюрьма. Мое самое большое поражение.

Я сделал шаг и приложил ладонь к холодному камню косяка, готовый ощутить знакомую, вековую боль изгнания и гордыни.

Но то, что я почувствовал, заставило меня вздрогнуть и отшатнуться. По коже пробежали мурашки отвращения.

Боль была иной. Не только древней и глухой. Сквозь нее, словно свежий порез на старом шраме, пробивалась другая – острая, лихорадочная, притворная, как крик актера, изображающего муку на сцене. Камень лгал. Он кричал о боли, которой не должно было быть, прикрывая ею что-то другое, что пряталось в самых его глубинах.

«Она? – мелькнула у меня мысль, холодная и острая, как лезвие. – Та, что выросла? Это её работа?»

Цитадель болела. Или притворялась больной. И это было страшнее.

Сжав зубы, я оттолкнул тяжелую дверь, и она с тихим скрипом подалась, впуская меня в прошлое, которое вдруг стало опасно непредсказуемым.

ГЛАВА 21. БРАТ-ПРЕДАТЕЛЬ

Тяжелая дверь захлопнулась за моей спиной, отсекая внешний мир с его тревожным шепотом. Я оказался в предвратье Цитадели – высоком, холодном зале с голыми каменными стенами, где когда-то входящие снимали уличную грязь перед допуском в святилище.

Тишина.

Но не та благоговейная, что была раньше. Это была напряженная, звенящая тишина затаившегося зверя. Воздух был спертым, пахнущим потом, страхом и дымом тлеющих факелов. И он был полон людей.

Служители Безмолвия. Не медитирующие в кельях или перешептывающиеся в библиотеках. Они стояли плотным строем, за баррикадами из перевернутых скамей и столов, сжав в руках посохи, чьи навершия мерцали готовой к бою магией. Их лица, обращенные ко мне, были бледны и искажены не праведным гневом, а животным ужасом.

И все это – мечи, посохи, взгляды – было направлено на меня.

В центре строя, словно сердце этого испуганного ежа, стоял Элиас. Он постарел, но осанка была по-прежнему прямой, а взгляд – ледяным и неустрашимым. Он смотрел на меня не как на изгнанника, вернувшегося с поклажей. Он смотрел на меня как на воплощение кошмара.

«Так значит, тень пророчества легла на нас, – его голос гулко раскатился под сводами, холодный и уставший. – И придет изгнанный Брат, и принесет он в руках своих гибель.»

Элиас сделал паузу, его взгляд скользнул по мне, не с ненавистью, а с тяжелым пониманием.

«Мы нашли не только тело Силуана. Мы нашли след твоего дара – тот самый, что остается от твоего прикосновения в гневе. Объясни это, если можешь. Объясни, почему он звал тебя в последнем послании, и пришел ты – с пустыми руками и чужой смертью за спиной.»

Я замер, медленно поднимая руки, показывая, что я безоружен. Мозг лихорадочно соображал. Меня считают предателем?

«Элиас, ты головой ударился? – я попытался крикнуть, но мой голос прозвучал хрипло и неестественно громко в гнетущей тишине. – Я пришел к Силуану! Я принес то, что он просил! Ключи! Я должен с ним говорить!»

Имя Силуана вызвало среди служителей не ожидаемую мной волну облегчения, а взрыв ярости и горя.

«Не смей произносить его имя, убийца! – проревел седовласый хранитель, и его посох вспыхнул багровым светом. – Ты явился завершить свое черное дело!»

«После того, как ты устранил его, осмелился войти в эти стены под предлогом переговоров? – голос Элиаса был страшен своим ледяным спокойствием. – Ты думал, мы не узнаем? Что не почувствуем его кровь на твоих руках?»

Словно ледяной клинок вошел в грудь. Силуан… мёртв? Кровь на моих руках? Сердце упало. Они думали, что это я убил его? Это был кошмар.

«Вы совсем рехнулись? Я пришел к нему по своей воле. Включите хоть на минуту мозги и выслушайте. Ваше пророчество – бред сивой кобылы. И касается оно кого угодно, но не меня.»

Элиас поднял руку, и его пальцы сомкнулись вокруг древнего амулета на его груди. Его глаза вспыхнули фанатичной верой.

«И обернется он личиной друга, дабы сердце растерзать, – процитировал он, и каждый его звук падал, как молот на наковальню. – Ложь – твое единственное оружие, Предатель. Но оно бессильно против веры. Ты будешь низвергнут.»

Я почувствовал это за мгновение до того, как он двинулся – не зрительно, а своим проклятым даром. Камень под его ногами взвыл коротким, ясным предостережением о чистой, уничтожающей силе. Я рванулся в сторону, кувыркнулся за массивную каменную тумбу, чувствуя, как по спине опаляет жаром и на миг сковывает мышцы прошедший в сантиметрах разряд. Воздух взвыл. Хаос, который я помнил по «Кованому Сердцу», был детской игрой по сравнению с этим. Здесь меня хотели не поймать. Здесь меня хотели уничтожить.

Решение пришло мгновенно. Я сорвал с пояса одну из «Слез Феникса», выдернул чеку и швырнул ее в центр зала, прямо к ногам Элиаса.

И тут же мир взорвался в ослепительно-белом огне. Резкий, режущий болью свет, который я увидел сквозь сомкнутые веки. Оглушительный, шипящий звук выжег все другие шумы – и яростные вопли служителей, и звенящий гул готовящихся заклятий. На миг воцарилась идеальная, оглушительная тишина, а затем ее сменили крики боли и паники.

Воспользовавшись мгновенной слепотой и дезориентацией, я рванул вглубь зала, к арочному проходу, ведущему в нижние ярусы Цитадели – в старые кладовые, заброшенные кельи, в самое сердце древних фундаментов. Туда, куда не ступала нога ортодоксального служителя десятилетиями.

Я бежал, спотыкаясь о собственную слепоту, глубже и глубже, в подземелья Цитадели. От них. От их слепой веры. От их пророчества, в котором я стал монстром.

Я был загнан в ловушку. В самом сердце того места, что когда-то называл домом. И теперь мне предстояло прятаться здесь от тех, кто должен был быть моими союзниками. Ирония была настолько горькой, что ее можно было почти попробовать на язык.

А в сознании, назло всем законам логики, маячил один и тот же вопрос, навязчивее зубной боли: Какого черта здесь произошло? Куда делся Силуан? И с чего это вдруг я стал главным подозреваемым в этом цирке?

ГЛАВА 22. ШЕПОТ ПРЕДАТЕЛЬСТВА

Глубина Цитадели встретила меня ледяным, спертым дыханием. Воздух здесь не двигался веками, пахнув влажным камнем, пылью и забвением. Я замер, прислонившись к шершавой стене, и заставил себя дышать тише. Где-то сверху, далеко, еще слышались приглушенные крики и топот. Они искали меня. Охотились.

Я сбросил рюкзак с ненавистными камнями за выступ развалившейся кладовки. Тащить их с собой было безумием. Теперь я был легок, быстр и смертельно опасен. И смертельно уязвим.

Мой дар, оглушенный прежде мертвой тишиной металла, здесь снова ожил. Но это было не облегчение. Это была пытка.

Цитадель ненавидела меня. Ее камни, которые когда-то хранили лишь эхо древних молитв и медитаций, теперь лгали. Они визжали в моих пальцах притворной, фальшивой болью, маскируя настоящие звуки. Они шептали обрывки чужих страхов, проклятий, обвинений в предательстве, сливая их в оглушительный хор, сквозь который я едва мог различить реальность. Каждый шаг был игрой в угадайку: кричит ли камень под ногой от моей тяжести или это просто еще одна ложная тревога, посланная, чтобы выдать меня?

Я двигался как тень, сливаясь с густыми тенями арочных сводов. Каждый мускул был напряжен до предела. Я не использовал болты, не готовил «Слезы». Любой звук, любая вспышка света привели бы на мою голову весь гнев ордена. Мне оставалось только одно: тишина и тень. То, что я умел лучше всего.

И тут я их услышал. Приглушенные голоса и мерный шаг. Патруль. Они спускались по лестнице в конце коридора, прямо навстречу мне. Огляделся – ни ниши, ни укрытий, ни ответвлений. Ничего. Только гладкие, отполированные временем стены и высокий, темный потолок.

Решение пришло моментально, отчаянное и единственное. Я вскинул руки, вцепился крючьями перчаток в почти невидимые швы между камнями и рывком подтянулся вверх, замирая под самым сводом, в кромешной тьме. Я повис, как летучая мышь, вжимаясь в камень, стараясь не дышать.

Они вошли в коридор. Двое. С факелами в руках, чей трепещущий свет плясал по стенам, едва не касаясь моих сапог.

«…ничего. Крыса не пройдет сюда, старина Маэл наложил печати», – пробормотал один.

«Ты видел его лицо? Элиас не шутит. Он действительно верит, что этот… этот мусор мог убить Силуана», – ответил второй, и в его голосе слышалась не уверенность, а страх.

Они прошли подо мной, не поднимая голов. Их шаги затихли в следующем коридоре. Я спрыгнул вниз, чувствуя, как дрожат от напряжения мышцы предплечий. Слишком близко.

Я пробирался дальше, через заброшенные трапезные, где сгнившие столы укрывались саваном пыли, через кельи, из которых давно ушла жизнь, оставив лишь осколки разбитых кружек и истлевшие страницы книг. Я знал этот путь. Он вел в самое сердце Цитадели, в крыло наставников. Туда, где была его келья.

Каждый встречный поворот, каждое ответвление коридора были потенциальной засадой. Я замирал, слушая не ушами, а кожей, выискивая в искаженном хоре камней хоть крупицу правды.

Наконец, знакомый поворот. Длинный, узкий коридор с единственной дверью в конце. Дверь из темного, почти черного дерева, украшенная знаком Безмолвия. Его келья.

Я замер у самой двери, прислушиваясь. Ни звука. Ни шагов, ни дыхания за дверью. Только ненавистный шепот камней, твердящий о предательстве.

Я не стал стучать. Не стал звать. Я толкнул дверь, и она бесшумно подалась внутрь.

И обомлел.

В келье было темно, если не считать одинокой свечи, догоравшей на простом деревянном столе. Ее свет выхватывал из мрака высокую, худую фигуру старика Маэла. Он стоял ко мне спиной, склонившись над чем-то, лежащим на полу.

А потом мой взгляд скользнул ниже.

И мир перевернулся.

На алебастровом полу, в центре нарисованного мелом магического круга, лежал Силуан. Его темные одежды были пропитаны чем-то черным и маслянистым, что ужасающе ярко блестело в тусклом свете. Рука была неестественно вывернута, а глаза, обычно скрытые глубокой тенью, были широко открыты и смотрели в пустоту, не видя потолка. Рядом с его головой зияло кровавое пятно, медленно растекавшееся по белому камню. В ноздри ударил сладковато-медный запах свежей крови, смешанный с озоном от магического круга. А потом я его учуял – тот самый горьковатый привкус боли, что оставляет после себя мой дар. Аккуратный, как по учебнику, след, оставленный специально для чужих глаз. Меня не просто подставили. Меня выставили автором этого спектакля.

Силуан был мертв.

«Маэл…» – имя сорвалось с моих губ хриплым, не моим шепотом.

Старик медленно обернулся. Его лицо было изможденным, серым от горя и невыразимой усталости. В его глазах не было удивления. Лишь бесконечная печаль и… понимание.

Он смотрел на меня, потом на тело, потом снова на меня. И тихо, так тихо, что слова едва долетели, прошептал:

«Ты опоздал, мальчик мой. Он ждал тебя до конца.»

«Она», – пронеслось в голове, холодной и ясной волной, смывая остатки шока. Это ее работа. Она не просто убила. Она обставила это как спектакль.

ГЛАВА 23. ПОСЛЕДНИЙ УРОК

Я стоял над телом, и мир сузился до пятна крови на алебастре и пустых глаз Силуана. Мыслей не было. Был только ледяной, всесокрушающий вакуум. Она убила его. И подставила меня.

Жесткая, костлявая рука схватила меня за запястье, выдергивая из ступора.

«Они уже идут, – просипел Маэл, его старческие пальцы впивались в мою кожу с силой, которую я не ожидал. – Они почуяли тебя. У нас есть минута, не больше. Ты должен все понять, пока мы не стали следующими.»

Он не дал мне ничего сказать, выпаливая обрывочные, отрывистые факты, вбивая их в мое сознание, как гвозди.

«Слушай меня, мальчик. Элиас слеп, он верит в пророчество. Но пророчество – ложь. Она его исказила. Годы назад. Морвенна. Она среди нас. Ее цель – не власть над орденом. Ее цель – Глиф. Разрушить его и выпустить Тьму, что за ним. Силуан это узнал. Он пытался найти доказательства… и нашел. Поэтому его убили. И обставили все так, как будто это сделал ты – «Брат-Предатель» из ее же лживого пророчества.»

Морвенна. Имя прозвучало как окончательный приговор. Так вот имя моего врага.

Маэл бросил взгляд на дверь, затем, не колеблясь, опустился на колени рядом с телом. Его пальцы, несмотря на возраст, двигались быстро и точно, обыскивая окровавленную одежду.

«Он не умер сразу. Он успел… оставить подсказку для тех, кто умеет видеть. Смотри.»

Он провел дрожащей, но твердой рукой над грудью Силуана. Пальцы старика слабо светились голубоватым светом. И на темной ткани проступили символы. Не слова. Не буквы. А знаки, нацарапанные ослабевающей рукой в собственной крови.

Стилизованная колыбель.

Стрела, пронзающая ее насквозь.

И одно слово, выведенное с невероятным усилием: «ПРАВДА».

Молчаливый, ужасающий акт последней воли. Заключительное послание.

«Он указывает на Приют Безгрешных, – голос Маэла вернул меня в реальность. – Так он назывался официально, пока… пока не случилось То, Из-за Чего Не Спят. Теперь горожане зовут его «Гнездо Скверны». Она уже там. Начинает ритуал. Остановить ее силой нельзя – Элиас и ослепленные ею хранители защитят ее, даже не ведая, кому служат. Силуан это понял. Нужно не магией сражаться, а… разорвать ее связь с этим местом. Обрушить ее ложь правдой.»

За дверью послышались шаги, уже совсем близко. Топот десятков ног. Время вышло.

«Я остаюсь.» – в моем голосе прозвучала сталь, которой сам не ожидал.

Маэл судорожно вздохнул, его глаза метнулись к двери. «Самоубийство! Они тебя разорвут!»

«Он ждал меня! – я прошипел, в ярости тыча пальцем в кровавые символы. – Он бы не послал меня слепым в логово змеи! Здесь есть ответ. Иначе я просто приду туда и умру. Как он.»

Взгляд старика помрачнел. Он понял. Рухнувшие надежды, ярость и холодная логика отчаяния.

«Тогда слушай. Я отвлеку их, уведу подальше. – Он резко ткнул пальцем в стену у дальней полки. – Нажми на третий кирпич сверху. Здесь потайной ход. Ведет в старые катакомбы, прямо к стенам Гнезда. Не медли!»

Не дожидаясь ответа, он развернулся и вышел в коридор. Я услышал его старый, но громовый голос, уводящий крики и шаги прочь: «Ко мне! Он прорвался к реликварию! Все за мной!»

Шум стих, растворившись в далеких коридорах.

Я остался один.

В давящей тишине кельи, с телом моего наставника на полу и двумя проклятыми камнями за спиной. Приют Безгрешных. Гнездо Скверны. Морвенна. Правда. Обрывки фактов, брошенные стариком, кружились в голове, но не складывались в картину. Только в клубок ярости и боли.

Я медленно обошел келью, давясь тишиной. Вот его стол, заваленный свитками. Вот полка с трактатами. Вот его плащ, все еще висящий на крюке. Здесь было все, что осталось от него. И где-то здесь был ключ. К разгадке. К мести.

Снаружи донесся отдаленный грохот – Маэл вел свою войну, покупая мне время. Несколько минут. Не больше.

Я остановился посреди комнаты, глядя на скрывающую ход стену, потом на тело Силуана.

«Ну что, старик. Покажи, ради какого финала тебя пришлось уложить на пол.»

ГЛАВА 24. ИГРА В СЛЕПУЮ

Тишина в келье давила, как физическая тяжесть. Она была густой, липкой, нарушаемой лишь треском догорающей свечи и бешеным стуком моего собственного сердца. Я остался один. С мертвым наставником, двумя камнями невообразимой силы за спиной и головой, полной обрывков, которые отказывались складываться в картину.

Приют Безгрешных. Гнездо Скверны. Морвенна. Правда.

Слова Маэла звенели в ушах. Он купил мне минуты. Я не мог позволить себе потратить их впустую.

Мой взгляд, отточенный годами поиска спрятанного, скользнул по келье. Не как ученик, взирающий на святыню. Как вор. Циничный, безжалостный, ищущий слабое место, щель, тайник.

Я начал с плаща. Того самого, что висел на крюке. Мои пальцы, привыкшие к грубой ткани, скользнули по подкладке у ворота. И нащупали его. Не узелок. Плотный, маленький свиток, намертво зашитый в шов. Я вспомнил его слова: «Тот, что Силуан показывал тебе в детстве». Я работал лезвием кинжала, стараясь не повредить хрупкий материал. Нити лопнули.

В руках у меня оказался пожелтевший клочок пергамента. Не книга, не трактат. Схема. Несколько переплетающихся линий, образующих знакомый ужасный символ – Гнездо Скверны. И стрелы, указывающие не на внешние стены, а внутрь, в самое сердце конструкции. К одной точке. На полях – алхимический знак, который я видел в его старых гримуарах: переплетенные сердце и шестерня, объятые пламенем. Символ синтеза противоположностей. Рядом – расчеты, цифры, обозначавшие чудовищный энергетический выброс. И пометка на полях, чернила которых, казалось, все еще хранили ярость Силуана: «Не запирать. Выпустить.»

Выпустить? Что? Тьму? Это же безумие.

Я отшвырнул свиток на стол и принялся рыскать дальше. Книги, фолианты… все было чисто. В углу притулился сундук Силуана. Старый, проклятый ящик, который даже не думал открываться. Пришлось изрядно попотеть с отмычками, пока какой-то винтик внутри наконец не щёлкнул с таким видом, будто делает мне одолжение. Внутри, аккуратно сложенный, лежал плащ.

Он был иным. Из ткани, похожей на спрессованную ночь, на самую глубокую тьму между мирами. Он не просто поглощал свет – он, казалось, пожирал сам его смысл. Я потянулся к нему, и кожа на пальцах онемела, едва коснувшись поверхности. Плащ Безмолвного Стража. Чистая заплатка. Инструмент, скрывающий от магии. Силуан прятал его. Зачем?

Я набросил его на плечи поверх своей одежды. Мир вокруг изменился. Оглушительный шепот камней, полный лживой боли и ненависти, оборвался. Я оказался в пузыре абсолютной, благословенной тишины. Ничего. Только мое дыхание и треск свечи. Он скрывал меня. От цитадели. От всего.

И в этой внезапной тишине я посмотрел на символы на свитке, на схему, на цифры… и все сложилось. Он же не просто так изучал это место. Он рассчитывал… Боги, он рассчитывал энергетику взлома! Эти два камня… это не ключи. Это топливо! Невероятная сила жизни и невероятная сила порядка, столкнутые воедино в сердце Гнезда… это был идеальный катализатор для взлома печатей. Силуан понял это слишком поздно. Он послал меня за орудиями нашего же поражения. А Морвенна… она манипулировала всеми нами, заставила меня принести ей все необходимое прямо в руки.

«Разорвать ее связь с этим местом. Обрушить ее ложь правдой.»

Я схватил свиток с схемой. «Выпустить». Выпустить не Тьму. Выпустить то, что было запечатано первым. Самый первый дух. Дух девочки. Той, что стала фундаментом, якорем для всей этой конструкции ужаса. Ее страдание, ее невинность, ее прерванная жизнь – это была та самая связь, которую использовала Морвенна.

Чтобы разорвать ее, нужна была не грубая сила артефактов. Нужно было… освободить ее. Совершить акт чистой жертвы. Отдать что-то столь же ценное, столь же личное, чтобы перевесить чашу весов.

Что? – пронеслось в голове. Что можно ей отдать? И главное – почему я? Я не святой. Я вор!

Ответа не было. Только смутное, тревожное ощущение где-то глубоко внутри, будто я уже знал его, но боялся признаться себе.

Снаружи, приглушенный плащом, донесся нарастающий гул. Голоса. Они возвращались. Маэл не сдержал их.

Времени не было.

Я скомкал свиток, сунул его за пазуху, поверх плаща. Накинул рюкзак с артефактами – теперь это было не бремя, а оружие, которое я должен был обезвредить. Рванул к стене. Третий кирпич. Нажал.

С тихим скрежетом стена отъехала, открывая черный зев тоннеля, пахнущего сыростью и вековой пылью. Путь вниз. К Гнезду Скверны.

Я бросил последний взгляд на келью. На тело Силуана.

«Ладно, старик. Ты показал мне путь. Теперь я сам доберусь до конца.»

И шагнул в темноту, оставляя тишину и смерть позади.

ГЛАВА 25. ШЕПОТ ТЬМЫ

Тоннель поглотил меня. Абсолютная, густая, почти осязаемая тьма, нарушаемая лишь призрачным свечением грибов на стенах и редкими щелями где-то далеко наверху, сквозь которые пробивался умирающий свет дня. Воздух был спертым, пахнущим влажной глиной, вековой плесенью и чем-то металлическим, что щекотало ноздри.

Я замер, давая глазам привыкнуть. Но тут же понял – здесь я буду полагаться не на зрение. Я прислушался. И Плащ Безмолвного Стража сделал нечто большее, чем просто заглушил внешний шум. Он обострил все остальные чувства до болезненной остроты.

Я слышал, как со сводов падают капли воды, как скребутся коготки крыс в щелях, как мои собственные мышцы напрягаются под весом рюкзака. Я чувствовал кожей малейшее движение воздуха – холодную тягу из глубины тоннеля и чуть более теплую – сзади, от кельи. И я почуял их.