Исповедь марионетки

– Обещаю, – он серьёзно кивает.

Они уходят, оставляя меня одного в пустой квартире. Я стою у окна, наблюдая за улицей. Пока всё тихо, никаких признаков слежки или подозрительных людей. Но это ничего не значит. Профессионалов не увидишь, пока не станет слишком поздно.

Я выжидаю ещё пятнадцать минут, потом покидаю квартиру. Спускаюсь не на лифте, а по лестнице – старая привычка из журналистских расследований: никогда не пользоваться лифтом, если не хочешь попасть в ловушку.

На улице всё так же спокойно. Я иду к машине, где ждёт водитель.

– Всё в порядке, Максим Андреевич? – спрашивает он с тревогой.

– Да, всё хорошо. Едем в офис.

– В воскресенье? – он удивлённо поднимает брови.

– Да, есть срочные дела, – отвечаю я, откидываясь на сиденье.

Пока машина движется по московским улицам, я размышляю о своём следующем шаге. Предупредив Алису, я открыто выступил против системы. Теперь пути назад нет. Но что дальше?

Телефон вибрирует. Сообщение от Светланы:

"Они знают, что вы были у Шаповалова. Офис под наблюдением. Будьте осторожны."

Чёрт. Они уже знают. Кто-то следил за мной? Или у них есть другие источники информации?

Я отвечаю:

"Спасибо за предупреждение. Но зачем вы помогаете мне?"

Ответ приходит через минуту:

"Потому что когда-то восхищалась вами. И хочу верить, что тот Максим Баженов ещё жив."

Я смотрю на сообщение, не зная, что ответить. Тот Максим Баженов… Журналист, который не боялся говорить правду. Который рисковал жизнью ради расследований. Который верил, что слова могут менять мир.

Есть ли ещё что-то от него во мне? Или я давно превратился в пустую оболочку, в марионетку, послушно озвучивающую написанные кем-то тексты?

– Игорь, – обращаюсь я к водителю, – изменение планов. Не в офис. Отвези меня домой.

– Как скажете, Максим Андреевич.

Пока мы едем, я пишу Марине:

"Нашёл Алису. Она в безопасности. Уезжает из страны с друзьями. Тебе лучше на время исчезнуть тоже. Могут быть вопросы."

Марина отвечает почти сразу:

"Спасибо. Куда она направляется?"

"Не знаю деталей. Она обещала позвонить, когда будет в безопасности. И, Марина… будь осторожна. Меня, скорее всего, уже вычислили."

"А как же ты?"

"Со мной всё будет в порядке. Я сам заварил эту кашу, мне её и расхлёбывать."

Я убираю телефон и закрываю глаза. Впервые за долгое время я чувствую странное облегчение. Как будто огромный груз, который я нёс годами, вдруг стал чуть легче.

Я сделал выбор. Возможно, первый настоящий выбор за много лет. И пусть он, скорее всего, разрушит мою карьеру, моё положение, возможно, даже мою жизнь… но это мой выбор. Не продиктованный страхом или жаждой денег и статуса, а идущий от сердца.

И как ни странно, я ни капли не жалею об этом.

Дома я первым делом проверяю, нет ли следов вторжения или обыска. Всё выглядит нетронутым, но это мало о чём говорит. Современные технологии позволяют обыскать квартиру, не оставив ни малейшего следа.

Я наливаю себе виски – большую порцию, без льда – и сажусь в кресло у окна. Что теперь? Ждать, пока за мной придут? Бежать? Но куда? И главное – зачем? У меня нет готового плана.

Но у меня есть флешка. Та самая, которую кто-то подбросил мне в стол. С записью разговора Громова и Лебедева, где они обсуждают использование моей дочери как рычага давления.

Это может быть моим единственным козырем. Если, конечно, запись подлинная, а не искусная фальшивка.

Я достаю ноутбук и флешку из тайника в книжном шкафу. Снова просматриваю видео. Качество не идеальное, но вполне различимы и лица, и голоса. Экспертиза легко установит подлинность или подделку, но у меня нет возможности провести такую экспертизу.

Придётся действовать на свой страх и риск.

Я открываю почтовый ящик и создаю новое письмо. Адресат – Иван Колесников, мой бывший друг и коллега, ныне живущий в Берлине и работающий в оппозиционном медиа.

"Иван, это Максим. Знаю, мы не общались много лет, и ты имеешь полное право игнорировать это письмо. Но я прошу тебя выслушать.

Я в беде. Серьёзной беде. И дело не только во мне – моя дочь Алиса оказалась мишенью для спецслужб из-за своей активности в студенческом движении "Голос правды".

Я предупредил её, и она успела уйти до облавы. Но теперь я сам под ударом.

У меня есть компромат на высокопоставленных лиц из администрации президента и ФСБ – видеозапись их разговора, где они открыто обсуждают использование моей дочери как средства давления на меня.

Я прикрепляю эту запись к письму. Если со мной что-то случится, пожалуйста, опубликуй её. И ещё – если Алиса свяжется с тобой, помоги ей.

И, Иван… прости меня. За всё. Ты был прав, а я ошибался.

Максим"

Я прикрепляю файл с видео и нажимаю "отправить". Теперь, если со мной что-то случится, хоть какие-то следы останутся.

Потом я создаю ещё одну копию файла и отправляю её на анонимный почтовый ящик, который создал несколько лет назад для личных нужд. Логин и пароль от него я записываю на маленький листок бумаги и прячу в подкладку любимых часов.

Телефон звонит. Номер Вадима, моего продюсера.

– Да, Вадим.

– Макс, ты где? – голос звучит напряжённо.

– Дома. А что?

– Тут такое творится… – он понижает голос до шёпота. – Громов звонил. Рвёт и мечет. Сказал, что ты сорвал какую-то важную операцию. Что происходит, Макс?

Значит, уже знают. И не скрывают этого.

– Вадим, послушай меня внимательно. Забудь, что ты мне звонил. Забудь вообще, что ты меня знаешь. Ради твоего же блага.

– Что? О чём ты говоришь? – в его голосе испуг.

– Я серьёзно. Мы с тобой не разговаривали. И лучше тебе держаться от меня подальше ближайшее время.

– Макс, ты меня пугаешь. Что ты натворил?

– То, что должен был сделать давно. Прости, Вадим. И спасибо за звонок.

Я отключаюсь, не дожидаясь ответа. Бедный Вадим. Он ничего не знает и не понимает. Для него всё это – шок.

Но сейчас не время думать о Вадиме. Нужно готовиться к худшему.

Я делаю ещё глоток виски и подхожу к окну. Внизу, у подъезда, стоит чёрный автомобиль без опознавательных знаков. В нём сидят двое мужчин в костюмах. Классическая наружка.

Они не скрываются. Хотят, чтобы я их видел. Чтобы нервничал.

Что ж, они своего добились. Я нервничаю. Но не настолько, чтобы совершать глупости.

Я возвращаюсь к ноутбуку и открываю текстовый редактор. Если мне суждено исчезнуть в ближайшее время, я хочу оставить хоть какое-то объяснение. Свою исповедь.

"Я, Максим Андреевич Баженов, пишу эти строки в здравом уме и твёрдой памяти. Если вы читаете это, значит, со мной что-то случилось – арест, исчезновение или что-то похуже.

Я хочу рассказать правду. О себе. О системе, частью которой я был. О том, как человек, когда-то мечтавший изменить мир к лучшему, превратился в послушный инструмент пропаганды."

Я пишу быстро, не останавливаясь, выплёскивая на экран всё, что накопилось за годы. Всё, о чём я молчал, что подавлял, что прятал даже от самого себя.

О том, как начинал карьеру идеалистом-журналистом.

О первых компромиссах, которые казались такими незначительными.

О том, как постепенно, шаг за шагом, продавал свою душу за деньги, статус, комфорт.

О том, как научился убеждать себя, что "все так делают", что "это просто работа", что "кто-то всё равно будет это делать, так почему не я".

О том, как потерял семью, уважение дочери, собственное достоинство.

И о том, как прозрел, увидев, что система, которой я служил, готова уничтожить мою дочь ради своих целей.

Закончив, я сохраняю файл и отправляю копию на тот же анонимный ящик. Потом распечатываю текст и прячу в ту же тайник, где хранил флешку.

Звонит телефон. На экране высвечивается имя Громова.

Я долго смотрю на экран, размышляя, стоит ли отвечать. Потом всё же принимаю вызов.

– Виталий Сергеевич, – говорю я ровным голосом.

– Максим Андреевич, – его голос обманчиво спокоен. – У нас проблема.

– Вот как? – я стараюсь звучать удивлённо. – Какая же?

– Не играйте в игры, Баженов, – теперь в его голосе проскальзывает раздражение. – Вы знаете, о чём я. Ваша дочь и её… друзья. Они были предупреждены. Кем-то очень хорошо информированным.

– Понятия не имею, о чём вы, – продолжаю я игру, хотя и знаю, что он не верит.

– Неужели? – теперь он откровенно язвителен. – А ваш визит к Шаповалову сегодня утром – тоже случайность?

– Я навещал дочь. Имею право.

– Разумеется, имеете, – соглашается он. – Только почему именно сегодня? И почему сразу после вашего визита вся группа этих… активистов внезапно исчезла?

– Совпадение?

– Не смешите меня, Баженов, – Громов уже не скрывает злости. – Мы ведь взрослые люди. Давайте говорить прямо.

– Давайте, – я решаю сменить тактику. – Чего вы хотите, Виталий Сергеевич?

– Встретиться. Обсудить ситуацию. Найти выход, который устроит всех.

– И где же вы предлагаете встретиться? – спрашиваю я с иронией.

– В моём кабинете. Через час.

– А если я откажусь?

– Тогда, боюсь, разговор будет менее приятным. И в менее комфортной обстановке.

Угроза очевидна. Если я не приду добровольно, меня доставят принудительно.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Через час в вашем кабинете.

– Прекрасно, – в его голосе слышится удовлетворение. – Жду вас.

Я отключаюсь и допиваю виски одним глотком. Итак, Громов хочет поговорить. Что ж, я тоже. Но на моих условиях.

Я снова беру телефон и пишу Светлане:

"Громов вызывает меня на встречу. Через час в его кабинете. Если я не выйду на связь после этого, активируйте план Б."

Никакого "плана Б" на самом деле нет. Но пусть Громов, если он перехватывает мои сообщения, немного понервничает.

Ответ приходит почти сразу:

"Понятно. Будьте осторожны. У вас есть козыри?"

"Есть. Но я бы предпочёл не разыгрывать их раньше времени."

"Удачи. И помните – вы не одни."

Я усмехаюсь. Не одни? Кто ещё со мной в этой игре? Светлана? Иван? Несколько журналистов, которые ещё помнят, каким я был когда-то?

Не так уж много союзников против целой государственной машины.

Но выбора нет. Игра началась, и я должен играть до конца. Ради Алисы. Ради себя. Ради той крошечной искры достоинства, которая ещё теплится где-то глубоко внутри.

Я иду в спальню и переодеваюсь. Тёмный костюм, белая рубашка, строгий галстук. Образ успешного телеведущего, представителя медиа-элиты. Последний раз, когда я надеваю эту маску.

Перед выходом звоню Игорю:

– Машину к подъезду. Едем в администрацию президента.

– Понял, Максим Андреевич, – в его голосе слышится облегчение. Видимо, решил, что утренний инцидент был недоразумением, и теперь всё вернулось в привычное русло.

Если бы он только знал.

Я выхожу из квартиры, спускаюсь на лифте, прохожу через холл. Охранник почтительно кивает. Для него я всё ещё важная персона. VIP-жилец. Звезда телеэкрана.

Интересно, как он будет смотреть на меня завтра? Если, конечно, для меня будет это "завтра".

Игорь ждёт у машины. Чёрный автомобиль с наружкой всё ещё на месте. Когда я сажусь в свой Лексус, он трогается с места и следует за нами на почтительном расстоянии.

– В администрацию президента, – говорю я водителю, хотя он и так знает, куда ехать.

Пока мы движемся по московским улицам, я смотрю в окно, как будто вижу этот город в последний раз. Может быть, так и есть.

Москва прекрасна в своём холодном великолепии. Город контрастов и противоречий. Город возможностей и ловушек. Город, который многое мне дал и многое отнял.

Интересно, увижу ли я его снова?

Глава 4: "Лица в толпе"

Администрация президента – массивное здание в стиле сталинского ампира, символ государственной мощи и бюрократической непробиваемости. Я был здесь десятки раз – на совещаниях, брифингах, закрытых встречах. Но никогда ещё не входил сюда с таким тяжёлым сердцем.

На входе обычная процедура – пропуск, металлоискатель, вежливые, но внимательные охранники. Они знают меня в лицо, кивают уважительно. Для них я свой – часть системы. Пока что.

В приёмной Громова – молодая женщина с безупречной причёской и дежурной улыбкой. Секретарь, помощник и первая линия обороны.

– Максим Андреевич, Виталий Сергеевич ожидает вас, – она указывает на дверь кабинета. – Вы можете пройти.

Я киваю и делаю глубокий вдох перед тем, как открыть дверь. Внутри меня мешанина эмоций – страх, гнев, решимость. Но внешне я спокоен. Годы в телеэфире научили меня носить маски.

Кабинет Громова – образец сдержанной официальной роскоши. Тёмное дерево, кожаная мебель, приглушённый свет. На стенах – пейзажи русской природы, в углу – флаг России. Всё говорит о власти, традициях, патриотизме.

Сам Громов сидит за массивным столом. Рядом с ним – Лебедев из ФСБ. Их присутствие вдвоём сразу даёт понять серьёзность ситуации.

– А, Максим Андреевич, – Громов поднимается, чтобы поздороваться, – спасибо, что пришли. Присаживайтесь.

Я пожимаю руку ему, потом Лебедеву, и сажусь напротив. Между нами – широкий стол, словно линия фронта.

– Итак, – начинает Громов после короткой паузы, – у нас возникла… неприятная ситуация. И прежде чем мы примем какие-либо решения, я хотел бы выслушать вашу версию событий.

– Мою версию чего именно? – спрашиваю я, решив начать с позиции наивного непонимания.

Громов улыбается – холодной, расчётливой улыбкой.

– Не играйте со мной, Максим Андреевич. Мы оба знаем, что сегодня утром вы посетили квартиру некоего Дениса Шаповалова, лидера экстремистской организации "Голос правды". После чего и он, и ваша дочь, и ещё пять активистов этой группы исчезли, сорвав тем самым тщательно подготовленную операцию наших коллег.

Он кивает в сторону Лебедева, который сидит с каменным выражением лица.

– Я навещал дочь, – отвечаю я спокойно. – Имею право.

– Конечно, имеете, – кивает Громов. – Только вот незадача – ваш визит случайно совпал с подготовкой спецоперации, о которой вы узнали на нашем закрытом совещании. И сразу после вашего визита фигуранты дела исчезли. Случайность? Не думаю.

– У вас есть доказательства, что я кого-то предупреждал? – спрашиваю я прямо.

– Нам не нужны доказательства, Максим Андреевич, – впервые вступает в разговор Лебедев. – Нам достаточно обоснованных подозрений. Но если хотите конкретики – ваши телефонные переговоры с Мариной Вячеславовной, вашей бывшей супругой. Ваша странная переписка с некой Светланой Золотаревой, которая, к слову, сейчас тоже под наблюдением. Ваше общение с дочерью и Шаповаловым в квартире – да-да, там были средства прослушивания. Мы всё знаем, Баженов. Всё.

Я чувствую, как холодеет внутри. Они действительно всё знают. Каждый мой шаг был под наблюдением.

– Если вы всё знаете, – говорю я, решив сменить тактику, – то зачем этот разговор? Арестуйте меня за… что там? Превышение родительских полномочий?

– Мы могли бы, – кивает Громов. – Препятствие следствию. Пособничество экстремистской деятельности. Сами понимаете, формулировки при желании найдутся. Но мы не хотим этого. Правда, Александр Петрович?

Лебедев кивает:

– Видите ли, Максим Андреевич, вы ценный кадр. Опытный, узнаваемый, эффективный. Терять такой ресурс было бы нерационально.

– То есть вы предлагаете мне сделку? – я смотрю на них в упор.

– Называйте как хотите, – пожимает плечами Громов. – Мы предлагаем выход из ситуации, который устроит всех.

– И в чём он заключается?

Громов достаёт из ящика стола папку и открывает её.

– Проект "Голос Нации" начинается через три месяца. Всё как мы обсуждали вчера. И мы по-прежнему видим вас в роли ключевой фигуры. Генеральный продюсер и ведущий политического блока. Контракт на пять лет, финансовые условия в три раза выше нынешних. Полная защита и поддержка.

– А взамен? – спрашиваю я, хотя уже догадываюсь об ответе.

– Взамен – абсолютная лояльность, – говорит Лебедев. – Никаких самодеятельных выходок, подобных сегодняшней. Никаких контактов с оппозицией. Никакой помощи беглым экстремистам, даже если они – ваши родственники.

– Проще говоря, – добавляет Громов, – вы продолжаете делать то, что делали последние пятнадцать лет. Только масштабнее, громче, эффективнее.

Я молчу, обдумывая услышанное. Они предлагают мне то, о чём многие могли бы только мечтать – деньги, власть, статус, безопасность. Всё, что я ценил последние годы.

Ценой будет лишь моя душа. И безопасность Алисы.

– А если я откажусь? – спрашиваю напрямик.

– Тогда всё будет гораздо сложнее, – вздыхает Громов. – Вас ждёт обвинение в пособничестве экстремистской деятельности. Публичный скандал. Крах карьеры. Возможно, уголовное преследование.

– А что касается вашей дочери и её друзей, – добавляет Лебедев, – мы их найдём. Рано или поздно. У них нет шансов долго скрываться.

– И что с ними будет? – мой голос звучит хрипло.

– Это будет зависеть от вашего поведения, – пожимает плечами Лебедев. – Если вы будете сотрудничать – мы можем проявить… гуманность. Административные дела, условные сроки. Если нет…

Он не договаривает, но смысл ясен. Моё сотрудничество – гарантия относительной безопасности Алисы. Мой отказ – угроза для неё.

– Мне нужно подумать, – говорю я.

– Конечно, – кивает Громов. – У вас есть время до завтрашнего утра. В десять я жду вашего ответа. И, Максим Андреевич… я надеюсь на ваше благоразумие. Ради всеобщего блага.

– И ещё кое-что, – добавляет Лебедев. – На всякий случай… не пытайтесь покинуть Москву. И не делайте глупостей вроде обращения к иностранным СМИ. Это только усугубит ситуацию. Для всех.

Я киваю, не доверяя своему голосу, и встаю, давая понять, что разговор окончен. Они не удерживают меня. Громов даже встаёт, чтобы проводить до двери – жест вежливости, который сейчас кажется насмешкой.

– До завтра, Максим Андреевич, – говорит он, открывая передо мной дверь. – Уверен, вы примете правильное решение.

Я выхожу из кабинета, чувствуя их взгляды спиной. В приёмной секретарша смотрит на меня с тем же вежливым безразличием. Для неё я всё ещё VIP-персона, хотя на самом деле – уже почти труп.

В коридорах администрации – обычная рабочая суета. Клерки с папками, охранники на постах, чиновники, снующие между кабинетами. Система работает, огромная бюрократическая машина перемалывает судьбы людей, не замечая их боли и страха.

И я был частью этой машины. Винтиком, который помогал ей функционировать. Который верил, что находится в привилегированном положении, не понимая, что в любой момент может быть заменён.

Выйдя на улицу, я глубоко вдыхаю прохладный воздух. Игорь ждёт у машины, верный как всегда.

– Домой, Максим Андреевич?

– Нет, – я качаю головой. – В офис.

Он удивлённо поднимает брови – воскресенье всё-таки – но ничего не говорит. Заводит машину и выруливает на проспект.

По дороге я проверяю телефон. Сообщение от Светланы:

"Как прошла встреча?"

Я не отвечаю. Не знаю, насколько безопасна эта переписка теперь. Лебедев прямо сказал, что Светлана под наблюдением. Возможно, они перехватывают наши сообщения.

Я смотрю в окно на проплывающий мимо город. Москва живёт своей обычной жизнью. Люди спешат по делам, сидят в кафе, гуляют в парках. Они не знают и не хотят знать о том, что происходит за кулисами власти. О играх, в которые играют люди вроде Громова и Лебедева. О судьбах, которые ломаются каждый день.

И я помогал поддерживать эту иллюзию. Создавал картинку благополучия и стабильности, за которой скрывался произвол и насилие.

Машина подъезжает к телецентру. Здесь тоже немноголюдно – выходной день. Но некоторые отделы работают и в воскресенье – новости не знают выходных.

– Подожди меня, – говорю я Игорю. – Я ненадолго.

Он кивает, устраиваясь поудобнее в кресле. За годы работы со мной он привык к моему непредсказуемому графику.

Я прохожу через пропускной пункт – охранник узнаёт меня и даже не просит пропуск – и иду к лифту. Поднимаюсь на свой этаж, прохожу по пустынному коридору к своему кабинету.

Внутри всё как обычно – стол, компьютер, фотографии на стенах, награды в стеклянном шкафу. Кабинет успешного телеведущего. Место, где я провёл тысячи часов, готовя эфиры, формируя повестку, создавая иллюзию для миллионов.

Я сажусь за стол и включаю компьютер. Пока система грузится, оглядываю кабинет. Столько воспоминаний связано с этим местом. Хороших и плохих. Моменты триумфа и минуты стыда. Всё перемешано.

Компьютер загружается, и я открываю почту. Десятки непрочитанных писем – рабочие вопросы, приглашения на мероприятия, предложения о сотрудничестве. Обычная рутина медийного человека.

Но меня интересует только одно – ответил ли Иван на моё письмо.

Я проверяю папку "Входящие". Есть! Письмо от Ивана Колесникова, отправленное час назад.

"Максим,

Я не забыл тебя. И не забыл то, что ты сделал и чего не сделал пятнадцать лет назад. Но прошлое – это прошлое.

Видео получил. На первый взгляд выглядит подлинным, но нужна экспертиза. Я передал его нашим техникам. Результат будет через пару дней.

Насчёт твоей дочери – если она объявится в Берлине или где-то ещё в Европе, я сделаю всё, чтобы помочь. Несмотря на то, что между нами было.

Что касается тебя… Будь осторожен. Эти люди не прощают предательства. Если ты действительно решил выступить против них, будь готов к последствиям.

И помни – у тебя есть козыри. Используй их с умом.

Иван"

Я перечитываю письмо несколько раз. Иван не отказал. Несмотря на нашу историю, на всё, через что мы прошли, он готов помочь. Это уже что-то.

Я пишу короткий ответ:

"Иван, спасибо. Это значит для меня больше, чем ты можешь представить. Я свяжусь, когда будет больше информации."

Отправляю и закрываю почту. Теперь нужно подумать о следующем шаге.

Громов дал мне время до утра. Что я должен ответить? Согласиться на их условия и продолжать быть марионеткой, надеясь, что это защитит Алису? Или отказаться, рискуя всем – карьерой, свободой, возможно, жизнью?

И что делать с тем компроматом, который у меня есть? Использовать его сейчас? Или придержать как страховку?

Я откидываюсь в кресле, закрывая глаза. Столько вопросов, и так мало времени на поиск ответов.

Вдруг дверь кабинета открывается без стука. Я вздрагиваю и открываю глаза. На пороге стоит Светлана.

– Извините, – говорит она, входя и закрывая за собой дверь. – Я видела, как вы вошли в здание, и решила поговорить.

– Не самое безопасное время для разговоров, – замечаю я. – Особенно учитывая, что за вами следят.

– Знаю, – она кивает. – Но здесь относительно безопасно. В вашем кабинете нет прослушки – я проверяла на прошлой неделе.

Я удивлённо смотрю на неё:

– Кто вы на самом деле, Светлана? И почему помогаете мне?

Она садится напротив меня:

– Я журналистка. Настоящая журналистка. Не пропагандистка.

– И при этом работаете в моей команде? – я поднимаю бровь.

– Именно поэтому и работаю, – она наклоняется ближе. – Послушайте, я не одна. Нас много таких – внедрившихся в систему, чтобы понимать, как она работает. Чтобы иметь доступ к информации. Чтобы в нужный момент…

– В нужный момент что? – я смотрю на неё с недоверием. – Устроить революцию изнутри?

– Может быть, – она не отводит взгляд. – Или просто помочь тем, кто решит выступить против системы. Таким, как вы.

– Я не решил ещё ничего, – отвечаю я осторожно.

– Нет, решили, – она качает головой. – В тот момент, когда предупредили дочь. Когда нарушили правила игры. Вы уже сделали выбор, Максим Андреевич. Просто ещё не осознали этого.

Я молчу, обдумывая её слова. Возможно, она права. Возможно, я действительно сделал выбор, когда поехал к Алисе сегодня утром. Когда решил защитить её, а не систему.

– Допустим, – говорю я. – Что вы предлагаете?

– У вас есть что-то на них, – это не вопрос, а утверждение. – Что-то важное. Иначе бы они не вели с вами переговоры, а просто устранили.

Я колеблюсь, не зная, стоит ли доверять ей. Но что мне терять?

– Есть видеозапись разговора Громова и Лебедева, – говорю я тихо. – Они обсуждают, как использовать мою дочь для давления на меня. Прямым текстом.

Глаза Светланы загораются:

– Это мощный козырь. Где запись?

– В надёжном месте. И копия у Ивана Колесникова в Берлине.

– Хорошо, – она кивает. – Теперь послушайте меня внимательно. Завтра на встрече с Громовым вы должны согласиться на их условия.

– Что? – я не верю своим ушам. – Стать их марионеткой?

– Только для вида, – она понижает голос. – Нам нужно время. Время, чтобы проверить запись, подготовить публикацию, обеспечить вашу безопасность.