Исповедь марионетки

Что-то в его тоне заставляет меня внутренне напрячься. Он что-то знает. Или подозревает. Но пока играет со мной, как кот с мышью.

– Буду ждать с нетерпением, – говорю я с деланным энтузиазмом.

– Как ваша семья, кстати? – внезапно меняет тему Громов. – Дочь, кажется, учится на журфаке?

Мое сердце пропускает удар, но я сохраняю невозмутимое выражение лица.

– Да, на третьем курсе. Идет по моим стопам.

– Это похвально, – Громов улыбается. – В наше время преемственность поколений редко встречается. Особенно в таких сферах, как журналистика.

– Она талантливая девочка, – говорю я, пытаясь понять, к чему он клонит. – Хотя у нас разные взгляды на профессию.

– Молодежь всегда бунтует против отцов, – философски замечает Громов. – Это нормально. Главное – чтобы этот бунт не заходил слишком далеко, верно?

Он смотрит мне прямо в глаза, и я понимаю: он знает. Знает об Алисе и "Голосе правды". И хочет, чтобы я понял, что он знает.

– Верно, – соглашаюсь я, чувствуя, как пересыхает во рту.

Официант приносит горячее – какое-то изысканное блюдо из телятины. Я едва замечаю вкус, механически пережевывая пищу.

– Теперь о деле, ради которого я вас пригласил, – Громов переходит к сути после нескольких минут светской беседы. – На субботней встрече у Штейна будет обсуждаться новый проект. Большой проект, Максим Андреевич. И мы видим вас одной из ключевых фигур в нем.

– Мне лестно это слышать, – отвечаю я. – О каком проекте идет речь?

– Новый федеральный канал, – Громов подается вперед. – Полностью патриотической направленности. Без этих "объективных" новостей, без полутонов. Четкая позиция, четкие месседжи, четкая аудитория. И вы – лицо этого канала.

Я чувствую, как внутри все холодеет. Еще один шаг вглубь пропагандистской машины. Еще один компромисс с совестью. Еще одна порция презрения от Алисы.

– Звучит… масштабно, – осторожно отвечаю я.

– Это больше, чем масштабно, – в глазах Громова появляется редкий блеск энтузиазма. – Это историческая возможность. Канал будет иметь прямую поддержку на самом высоком уровне. Бюджеты, о которых вы даже не мечтали. Доступ к эксклюзивным материалам. Полное информационное доминирование.

Он говорит о пропагандистской машине с таким воодушевлением, словно это благотворительный проект по спасению детей.

– И какой будет моя роль? – спрашиваю я, хотя уже догадываюсь об ответе.

– Генеральный продюсер и ведущий главного политического шоу, – отвечает Громов. – Полная творческая свобода в рамках общей концепции, разумеется. Команду можете набирать сами. Бюджет – практически неограниченный.

"В рамках общей концепции" – эвфемизм для "говорите то, что мы скажем, но своими словами".

– Это очень серьезное предложение, – говорю я. – Мне нужно будет все обдумать.

– Конечно, – Громов улыбается. – Хотя я не вижу причин для отказа. Ваш контракт с нынешним каналом скоро истекает. Мы предлагаем условия в три раза лучше текущих. Плюс дополнительные привилегии.

– Какие, например? – спрашиваю я, хотя деньги сейчас меня волнуют меньше всего.

– Доступ в закрытые правительственные санатории. Возможность пользоваться государственными резиденциями для отдыха. Содействие в любых бюрократических вопросах, – Громов делает паузу. – И, что немаловажно, наша защита.

– Защита? – я поднимаю бровь. – От чего?

– Не от чего, а кого, – Громов отпивает вино. – Мир становится все более опасным, Максим Андреевич. Особенно для таких публичных фигур, как вы. Кто знает, какие неприятности могут случиться? Например, с вашими близкими.

Последняя фраза повисает в воздухе, как незримая угроза. Я чувствую, как сжимается горло.

– Я понимаю, – произношу я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Вот и хорошо, – Громов откидывается на спинку стула. – В субботу у Штейна все будет официально анонсировано. Там будут очень влиятельные люди, так что рекомендую выглядеть воодушевленным.

– Разумеется, – киваю я.

Остаток обеда проходит в разговорах ни о чем – погода, спорт, последние культурные события. Но я почти не слышу, о чем говорит Громов. В голове пульсирует только одна мысль: он знает об Алисе и использует это как рычаг давления.

Прощаемся мы подчеркнуто дружелюбно. Крепкое рукопожатие, улыбки, обещания увидеться в субботу.

– И еще, Максим Андреевич, – говорит Громов, когда я уже собираюсь уходить. – Приглядывайте за дочерью. Молодежь сейчас так легко увлекается опасными идеями.

Это даже не завуалированная угроза. Это прямое предупреждение.

– Спасибо за заботу, – отвечаю я, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. – До встречи в субботу.

Выйдя из ресторана, я глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться. Звоню водителю, чтобы подъехал, но решаю не ждать в дверях, а пройтись немного – нужно проветрить голову.

Мысли путаются. Громов знает об Алисе. Он угрожает ей, пусть и завуалированно. И предлагает мне новую золотую клетку – с еще более толстыми прутьями и еще более крепким замком.

Что мне делать? Согласиться и стать еще более жестким пропагандистом в обмен на безопасность дочери? Отказаться и рискнуть ее благополучием? Бежать из страны, бросив все, что я построил за эти годы?

Я набираю номер Марины. После третьего гудка она отвечает: – Да, Максим?

– Нам нужно поговорить, – без предисловий говорю я. – Речь об Алисе.

– Что-то случилось? – в ее голосе слышится тревога.

– Не по телефону, – отвечаю я. – Можем встретиться сегодня?

– У меня редакционное собрание до семи. После можно.

– Заеду к тебе в восемь. И, Марина… это серьезно.

– Хорошо, – она отключается.

Я останавливаюсь посреди тротуара, не замечая недовольных взглядов прохожих, вынужденных меня обходить. В голове крутится только одна мысль: как защитить Алису? И можно ли это сделать, не продавшись окончательно дьяволу?

Телефон снова вибрирует. Сообщение от Вадима: "Есть что обсудить по субботней вечеринке. Важно. Подъехать к тебе?"

Отвечаю коротко: "Буду в офисе через час".

Еще одно неотложное дело. Еще один кусочек этого безумного дня, в котором моя жизнь начинает раскалываться на части.

Офис встречает меня привычной суетой. Сотрудники почтительно здороваются, некоторые делают вид, что очень заняты при моем появлении. Я киваю всем с автоматической улыбкой телеведущего и иду прямиком в свой кабинет.

Вадим уже ждет меня там, нервно постукивая пальцами по столу.

– Наконец-то, – он вскакивает при моем появлении. – Как прошла встреча с Громовым?

– Нормально, – я снимаю пальто и вешаю его на стойку в углу. – Предложил новый проект. Федеральный канал, я – генеральный продюсер и ведущий.

– Ого! – Вадим присвистывает. – Поздравляю! Это же…

– Я еще не согласился, – перебиваю я его, садясь за стол. – О чем ты хотел поговорить?

Вадим удивленно смотрит на меня, но быстро меняет тему: – О субботней вечеринке у Штейна. Я узнал список гостей, и там будет… – он понижает голос, хотя мы одни в кабинете, – сам Первый.

Я поднимаю брови. "Первый" – наш эвфемизм для президента. Если он действительно будет на вечеринке, это означает, что проект нового канала санкционирован на самом высоком уровне.

– Уверен? – спрашиваю я.

– Абсолютно. Мой источник в администрации подтвердил. Будет инкогнито, без прессы, но все ключевые решения примут там.

Я откидываюсь в кресле, обдумывая информацию. Присутствие президента меняет все. Это не просто бизнес-проект или инициатива администрации. Это политическое решение высшего уровня.

– Что еще ты узнал?

– Список ключевых гостей, – Вадим протягивает мне листок бумаги. – Помимо медиаперсон там будут главы госкорпораций, несколько министров, руководители силовых структур. Явно не обычная вечеринка.

Я просматриваю список. Впечатляющий набор имен – весь цвет российской политической и бизнес-элиты. Такие люди не собираются просто так выпить шампанского.

– Интересно, – я кладу список на стол. – Что-нибудь еще?

Вадим мнется, явно не решаясь сказать что-то еще.

– Выкладывай, – подбадриваю я. – Что бы это ни было.

– Там будет Лебедев, – наконец говорит он.

Я чувствую, как внутри все холодеет. Александр Лебедев, заместитель начальника управления ФСБ по противодействию экстремизму. Человек, который курирует борьбу с оппозицией и "нежелательными организациями". Если он там будет, это не просто медиапроект. Это часть более масштабной операции.

– Понятно, – говорю я, стараясь сохранять невозмутимость. – Спасибо за информацию. Что-нибудь еще?

– Нет, пока все, – Вадим внимательно смотрит на меня. – Ты какой-то странный сегодня. Все в порядке?

– Просто устал, – отмахиваюсь я. – Много информации, надо все обдумать.

Вадим кивает, но по его лицу видно, что он не вполне убежден.

– Ладно, оставлю тебя. Но если что понадобится для подготовки к субботе – дай знать.

Когда он уходит, я откидываюсь в кресле и закрываю глаза. Картина становится все более зловещей. Новый канал, президент на вечеринке, представитель ФСБ… И в центре всего этого – я, с дочерью-оппозиционеркой как идеальным рычагом давления.

Нужно срочно поговорить с Мариной. И, возможно, с Алисой. Нужен план.

Я открываю ноутбук и проверяю почту. Среди десятков рабочих писем одно привлекает мое внимание – от неизвестного отправителя, с пометкой "Срочно. Лично".

Открываю. Внутри только одна строчка: "Проверьте ящик стола".

Я озадаченно оглядываю свой стол. Верхний ящик, который я обычно не запираю – там канцелярия, ежедневник, всякая мелочь. Средний – заперт, там документы. Нижний – тоже заперт, там личные вещи.

Выдвигаю верхний ящик. На первый взгляд все как обычно. Ручки, блокноты, визитки… Но под стопкой бумаг обнаруживаю то, чего там точно не было раньше – маленькую флешку.

Сердце начинает биться чаще. Кто мог положить ее туда? И что на ней?

Оглядываюсь по сторонам, хотя знаю, что в кабинете один. Потом вставляю флешку в ноутбук.

На флешке единственный файл – видео без названия. Нажимаю "воспроизвести".

На экране появляется запись с какой-то скрытой камеры. Узнаю интерьер кабинета Громова в администрации президента – я бывал там несколько раз. Сам Громов сидит за столом. Напротив него – Лебедев из ФСБ.

– …этот "Голос правды" нужно нейтрализовать до выборов, – говорит Лебедев. – У нас есть список активного ядра. Человек тридцать, не больше.

– Что планируете с ними делать? – спрашивает Громов.

– Стандартная процедура, – пожимает плечами Лебедев. – Административные дела, потом уголовные. Организацию признаем экстремистской, лидеров – под арест.

– А как быть с дочерью Баженова? – вдруг спрашивает Громов. – Она ведь тоже в их числе.

Я чувствую, как кровь стынет в жилах.

– Это даже хорошо, – усмехается Лебедев. – Дополнительный рычаг влияния на папашу. Он же нам нужен для нового канала, верно?

– Верно, – кивает Громов. – Но он может заартачиться, если дочь тронем.

– Не тронем, если будет сговорчивым, – пожимает плечами Лебедев. – А если нет… ну, у нас много способов убеждения.

Видео обрывается. Я сижу, оглушенный услышанным. Они планируют использовать Алису как заложницу. Как гарантию моей лояльности.

Но кто прислал мне это видео? И зачем? Предупреждение? Помощь? Провокация?

Я вынимаю флешку и убираю ее во внутренний карман пиджака. Потом удаляю странное письмо из почты. Нужно подумать, что делать с этой информацией.

Одно я знаю точно: я не позволю им использовать мою дочь. Даже если для этого придется пожертвовать карьерой, репутацией и всем, что у меня есть.

Впервые за много лет я чувствую что-то похожее на решимость. И это странное, почти забытое чувство.

Марина живет в типичной московской многоэтажке в районе Сокол – не элитное жилье, но и не совсем простое. Двушка с хорошим ремонтом, без излишеств, но со вкусом. Место, где Алиса провела последние пять лет после нашего развода.

Я звоню в дверь ровно в восемь вечера. Марина открывает почти сразу – видимо, ждала. На ней домашние джинсы и свободный свитер, волосы собраны в небрежный хвост. В сорок пять она все еще красива той зрелой красотой, которая приходит с опытом и уверенностью в себе.

– Заходи, – она пропускает меня в квартиру, не предлагая разуться. Знает, что я этого не люблю.

В гостиной почти ничего не изменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз. Те же книжные полки от пола до потолка, тот же диван, укрытый пледом, те же черно-белые фотографии на стенах – работы самой Марины.

– Будешь что-нибудь? – спрашивает она. – Чай, кофе?

– Есть что-нибудь покрепче? – спрашиваю я. – День был тяжелый.

Марина поднимает бровь, но без комментариев идет на кухню и возвращается с бутылкой виски и двумя стаканами.

– Рассказывай, – говорит она, наливая нам обоим. – Что случилось?

Я делаю глоток и начинаю рассказывать. О встрече с Алисой. О видео, которое мне прислали. О разговоре с Громовым. О флешке, найденной в столе. Обо всем, что произошло за эти сумасшедшие два дня.

Марина слушает, не перебивая, только ее лицо становится все более напряженным.

– Значит, они знают об Алисе, – говорит она, когда я заканчиваю рассказ. – И планируют использовать ее, чтобы манипулировать тобой.

– Похоже на то, – киваю я. – Вопрос в том, что нам делать?

– Что тебе делать, – поправляет Марина. – Это твоя работа, твои связи и твои компромиссы привели к этой ситуации.

Я морщусь. Она права, конечно, но сейчас не время для выяснения отношений.

– Хорошо, что мне делать? У тебя есть идеи?

Марина задумчиво вертит стакан в руках.

– Алиса должна временно уехать. За границу, желательно. У нее есть шенгенская виза?

– Есть, – киваю я. – Мы ездили в Италию прошлым летом. Многократная, действует еще год.

– Хорошо, – Марина кивает. – Я могу отправить ее к сестре в Прагу. Скажем, на стажировку или что-то в этом роде.

– А она согласится? – спрашиваю я с сомнением. – После нашего разговора я не уверен, что она прислушается к моему совету.

– К моему прислушается, – твердо говорит Марина. – Особенно если я покажу ей это видео.

– Нет, – я резко качаю головой. – Видео никому нельзя показывать. Мы не знаем, кто его прислал и зачем. Это может быть провокация.

– Тогда как я убежу ее уехать? Ты же знаешь, какая она упрямая. Вся в тебя.

Я вздыхаю и делаю еще глоток виски.

– Скажи ей правду. Что на ее организацию готовится облава. Что ее могут использовать, чтобы давить на меня. Что это временно, пока мы не разберемся с ситуацией.

Марина смотрит на меня с сомнением.

– А ты? Что будешь делать ты?

Хороший вопрос. Что я буду делать? Продолжать играть роль послушной марионетки? Или найти в себе силы восстать против системы, частью которой я являюсь?

– Я еще не решил, – честно отвечаю я. – Но знаю точно: я не позволю им использовать Алису.

– Даже если это будет стоить тебе карьеры? – скептически спрашивает Марина.

– Даже если это будет стоить мне всего, – твердо отвечаю я.

Она смотрит на меня долгим взглядом, как будто видит впервые.

– Знаешь, – наконец говорит она, – я почти поверила, что от того Максима, за которого я вышла замуж, ничего не осталось.

– Может быть, что-то осталось, – пожимаю плечами я. – Хотя я бы не стал на это рассчитывать.

– В любом случае, – Марина переходит к делу, – нам нужно действовать быстро. Я поговорю с Алисой завтра. Постараюсь убедить ее уехать как можно скорее. Может быть, уже на следующей неделе.

– А что с деньгами? У нее есть сбережения?

– Немного, – Марина морщится. – Ты же знаешь, она отказывается брать твои деньги. Гордая.

– Я переведу тебе, – говорю я. – Ты передашь ей как свои. Или как наследство от бабушки, придумай что-нибудь. Главное, чтобы у нее было на что жить первое время.

– Хорошо, – кивает Марина. – А ты?

– А я пойду на эту чертову вечеринку в субботу, – говорю я, допивая виски. – Послушаю, что они там планируют. И решу, что делать дальше.

Марина наливает нам еще по одной.

– Будь осторожен, – говорит она неожиданно мягко. – Ты играешь с огнем.

– Я уже давно играю с огнем, – усмехаюсь я. – Просто раньше не осознавал, насколько он горячий.

Мы сидим молча, каждый погруженный в свои мысли. За окном сгущаются сумерки, превращая Москву в мерцающее море огней. Город, который я люблю и ненавижу одновременно. Город, где я сделал карьеру ценой собственной совести. Город, который теперь может стать ловушкой для моей дочери.

– Знаешь, – вдруг говорит Марина, – я всегда думала, что ты продался из-за денег, статуса, всего этого гламура. Но сейчас понимаю, что дело не только в этом. Ты просто сдался. Поверил, что ничего нельзя изменить.

Я смотрю на нее, удивленный этой внезапной проницательностью.

– Может быть, ты права, – признаю я. – Может быть, я действительно перестал верить, что можно что-то изменить.

– А сейчас? – спрашивает она. – Сейчас ты веришь?

Я задумываюсь. Хороший вопрос. Верю ли я, что можно противостоять системе, которую сам помогал строить? Что один человек может что-то изменить?

– Не знаю, – честно отвечаю я. – Но я знаю, что должен попытаться. Хотя бы ради Алисы.

Марина кивает, словно это именно тот ответ, которого она ждала.

– Тогда удачи тебе, – она поднимает стакан. – Ты будешь в ней нуждаться.

Мы чокаемся, и я ощущаю странное чувство – смесь страха, решимости и чего-то, похожего на надежду. Чувство, которого я не испытывал очень давно.

Возможно, еще не все потеряно. Возможно, еще есть шанс вернуть то, что я утратил много лет назад. Не карьеру, не статус, не деньги.

А самого себя.

Суббота наступает слишком быстро. Последние два дня прошли в лихорадочной подготовке. Марина сообщила, что убедила Алису уехать в Прагу на следующей неделе – якобы на стажировку в местном издании. Я перевел на счет Марины крупную сумму – достаточную, чтобы Алиса могла безбедно жить за границей несколько месяцев.

Вадим продолжал бомбардировать меня информацией о предстоящей вечеринке и новом канале, не подозревая о моих внутренних терзаниях. Я играл роль заинтересованного, но сдержанного профессионала, обсуждал детали проекта, задавал правильные вопросы.

И все это время таинственная флешка жгла мне карман. Я несколько раз пересматривал видео, пытаясь понять, кто мог его прислать. Кто в окружении Громова или Лебедева работает против них? Или это все же провокация, призванная проверить мою лояльность?

Загородная резиденция Аркадия Штейна – это архитектурное воплощение концепции "новый русский шик". Помпезный особняк в неоклассическом стиле, парк с мраморными статуями, фонтаны, даже маленькое искусственное озеро с лебедями. Безвкусица, возведенная в абсолют и оправданная ценником.

Подъездная дорожка заставлена автомобилями представительского класса – Майбахи, Бентли, Роллс-Ройсы. Мой Лексус выглядит почти скромно на их фоне.

На входе – дискретная, но тщательная проверка. Охранники в костюмах, больше похожие на спецслужбистов, чем на обычных секьюрити, вежливо, но настойчиво просят оставить мобильные телефоны в специальных ячейках. "Мера предосторожности, Максим Андреевич. Распоряжение сверху".

Я послушно отдаю телефон, хотя внутри все напрягается. Без связи я чувствую себя голым. Что, если Марина или Алиса попытаются связаться со мной? Что, если произойдет что-то срочное?

Но выбора нет. Я вхожу в просторный холл, где уже собралось около трех десятков гостей. Узнаю многих – медиамагнаты, высокопоставленные чиновники, руководители крупнейших госкорпораций. Сливки российской элиты, те, кто реально принимает решения в стране.

– Максим! – Аркадий Штейн, хозяин дома и владелец медиахолдинга, в который входит мой канал, приближается с распростертыми объятиями. Невысокий полный мужчина с блестящей лысиной и вечной полуулыбкой на губах. – Рад, что ты смог приехать!

– Разве я мог пропустить такое событие? – отвечаю я с деланной радостью, позволяя себя обнять.

– Правильный настрой, – Штейн хлопает меня по плечу. – Сегодня большой день для всех нас. Исторический, я бы сказал. Выпей что-нибудь, расслабься. Основная часть начнется через полчаса.

Я киваю и направляюсь к бару, где молчаливый бармен в белой рубашке наливает мне виски без льда. С бокалом в руке я начинаю циркулировать по залу, обмениваясь рукопожатиями и любезностями с коллегами и конкурентами.

Все улыбаются, все излучают оптимизм и энтузиазм. Но я чувствую напряжение, висящее в воздухе. Эти люди собрались не просто поболтать и выпить дорогого шампанского. Здесь решаются судьбы – возможно, и моя тоже.

В дальнем углу зала замечаю Лебедева из ФСБ – того самого, что был на видео с флешки. Он разговаривает с каким-то генералом, периодически оглядывая зал цепким взглядом профессионала. Наши глаза на мгновение встречаются, и я киваю ему с вежливой улыбкой. Он отвечает таким же кивком, но в его взгляде мне чудится что-то оценивающее. Как будто он прикидывает, насколько я полезен. Или опасен.

– Максим Андреевич! – звонкий женский голос заставляет меня обернуться. Светлана Золотарева, молодая журналистка из моей команды. Что она здесь делает? Насколько я знаю, приглашены были только руководители высшего звена.

– Светлана, – я не скрываю удивления. – Не ожидал тебя здесь увидеть.

– Меня пригласил Виталий Сергеевич, – она улыбается, но ее глаза остаются серьезными. – Сказал, что мне будет полезно познакомиться с будущими коллегами. Кажется, меня рассматривают для нового проекта.

– Вот как, – я внимательнее смотрю на нее. Светлана всегда казалась мне слишком идеалистичной для нашей работы. Слишком принципиальной. Что в ней увидел Громов?

– Да, – она делает глоток шампанского. – Хотя я еще не уверена, что готова к такому… карьерному скачку.

В ее голосе слышится легкая ирония, которую я не могу не заметить.

– Такие предложения не поступают дважды, – замечаю я нейтрально, изучая ее реакцию.

– Я знаю, – она смотрит мне прямо в глаза. – Но иногда высокая цена не стоит того, что за нее платишь. Как вы считаете?

Странный разговор. Почти философский. И что-то в ее взгляде заставляет меня насторожиться.

– Это каждый решает сам, – уклончиво отвечаю я. – Извини, я вижу, меня зовет Штейн.

Действительно, хозяин дома машет мне рукой из другого конца зала. Я киваю Светлане и направляюсь к нему, чувствуя на себе ее взгляд.

– Максим, пойдем, – Штейн берет меня под локоть. – Все собираются в конференц-зале. Сейчас начнется самое интересное.

Мы проходим через анфиладу роскошных комнат в большой конференц-зал, оформленный в стиле кремлевских апартаментов – темное дерево, тяжелые шторы, массивная мебель. Гости рассаживаются за длинным овальным столом, и я замечаю, что на каждом месте лежит папка с документами.

Место Штейна – во главе стола. Рядом с ним садятся Громов и еще несколько высокопоставленных чиновников. Мне достается место примерно в середине стола, что символизирует мой статус – важный, но не ключевой игрок.

Напротив меня – Светлана, что меня удивляет еще больше. Почему ей оказана такая честь?

Когда все рассаживаются, двери закрываются, и в зале воцаряется тишина. Штейн встает и обводит всех взглядом:

– Дамы и господа, уважаемые коллеги! Сегодня исторический день. День, когда мы закладываем фундамент нового информационного порядка в нашей стране.

Громкие слова, но Штейн произносит их с таким пафосом, что они не кажутся смешными. Он продолжает:

– В этих папках перед вами – концепция нового федерального телеканала. Канала, который станет главным рупором патриотических сил. Канала, который будет формировать общественное мнение без оглядки на так называемые "либеральные ценности". Канала, который получит беспрецедентную поддержку на самом высоком уровне.

Я открываю папку перед собой. Внутри – подробный план создания нового медиахолдинга. Бюджеты, структура, программная сетка, даже список персоналий на ключевые позиции. Мое имя фигурирует как "Генеральный продюсер и ведущий общественно-политического блока".

– Проект "Голос Нации" стартует через три месяца, – продолжает Штейн. – За это время мы должны сформировать команду, подготовить контент и провести мощную рекламную кампанию. Финансирование уже одобрено. Административная поддержка гарантирована.

Я просматриваю документы, и мне становится не по себе. Это не просто новый телеканал. Это машина пропаганды такой мощности, какой еще не было в современной России. Полный контроль над информационной повесткой, координация с силовыми структурами, отсутствие каких-либо сдержек и противовесов.

Лебедев раскрывает перед нами папку, которую держит в руках.

– Мы подготовили список организаций и персоналий, которые будут объектами информационного воздействия в первую очередь, – его голос звучит буднично, словно он обсуждает график отпусков, а не планы по уничтожению людей. – В частности, студенческое движение "Голос правды", наблюдательская организация "Честные выборы" и ряд других НКО, финансируемых из-за рубежа.