Исповедь марионетки

– А зачем вам это? – спрашиваю я прямо. – Какой вам смысл рисковать ради меня?

– Не ради вас, – она слегка улыбается. – Ради дела. Ваш случай может стать катализатором. Известный журналист, лицо государственной пропаганды, восстаёт против системы. Разоблачает методы ФСБ и администрации президента. Это будет бомба.

Теперь я понимаю. Я для неё не человек, а инструмент. Так же, как для Громова. Только цели разные.

– И что потом? – спрашиваю я. – Когда материал будет опубликован?

– Тогда вам придётся бежать, – она говорит это спокойно, как о чём-то само собой разумеющемся. – Из страны. К сожалению, других вариантов нет.

– Бросить всё? – я обвожу рукой кабинет. – Карьеру, дом, статус?

– А что, вы цепляетесь за это? – она вдруг смотрит на меня с презрением. – После всего, что узнали? После того, как они угрожали вашей дочери?

Я молчу. Она права, конечно. Но всё равно страшно представить, как в одночасье потерять всё, что составляло мою жизнь последние пятнадцать лет.

– Хорошо, – наконец говорю я. – Я согласен. Что конкретно нужно делать?

– Завтра соглашаетесь на все условия Громова. Подписываете контракт, если предложат. Делаете вид, что полностью покорились. А мы тем временем готовим публикацию. Когда всё будет готово, я дам знать.

– И сколько это займёт?

– Неделю. Может, две. Всё зависит от технической экспертизы видео и от того, как быстро мы сможем организовать вашу… эвакуацию.

Я киваю:

– Хорошо. Что ещё?

– Будьте предельно осторожны, – она смотрит мне в глаза. – Никаких подозрительных действий. Никаких необычных звонков или встреч. Работайте как обычно. Улыбайтесь. Делайте вид, что всё в порядке.

– Я умею притворяться, – говорю я с горькой усмешкой. – Последние пятнадцать лет только этим и занимаюсь.

Светлана встаёт:

– Мне пора. Нельзя, чтобы нас видели вместе слишком долго. Я свяжусь с вами, когда будут новости. Используйте для связи только тот номер, с которого я писала вам сегодня. И удалите все сообщения сразу после прочтения.

– Понял, – киваю я. – Спасибо, Светлана. За всё.

– Не за что, – она направляется к двери, но останавливается и оборачивается. – Знаете, я выросла на ваших ранних репортажах. Из Чечни, из Беслана. Вы были настоящим журналистом тогда. Может быть, ещё не поздно снова им стать.

Она выходит, оставляя меня в одиночестве с этой мыслью.

Я сижу некоторое время, обдумывая наш разговор. План Светланы выглядит рискованным, но других вариантов у меня, похоже, нет. Либо я соглашаюсь и выигрываю время, либо отказываюсь и сразу получаю весь набор проблем – от увольнения до ареста.

Я встаю, выключаю компьютер и готовлюсь уходить. Взгляд падает на фотографию на стене – я в Беслане, усталый, осунувшийся, с диктофоном в руке. 2004 год. Я был другим тогда. Верил в то, что делаю. Верил, что слова имеют значение.

Может быть, Светлана права. Может быть, ещё не поздно вернуть того человека с фотографии. Или хотя бы попытаться.

Я выхожу из кабинета, запираю дверь и иду к лифту. В коридорах всё так же пусто – воскресенье всё-таки. Только дежурная смена новостников где-то в другом крыле готовит вечерние выпуски.

На выходе охранник всё так же вежливо кивает. Игорь ждёт у машины, листая что-то в телефоне.

– Домой, Максим Андреевич? – спрашивает он, открывая дверь.

– Да, домой, – отвечаю я, садясь на заднее сиденье.

Пока машина выезжает с территории телецентра, я замечаю тот же чёрный автомобиль, что дежурил у моего дома. Наружка не отстаёт ни на шаг. Они хотят, чтобы я знал, что под наблюдением. Хотят давить психологически.

Что ж, я принимаю правила игры. Буду улыбаться, делать вид, что всё в порядке. А сам тем временем буду готовиться к тому, чтобы нанести удар.

Не ради мести. Не ради справедливости. Просто чтобы вернуть себе право смотреть в зеркало, не отводя взгляд.

Утро понедельника встречает меня головной болью и тяжёлым предчувствием. День, который может изменить всё. День, когда я официально снова стану марионеткой – но на этот раз осознанно, с тайным планом перерезать нити.

Я собираюсь тщательно, как на важное выступление. Тёмно-синий костюм, белоснежная рубашка, консервативный галстук. Внешне – образец лояльности и конформизма. Внутри – клубок страха, гнева и решимости.

В 9:30 я выхожу из дома. Игорь, как всегда, ждёт у машины.

– В администрацию президента, – говорю я, садясь в салон.

Он кивает, и машина трогается. Я замечаю, что чёрный автомобиль с наружкой всё ещё на месте. Они следуют за нами на дистанции.

По дороге проверяю телефон. Сообщение от Светланы:

"Всё идёт по плану. Экспертиза начата. Будьте убедительны."

Я стираю сообщение, как она и просила. Затем звоню Вадиму – нужно поддерживать видимость нормальной работы.

– Доброе утро, – говорю я, когда он берёт трубку. – Как дела с подготовкой сегодняшнего эфира?

– Э… нормально, – в его голосе слышится недоумение. – А разве ты будешь сегодня вести? Мне сказали, что ты на встрече в администрации…

– После встречи, – я стараюсь говорить беззаботно. – Думаю, успею к эфиру. Готовь всё как обычно.

– Хорошо, – он всё ещё звучит неуверенно. – Тогда жду тебя после обеда для финального прогона.

– Договорились.

Я отключаюсь и смотрю в окно. Москва в понедельник утром – суетливая, нервная, спешащая. Люди бегут на работу, стоят в пробках, толпятся в метро. Обычная жизнь, в которой нет места политическим интригам, тайным записям и планам бегства.

Я вдруг ощущаю острую зависть к этим людям. К их простым проблемам и понятным целям. К их незнанию того, что происходит за кулисами власти.

Машина подъезжает к зданию администрации. Я выхожу, киваю Игорю:

– Жди здесь. Я вернусь через час-полтора.

Он кивает, и я иду к входу. Та же процедура – пропуск, металлоискатель, охрана. Всё как в прошлый раз, но теперь я иду с чётким планом. Соглашаться на всё. Играть роль. Выигрывать время.

В приёмной Громова – та же секретарша с безупречной причёской. Она кивает мне:

– Виталий Сергеевич ожидает вас.

Я вхожу в кабинет. На этот раз Громов один, без Лебедева. Он встаёт, чтобы поздороваться, улыбается, как будто вчера не было никаких угроз.

– Максим Андреевич! Рад вас видеть. Присаживайтесь.

Я сажусь напротив него, стараясь выглядеть спокойным и уверенным.

– Итак, – Громов смотрит на меня изучающе, – вы обдумали наше предложение?

– Да, – я киваю. – И я принимаю его.

На его лице появляется улыбка удовлетворения:

– Отличное решение. Разумное решение, я бы сказал.

– У меня было время подумать, – говорю я с тщательно отмеренной долей раскаяния в голосе. – Вчерашний… инцидент был ошибкой. Я поддался эмоциям. Отцовским чувствам. Но теперь понимаю, что поступил необдуманно.

– Это понятно, – кивает Громов с почти отеческой снисходительностью. – Связи родителей и детей – сильнейший инстинкт. Но важно не позволять личному влиять на профессиональное.

– Именно, – соглашаюсь я. – И я готов доказать свою лояльность и профессионализм.

– Отлично, – Громов открывает папку, которая лежит перед ним. – Здесь контракт на новый проект. Всё, как мы обсуждали ранее. Пять лет, тройной оклад, полное социальное обеспечение, дополнительные привилегии. Можете ознакомиться.

Он протягивает мне документ. Я бегло просматриваю его – стандартный контракт с нестандартно высокими суммами. И с пунктом о неразглашении, который предусматривает не просто штрафы, а уголовную ответственность в случае нарушения.

– Всё выглядит хорошо, – говорю я, дочитав до конца. – Есть ли у вас ручка?

Громов протягивает мне дорогую перьевую ручку с золотым пером. Я подписываю контракт на последней странице, чувствуя, как каждый росчерк привязывает меня к системе ещё крепче.

Но это временно, напоминаю я себе. Игра. Уловка. Способ выиграть время.

– Прекрасно, – Громов забирает подписанный экземпляр и протягивает мне второй. – Теперь о ближайших планах. Сегодня в эфире вам нужно сделать акцент на новости о задержании экстремистов из организации "Чистый воздух". Материалы уже готовит ваша команда.

"Чистый воздух" – ещё одна студенческая инициатива, выступающая за экологические права. Кажется, теперь очередь дошла и до них.

– Конечно, – киваю я. – Что именно от меня требуется?

– Стандартная линия, – пожимает плечами Громов. – Иностранное финансирование, связи с западными центрами влияния, маскировка политической деятельности под экологическую. Ваша команда знает детали.

– Понятно, – я убираю свой экземпляр контракта во внутренний карман. – Что-нибудь ещё?

– Да, – Громов наклоняется ближе. – Насчёт вашей дочери и её… друзей. Мы всё равно их найдём, вы понимаете? Это вопрос времени.

– Я понимаю, – отвечаю я спокойно. – Но надеюсь на вашу… гуманность, как было оговорено.

– Это будет зависеть от вашего поведения, – Громов улыбается, но его глаза остаются холодными. – Если вы будете работать эффективно, мы можем проявить снисхождение. В конце концов, молодёжь часто ошибается. Особенно под влиянием более опытных манипуляторов.

– Спасибо, – я киваю с благодарностью, которой не чувствую. – Я ценю это.

– И ещё, – он откидывается в кресле. – В ближайшее время вас будут… наблюдать. Ничего личного, просто мера предосторожности. Чтобы убедиться, что вчерашний инцидент был действительно единичной ошибкой, а не частью какого-то плана.

– Я понимаю, – снова киваю. – Это разумно.

– Рад, что мы понимаем друг друга, – Громов встаёт, давая понять, что встреча окончена. – Жду вас на первом совещании по новому проекту в среду. И, конечно, буду смотреть ваш сегодняшний эфир.

Я тоже встаю:

– Не сомневайтесь, я оправдаю ваше доверие.

Мы пожимаем руки, и я выхожу из кабинета. В груди – тяжесть от лжи и притворства. Но и странное удовлетворение от того, что смог сыграть свою роль убедительно.

Игра началась. И ставки в ней выше, чем когда-либо в моей жизни.

Офис встречает меня привычной суетой. Люди готовятся к дневному эфиру, снуют между отделами, обсуждают новости. Обычный рабочий день в медиа-империи.

Вадим ждёт меня в моём кабинете с планшетом в руках:

– Как прошла встреча? – спрашивает он с нескрываемым любопытством.

– Отлично, – я улыбаюсь, снимая пальто. – Подписал контракт на новый проект. Расскажу детали позже.

– Поздравляю! – Вадим выглядит искренне обрадованным. – Значит, вчерашние проблемы разрешились?

– Какие проблемы? – я делаю вид, что не понимаю, о чём он.

– Ну, Громов звонил, был недоволен чем-то… – Вадим мнётся, явно не желая углубляться в тему.

– А, это, – я отмахиваюсь. – Обычное недопонимание. Всё уже улажено. Что у нас сегодня в эфире?

Вадим с облегчением переключается на рабочие вопросы:

– Главная тема – задержание активистов "Чистого воздуха". ФСБ предоставило материалы – переписка с иностранными фондами, фотографии встреч с дипломатами, схемы финансирования.

– Отлично, – киваю я. – Давай посмотрим.

Следующий час мы обсуждаем сценарий эфира, расставляем акценты, прорабатываем детали. Я делаю всё, как обычно, – профессионально, тщательно, без лишних вопросов. Идеальный исполнитель, надёжный винтик в системе.

Но внутри меня – холодная ярость. Потому что я вижу, как работает машина пропаганды. Как из разрозненных фактов, полуправд и откровенных фальсификаций создаётся нужная картина. Как обычные студенты, беспокоящиеся об экологии, превращаются в "агентов влияния" и "предателей".

Точно так же они собираются поступить и с Алисой, когда найдут её. Если найдут.

После обсуждения с Вадимом у меня остаётся час до эфира. Я закрываюсь в кабинете, якобы для подготовки, а сам пытаюсь осмыслить ситуацию.

План Светланы кажется разумным – соглашаться на всё, выигрывать время, ждать публикации компромата. Но что потом? Бегство из страны? Новая жизнь где-то в Европе? Смогу ли я начать всё с нуля в пятьдесят лет?

И главное – что с Алисой? Где она сейчас? В безопасности ли?

Я достаю телефон и пишу Марине:

"Есть новости от А.?"

Ответ приходит почти сразу:

"Да. Она на месте. Всё в порядке. Не пиши больше. Телефоны прослушиваются."

Значит, Алиса добралась до какого-то безопасного места. Уже хорошо. Но где именно – в России или за границей – Марина благоразумно не уточняет.

Я стираю переписку и убираю телефон. Пора готовиться к эфиру – последнему эфиру, где я буду искренне ненавидеть себя за каждое сказанное слово.

Гримёрная. Привычные ритуалы – макияж, причёска, микрофон, последние штрихи. Я смотрю на себя в зеркало – холёный, благополучный, уверенный в себе. Идеальная картинка успешного телеведущего.

Но глаза… глаза выдают. В них – усталость, разочарование, страх. Я отвожу взгляд, не в силах смотреть на себя дольше.

Студия. Камеры, свет, гости программы – политологи, эксперты, общественные деятели. Всё как обычно. Всё по сценарию.

– Тридцать секунд до эфира! – объявляет режиссёр.

Я сажусь в кресло ведущего, поправляю галстук, включаю "режим Баженова" – уверенная поза, слегка надменный взгляд, лёгкая улыбка превосходства.

– Пять, четыре, три, два, один… Эфир!

– Добрый вечер, дорогие зрители! С вами Максим Баженов и программа "Народный вердикт". Сегодня мы поговорим о том, как под видом защиты экологии в нашей стране действуют агенты иностранного влияния. О том, кто финансирует так называемых "зелёных активистов" и какие цели они преследуют на самом деле.

Камера отъезжает, показывая студию и гостей. Я начинаю задавать вопросы, демонстрировать "доказательства", комментировать видеоряд – всё, как требует сценарий.

На экранах мелькают кадры задержаний, фотографии каких-то встреч, скриншоты переписок. Доказательства "вины" молодых людей, чьё единственное преступление – желание жить в стране с чистым воздухом.

Я говорю заготовленные фразы, задаю нужные вопросы, выражаю требуемое возмущение. Профессионально, уверенно, убедительно.

Но внутри меня растёт отвращение – к себе, к этому фарсу, к системе, которая сделала меня своим инструментом. И решимость – положить этому конец, чего бы это ни стоило.

После эфира я возвращаюсь в гримёрку, снимаю микрофон, вытираю лицо от грима. Мне хочется помыться, словно я испачкался в чём-то грязном. Но это не физическая грязь, от неё не отмыться простой водой.

Вадим заходит с довольным видом:

– Отличный эфир, Макс! Рейтинги на высоте. И Громов звонил, сказал, что очень доволен.

– Хорошо, – я киваю, не глядя на него. – Что у нас завтра?

– Продолжаем тему экологических экстремистов, – Вадим листает что-то в планшете. – Есть новые материалы от ФСБ. И ещё они просят упомянуть связь с "Голосом правды".

Я напрягаюсь:

– С "Голосом правды"? Какая там связь?

– Ну, типа общие спонсоры, общие методички, – Вадим пожимает плечами. – Обычная схема.

– Понятно, – я киваю, стараясь выглядеть равнодушным. – Ладно, завтра обсудим детали. Я устал.

Вадим уходит, а я ещё некоторое время сижу в гримёрке. Они собираются связать "Чистый воздух" с "Голосом правды". Создать картину разветвлённой сети "иностранных агентов". Подготовить почву для ударов по всем неугодным сразу.

И я должен в этом участвовать. Пока что.

Телефон вибрирует. Сообщение от Светланы:

"Экспертиза подтверждает подлинность записи. Готовим публикацию. Держитесь."

Я стираю сообщение и выхожу из гримёрки. Иду по коридорам телецентра, киваю коллегам, улыбаюсь, делаю вид, что всё в порядке.

Но внутри меня – буря. Смесь страха, решимости и странного, почти забытого чувства.

Надежды.

Надежды на то, что ещё не поздно всё изменить. Что ещё не поздно вернуть себе право смотреть в глаза дочери, не отводя взгляд.

Что ещё не поздно снова стать человеком, а не марионеткой.

Глава 5: "Первая трещина"

Следующие дни проходят в странном двоемирии. Внешне я продолжаю быть Максимом Баженовым, звездой телеэкрана, лояльным исполнителем, надёжной частью системы. Веду эфиры, участвую в совещаниях, улыбаюсь нужным людям.

А внутренне готовлюсь к тому, что скоро всё это рухнет.

Светлана регулярно присылает короткие сообщения: "Работа идёт по плану", "Не сбавляйте темп", "Публикация на следующей неделе". Я стираю их сразу после прочтения, как она и советовала.

От Марины – редкие, скупые вести: "Всё в порядке", "Она в безопасности", "Не беспокойся". Никаких деталей, никаких имён, никаких мест. Только общие фразы, которые не дадут ничего, даже если перехватят.