Светлейшая

Владимир Панов

Светлейшая

Книга вторая

Время проклинать

Глава 1 Наш час еще придет

Адмиралу Франсиско де Ривере нравился Неаполь. Было в этом городе что-то непонятно-притягательное, что-то сладкое до приторности, растворившееся в густом смолистом воздухе и бирюзовых водах моря. Вроде бы ничем он не должен был отличаться от десятков таких же южных итальянских городов, кроме размеров, конечно, но отличался. И его столичный статус был здесь ни при чем. Не он создавал эту терпкую атмосферу, привлекавшую его. Город, полный жизни – такое странное определение Ривера вывел для себя, прекрасно понимая всю его нелепость. Как будто в других городах нет жизни…

Может быть, дело было в той высокой горе, что виднелась на юге и когда-то погубила окрестные города. Или в дышащих Флегрейских полях, приносящих иногда в город особый запах гари, смешанный с сосновым запахом пиний… Или в знаменитом заливе… Нет, все это тоже ни при чем. В любом городе главное люди. А Неаполь был первым итальянским городом, который он увидел. После чопорных испанских площадей и улиц, после холодных и деловитых нидерландских кварталов Неаполь его встретил простотой и бесшабашной непосредственностью, говорливым потоком, бурлящими эмоциями и страстями, которые поначалу занимали, тревожили и удивляли его, даже раздражали порой, пока он не понял, что за всеми ими не скрывается решительно ничего. За бесконечными воззваниями к Святому Януарию не стояло ни капли веры, за изощренными проклятиями не кипела ненависть, а сладкоголосые вечерние серенады редко вдохновлялись любовью. Даже за хитростью не всегда была корысть, а за вендеттой – расплата.

Может, поэтому город и очаровывал. Именно своей легкостью, словно жители его решили, что жизнь и так непростая штука, и усложнять ее не нужно, а нужно жить, как можно меньше думая о проблемах и заботах, и наслаждаться доступными человеку радостями. Сам Ривера не мог разделить до конца беззаботность этого города и насладиться ею в полной мере. Слишком много в нем было Испании, слишком велико было чувство долга, предназначения, слишком значимой частью жизни было желание ставить цели и добиваться их; он был человеком, живущим по правилам, даже в кабацкой драке не дающим забывать о том, кто он есть такой. Но жить среди людей, для которых порядок и правила были не более чем пустой условностью и которых эти условности не могли лишить ни жизнелюбия, ни собственных представлений о жизни, ему было комфортно…

Громада Кастель-Нуово с его башнями, покрытыми черным туфом, осталась позади. Сразу за дворцом вице-короля начинались расчерченные как по линейке, уходящие вверх Испанские кварталы, полные казарм, борделей и кабаков. А прямо напротив расположилась внушительных размеров стройка – возводился большой королевский дворец, способный достойно принять монарха Испанской империи, раскинувшейся меж морей и океанов… Империи, в которой, по словам льстецов, никогда не заходило солнце.

Ничего хорошего от визита к герцогу Осуне Ривера не ожидал. Самому ему похвастаться было нечем, а оправдываться он не умел. Поэтому Ривера ожидал упреков, вполне заслуженных, в лучшем случае молчаливого недовольства. О своей адмиральской карьере он старался не думать, хотя отогнать мысли о том, что командовать флотом он теперь не будет, было непросто. Ну уж пару-то кораблей под его началом все-равно оставят…

…Педро Тельес-Хирон и Веласко, герцог Осуна, несмотря на свой невысокий рост, был роскошен и исполнен величия, как всегда. Настоящий испанский гранд во всей красе: черные, как смоль, короткие волосы, загнутые к верху пышные усы, аккуратная бородка и тяжелый уверенный взгляд вельможи, видевшего в своей жизни не так уж и много людей, превосходящих его по статусу и положению.

Великий Осуна или Педро Великий, как называли вице-короля жаждущие его расположения придворные, был и правда человеком незаурядным. Чем бы он не занимался в своей жизни, всегда он вкладывал в дело невероятную энергию, личную храбрость, принципиальность, справедливость, как ее понимал он, и честность, как ее понимали в то время.

Эти его качества, которых, несмотря на все их достоинства, было у него, пожалуй, слишком много, проявлялись у герцога Осуны и в многочисленных сражениях, и в еще более многочисленных любовных похождениях, и в непростом деле государственного управления. В общении с людьми он отличался великодушием, но иногда мог буквально взрываться в гневе; в Нидерландах он не прятался от пуль, идя в атаку в первых рядах с обычными солдатами; на протяжении многих лет самое меньшее два часа в день уделял чтению; к своим многочисленным бастардам был привязан и любил их, как и законных детей, а при отправлении правосудия находил подчас необычные формы для торжества справедливости.

Ривера уже давно был в Неаполе и знал многочисленные рассказы о том, как скоро и сурово правосудие вице-короля. Особенно это касалось преступлений против детей и духовных лиц. И преступлений самих духовных лиц – тоже. Но жестокость и суровость приговоров нравилась его подданным: в стране, где справедливость определялась исключительно толщиной кошелька, наконец-то увидели неподкупное правосудие. И пусть оно порой было чудным, зато никогда – корыстным.

К тому же и милосердие было не чуждо Осуне. Рассказывали, что однажды, инспектируя тюрьмы, герцог обнаружил человека, который отбывал наказание уже два с половиной десятка лет. Осуна распорядился немедленно отпустить его, даже не интересуясь, в чем его преступление. «В чем бы оно ни было, – сказал вице-король, – столь долгих страданий достаточно, чтобы искупить любой грех».

Лично Ривере нравился другой забавный случай, который ему рассказали об Осуне. Однажды герцогу показалось, что в Неаполе слишком много калек, просящих подаяние. Тогда он пошел по улицам города, которые были буквально наводнены калеками и убогими, жалобно прильнувшими к стенам. За ним шли слуги и разбрасывали золотые и серебряные монеты. Видимо, монеты оказывали на калек очень мощный оздоровительный эффект, потому что те исцелялись от своих увечий и недугов буквально на глазах и бросались подбирать монеты, теряя костыли и вновь чувствуя силы в увядших ногах и руках. Они слишком поздно замечали, что вслед за слугами, раздающими деньги, шла рота одной из терций, которая собирала излечившихся. Так на улицах Неаполя исчезли калеки-попрошайки, а в войсках короля Испании появилось много новых рекрутов.

Человек с таким чувством юмора и справедливости ожидал сейчас его, Риверу, в Зале приемов. Рядом с вице-королем стоял Кеведо. Похоже, они уже переговорили об основном и теперь ждали только Риверу, разговаривая о пустяках. Ну что ж, вот он и явился. Терзайте, ваше светлость…

– А… Вот и наш адмирал, – произнес Осуна без всяких признаков неприязни. Впрочем, он, как опытный царедворец, всегда умел скрывать свои истинные чувства, и если не хотел показать, что у него на душе на самом деле, то и не показывал.

– Я явился по вашему приказанию, ваша светлость, лишь только организовал работы по приведению вверенного мне флота в порядок, – отрапортовал Ривера как можно казеннее и выжидательно застыл.

– Я получил ваш отчет, адмирал, – сказал Осуна снова без всякой суровости, – но желал бы услышать ваши слова.

– Ваша светлость, у Рагузы мы попали в полный штиль. Потом подтянулись венецианцы, их привезли гребные суда. Свои галеры с десантом я спрятал за островами и в бой не вводил. Когда ветер дал возможность двигаться, я атаковал строй противника…

– Как вы его оцениваете?

– Противника? У него было преимущество в кораблях и пушках, но силы его были слишком разнородны. Венецианцы так и не смогли скоординировать действия галеонов, галер и галеасов. Голландские и английские корабли в бой не вступили, а галеасы продемонстрировали полную беспомощность против больших галеонов. Если бы не самоубийственная атака их галер… Мы зажали меж двух огней шесть венецианских галеонов, начали превращать их в решето и уже готовились к абордажу, но венецианским галерам удалось сломать наш строй. После я принял решение вернуться к галерам де Лейвы, но ветер быстро усиливался… В конце концов сирокко начал сносить нас на запад. Венецианцы отправили свои галеры к островам, но остальной флот преследовал нас некоторое время. Три дня назад я получил информацию, что их снесло к Манфредонии. Потом они ушли на восток.

– Каковы их потери?

– Во время боя потоплены четыре галеры и сильно поврежден их главный галеон.

– Наши?

– Мы не потеряли ни одного корабля в бою, но… У де Лейвы шесть галер разбились о скалы во время сирокко, я потерял два грузовых галеона… Общие потери в людях – более двух тысяч человек.

– Думаю, шторм их тоже изрядно потрепал… – задумчиво сказал герцог.

Осуна замолчал, обдумывая услышанное, а Ривера внимательно ждал, что скажет вице-король. В конце концов, зачем оттягивать? И так все ясно. Чем раньше решится его судьба, тем лучше!

– Ваша светлость, – решительно произнес Ривера, – я не выполнил возложенную на меня задачу. Я готов принять наказание.

– Наказание? – совершенно искренне удивился Осуна. – О чем вы?

– О целях экспедиции… не достигнутых по моей вине.

– По вашей вине? И в чем же вы виноваты, по-вашему?

– Я… не смог… обеспечить доставку десанта к Венеции… – несколько растерялся Ривера. – Сорвалась операция…

– Сорвалась, с этим не поспоришь, – спокойно сказал Осуна. – Но в чем же ваша вина? Вы разве проявили трусость? Или трусость проявили ваши офицеры? Вы действовали безалаберно, непредусмотрительно? Или вы нарушили мои приказы? Быть может, вы вызвали этот чертов сирокко?

– Нет, ваша светлость…

– Лучше ответьте мне, откуда перед Рагузой взялся венецианский флот? Почему противник знал, где вас искать?

– Это могло быть совпадением…

– У нас другие сведения! Господин Кеведо считает, что вражеские шпионы знали о вашем маршруте и все донесли венецианцам. Они также сорвали выход Виллафранка и захват крепостей! Ваша экспедиция, Ривера, была поставлена под удар, еще не начавшись! Так что успокойтесь, дорогой адмирал, никто не собирается вас ни в чем обвинять… – тон Осуны стал совсем добрым, герцог сделал даже попытку улыбнуться. – Да ведь и не произошло ничего страшного и непоправимого. Виллафранка остался в Милане, наши люди в Венеции себя не обнаружили и готовы действовать, а флот снова готов выйти в море… Ведь он готов? Или – когда он будет готов?

– Корабли нуждаются в ремонте… Пополнить экипажи… Через два месяца мы будем готовы, но зима… Галерам идти в Венецию очень рискованно.

– Я понимаю это прекрасно, дорогой Ривера. Мы подготовимся лучше и следующую попытку сделаем весной…

Когда несколько растерянный, но не пытавшейся даже скрывать, что довольный Ривера ушел, молчавший все это время Кеведо, произнес:

– Мы продолжаем игру, ваша светлость, таково ваше окончательное решение?

– Да, друг мой, – ласково сказал Осуна, – и в этой игре я по-прежнему не обойдусь без вас. Скажу больше, мои надежды связаны с вашими опытом, старанием и смелостью.

– Я счастлив служить вам, ваша светлость. Вы знаете, что я предан вам… И никаких сомнений у меня нет, но… В Венеции мне теперь будет действовать сложнее. Боюсь, что вскоре за мной начнут настоящую охоту, а я… Поймите правильно, ваша светлость, я слишком много знаю…

– Вы совершенно правы. И предусмотрительны. А что если вы поедете в Венецию официально? Со всеми положенными бумагами? Герцог Лерма все устроит. Никто не посмеет тронуть помощника посла!

– Ваша светлость, я прошу разрешения пояснить вам…

– Поясните.

– В той игре, в которую я играю с венецианцами, правила порой условны. А для того, чтобы соблюсти внешние приличия нужно всего лишь, чтобы вас ни в чем не уличили. Что я имею ввиду? В нашем конкретном случае: я прикроюсь дипломатическим статусом, чтобы защититься от преследований венецианских властей и давления их секретной службы. Но… и они могут точно также прикрыться и действовать под чужим флагом, так сказать. Например, на меня могут напасть уличные грабители. Или похитить разбойники. Я вообще могу утонуть, случайно упав в канал. Сенат Венеции выразит лишь сожаление о произошедшем с испанским дипломатом.

– Значит, официальная бумага не поможет?

– Поможет, ваша светлость. Всегда лучше иметь такую бумагу, чем не иметь никакой. Просто полагаться на один лишь дипломатический статус нельзя. Я опять отправлюсь в Венецию инкогнито.

– Хорошо. Бумага о назначении вас помощником королевского посла для предоставления в венецианский Сенат у вас скоро будет. Пока же вам придется снова рискнуть. Отправляйтесь так, как привыкли. И не теряйте времени. Нужно успокоить и ободрить наших друзей, объяснить им, что все планы остаются в силе. И все договора – тоже… Что их час еще придет…

***

Заседание Сената сегодня ожидалось особенно бурным. Вернулся адмирал Веньеро, и сенаторы должны были решить его судьбу. Мыслей и мнений по этому поводу было хоть отбавляй. Наказание адмиралу придумывали самые разные: от вечного изгнания до тюремного заключения и от лишения гражданских прав до публичной казни.

Не то чтобы сенаторы были так кровожадны или не любили Лоренцо Веньеро, вовсе не в этом было дело. Просто, нарушив приказ, адмирал покусился на их власть, украл ее частичку и нанес таким образом каждому собравшемуся в Сенатском зале Дворца дожей личное оскорбление. Простить такое? Создать прецедент? Невозможно.

Конечно, казнить адмирала желало совсем немного сенаторов – лишь тех, кому на самом деле не нравился Веньеро: за его крутой нрав, пренебрежение условностями… Казнь человека, который всю жизнь защищал Венецию не принесла бы ей славы и пользы – это понимало большинство сенаторов. К тому же были и другие обстоятельства. В конце концов, адмирал поднял мятеж (а именно так квалифицировали в Сенате его действия) не для узурпации власти, а для сражения с врагом. И вернулся… Сам явился на суд Сената. Так что в казнь Веньеро никто не верил, по большому счету, даже если и призывал к ней. Но уж тюремного-то заключения он точно заслужил!

Шум и гомон затихли, и сидящие в креслах вдоль стен сенаторы в красных тогах встали, приветствуя дожа. Ведомый под руку Контарини дож скупыми, старческими движениями добрался до своего трона и уселся в него. Что-то сказал севшему справа от него Контарини и сидящему слева Корреро. Сенаторы тоже расселись, и в зале наконец наступила тишина, нарушаемая лишь шуршанием тог и негромким покашливанием.

Сегодня в зале лишних не было. Никаких магистратов, губернаторов и проведиторов – только сенаторы, имеющие право голоса по любым вопросам. Формально сегодняшнее заседание не было судом над адмиралом. Сенаторы собрались, чтобы заслушать его отчет, но все прекрасно понимали, что результатом отчета станет разбирательство, а потом – приговор.

И вот наконец из Зала четырех дверей в Сенатский зал твердым, уверенным шагом вошел адмирал Веньеро. Поклонившись дожу, затем сенаторам, он прошел почти через все помещение и остановился у первой из семи ступенек, ведущих на возвышение, где сидели дож и его советники.

– Вам разрешено говорить, адмирал Веньеро, – произнес Антонио Приули – глава Совета Мудрых Сената.

– Я пришел дать отчет в действиях моего флота перед дожем, Светлейшей Синьорией и Советом приглашенных1, – Веньеро снова поклонился дожу и спокойно продолжил: – Соединившись с эскадрой адмирала Беленьо, я встретил вражеский флот перед Рагузой. У противника было пятнадцать галеонов. У нас – восемь галеонов флота, десять английских и голландских нанятых галеонов, двадцать восемь галер и пять галеасов. Во время штиля мы предприняли атаку испанского флагмана галерами, но поднявшийся ветер сорвал ее. Испанцы двумя линиями атаковали наш строй, охватили авангард и начали артиллерийское сражение. К сожалению, голландские и английские корабли не вступили в бой. Также как и галеасы, они не смогли или не пожелали приблизиться к строю противника. Бой вели только восемь галеонов флота против пятнадцати испанских. Атака наших галер смогла нарушить испанский строй и разомкнуть охват. К этому времени ветер усилился, и я отослал галеры в Курцоле. Противник предпринял попытку вернуться к Рагузе, я дал приказ перехватить его, но вскоре ни мы, ни они не смогли двигаться к побережью. Буря разметала часть кораблей. У Манфредонии мы смогли соединиться… Наши потери – четыре галеры в бою и еще пять разбились о скалы у Меледы. Также в шторм погиб галеас «Сан-Тодаро», вероятно со всем экипажем… Поврежденный «Сан-Марко» проходит ремонт в Курцоле. Мы потеряли почти четыре тысячи человек. Также мною были арестованы и доставлены в Венецию шесть командиров галеасов и галер. Я закончил доклад.

– Прошу досточтимых сенаторов задавать вопросы, – торжественно провозгласил Приули.

Право первыми задать вопросы принадлежало дожу и его советникам. Но Джованни Бембо молчал, опустив слегка трясущуюся голову, так что вообще было непонятно: слушает он или спит? Поэтому первый, самый главный, волнующий всех вопрос задал Контарини:

– Почему вы нарушили распоряжения Сената и морской магистратуры, адмирал? Зачем вышли в море?

– Я признаю, что нарушил приказ, полученный мною от Сената. Сделал я это чтобы предотвратить возможную высадку испанского десанта в Венеции.

– То есть решение Сената, по-вашему, было направлено на то, чтобы обеспечить высадку испанцев? – злобно спросил Антонио Дона. – Вы позволяете себе оскорблять Сенат?

– Ни в коей мере. Просто, принимая решение, Сенат не обладал всей информацией о планах испанцев. Я получил важные сведения и понял, что медлить нельзя и нужно перехватить испанский флот.

– И от кого же вы получили эти важные сведения?

– От одного французского дворянина.

– Вы готовы верить первому встречному? И где же теперь этот француз?

– С ним меня познакомил сопракомито Николо Мочениго, и у меня не было повода не доверять его словам. Он отправился с нами в экспедицию и, видимо, погиб вместе с сопракомито Мочениго… – Веньеро повернулся налево в сторону рядов с сенаторами. – Пользуясь случаем, хочу принести соболезнования сенатору Маркантонио Мочениго. Ваш сын проявил настоящие отвагу и мужество и покрыл свое имя славой…

– Но все же…

– К тому же все полученные мною сведения полностью подтвердились. Мы встретили испанцев, где и ожидали.

– Не в этом дело, – произнес Антонио Фоскарини. – Дело в нарушении приказа, оправдано это было или нет. Вы признаете свою вину?

– Полностью признаю, – хладнокровно ответил Веньеро.

– И чего вы добились? – не унимался Дона. – Вы потеряли столько кораблей и людей! Испанцев вы не победили! А если они вернуться? Как мы будем защищаться? Своей авантюрой вы поставили под угрозу безопасность республики!

В зале разрастался гул, начались обсуждения, но допрос еще не прекратился. Один из недоброжелателей Веньеро встал и громко спросил:

– Адмирал! Вы готовы нести ответственность за бессмысленную гибель стольких людей? За подорванную обороноспособность государства? За нарушение присяги?

– Я готов принять любое решение Сената… – ответил Веньеро, но слова его потонули в шуме и выкриках. Никто не пытался сдерживать себя, несмотря на строгий запрет прерывать речь других. И возгласы в большинстве своем были явно неодобрительными. Даже раздавались кое-где крики вроде: «Смерть предателю!» и «Казнить изменника!»

Наконец порядок в зале был восстановлен. Следующие выступающие не столько задавали вопросы адмиралу, сколько высказывали свое мнение, красуясь собственным патриотизмом и приверженностью законам. Веньеро припоминали все – и былое, и настоящее. Даже его спокойствие и готовность признать вину трактовали как гордыню. Были, правда, и защищавшие Веньеро, но по большому счету полностью оправдывающих его действия было совсем мало. Разве что Корреро и опечаленный гибелью сына Маркантонио Мочениго выступили с полной поддержкой действий адмирала.

Казалось, это не закончится никогда. Веньеро чувствовал, как стремительно устает от всего происходящего. Он готовился к суду, а попал, кажется, сразу на пытку. Один за другим возмущенные сенаторы требовали суровой справедливости, а ведь высказались еще только пара десятков человек. Неужели все захотят порисоваться и поучаствовать в его травле?

В это время, пока очередной сенатор изрекал что-то вроде «закон суров, но это закон» и «пусть рухнет мир, но свершиться правосудие», Джованни Бембо поднял свою усталую голову, встал и, оперевшись на руку тут же подоспевшего Контарини, медленно поковылял к Веньеро. Пока он шел, пыл выступавшего сенатора угасал на глазах, а тишина в зале становилась настолько звенящей, что даже в самом дальнем углу стал слышен звук шаркающих шагов дожа. Наконец говоривший совсем замолчал прямо на полуслове.

А Джованни Бембо, спустившись по ступенькам к Веньеро, неожиданно для всех обнял адмирала и произнес негромко, но хорошо слышно в абсолютной тишине:

– Спасибо, адмирал… Жаль, что у Венеции так мало сыновей, способных защищать ее… вопреки ее воле, – и, обратясь к Контарини, попросил: – Проводи меня, Франческо, я устал сегодня, мне плохо…

***

В четырехэтажном доме рядом с каналом Милосердия в некоторых окнах еще горел свет. В кабинете на последнем этаже сидел и пересматривал какие-то бумаги невысокий, чуть полноватый человек. Он уже собирался закончить работу на сегодня, как в дверь его постучали. По стуку он сразу узнал Росси и привычно произнес:

– Входи Джузеппе… Чем ты меня обрадуешь?

– Вы просили доклад по французам, господин Консильери… Извините, что так поздно, я могу доложить завтра.

– Есть что-то важное?

– Ничего важного. Они прошерстили всю Кьоджу, но ожидаемо никого там не нашли.

– А мы?

– У нас тоже новостей нет, господин магистрат. Очевидно, что в Кьодже больше некого искать.

– Куда они могли отправиться?

– Могли и вовсе уехать. Что им теперь здесь делать?

– Считаешь, что все закончено?

– Этого нельзя утверждать. Но на данный момент все затихли. У французов, кстати, потери. Судя по докладу адмирала Веньеро, Шато-Рено утонул вместе с Николо Мочениго.

– Веньеро был в Сенате?

– Да. Сегодня.

– И что с ним сделали? – мрачно спросил Консильери.

– Ничего. Дож был на его стороне. Его не оправдали, но и не обвинили. От командования флотом он отстранен, но Веньеро и сам хотел сложить полномочия. Так что для него все кончилось крайне благоприятно.

– Хоть это хорошо… Теперь о том, кончилось все или нет. До сих пор мы действовали по обстоятельствам, в обозе событий, реагируя на возникающие проблемы… Теперь есть передышка. Нужно разработать мероприятия по выяснению всех обстоятельств, выявлению участвующих в них лиц, предотвращению угрозы безопасности государства с их стороны. Теперь можете действовать обдуманно и не спеша… Мое разрешение на беседу с Кеведо в силе.

– Что делать с французами?

– Они тебе мешают?

– Не то чтобы, просто…

– Переловишь одних – приедут другие. Лучше иметь известных шпионов, чем искать неизвестных. Можешь, если нужно, наладить с ними контакт, можешь допросить их, можешь арестовать, можешь… все, что хочешь. Но я советую просто наблюдать. Возможно, они еще раз принесут нам пользу…

***

На всякий случай в этот раз Кеведо остановился на Лидо. Самонадеянности больше не было – прошлый визит в Венецию излечил бы от нее кого угодно. Он до сих пор не мог понять, как французы смогли вычислить его в прошлый раз. Вычислить и подготовить засаду. В том, что это была не случайность, а именно засада, сомнений быть не могло. Ему вообще невероятно повезло, что удалось уйти… Нужно их как-то устранить, слишком уж они мешают…

И все-таки, как же у них получилось его выследить? Чертовы французы… А французы ли? Вернее, то, что они французы – в этом нет сомнений, но сами ли они действовали или за их спиной стояли люди Совета десяти? Быть может, французы были только прикрытием для венецианцев? Очень даже возможно… Тогда нейтрализовывать всю эту французскую банду бессмысленно, раз за ними стоит секретная служба республики. Просто нужно быть еще более осторожным.

Но вот осторожность и визит к маркизу Бедмару сочетались очень слабо. А если честно, то вообще никак. Дом испанского посла перекрыт наглухо, это понятно, но увидеться с ним необходимо. Нужна именно личная встреча… Плохо, что после ранения скрывать хромоту совсем не получалось. Так они его быстро раскусят… Что-то придется придумать…

***

Летом вести наблюдение на канале, сидя в гондоле, жарко. А зимой – холодно. Лучше всего изображать из себя гондольера весной и в начале осени. Но с начальством не поспоришь, раз выделили этот пост – значит, сиди и мерзни, пока кто-нибудь не выйдет из дома этого проклятого испанского посла!