Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

Каэлен закрыл глаза. Соль внутри ожила, и её гул стал отчётливым, как хор: тысячи голосов, приглушённых, но тянущихся к нему. И в их едином шуме он различил шёпот: «Мы здесь. Мы идём. Мы твоя тень».

Он открыл глаза и увидел движение у пролома в стене. Сначала – белёсую полоску, будто отблеск лунного света. Потом силуэт: высокий, худой, с руками, тянущимися вперёд. За ним ещё один. Ещё. Вскоре на пороге караван-сарая стояло десятка два фигур – белые, безликие, их тела потрескались, изнутри сочился тусклый свет.

Толпа закричала. Мужчины выхватили ножи и копья, женщины зажали детям рты, чтобы не слышать плача. Один из стариков бросился к воротам, но Айн перехватила его, сжав плечо.

– Встань в строй! – приказала она. – Бегством себя не спасёшь.

Каэлен поднялся на ноги. Соль внутри гудела громче, каждый шаг фигур отзывался в его сердце. Он чувствовал их – не как врагов, а как боль, расползшуюся по земле.

– Они пришли за тишиной, – сказал он, больше себе, чем остальным.

– Каэлен! – Лира схватила его за руку, её глаза блестели страхом. – Не делай этого. Если соль возьмёт тебя сейчас…

Он мягко разжал её пальцы. – Она уже взяла. Но я должен слушать.

Он шагнул вперёд, навстречу белым силуэтам. Толпа вскрикнула, кто-то бросил камень – но камень лишь соскользнул по его плечу.

Соляные твари замерли в нескольких шагах. Их головы медленно повернулись к нему. И в груди его загремел хор: «Мы застряли. Мы в боли. Мы в памяти. Освободи».

Каэлен поднял руки. Белый свет заструился между пальцев. Люди закричали громче, кто-то проклял его, кто-то упал на колени, но он не слышал – только соль.

Фигуры дрогнули. Их тела начали осыпаться, словно таяли, и с каждым хлопьями соли уходил чужой крик. Голоса в груди стихали один за другим, как свечи, что гаснут в ветре.

Когда последний силуэт растворился в воздухе, на земле остался лишь белый пепел.

Каэлен опустил руки. Его ноги дрожали, дыхание было тяжёлым, словно он прошёл сотню миль.

И в тишине послышался голос из толпы: – Он… он спас нас.

Но другой перекрыл его: – Нет! Он повелевает ими! Вы видели?! Они слушались его! Он такой же, как Архимаг!

Шёпоты вновь разгорелись. Кто-то смотрел на Каэлена с мольбой, кто-то с ненавистью. А соль внутри шепнула, едва слышно: «Ты дал им тишину. Но цена ещё впереди».

Костры в караван-сарае догорали, оставляя лишь угли. Люди сбились плотнее, но это не давало им покоя. Напряжение, словно натянутая струна, готовилось лопнуть от малейшего слова.

Мужчина с впалыми щеками – тот, кто первым обвинил Каэлена, – вышел вперёд. Его лицо было бледным, но глаза горели лихорадочным светом. Он поднял руку, и голос его, хриплый, но громкий, разнёсся по двору: – Вы все видели! Эти твари стояли перед ним, и он поднял руки – они подчинились! Это не спасение. Это власть. Та же, что у Архимага!

Люди зашумели. Женщины прижали детей, мужчины переглядывались, кто-то опустил оружие, а кто-то, наоборот, крепче вцепился в рукоять.

– Он не повелевал, – возразила мать спасённого мальчика. Её голос дрожал, но слова были твёрдыми. – Я видела: он освободил их. Они ушли спокойно. Мой сын жив благодаря ему.

– Жив? – мужчина сжал кулак. – А завтра он станет таким же, как те белые оболочки! Неужели вы думаете, соль дарит силу без цены? Посмотрите на него! – Он ткнул пальцем в Каэлена. – Он бледен, он дрожит. Соль уже тянет его за собой.

Каэлен стоял молча. Он чувствовал, как слова врали лишь наполовину: соль действительно жгла его изнутри. Но молчание казалось правильным – пусть люди решают сами.

Айн шагнула вперёд. Её клинок блеснул в красном свете углей. – Хватит. Если кто-то ещё поднимет голос, чтобы разжечь толпу, я заставлю его замолчать навсегда.

Мужчина отшатнулся, но злоба в его глазах не угасла. Он спрятался в толпе, и та снова загудела – теперь тише, но сдержаннее.

Лира прижалась к Каэлену. Её шёпот коснулся его уха: – Они сломаны. Им нужен виновный. Если ты останешься молчаливым, они придумают ответ сами.

Каэлен взглянул на неё. В её глазах отражался страх, но за ним он видел веру. Он поднял голову, вдохнул тяжёлый воздух, наполненный солью и гарью.

– Я не Архимаг, – сказал он наконец. Голос его звучал глухо, но каждое слово отзывалось в каменных стенах. – Я не веду соль. Я лишь слышу её. Она – память земли. Я не повелеваю. Я слушаю.

Толпа замерла. Кто-то крестился по-старому. Кто-то прошептал: «Память…» Но тот же мужчина снова выкрикнул: – Ложь! Он говорит её словами! Завтра он поведёт нас туда, куда сама соль захочет!

Гул усилился. Люди снова начали переглядываться, делиться на два лагеря.

И тогда Гайом, сидевший у стены, поднял посох. Его рука дрожала, дыхание было тяжёлым, но голос прозвучал ясно: – Вы хотите выжить? Тогда перестаньте рвать друг друга. Соль забрала слишком много. Если вы отдадите ей и себя – она победит.

Его слова на миг остудили толпу. Но Каэлен видел: внутри этих людей уже поселился раскол. Одни смотрели на него с благодарностью, другие – с ненавистью.

А соль внутри шепнула: «Ты уже их выбор. Даже если не хочешь».

Ночь накрыла караван-сарай. Угли костров дотлели, оставив лишь тёмные пятна золы. Люди легли вповалку: кто на тряпьё, кто прямо на землю. Но сон не принёс им покоя. В воздухе висела тревога, тяжелее самой соли.

Каэлен сидел у стены, рядом с Лирой и Айн. Гайом задремал, опираясь на посох, его лицо побледнело, дыхание стало прерывистым. Лира прижималась к плечу Каэлена, её пальцы не отпускали его руку даже во сне.

Соль внутри него не молчала. Она жужжала, будто улей, в котором копилась ярость. Он пытался отрешиться, слушая только треск сухой травы на ветру. Но голоса шептали: «Смотри. Они делятся. Они ждут. Они уже выбрали».

Каэлен открыл глаза. И заметил движение. У дальнего выхода из караван-сарая двое мужчин – один с ржавым мечом, другой с перевязанным плечом – тихо поднимались, стараясь не шуметь. Ещё трое жались за ними, среди них тот самый худой с впалыми щеками.

Они переговаривались вполголоса, но Каэлен слышал, словно сами стены подхватывали их слова:

– Мы не можем идти за ним. Он солью дышит. – Вернёмся в Империю. Там новый порядок. Архимаг возьмёт нас, если приведём его. – А если не возьмёт? – сомневался третий. – Возьмёт. Ему нужны такие, как он. Мальчишка с солью в груди – лучший подарок.

Каэлен почувствовал, как в груди вспыхнул гул. Соль хотела вырваться, сжечь их мысли, превратить их страх в молчание. Он стиснул кулаки, пытаясь удержаться.

Айн подняла голову первой. Она сидела неподалёку, будто и не спала вовсе. Её глаза сверкнули в темноте. Она уже потянулась к клинку, но Каэлен тихо поднял руку, останавливая её.

– Пусть, – сказал он шёпотом. – Я сам.

Он поднялся и шагнул в тень. Лира проснулась, протянула к нему руку, но не осмелилась остановить.

Те пятеро уже почти достигли выхода. Их лица были искажены решимостью и страхом. Они верили, что бегут к спасению, но каждый шаг отдавался Каэлену эхом предательства.

– Стойте, – произнёс он тихо.

Голоса в груди стихли на миг, уступив место тишине. Пятеро обернулись. Луна высветила их лица.

Худой мужчина выпрямился, в его глазах блеснул вызов: – Ты не наш вождь. Ты не наш спаситель. Ты проклятый. Мы не пойдём за тобой.

Каэлен смотрел на него молча. Соль внутри тихо звенела, словно натянутая струна. И он понял: это испытание. Если он даст ей волю – люди увидят в нём чудовище. Если отпустит этих беглецов – они приведут врага прямо к ним.

Он сделал шаг ближе. Луна вырезала его силуэт из мрака. – Если вы уйдёте, – сказал он ровно, – вы приведёте смерть всем, кто остался здесь.

Мужчина с мечом поднял клинок. Его рука дрожала, но голос был резким: – Мы уже обречены. Но хоть продадим свою смерть дороже. Империя возьмёт нас, если мы приведём тебя.

Люди вокруг начали просыпаться. Толпа зашевелилась, зашумела, но никто не вмешивался. Все ждали – кто в страхе, кто в надежде.

Каэлен чувствовал: соль уже готова вырваться, его глаза застил белый туман. Но он сдержался.

– Если думаете уйти, – произнёс он, – идите. Но знайте: дорога на восток теперь принадлежит ему. Архимагу. Там не будет спасения.

Мужчины переглянулись. В их глазах мелькнуло сомнение. Но худой снова выкрикнул: – Он врёт! Он хочет держать нас цепями! Соль всегда врёт!

И тогда соль в груди Каэлена заговорила – не для него, а для всех: «Мы не врём. Мы помним».

Гул прокатился по двору. Люди замерли, испуганно озираясь. Пятеро побледнели. У кого-то задрожали руки.

Каэлен опустил взгляд. Он понял, что позволил соли сказать за него. И знал: последствия будут страшными.

Тишина, воцарившаяся после того, как соль заговорила чужими голосами, была страшнее крика. Даже ветер, всегда шуршавший в сухих травах, словно затаился. Люди смотрели на Каэлена так, будто впервые увидели его – не мальчика, не путника, а нечто иное, слишком близкое к самому ужасу, от которого они бежали.

– Ты слышал это? – шепнула женщина с младенцем, прижимая к себе ребёнка. – Это… это говорило через него.

– Это знак, – отозвалась мать спасённого мальчика. Её глаза блестели от слёз, но голос звучал твёрдо. – Соль слушает его. Он не враг. Он тот, кто может нас спасти.

– Спасти? – выкрикнул худой мужчина, вырываясь вперёд. – Вы ослепли! Вы не видите?! Это то же самое, что и Архимаг! Один уже загнал нас в цепи, а теперь другой зовёт нас памятью! Какая разница, кто будет держать поводья?!

Толпа загудела. Одни зашептались, соглашаясь с ним. Другие качали головами, оборачивались к Каэлену с надеждой, будто искали хоть крупицу истины.

Айн шагнула вперёд, её клинок сверкнул в тусклом свете луны. Голос был низким, но слышали все: – Ещё слово против него – и я разрежу тебя, как последнего труса.

Худой отшатнулся, но тут же снова выкрикнул, цепляясь за толпу: – Видите?! Она тоже с ним! Они все в заговоре! Соль уже связала их! Завтра они приведут нас к истоку, и мы станем её пищей!

Лира поднялась рядом с Каэленом. Её лицо было бледным, но голос прозвучал неожиданно ясно: – Он не держит нас в узде. Он идёт вперёд, потому что должен. Мы сами выбираем – идти с ним или нет. Никто вас не заставляет.

– Ложь! – закричал худой. – Он уже выбрал за нас!

Каэлен закрыл глаза. Соль внутри гудела, словно тянула его в пропасть. Голоса нашёптывали: «Скажи. Открой. Пусть знают, кто ты». Он чувствовал, что ещё шаг – и он не удержится. Но в этот миг Гайом, опираясь на посох, поднялся. Его фигура казалась хрупкой, но голос был твёрдым:

– Довольно.

Все обернулись. Даже соль внутри на миг стихла.

Старик прошёл вперёд, остановился между Каэленом и толпой. Его глаза блестели в свете звёзд, и в них было нечто большее, чем усталость – память прожитых лет, тяжесть знания.

– Вы боитесь, – сказал он. – И я понимаю вас. Но запомните: страх ещё никогда не спасал людей. Он только делил их. Вы боитесь соли, потому что не слышите её. А он слышит. Это не делает его богом, и не делает чудовищем. Это делает его – мостом.

Люди замерли. В их глазах всё ещё пылала ненависть, но семена сомнения уже проросли.

Худой мужчина скривился, его голос сорвался на визг: – Мостом в могилу! Он погубит нас всех!

И тут Айн шагнула к нему и приставила клинок к его горлу. – Достаточно. Ты говорил слишком много.

Толпа отпрянула. Женщины прижали детей к себе, мужчины отвели глаза. Никто не решился заступиться.

Каэлен открыл глаза. В груди гул стих, но не исчез. Он чувствовал: спор не кончился. Он только начинался. Люди разделились – и этот раскол пойдёт с ними дальше, в степь, в ночь, к самому истоку.

Он сделал шаг вперёд и сказал ровно, так, чтобы все слышали: – Выбор остаётся за вами. Никто не держит вас. Но знайте: дорога назад закрыта. Восток принадлежит Архимагу. Север – степи. Юг – мёртвые земли. Только запад ещё ждёт.

И в этот миг многие поняли: выбора у них действительно нет. Только идти вперёд.

Колонна двинулась медленно, будто сама земля держала их за ноги. Никто не говорил. Слышался лишь скрип шагов по сухой траве, хриплое дыхание уставших и плач детей, который разносился по равнине, как напоминание о хрупкости. Луна клонилась к западу, её свет серебрил соляные прожилки на земле, и они казались жилами, что бежали прямо под ногами.

Каэлен шёл впереди, Лира рядом, Айн чуть поодаль. За ними тянулась толпа беглецов – десятки измождённых лиц, половина из которых смотрела на него с благодарностью, а другая половина – с ненавистью. Каждый взгляд чувствовался, как удар в спину.

– Они не успокоятся, – тихо сказала Айн, не оборачиваясь. – Пока жив хоть один, кто видит в тебе угрозу, ты будешь спать с ножом у горла.

Каэлен кивнул, но не ответил. В груди соль снова оживилась – не как хор, не как крик, а как тихий рой, готовый сорваться в любое мгновение. Она чувствовала страх людей, кормилась им, и юноша ясно ощущал: если он поддастся – раскол превратится в бойню.

Лира осторожно коснулась его плеча. – Не слушай их, – прошептала она. – Они боятся всего. Даже света в небе они бы испугались, если бы не знали, откуда он.

– Но они правы, – произнёс Каэлен глухо. – Я слышу соль. Я отвечаю ей. Для них это значит – я уже часть её.

Лира резко остановилась и заставила его тоже остановиться. Толпа недовольно зашумела, но обошла их. Девушка смотрела прямо в его глаза. – Для них это значит, что ты не такой, как они. Но для меня – это значит, что ты единственный, кто может дойти. И если придётся, я пойду с тобой даже в самую соль.

Каэлен хотел ответить, но сзади донёсся голос худого мужчины. Он кричал, перекрывая плач и шёпот женщин: – Видите?! Даже она ослепла! Они все связаны! Соль уже держит их троих! Мы должны держаться вместе, иначе завтра нас не станет!

Толпа загудела снова. Несколько мужчин поддержали его, остальные молчали, но в их молчании не было покоя. Страх рос, как сорняк.

Айн повернулась и бросила на толпу короткий взгляд. – Держитесь позади, – приказала она. – И держите свои языки за зубами. Следующий, кто бросит камень или нож, останется в степи кормить волков.

Её голос был холоден и непреклонен. Мужчины замолкли, но ненадолго – Каэлен знал это.

Он посмотрел на горизонт. Запад скрывался за туманной дымкой, там чернели силуэты холмов. Соль внутри откликнулась: «Туда. Дальше. Там – память».

Он шагнул вперёд, и колонна, тяжело вздохнув, потянулась за ним.

Но он понимал: каждый их шаг всё больше разделяет людей на два лагеря – тех, кто верит ему, и тех, кто ждёт, когда он оступится.

Ночь катилась к рассвету, но свет так и не приходил. Вместо зари над горизонтом висела багровая полоса, будто земля тлела под толстым слоем пепла. Воздух стал суше, и ветер нёс запах гари, перемешанный с солью. Люди шли молча, но их глаза метались, каждый поворот дороги казался засадой.

Айн остановилась первой. Она подняла руку, требуя тишины. Её уши уловили то, что остальные заметили только позже: глухой скрип, похожий на стон старых колёс. Колонна застыла. Даже дети перестали плакать.

– Караван, – хрипло прошептала она. – Или его остатки.

Они двинулись медленнее, пока впереди, за склоном холма, не открылась долина. Там, среди сухой травы, стояли телеги – обугленные, но ещё различимые. На земле валялись мешки, разорванные словно когтями, из них торчали остатки зерна и одежды. Возле колёс лежали тела. Но не человеческие – белые, треснувшие, будто статуи из соли. Их пустые лица были обращены к небу.

Толпа ахнула. Женщины закрыли глаза детям, мужчины вжались в землю, будто боялись даже тени мёртвых. Один из беглецов прошептал: – Узлы. Их разорвали… но кто?

Айн обошла одну из телег, осматривая следы. Её пальцы провели по земле. – Это не соль, – сказала она. – Смотрите.

На сухой почве были отпечатки копыт, десятки, если не сотни. Камни были сбиты, трава выжжена кострами. Караван не погиб от узлов. Его перебили люди.

Каэлен стоял рядом, сердце его сжималось. Соль внутри загудела, откликаясь на мёртвых телами. Он слышал их хор – тихий, скупой, будто души этих соляных оболочек застыли в последнем крике. Но поверх этого шёпота он различал иное: тень голосов живых, оставивших это поле.

«Мы ушли. Мы взяли. Мы идём дальше…»

Он вздрогнул. Лира заметила это и сжала его руку. – Что ты слышишь? – спросила она.

– Их голоса. Но не только мёртвых. Те, кто напал, ещё рядом. – Он поднял взгляд на запад, туда, где туман густел у подножия дальнего холма. – Они ушли туда.

Толпа загудела. Кто-то закричал: – Мы идём прямо к ним! Нас перебьют, как этот караван!

Мужчина с впалыми щеками, всё тот же, что вечно подогревал страх, шагнул вперёд. Его голос дрожал, но слова были громкими: – Вы видите?! Он ведёт нас прямо к мясникам! Может, он сам слышит их зов, чтобы отдать нас в жертву!

Шум усилился. Несколько человек поддержали его криками, женщины прижимали детей сильнее, и колонна качнулась, словно готовая распасться.

Айн шагнула между ними и Каэленом, клинок сверкнул в её руке. – Замолчите, – бросила она. – Здесь пахнет кровью, но не его. Если не хотите дойти – оставайтесь и ждите, пока соль придёт за вами.

Каэлен же смотрел на поле сгоревших телег и понимал: это был знак. Не просто караван. Это была дорога, по которой уже прошли другие – не соль, не узлы, а живые, такие же люди. И если колонна пойдёт дальше, их пути пересекутся.

А значит, впереди ждёт не только истина, но и кровь.

Толпа медлила у обугленных телег, будто каждый шаг дальше был шагом к собственной могиле. Женщины перешёптывались, мужчины теребили ножи и ржавые клинки, никто не решался первым двинуться в сторону тумана.

– Мы должны уйти отсюда, – прохрипел бывший солдат с перевязанным плечом. – Эти люди не просто грабили. Они резали, пока караван не лёг весь. Я видел такие следы на границе, когда степняки нападали на обозы. Но здесь… здесь слишком много крови. Слишком много злобы.

Лира стояла рядом с Каэленом, её глаза дрожали от напряжения. Она прижалась к нему плечом, словно пытаясь удержать его на месте, не дать шагнуть в туман. – Каэлен, мы не можем их догнать. У нас нет ни оружия, ни сил. Сначала надо спасти этих людей, – её взгляд скользнул по беглецам, скучившимся за их спинами. – Они не переживут столкновения.

Айн молча осматривала поле, её лицо было каменным. Она склонилась к одному из соляных трупов и коснулась его рукоятью клинка. Белая оболочка осыпалась в пыль. – Не степняки, – сказала она. – Их удары быстрые, но чистые. Здесь били грубо. Это могли быть крестьяне, изгнанные из городов. Или солдаты, что бежали после падения башен. Люди, потерявшие всё.

– Разбойники, – добавил кто-то из беглецов. – Чёрные караваны. Я слышал о них. Они собираются в стаи, режут всё, что движется.

Гул ужаса прошёл по толпе. Несколько женщин начали молиться, прижимая детей к груди. Мужчина с впалыми щеками поднял руку, его голос звучал резким эхом: – Я говорил! Он ведёт нас прямо в пасть зверю! Пока мы идём за ним, смерть идёт за нами!

Каэлен поднял голову. Соль внутри загудела, откликаясь на страх людей. В груди зазвучал хор – не отчаянный, а тяжёлый, как камень: «Они боятся. Они отдадут тебя». Он почувствовал, что слова этого человека могут разорвать их всех больше, чем враги впереди.

Он шагнул вперёд. Его лицо было бледным, но голос твёрдым: – Тишина. – Одно слово, но оно пронеслось по долине, заставив толпу умолкнуть.

Он показал рукой на мёртвые телеги и белые тела. – Это не знак для бегства. Это предупреждение. Если мы разделимся – нас перебьют поодиночке. Если останемся здесь – соль придёт и возьмёт нас. Единственный путь – дальше.

– Дальше? – выкрикнул мужчина с впалыми щеками. – Прямо к ним?!

– Дальше, – повторил Каэлен. – Но не к ним. Мы найдём обход. Запад широк, степь длиннее любой дороги.

Айн кивнула. – Он прав. – Она уставилась прямо в глаза мужчине. – Хочешь остаться? Останься. Но тогда умрёшь здесь, на пустом поле, среди этих телег.

Тот отшатнулся, не найдя слов. Толпа шумела, но уже тише. В их глазах ещё оставался страх, но рядом с ним – надежда: что, может быть, впереди есть дорога, которая не закончится кровью.

Каэлен шагнул в сторону тумана. Лира взяла его за руку, не отпуская. Айн пошла впереди, её клинок сверкал в тусклом свете багрового рассвета. И колонна, медленно, с неохотой, но всё же потянулась за ними.

Ветер усилился. Он гнал над полем пепел, и в этом пепле мелькали силуэты – белые, едва различимые, как тени тех, кто уже умер здесь. Соль внутри Каэлена отозвалась тихим эхом: «Они смотрят. Они ждут. Путь станет уже».

Каэлен сжал пальцы Лиры и прошептал так, что услышали только они двое: – Мы должны пройти. Даже если дорога будет стоить нам всего.

И шагнул в туман.

Туман окутал их почти сразу, как только они углубились за пределы обугленных телег. Он был густым, влажным, словно сотканным из соли и дыма. Воздух стал тяжёлым, шаги глухо тонули в этой серой пелене. Беглецы сбились плотнее, женщины держали детей на руках, мужчины вскидывали ржавые клинки, но каждый их жест был больше похож на отчаяние, чем на готовность защищаться.

Каэлен шёл впереди вместе с Айн и Лирой. Соль внутри отзывалась всё громче, будто сама туманная степь полнилась голосами. Они не кричали и не пели – это был ровный шорох, как шелест тысяч сухих травинок. Он понимал: это не ветер. Это память, оставшаяся в земле после бойни.

– Они здесь, – прошептала Лира, её пальцы сильнее вцепились в его ладонь. – Я слышу шаги.

Каэлен замер. И правда – под завывание ветра донёсся звук: мягкий, прерывистый, будто кто-то крался рядом, следя за ними. Айн тут же вскинула клинок и двинулась чуть в сторону, заслоняя колонну. Её глаза сверкали холодом.

– Сколько? – спросила она негромко.

– Не меньше пяти, – ответил Каэлен, прислушиваясь к соли. Голоса внутри подтверждали: «Они дышат. Они жадны. Они ждут».

Мужчина с перевязанным плечом, бывший солдат, шагнул вперёд и прижал к груди старую арбалетную тетиву. Его лицо стало каменным. – Разбойники. У них хватит глупости напасть даже в таком тумане.

– И хватит жестокости, чтобы резать нас по одному, – добавила Айн.

Беглецы зашептались, паника снова поползла по рядам. Кто-то схватил ребёнка и заплакал, кто-то молился вслух, слова срывались и превращались в рыдания.

Каэлен поднял руку, прося тишины. – Если мы бросимся бежать – нас перебьют. Они ждут этого. Мы должны идти вместе. Стройнее.

– Строй? – выкрикнул мужчина с впалыми щеками, чьи глаза метались от ужаса. – Ты хочешь вести нас прямо к их ножам?!

– Я хочу, чтобы вы не умерли как овцы, – ответил Каэлен резко. – Либо держим линию, либо погибаем.

Слова его разнеслись гулом, и даже соль в груди подтвердила их, отдаваясь тяжёлым эхом: «Держи. Держи».

Лира прижалась к нему ближе, её голос звучал дрожью: – Если они нападут, мы не справимся… Каэлен, ты сможешь их остановить? Как узлы?

Он замер. Внутри соль отозвалась сразу: «Мы можем. Мы возьмём их память». Голоса были настойчивыми, жадными. Но Каэлен понимал цену. Каждая попытка слушать соль – это шаг ближе к тому, чтобы самому стать её частью.

– Если не будет другого выхода, – сказал он тихо. – Но пока мы идём.

И колонна двинулась дальше. Туман сгущался, дыхание становилось влажным, будто его наполняли невидимые пальцы. Тени впереди сдвигались – неясные, быстрые. Шорохи множились.

И вдруг из серой завесы вылетела стрела. Она ударила в землю у ног Айн, едва не пронзив её сапог. Люди вскрикнули, кто-то упал на колени, прижимая руки к лицу.

Айн вскинула клинок, её голос резанул воздух: – Строй! Все за нами!

Каэлен сжал руку Лиры и шагнул вперёд. Соль внутри уже не молчала. Она пела, требовала: «Позволь. Позволь нам взять».

И он понял: бой неизбежен.

Первый крик разорвал туман, как нож. Из серой завесы выскочили фигуры – худые, оборванные, но быстрые. Их глаза сверкали голодом, лица были искажены, словно давно забыли, что значит быть людьми. Разбойники. У каждого в руках – ржавый клинок, дубина или обломок копья. Их крики были резкими, звериными.

Айн шагнула вперёд первой. Её клинок блеснул в сыром свете, разрубив воздух. Она встретила нападавшего ударом, и тот рухнул, хватаясь за рассечённое плечо. Но на его место тут же вышли двое.

– Держитесь! – крикнула она беглецам. – Стоять вместе!

Колонна дрогнула, но не рассыпалась. Мужчины, у кого были хоть какие-то ножи или топоры, встали впереди. Женщины прижимали детей и тащили их ближе к телегам. Паника накатывала, но страх перед Айн и её клинком удерживал толпу от бегства.

Каэлен чувствовал, как соль в груди вибрирует, будто струны. Голоса нападавших смешивались с голосами беглецов, и всё это образовывало дикий, неразборчивый хор. Он слышал в нём голод, боль, ненависть – и что-то ещё, отчаянное желание выжить любой ценой.