Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

Его сердце сжалось. В памяти снова вспыхнуло лицо Гайома – уставшее, светлое, в последний миг говорившее: «Иди. Я с тобой».

– Нет, – прошептал он. – Я не могу забыть. Не его. Не их.

Существо замерло. Его рука опустилась, свет дрогнул. «Если не дашь память, – медленно произнёс голос, – то дай голос. Пусть соль говорит через тебя. Это тоже цена».

Каэлен ощутил, как горло будто сжали ледяные пальцы. Если он согласится, он станет сосудом. Каждый его звук будет полон соли, каждый его шёпот станет её эхом.

Лира закричала, не выдержав: – Нет! Он человек, не ваша игрушка!

Айн резко вскинула клинок. – Довольно! Если ты хочешь его забрать – пройди сначала через меня!

Фигура не двинулась. Её свет вспыхнул, но не угрожающе – скорее, как дыхание перед решением.

Толпа завыла. – Что он делает?! – кричали одни. – Пусть заплатит! Иначе нас не пропустят! – вопили другие. – Он уже проклятый! – бросил кто-то.

Каэлен закрыл глаза. Хор соли внутри него гудел: «Выбор. Выбор. Цена».

Он чувствовал: биться бессмысленно. Либо отдать память, либо позволить соли говорить вместо него. И каждая из этих дорог была страшна.

Он сделал вдох, открыл глаза и сказал: – Я заплачу. Но я сам решу – чем.

И шагнул ближе к светящейся груди стража.

Когда Каэлен приблизился к стражу, воздух вокруг словно задрожал. Белый свет в трещинах существа потёк по его рукам, словно вода, и проник в грудь юноши. Он ощутил, что стоит не на земле, а в пустоте, и вокруг – только соль, бескрайняя и живая.

Голоса заговорили одновременно, сотни, тысячи, – их хор был вязким, как туман: «Ты решаешь. Память или голос. Дай нам – и мы откроем дорогу».

Каэлен закрыл глаза. Образы рвались наружу: Гайом, шагавший в свой последний свет; лица людей в деревне, застывшие в белых оболочках; крик мальчишки, которого соль чуть не забрала; слёзы Лиры, её руки на его плечах. Всё это – часть его. Если он отдаст память, эти образы исчезнут, и вместе с ними – он сам.

Но если он отдаст голос… он станет чужим проводником. Любое слово будет рождаться не из его сердца, а из глубин соли. Что тогда останется от него?

Он распахнул глаза и сказал громко, так, чтобы слышали все – и соль, и люди, и сам он: – Я не забуду. Я не позволю вам вырвать из меня тех, кого я люблю. Если нужно, я отдам голос. Но мои воспоминания останутся моими.

Существо дрогнуло. Его белые трещины вспыхнули ярче, и свет, как волна, прошёл по Каэлену. Его горло сжало, дыхание вырвалось сипом. Он попытался что-то сказать – и понял, что звука нет.

Лира подбежала, схватила его за руку. – Каэлен! – её голос сорвался. – Что ты сделал?!

Он попытался ответить, но губы лишь беззвучно шевельнулись. Вместо слов раздался тихий гул – тот самый, который звучал в его груди, солью. Толпа вскрикнула: кто-то упал на колени, кто-то закричал от ужаса: – Он не человек! Он теперь их голос!

Айн шагнула вперёд и вскинула клинок к толпе. – Замолчите! – её рык был резок и ясен. – Он сделал то, что мы не смогли бы. Вы бы предпочли остаться здесь навеки?

Страж опустил руку. Белый свет в его груди угасал, словно костёр, догорающий под пеплом. «Дорога открыта. Иди. Но помни: теперь твой голос – наш».

И фигура рассыпалась в прах, превратившись в белый вихрь, который ветер унёс над равниной.

Каэлен стоял неподвижно. Лира держала его за руку, её глаза блестели слезами. – Ты не должен был… – прошептала она. – Ты мог потерять всё.

Он посмотрел на неё – и впервые понял, что не может произнести её имя. Его губы дрогнули, но вместо звука снова вышел низкий соляной гул. В толпе этот звук вызвал новый шёпот: кто-то благоговел, кто-то проклинал его.

Айн склонила голову, и в её голосе прозвучало уважение, смешанное с тревогой: – Ты сделал свой выбор. Теперь каждый шаг будет напоминанием о нём.

Каэлен молча кивнул. В груди соль отозвалась тихим эхом, и он понял: отныне его слова принадлежат не только ему.

Колонна двинулась дальше, но тишина в ней стала тяжелее любого крика. Люди шагали медленно, оборачиваясь на Каэлена, и каждый взгляд был наполнен чем-то своим: кто-то искал защиты, кто-то – доказательств своей правоты, а кто-то боялся даже приблизиться.

Лира шла рядом, не отпуская его руки, будто стараясь удержать его в мире живых, в мире людей. Её дыхание было частым, и каждый раз, когда Каэлен пытался что-то сказать, она вздрагивала, слыша лишь тот низкий гул соли вместо слов.

– Не пытайся, – шептала она. – Не говори… пока не научишься. Иначе они услышат только соль.

Айн шла чуть впереди, оглядываясь на беглецов. В её лице не было страха, но в глазах мелькала мрачная решимость. Она видела: колонна раскалывается. Одни шли ближе к Каэлену, почти прижимаясь к нему, словно надеялись, что его странная связь с солью защитит. Другие – наоборот, держались подальше, косились, словно он мог в любую минуту обернуться узлом.

К вечеру они добрались до заброшенной сторожевой башни у старой дороги. Башня была покосившейся, стены её осыпались солью, но внутри ещё оставались деревянные балки, способные укрыть людей от ночного ветра.

– Здесь переночуем, – коротко сказала Айн. – В степи слишком много теней. А эти стены, даже гнилые, лучше, чем ничего.

Беглецы собрались у входа, делясь на два лагеря. Одни кивали, соглашаясь, другие шептались, бросая взгляды на Каэлена. Вскоре в толпе раздались голоса.

– Он ведёт нас не к спасению, а в пасть соли! – выкрикнул мужчина с впалыми щеками, тот самый, кто не раз бросал обвинения. – Видели, что он сделал? Он отдал голос этим тварям! Теперь он сам – их пастырь!

Несколько человек кивнули, лица их были перекошены страхом. Женщина прижала к себе ребёнка, шепча молитвы, будто отгоняла нечисть.

Но другие возразили. – Ты ослеп от страха! – выкрикнула мать мальчика, которого спас Каэлен. – Если бы не он, мы застряли бы там, возле соляного стража! Он открыл дорогу! Разве ты этого не видишь?

Спор разгорался. Голоса поднимались всё выше, и казалось, что колонна вот-вот сама перегрызёт себя.

Айн шагнула вперёд, её клинок сверкнул в лучах заката. – Хватит! – её голос был резок и твёрд. – Хотите жить – идите. Хотите сдохнуть в криках – оставайтесь и режьте друг друга. Но завтра я поведу тех, кто решит шагать вперёд.

Тишина повисла тяжёлая, как камень.

Каэлен стоял позади, молча, но соль внутри отзывалась эхом на каждую фразу. Он чувствовал, как гул в его груди повторяет слова людей, усиливает их – страх, надежду, ненависть. Он уже не мог отделить свои мысли от их голосов.

Лира заметила, как он дрогнул, и накрыла его руку своей. – Держись, – прошептала она. – Я здесь. Слушай меня, не их.

Каэлен кивнул. В его горле застрял беззвучный крик – слова, которые он хотел бы сказать, но не мог. Вместо них раздался тихий, гулкий отклик соли. Толпа вздрогнула, отшатнулась.

Айн подняла клинок выше и посмотрела прямо на него. В её взгляде не было страха – только вызов. – Если ты ведёшь нас, мальчик, то завтра мы это проверим.

Каэлен встретил её взгляд и не отвёл глаз. Соль внутри загудела сильнее. Он понимал: испытание ещё впереди.

Ночь легла быстро. Солнце утонуло за степными холмами, и тени, вытянувшиеся вдоль земли, слились в сплошной туман. Заброшенная башня, приютившая колонну, казалась хрупкой и ненадёжной, но всё же её стены давали хоть иллюзию защиты. Люди скучились внизу, разложили костры, вытянули из-под рухнувших балок немного гнилых досок и сухой травы.

Костры горели тускло, будто сам воздух не хотел поддерживать огонь. Над пламенем клубился белёсый дым, и все понимали: в нём соль. Она была повсюду.

Каэлен сидел у стены, Лира рядом, Айн неподалёку, с клинком на коленях. Он молчал. Его молчание было тяжелее любого слова. Соль внутри него дышала вместе с ним, словно ждала, когда он наконец позволит ей заговорить.

Сон пришёл быстро – и не только к нему.

Люди у костров дремали, многие из них впервые за много дней позволили себе сомкнуть глаза. Но тишина не принесла облегчения. Она принесла другое.

Каэлен почувствовал, как шорох соли в груди стал громче. Сначала он думал, что это снова его собственный внутренний хор. Но потом понял: нет. Это были другие голоса. Голоса беглецов. Они сливались с солью, как будто она тянула их сны в общий поток.

Перед его глазами вспыхнули чужие картины: женщина, потерявшая мужа, видела, как он снова идёт рядом, но тело его было белым и трескающимся. Старик, бывший солдат, видел поле битвы, где каждый упавший воин превращался в узел. Ребёнку снились светлые башни, возвышающиеся до небес, и лицо Элиана, звавшее его по имени.

И над всем этим звучал его собственный голос. Беззвучный, но отчётливый, как дыхание в глубине сна. «Помните. Не кланяйтесь. Не идите за светом, который обещает вечность».

Он не хотел этого. Но слова сами рождались, словно соль использовала его, чтобы удержать чужие сны от гибели.

Каэлен вырвался из полусна, сердце его билось быстро. Он поднялся, вытирая со лба холодный пот. Внутри всё ещё звенел хор.

Лира тоже проснулась – её дыхание было сбивчивым, глаза широко раскрыты. – Ты… ты был там, – прошептала она. – В моём сне. Я видела тебя. Ты сказал… не склоняться.

Он опустил голову. – Это не я. Это соль говорит через меня.

Айн подняла глаза от клинка. Её лицо было суровым. – Неважно, кто говорит. Важно – что люди слышат.

Каэлен обернулся к колонне. Многие уже проснулись. Их глаза блестели в отблесках костров – одни с надеждой, другие с ненавистью. Кто-то шептал: «Он спас нас во сне». Кто-то – «Он проник в наши сны, как демон».

Башня, казалось, дрожала от этого раскола.

Каэлен сжал кулаки. Соль внутри отозвалась тихим эхом: «Ты не можешь уйти от этого. Ты стал их голосом».

Он понимал: с этого ночного видения начнётся новый раскол. И уже завтра колонна потребует ответа, кем он является на самом деле – спасителем или тем, кто ведёт их в бездну.

Утро наступило тревожным. Солнце поднялось из-за горизонта, но его свет был бледным, словно проходил сквозь завесу пепла. Башня стояла всё той же покосившейся громадой, однако у её подножия люди уже не просто шептались – они спорили.

Крики разносились по лагерю, заглушая треск костров.

– Он был в моём сне! – выкрикнула женщина с забинтованной рукой. Её голос дрожал, но в глазах горела решимость. – Он сказал не склоняться, не идти за башнями. Это он удержал меня! Без него я бы пошла туда, к свету!

– Ложь! – в ответ рявкнул худой мужчина с впалыми щеками, тот самый, кто ещё в деревне называл Каэлена чудовищем. Его лицо исказила ярость. – Он сам вёл вас во сне! Он посадил соль в вашу голову! Сегодня он сказал «не склоняться», а завтра заставит лечь к его ногам!

Толпа загудела. Одни поддерживали женщину, другие вставали на сторону мужчины. Ропот перерастал в шум, шум – в крики. Люди уже хватались за камни и палки, страх превращался в оружие.

Каэлен стоял чуть поодаль, Лира держала его за руку, словно не желая отпускать ни на миг. Её глаза метались по лицам беглецов, а губы шептали: – Скажи им что-нибудь. Пожалуйста, иначе они перегрызут друг другу глотки.

Айн встала, опершись на клинок. – Не вздумай молчать, мальчик. В степях тех, кто не говорит вовремя, считают трусами. А трусов убивают первыми.

Каэлен глубоко вдохнул. В груди соль зазвенела, словно струна, и тысячи голосов нахлынули разом – кто-то молил его заговорить, кто-то шипел, требуя тишины.

Он шагнул вперёд.

Крики не стихли сразу, но постепенно люди обернулись. Их лица были полны злости, страха и надежды, всё это смешивалось в одно кипящее море.

– Да, я был в ваших снах, – сказал он. Его голос звучал хрипло, но достаточно громко, чтобы услышали даже у дальнего костра. – Но не потому, что хотел. Соль связала нас. Она зовёт каждого. Я лишь слушал её – и говорил то, что сам боюсь забыть.

Толпа замерла.

Каэлен продолжил, чувствуя, как слова рождаются сами, словно соль вытягивала их из него: – Я не могу дать вам вечность. Не могу дать и спасения. Я такой же человек, как вы. Но если я слышу её – значит, должен помнить. За себя, за вас, за всех, кого она забрала.

Женщина с перевязанной рукой закрыла лицо ладонями, её плечи дрожали. Рядом с ней стоял мужчина с обожжённым лицом, бывший солдат; он долго смотрел на Каэлена, потом произнёс: – Если он хотел бы нас погубить, сделал бы это ещё в ту ночь.

Но худой мужчина не сдавался. Он шагнул ближе, поднял камень. – Ты веришь ему?! – выкрикнул он. – Это Архимаг в новом обличье! Мы только что бежали от одного диктатора, и теперь сами тащим другого!

Камень сверкнул в его руке. Несколько человек бросились его удержать, но он уже занёс руку.

Айн шагнула вперёд и выставила клинок. – Попробуешь – и твоя голова упадёт раньше, чем камень.

Воздух загустел от напряжения. Ещё миг – и кровь пролилась бы.

Каэлен поднял руку. – Хватит. – Его голос прорезал шум, будто удар грома. – Я не прошу верить мне. Я не прошу идти за мной. Но я прошу – не превращайте друг друга в соль раньше времени.

Толпа стихла. Люди смотрели на него, кто-то с ненавистью, кто-то с надеждой.

Лира прижалась к нему, её шёпот был почти неслышным: – Они не простят тебе этого молчания. Теперь каждый будет ждать от тебя ответа – и выбора.

Каэлен почувствовал, как соль в груди загудела в такт её словам: «Они уже выбрали. Даже если ты – нет».

Колонна тронулась неохотно. Люди собирали свои узлы с тряпьём, поднимали детей, поддерживали раненых. В их движениях не было согласия – каждый шаг сопровождался шёпотом, косыми взглядами, короткими перебранками. Одни шли ближе к Каэлену, словно искали в нём опору, другие нарочно отставали, будто боялись, что сам воздух вокруг него заразит их солью.

Ветер дул в лицо, сухой, пропитанный пеплом. В нём слышались отголоски далёкого гула, будто где-то далеко за горизонтом что-то рушилось. Айн шла впереди, клинок за спиной, её фигура оставалась прямой и твёрдой. Лира держалась рядом с Каэленом, не отпуская его руки, хотя сама с трудом переставляла ноги.

– Они смотрят на тебя, – прошептала она. – Каждый шаг. Каждое слово. Даже молчание теперь для них ответ.

Каэлен кивнул, хотя сам чувствовал это сильнее, чем мог сказать. В груди соль отзывалась гулом, словно отражая сотни глаз и голосов вокруг. Она не звала и не угрожала, но внимала, как судья на трибуне.

Позади снова вспыхнула ссора.

– Мы идём за ним – значит, уже в его власти! – закричал тот самый худой мужчина. Его голос был резким, полным злости и отчаяния. – Сегодня он говорит: «идём на запад», завтра скажет: «встаньте на колени», и вы покорно склонитесь!

– Замолчи, – резко бросил бывший солдат с обожжённым лицом. – Если бы не он, твоя дочь уже лежала бы белым камнем под ногами. Ты забыл это?

– Я помню слишком хорошо! – завизжал худой, размахивая руками. – Он спас одного, а завтра соль потребует десять других!

Крики нарастали. Люди спорили, и ссора уже грозила перерасти в драку. Женщины увели детей в сторону, мужчины сжимали кулаки.

Айн обернулась, её глаза сверкнули холодным огнём. – Замолчите оба. Ваши крики только привлекут тех, кого вы боитесь больше всего.

Её слова на миг подействовали, но в толпе ещё глухо бродило недовольство.

Каэлен остановился и повернулся к людям. Он чувствовал, что если сейчас промолчит, раскол станет слишком глубоким.

– Я не ваш вождь, – произнёс он, и соль в груди отозвалась мягким эхом. – Я не веду вас в землю спасения. Запомните это. Я иду к истоку, потому что должен. Потому что соль не отпустит меня иначе. Вы сами решили идти со мной. Но ваш путь – ваш выбор.

Толпа замерла. Слова прозвучали ровно, без гнева и без надежды, и именно это смутило людей сильнее всего.

Лира крепче сжала его руку. – Они не хотели слышать правду, – прошептала она. – Но теперь они услышали. И каждый будет решать сам.

Каэлен кивнул, хотя знал: чем дальше они уйдут, тем меньше у этих людей останется выбора. Соль внутри уже шептала:

«Ты идёшь. Они идут. Их память станет твоей».

И шаги по сухой земле отзывались в его сердце тяжёлым эхом – будто каждый шаг приближал их не к спасению, а к новой жертве.

К полудню степь изменилась. Небо, ещё недавно ясное и высокое, затянули тяжёлые облака, серые, с прожилками багрового света, словно в их глубине тлели угли. Ветер, который до этого был лишь сухим и настойчивым, вдруг наполнился свистом, будто сам воздух начал натягиваться на струну.

Айн остановилась, подняла лицо к небу и нахмурилась. – Буря. Идёт быстро.

Сначала никто не поверил. Но вскоре горизонт на востоке потемнел – не дым, не пыль, а густая стена белёсого тумана, в которой клубились искры. Люди загудели, тревожно переглядываясь. У кого-то вырвался шёпот: – Соль… это соль летит…

Каэлен почувствовал её раньше, чем увидел. В груди зашевелился гул, словно тысячи мелких камешков ударялись друг о друга. Соль отзывалась на приближение своей стихии. Он стиснул зубы, чтобы не дать ей прорваться наружу.

– Нужно укрытие, – сказала Лира, обводя глазами бескрайнюю равнину. – Но где его взять?

Степь была пуста. Только низкие холмы и редкие каменные глыбы торчали из земли, но ни деревьев, ни пещер, ни даже развалин. Колонна замерла, люди сбивались в плотный круг, женщины прижимали детей к себе, мужчины растерянно вертели головами.

– Мы не успеем, – хрипло сказал бывший солдат. – Она накроет нас здесь.

Ветер усилился. Он нёс с собой белые крупицы, и каждая, ударяясь о кожу, жгла, как мелкий уголь. Ребёнок заплакал, женщина прикрыла его плащом. Люди начали кричать, паника нарастала.

Айн резко подняла клинок и выкрикнула: – Всем лечь к земле! Прижаться друг к другу! Только так удержимся!

Но голоса утонули в свисте ветра. Буря приближалась, и её рев был похож на рёв чудовища.

Каэлен шагнул вперёд. В груди соль завыла, требуя выхода. Он чувствовал, как её зов переплетается с ревущим ветром.

– Нет, – прошептал он, обращаясь к самому себе. – Ты не возьмёшь их. Не сейчас.

Но в ответ раздался гул: «Мы идём. Мы в воздухе. Мы в пепле. Мы в тебе».

Лира схватила его за руку. Её лицо было бледным, волосы развевались в ветре, но в глазах – решимость. – Если можешь – сделай. Иначе они погибнут.

Каэлен закрыл глаза. Соль внутри разверзлась, как открытая рана. Голоса усилились, звали, требовали. Он поднял руки.

И в тот миг, когда буря обрушилась на колонну, воздух вокруг Каэлена дрогнул. Белый вихрь сорвался с неба, но не обрушился прямо на людей – он закружился вокруг, огибая их круг, словно вода вокруг камня. Крупицы соли скрежетали, ударяясь о невидимую преграду.

Люди лежали, прижавшись друг к другу, и не видели, что Каэлен стоял, руки его дрожали, лицо было искажено, а глаза светились бледным светом.

Ветер хлестал его, соль рвала кожу, но он держал. Он слышал хор: тысячи голосов, шипящих и воющих, но в их гуле он нашёл одну ноту – ровную, тянущуюся, как живая нить. Он ухватился за неё, словно за корень, и буря обтекла их стороной.

Когда вихрь начал стихать, Каэлен рухнул на колени. Лира кинулась к нему, поддерживая его плечи. Айн встала рядом, клинок её был опущен, глаза холодно следили за толпой.

Люди поднимались медленно. На их лицах было одновременно облегчение и ужас. Они видели, что буря обошла их. Они видели, что центр этой защиты был один человек.

– Он… остановил её, – прошептал кто-то. – Нет, он звал её, – возразил другой. – Она слушалась его!

Слова полетели, и снова толпа разделилась: одни смотрели на Каэлена с благоговением, другие – с ненавистью и страхом.

А соль внутри всё ещё гудела: «Ты держишь нас. Но сколько ещё сможешь?»

Каэлен поднял голову. На губах была кровь, но взгляд его был твёрдым. – Мы идём дальше, – сказал он хрипло. – Пока у нас есть дорога.

И колонна, шаткая, но целая, двинулась вперёд, оставляя позади пустошь, где ещё недавно ревела соль.

После бури степь будто умерла. Ни звука, ни движения – только редкие клочья соли медленно падали на землю, оседая на траву, камни и лица людей. Воздух был тяжёлым, насыщенным горечью, и каждый вдох отдавался в груди жжением.

Колонна двигалась молча. Даже дети не плакали – у них просто не осталось сил. Люди шли, согнувшись, опираясь на палки, поддерживая друг друга, и только редкие шорохи шагов нарушали тишину.

Но эта тишина была обманчивой. Она держалась лишь до первого слова.

– Ты видел, – хрипло сказал мужчина с впалыми щеками, оборачиваясь к другим. Его глаза горели, словно буря не прошла мимо, а оставила в нём угли. – Видели все! Он не спас нас. Он сам говорил с бурей. Он держал её, как Архимаг держал башни!

Несколько человек кивнули. Женщина, чьё лицо было изрезано соляными ожогами, прошептала: – Соль слушалась его… как будто он один из них.

Но мать спасённого мальчика встала перед ними, прикрывая сына руками. Её голос дрожал, но был твёрдым: – Он дал нам жизнь! Если бы не он, буря превратила бы нас в тех белых оболочек, что мы видели у колодца! Разве вы слепые?

Люди зашумели. Одни склонялись к её словам, другие – к обвинениям. Спор нарастал, как новая волна, готовая смести всё вокруг.

Айн резко шагнула вперёд и ударила клинком о камень. Искры осветили лица. – Заткнитесь, – её голос был низким и хриплым. – Если хотите убивать друг друга – дождитесь, пока мы дойдём до степняков. Они помогут вам.

Толпа стихла, но ненадолго. Взгляды снова метались – кто-то смотрел на Каэлена, словно на чудо, кто-то – как на чумного.

Каэлен шёл чуть позади, рядом с Лирой. Он слышал всё. Каждый шёпот, каждый вздох. Но громче всего он слышал соль в груди. Она пела, тихо, ровно, словно убаюкивала его.

«Они боятся. Но память сильнее страха. В конце они будут помнить тебя».

Он хотел оттолкнуть её голос, но не смог. Потому что знал – память, которую она несла, была правдой. Он чувствовал, как за каждым из этих людей тянется шлейф голосов: умершие родные, потерянные дома, прожжённые города. Всё это шло рядом с ними, как призраки, и соль только собирала их в общий хор.

Лира коснулась его руки, сжимая пальцы. – Не слушай их, – шепнула она. – Они боятся. Но я… я знаю, кто ты.

Он посмотрел на неё, и на миг тяжесть в груди стала легче. Но за этим мгновением снова поднялся гул толпы.

– Если он ведёт соль, – выкрикнул солдат с перевязанным плечом, – то пусть поведёт её на Империю! Пусть разорвёт башни! Пусть докажет, что он с нами!

Слова упали в степь, как камень в воду. Несколько человек кивнули, в глазах их загорелась надежда. Но другие отшатнулись, зашептав: – Если он может – значит, он уже не человек…

Айн повернулась к Каэлену, её глаза были холодными, но прямыми: – Они будут требовать. Всё больше и больше. Каждый раз, когда ты дашь им силу, они будут хотеть новой. Так было всегда. Так будет и сейчас.

Каэлен молчал. Он чувствовал – она права. Но чувствовал и то, что отступить не сможет.

Соль в груди пела, и в её голосе слышалось одно: «Они идут за тобой. Но ты идёшь за нами».

Колонна снова двинулась вперёд, и тень бури осталась позади. Но в глазах людей уже рождалась новая буря – та, что не рассеет ни один ветер.

Степь менялась. После бури небо стало низким, тяжёлым, словно хотело прижать людей к земле. Солнце то и дело пряталось за грязно-серыми облаками, и его тусклый свет не грел – только напоминал, что день ещё не кончился.

К полудню впереди показались новые следы. Айн первая заметила их и подняла руку, останавливая колонну.

– Стойте, – её голос был твёрдым, но низким. Она присела, коснувшись земли. – Здесь были степняки.

Каэлен и Лира подошли ближе. В сухой земле отпечатались копыта, глубокие, словно стадо двигалось быстро и тяжело. Рядом – следы ног, босых и в сапогах, а ещё – борозды, будто что-то волокли за собой.

– Это караван? – тихо спросила Лира.

Айн покачала головой. – Нет. Это набег. Видишь? – она указала на поломанные стрелы, торчавшие из земли. – Они гнали кого-то. И недавно.

Слова её упали, как камни. Люди за Каэленом и Лирой зашептались, переглядываясь. Кто-то прижал ребёнка крепче, кто-то начал оглядываться, будто степняки могли выйти прямо сейчас из высокой травы.

Солдат с перевязанным плечом нахмурился. – Если они впереди, значит, дорога нам закрыта.

– Дорога не закрыта, – отрезала Айн. – Она только опасная.

Каэлен смотрел на следы и чувствовал, как соль внутри отзывается. Её голос становился резким, будто острые края каменной плиты: «Они мертвы. Их кровь в земле. Мы слышим их».

Он нахмурился и закрыл глаза. На миг перед ним вспыхнула картина: крик женщин, пламя костров, степняки в шкурах, скачущие с луками. И под копытами – кровь, быстро впитывающаяся в сухую землю.

Он открыл глаза, и дыхание было тяжёлым. – Здесь погибло много людей. Я слышу их.

Толпа загудела. Кто-то перекрестился по-старому, кто-то наоборот, выкрикнул: – Он снова говорит с мёртвыми!