Светлейшая

Черный слуга отправился за Розетти и Эспозито, а гости продолжили разговор.

– Вы понимаете, конечно, господа, – продолжил губернатор, – что просто так взять и отпустить вас я не могу.

– Мы понимаем, – произнес Мочениго. – Мы готовы выслушать ваши условия.

– Условия! – усмехнулся Сальседо. – Пусть будут условия… У Венеции, господа, есть чем расплатиться за вашу свободу…

– То есть речь идет об обмене?

– Можно и так сказать. Ответьте мне, согласятся ли власти Венеции…

Но закончить фразу, которая крайне заинтересовала Шато-Рено, Сальседо не успел – привели еще двоих узников. А значит, пора было начинать представление. Сигналом к нему была уроненная Филиппом вилка.

Грохот от ее падения на мраморный пол еще витал меж стен, а вскочивший Мочениго уже стоял за спиной губернатора, запрокидывая тому голову и прижав кинжал к его горлу! В то же мгновение, даже раньше, Филипп также вскочил из-за стола и в два прыжка оказался у приведшего их стражника, выхватил из ножен его шпагу и ринулся назад к столу, где Вальмаседа первым из испанцев среагировал на происходящее и уже доставал свое оружие.

В это же самое время Розетти и Эспозито ловко разоружили своего конвойного и стали обладателями шпаги и кинжала. Их задачей были безоружные теперь стражники и слуги.

Ну и Да Рива с непередаваемым изяществом и изысканной вежливостью приставил столовый нож к горлу побледневшего коменданта:

– Прошу извинить, дон Диего, за мою бестактность, но если вы шевельнетесь или издадите хоть хрип – я вынужден буду проткнуть ваше горло.

Комендант сидел не шевелясь, только часто моргал глазами. Вообще все было сделано за секунду с удивительной синхронностью, и Вальмаседа – единственный из испанцев, кто не был разоружен – взирал на происходящее с удивлением и, возможно, с растерянностью, но уж точно без страха.

– Отдайте вашу шпагу, господин адмирал, – предложил ему Шато-Рено.

– Отдать шпагу? – усмехнулся Вальмаседа, готовясь к бою. – Чтобы потом надо мной смеялись все: от Неаполя до Мадрида? Вальмаседа попал в плен, обезоруженный столовым ножом! Ну уж нет, господа, попробуйте взять меня другим способом!

Филипп понял, что все висит на волоске и, держа перед собой шпагу и не спуская взгляда с Вальмаседы, коротко бросил Мочениго:

– Давай!

Николо надавил кинжалом на горло Сальседо, и губернатор срывающимся голосом прохрипел:

– С ума сошел! Брось шпагу, они же убьют меня!

Что-то прохрипел и Рамирес, а Вальмаседа тем временем оценивал обстановку и не спешил складывать оружие, что вызвало явное неудовольствие губернатора:

– Я приказываю!.. Положи оружие!.. Сдайся!..

– Вы не можете мне приказывать… – угрюмо произнес Вальмаседа, но шпагу все-таки бросил на стол, и она тут же стала трофеем Да Ривы.

– Что происходит, господа? – нашел в себе силы спросить комендант.

– Ничего особенного, дон Диего, – ответил Да Рива. – Мы просто меняемся с вами местами. Мы сидели в тюрьме, теперь ваша очередь.

– Но…

– Держите их! – скомандовал Шато-Рено Мочениго и Да Риве, а сам помог Розетти и Эспозито отвести слуг и охранников в камеры.

И вот удача – им даже никого не попалось навстречу! Все заняло не больше минуты, благо коридор с камерами был рядом.

– Теперь, господа, вы проследуете за нами! – объявил Шато-Рено. – Ни вам, ни адмиралу Вальмаседе ничего не угрожает, но если вы сделаете попытку бежать или поднять тревогу, то сами понимаете… Вы не оставите нам другого выхода.

Теперь уже неплохо вооруженные пятеро бывших пленников и трое испанцев, только что таковыми ставших, прошли в коридор, потом по пустому дворику и вошли в галерею, ведущую к гавани.

Тяжелые дубовые ворота были даже не закрыты, а в гавани никого не было. Полная луна давала много света. Это было и в помощь, и наоборот. По крайней мере, лодку коменданта увидели сразу – она стояла в пяти шагах левее.

– Умеете ли вы грести, господа? – веселясь от возбуждения спросил Мочениго. – В любом случае двоим из вас придется научиться.

– Любой моряк умеет грести… – недовольно, но спокойно сказал Вальмаседа и сел за весла. Комендант Рамирес взялся за вторую пару, а губернатора Мочениго по-прежнему держал при себе и угрожал время от времени кинжалом, чтобы тот случайно не забылся.

На круглой толстой башне, что свисала над их головами, был виден слабый свет. Там должен был находиться часовой, но вряд ли он заинтересовался бы внутренней гаванью. Скорее всего, он должен был наблюдать за внешней стороной стен и заливом.

Наконец все расселись, и лодка отчалила. Когда нашли свод в стене, который вел в залив, фонарь потушили – дальше путь найти было несложно и без света, и больше шансов, что часовые с башни не заметят.

Но часовые, кажется, заметили. А может, и нет, но показалось, что наверху на башне началась какая-то суета. В любом случае уже было поздно – лодка прошла небольшим каналом и свернула направо, двигаясь мимо галер, стоящих у берега. У третьей галеры Шато-Рено приказал причалить и все выбрались на сушу.

– Будьте любезны, господин комендант, – негромко попросил Филипп Рамиреса, когда они все вместе шагали по деревянному причалу, – позовите капитана «Единорога». Упомяните, что губернатор с нами… Но только отыграйте натурально, пожалуйста, вы меня понимаете?

Комендант отчаянно закивал головой, показывая, что все прекрасно понимает и не возражает помочь. Это хорошо – всегда приятно иметь дело с таким понимающим и покладистым человеком. Но подтолкнуть его в темноте кинжалом в спину Да Рива все же счел полезным, так, на всякий случай.

Очевидно, что обстоятельства, а возможно и нож у своей спины, пробудили в коменданте красноречие и артистизм.

– Эй! На «Единороге»! – крикнул Рамирес вполне достоверным командирским голосом. – Уснули там все, что ли! Живо зовите капитана! Я капитан порта Бриндизи Оро де Рамирес. Со мной губернатор Бриндизи Мигель де Сальседо и адмирал Вальмаседа!

Раздался удаляющийся стук башмаков, а Филипп продолжил инструктировать коменданта:

– Прикажите, будьте любезны, расковать гребцов, а затем охране и капитану спуститься на берег. И больше естественности, пока у вас хорошо получается.

Через минуту с длинных, раскачивающихся под шагами сходен уже спускался капитан в сопровождении матроса со светильником. Очевидно, капитан узнал и коменданта, и губернатора, и адмирала, потому что вытянулся в струнку и снял шляпу.

– Капитан Альенде! – представился он, пытаясь избавить свой голос от следов недавнего сна. – К вашим услугам…

– Капитан, немедленно прикажите расковать гребцов! – немного деревянно, но все же достаточно убедительно произнес комендант.

– Но, господин комендант… – удивился капитан, только больше ничего сказать не успел, потому что Рамирес сделал зверское лицо и вполне искренне, кажется, заревел на посмевшего ослушаться его офицера:

– Твою мать! Придурок недоделанный! Если сейчас же не выполнишь приказ – сам окажешься на веслах! Чертов идиот! Тебе бумага с печатью нужна? Живее! Каракатица беременная! Улитка подкильная!..

Рамирес продолжал ругаться так замысловато, что даже Мочениго стал смотреть на коменданта с уважением. Но капитан Альенде уже не стал дослушивать тех интересных и неожиданных эпитетов, которыми награждал его комендант, а бросился исполнять приказание.

Все шло замечательно, только вот шумная брань Рамиреса переполошила всех вокруг. Правда, узнав гневный голос коменданта крепости и начальника порта, капитаны соседних галер почли за нужное не вмешиваться в дело их не касающееся.

– Козимо! – негромко произнес Мочениго. – В лодке лежит веревка. Привяжи лодку к гребной раме!

– К чему привязать? – недоуменно посмотрел на него Эспозито

– Черт! Брус, на котором лежат весла! Да хоть к чему-нибудь!.. Господин адмирал, – обратился Мочениго уже к Вальмаседе, видя, как бестолково действует Эспозито, – будьте любезны, помогите моему другу. На этой лодке вы вернетесь обратно.

Вальмаседа флегматично пожал плечами, но помог Эспозито привязать лодку к галере. Часть гребцов были уже освобождены и с недоумением взирали на происходящее. Казалось, что дело уже почти сделано, но тут откуда-то со стороны замка раздался пушечный выстрел, а из ворот форта на берег стали выбегать солдаты. Сколько их, в темноте было не видно, но рисковать, разумеется, не стоило.

– Командуйте всем на берег! – приказал Шато-Рено.

– Альенде! – тут же крикнул Рамирес. – Всех своих на берег!

Альенде, видимо, решил больше не раздумывать и не анализировать приказы коменданта, а бездумно выполнять их. Как только капитан и охрана спустились со сходен, по ним тут же поднялись беглецы и их заложники.

– Я Николо Мочениго! Я теперь командую галерой! Мы уходим в Венецию, и все получат свободу! – объявил новоявленный капитан «Единорога» и в ответ ему раздался радостный рев пары сотен глоток.

– Готовимся к отплытию! – продолжал командовать Николо. – Сбросить сходни! Отдать швартовые! Двое на руль!

Несколько человек из уже освобожденных от цепей сбросили сходни, другие принялись заниматься веревками, удерживающими галеру, а Мочениго встал к штоку румпеля и одновременно давал команды гребцам:

– Отпускай вальки! Весла на воду!

Но по деревянному причалу уже топали солдатские башмаки, а объяснять им в темноте, что на галере находится их начальство было бессмысленно.

Увидев, что галера отчаливает, солдаты начали стрелять. Несколько пуль пролетели совсем рядом, откуда-то со стороны гребцов раздался стон, но весла уже привели судно в движение, и оно начало удаляться и едва заметно поворачивать.

– Левый табань! – прокричал Мочениго, и галера начала круто разворачиваться.

На стенах крепости мелькали светильники и факелы, происходила какая-то суета на набережной и кораблях, стоящих вдоль нее, а «Единорог» продолжал идти к выходу из порта. Для этого ему необходимо было обогнуть замок Альфонса и Морскую крепость, силуэт которых был четко виден на фоне лунного неба.

Вопреки опасениям пушки крепости молчали и не пытались остановить галеру. Было похоже, что на берегу уже во всем разобрались или, по крайней мере, поняли, что на «Единороге» находятся столь важные заложники.

– Что дальше? – спросил Вальмаседа у Мочениго.

– Дальше? Дальше мы подберемся к выходу из залива.

– Вы добились, чего хотели! – резко сказал Рамирес. – Когда вы отпустите нас?

– А вы нас отпустите, господин комендант?

– В каком смысле?

– В смысле не пошлете ли за нами погоню?

– Да катитесь вы к черту!

– Вот это хорошо, – произнес Мочениго таким тоном, что всем стало ясно – ничего еще не окончилось.

– Вы захватили галеру, освободили своих людей, что вы еще хотите? – мрачно спросил Вальмаседа. – Получить в придачу пару галеонов?

– Мы, господин адмирал, не заримся на чужое, а лишь возвращаем свое. Свою свободу, своих людей и свою галеру…

– Свою галеру? – удивился Вальмаседа. – Впрочем, в этом вы правы, эту галеру мы у вас захватили прошлым летом…

– А то бы я не узнал? Да у меня самого почти такая же!

– Так отпустите нас теперь! Зачем мы вам?

– Затем, что я еще не все вернул!

– Не понял…

– Не всех своих людей, адмирал! Вот когда они все окажутся на «Единороге», тогда и вы обретете свободу.

– Вы с ума сошли! – возмутился Рамирес. – Где я буду их всех искать?

– Вы и не будете. Я могу доверить это дело только господину адмиралу… – с издевательской любезностью сказал Мочениго и крикнул команду гребцам: – Суши весла!

– В жизни не встречал таких наглых людей! – ухмыльнулся Вальмаседа, единственный из пленников сохранявший спокойствие. – Говорят, что дерзость города берет – это про вас.

– Города берут точный расчет, штурмовые колонны и тщательная артиллерийская подготовка, господин адмирал, – ответил Мочениго. – А теперь не взыщите – вам придется снова вспомнить молодость и поработать веслами.

Вальмаседа спустился в подтянутую лодку и отплыл в сторону крепости, а Мочениго начал наводить на галере порядок. Прежде всего занялись ранеными. Но оказалось, что заниматься не кем: единственный серьезно раненый уже скончался. Провели подсчет личного состава. Всего на «Единороге» оказалось сто семьдесят два гребца, из них шестьдесят семь человек с «Сан-Тодаро».

Моряки с разбившегося галеаса в большинстве своем не были гребцами, а были в основном матросами, канонирами и абордажниками. Это порадовало Мочениго, ведь кому-то нужно было работать с парусами. Но среди гребцов и так уже был серьезный некомплект – почти везде было не более трех человек на весло. Правда, вскоре можно было рассчитывать на пополнение.

Меж тем время шло, а со стороны крепости еще не вышла ни одна лодка. Шато-Рено уже начал подозревать Вальмаседу в нечестной игре, но Николо был уверен, что никто не осмелится даже попытаться отбить заложников.

– Они не рискнут, Филипп, – уверенно сказал Мочениго. – Просто чтобы собрать по разным местам двадцать три человека нужно время.

Но двадцать три человека собрать не удалось. Уже начинало светать, когда адмирал Вальмаседа на трех лодках лично доставил к «Единорогу» девятнадцать моряков с «Сан-Тодаро».

– Еще двое умерли и остальные, скорее всего, – тоже, – заявил Вальмаседа. – Хотите верьте, хотите нет. Это все, кого я смог найти.

– Так и есть! – подтвердил один из прибывших моряков. – Про двоих я точно знаю.

– Хорошо, господин адмирал! – крикнул ему Мочениго. – Вы выполнили наши условия!

– Тогда отдайте заложников! – крикнул в ответ Вальмаседа.

– Чуть позже! Чтобы не искушать вас желанием догнать нас! Мы выйдем из залива и посадим их в лодку!

***

Погони организовано не было, но гребцы старались не за страх, а за совесть. Галера развивала приличную скорость, и, убедившись, что их никто не преследует, Мочениго приказал снизить темп гребли. По его словам, они направлялись в Катаро.

Помимо членов команды «Сан-Тодаро» остальными гребцами на галере оказались венецианские пленные, захваченные в разное время. Собственно, самих венецианцев там было мало, а в основном это были наемники из разных частей Италии и не только.

Плыли весь день, потом ночь. На следующее утро задул ровный южный ветер, и дальше пошли под парусом. К Катарскому заливу подошли к концу второго дня, но входить в узкую извилистую бухту вечером Мочениго не рискнул. Зато на следующий день при ясной погоде они добрались, наконец, до Катарской крепости, пополнили припасы, узнали последние новости и удивили своими рассказами венецианского наместника, который был каким-то дальним родственником Николо.

Следующей остановкой был Курцоле. Здесь Мочениго встретился с адмиралом Беленьо и узнал, что «Принцесса» ушла с флотом Веньеро в Венецию. А на следующий день в Курцоле пришла «Дафна», и Мочениго решил возвращаться на ней.

Свой трофей он передал под командование Беленьо. Остатки бывшего экипажа «Сан-Тодаро» остались на нем или были распределены по другим кораблям. Из остальных кто-то пожелал поступить на службу тут же, а большинство изъявили желание вернуться в Венецию, чтобы искать службу там.

На «Дафне», разумеется, все не разместились, но из Курцоле в Венецию через Полу направлялся еще один корабль, так что все желающие смогли этим воспользоваться. Николо взял у Беленьо в долг какую-то сумму и раздал всем членам экипажа «Единорога», чтобы люди могли хотя бы прокормить себя первое время, а по прибытии в Венецию еще и обещал позаботиться об их трудоустройстве.

Розетти и Эспозито также отправились на «Дафне» с намерением снова поступить на службу Светлейшей.

– Как думаете, господин Мочениго, – спросил Розетти, – зачтется ли нам наш эпический героизм? Предложат ли нам местечко потеплее и подоходнее?

– Уверен, зачтется. А если нет, то прошу обращаться ко мне, господа, и я сумею отблагодарить вас за помощь!

Теплый южный ветер в три дня домчал шебеку до лагуны. За все время этого последнего перехода погода стояла просто идеальная и вообще, судьба или рок, или Провидение, или все они вместе, решили, вероятно, что хватит с них испытаний, а потому не послали ни штормов, ни пиратов, ни испанцев. Вообще ничего, что можно бы было потом вспомнить – им и без того было что вспомнить о последних полутора месяцах.

Глава 4 Праздник, который всегда с тобой

Радостные новости распространились быстро. В тот же вечер у Джулии Фроскезе был настоящий праздник, на который пришли, казалось, все ее знакомые, и в доме у моста Коломбо было просто яблоку негде упасть. Вопреки объявленным планам в гости к ней заявились и Мочениго, и Да Рива, и даже Шато-Рено, которого отправила сама Алесса. После нескольких долгожданных часов, проведенных вместе, когда страсть и нежность немного поутихли, жена Филиппа вдруг вспомнила о госпоже Фроскезе.

– Зайди сегодня к Джулии. Она носила траур по вам и ко мне приходила… Это будет правильно.

Само-собой трое вернувшихся друзей стали главными героями вечера. Их рассказы о сражении, кораблекрушении и побеге из Бриндизи стремительно превращались в легенду, героический эпос, наподобие Одиссеи. А Мочениго сообщил Филиппу и Да Риве, что послезавтра их ждут в Полной Коллегии.

– Что это? – спросил Филипп.

– Как бы сказать… В общем, это когда собираются дож со своим Малым советом, трое глав Совета Сорока и члены трех Советов Мудрых. Можно сказать – это правительство республики, ее исполнительная власть.

– У вас все так непросто… Ну а мы им зачем?

– Хотят выслушать доклад о наших приключениях, вероятно.

– Откуда они вообще про них знают?

– Во-первых, я – человек военный и сделал доклад в Морской магистратуре. А во-вторых, слухи о наших похождениях разлетелись быстрее молнии. Я уже слышал полный правдоподобнейших подробностей рассказ, как мы захватили пять испанских галеонов, вместе с командами и семьюстами тысячами дукатов, а также освободили четыре тысячи пленных.

– Разве у вас есть столько пленных?

– Не знаю, но хорошо, что завтра карнавал, а то через неделю мы узнали бы про себя, что захватили Неаполь и взяли в плен герцога Осуну.

К предстоящему карнавалу город готовился. Гильдия портных и гильдия маскерери – изготовителей карнавальных масок – получали огромные доходы от заказов, в гостиницах уже не было свободных мест, и гости попроще ютились в маленьких комнатушках. Все квартиры, комнаты и чердаки на набережной Скьявони или на Санта-Мария Формоза были сданы внаем за безумные деньги, а кабаки и бордели срочно набирали работников и работниц и переходили на круглосуточное обслуживание клиентов, но все-равно не справлялись с их потоком, наводнившим город.

Торговцы-контрабандисты и солидные купцы, делающие вид, будто они уважают законы, завезли достаточное количество самых разнообразных и невероятных товаров со всех концов света, чтобы ни один из иностранцев не смог сказать впоследствии, будто не сумел чего-то купить в Венеции во время карнавала.

Приезжали в город и артисты самых разных жанров: от балета до театра кукол; приезжали акробаты и жонглеры, мастера фейерверков и астрологи, канатоходцы и комедианты, чревовещатели и глотатели предметов, кто какие умел. Торговцы экзотическими зверями завозили свой живой товар и сколачивали балаганы и загоны, где из клеток на любопытных и праздных людей взглядами полными невыразимой тоски и грусти смотрели гривастые львы и пятнистые леопарды.

Само-собой съезжались на карнавал из ближних и дальних городов воры, проститутки, грабители и мошенники всех мастей, вызывая неудовольствие своих местных коллег, которые привычно ворчали на гастролеров: «Венеция не безразмерная! Понаехали тут…» Одним словом, город ожидал, предвкушал, а кое-где уже и начинал праздновать, будучи не в силах ждать дальше.

Алесса очень хотела посмотреть на карнавал на площади Сан-Марко или хотя бы на Сан-Джакомо, которая была в двух шагах, но в своем положении не решилась выйти из дома, по крайней мере в первые дни праздника.

– Ты не представляешь, какая будет толкучка и суматоха! Это будет настоящий Вавилон! Все словно с ума сойдут, будут плясать, веселиться! Не могу описать словами – это надо видеть!

– Я останусь с тобой.

– Даже не думай! Ты должен почувствовать карнавал! Понять его, жить им! Тогда потом ты не забудешь его никогда.

– Обычный праздник… артисты, гуляния, танцы… У нас такое тоже бывает.

– Ты увидишь сегодня и сравнишь! А потом скажешь: обычный или нет.

– Говорят, на карнавале девицы и дамы ведут себя совсем расковано, назначают свидания… – с улыбкой сказал Шато-Рено. – Не боишься, что меня украдут?

– Ты пойдешь с Франческой, – улыбнулась в ответ Алесса, – уж она-то проследит, чтобы тебя не украли. Заодно и ты проследишь, чтобы ее никто не обидел.

Для Шато-Рено была приготовлена белая маска-баута. Ее всегда носили с черным. Черный плащ-табарро, черная накидка и черная шляпа. Узнать человека в таком одеянии было невозможно даже по речи – форма маски, расширяющейся к низу, словно клюв гигантской птицы, искажала голос до неузнаваемости.

Франческа одела свою любимую маску венецианской дамы, изображающую томную, холодную красавицу с бледным лицом и ярко-алыми губами. Красный платок вокруг головы и шеи, того же цвета изящная шляпка, украшенная десятком пушистых огненно-рыжих перьев и красное же просторное платье с накинутым поверх него черным плащом – узнать ее в этом наряде можно было, только если изначально знаешь, что это она.

***

На узких улочках города было уже не протолкнуться, да и каналы кишели гондолами с разряженными женщинами и мужчинами. Кого здесь только не было… Вот под мостом Коломбо проплыла гондола с турецким султаном, не меньше, и тремя хохочущими дамами в масках, одетых по-праздничному, но не слишком богато. Похоже было на гарем падишаха, но всего вернее это были барышни из уже известного Филиппу справочника с расценками их услуг.

А в другой гондоле проплывала веселая компания мастеровых из Арсенала и шутов с колокольчиками. Но простые наряды не могли обмануть Шато-Рено – роскошная гондола с резными креслами и двое разодетых как герцоги гондольеров, ею управляющих, выдавали явно высокий статус ее пассажиров.

У Шато-Рено тоже была своя гондола. Ее вчера с большим трудом достал Фуртад, а гондольером был Жак. Службу у Деказвиля ему пришлось оставить. За все время, что он провел у лейтенанта страдиотов, тот не пытался ни с кем связаться, и с ним, соответственно, тоже. Вообще Деказвиль Жаку понравился. Он был не особо прихотлив и требователен, всегда давал своему слуге свободное время и вообще – был хорошим хозяином. Узнав, что прежний господин Жака вернулся, не расстроился и отпустил его к Шато-Рено без всякой обиды. Просил даже обязательно передавать тому поклон и пригласил к себе, когда это будет удобно Шато-Рено. Этим вполне можно было воспользоваться в будущем.

Теперь Жак с великой осторожностью проводил свою гондолу среди десятков таких же лодок, стараясь не задеть никого. Но как бы тесно не было в каналах, а передвигаться по улицам, казалось, вообще было невозможно. Поэтому в текущих обстоятельствах до набережной Скьявони они добрались с неплохим комфортом.

Франческа увлеченно работала чичероне и просвещала Филиппа относительно обычаев и особенностей карнавала. Держа его за руку, она настойчиво вела Шато-Рено на площадь Сан-Марко и была необыкновенно весела, так, что даже маска не могла скрыть это. Девушка вела его мимо балаганов, где шли театральные представления, в которых вредный Арлекин в очередной раз замышлял какое-то коварство, а ловкий Бригелла и ветреная Коломбина помогали влюбленным преодолеть жизненные невзгоды, мимо помостов с огнедышащими факирами, мимо астрологов и предсказателей и мимо огороженных площадок с акробатами и канатоходцами, удивительно ловко и непринужденно расхаживающими по натянутым как струны канатам. Филиппу стало интересно, он хотел было задержаться и посмотреть, но Франческа все-время тянула его куда-то дальше, сквозь толпу, мимо колонн на Пьяцетто в сторону колокольни:

– Пойдем! Пойдем, Филипп! Скоро начнется, ты увидишь самое интересное!

Наконец двигаться стало так сложно, что они остановились. Вокруг люди тоже в большинстве стояли, верно ожидая чего-то. Множество людей, мужчин и женщин и ни одного открытого живого человеческого лица – только маски! Маски-бауты и женские маски дам, маски-вольто – равнодушные, ничего не выражающие слепки лиц и маски веселых котов. Были жутковатые длинноносые маски чумных врачей и маски восточных правителей, маски к нарядам шутов и арлекинов, крючконосые театральные маски на мужчинах и простые круглые черного бархата маски-моретты на женщинах, которые удерживались на лице с помощью пуговицы с внутренней стороны, зажатой меж зубов. Надевшая моретту женщина лишалась возможности говорить, потому эту маску называли еще «немой служанкой».

Страшные и необычные маски Филиппа оставили равнодушными, а вот маски дам и маски-вольто – те, что были украшены и разрисованы, ему понравились. Было в них что-то завораживающее, притягивающее, особенно в масках дам. Их идеальные черты, застывшие словно мрамор, вместе с накидками, платьями и невероятных форм и украшений шляпками делали всех их обладательниц соблазнительно-очаровательными; загадка, холодная тайна, скрытая под маской, придавали женщинам удивительный шарм, необъяснимую прелесть, от которой сердце замирало и начинало мечтать; все они казались сказочными красавицами, молодыми и восхитительно прекрасными.