Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

Айн резко поднялась. – Молчать. Если степняки рядом – вы погубите нас своими криками.

Лира взяла Каэлена за руку. Её глаза были тревожными. – Мы не можем пройти здесь, если они ещё поблизости. Люди едва держатся…

Айн посмотрела на неё холодно. – Мы не можем и повернуть назад. Позади Империя, и ты знаешь, что это значит.

Все замолчали. Дым за горизонтом на востоке всё ещё был виден – слабым, но угрожающим. Там, где Элиан держал остатки башен.

Каэлен шагнул вперёд, глядя на следы, уходящие к холмам. Его голос был хриплым, но твёрдым: – Мы пойдём. Если степняки там – мы должны знать.

Айн посмотрела на него с оттенком уважения, но ничего не сказала. Она только подтянула клинок ближе к плечу и двинулась вперёд, оставив колонну ждать.

Люди зашептались снова, но теперь их взгляд был прикован к Каэлену. Одни видели в нём решимость, другие – угрозу.

И только соль внутри шептала тихо, почти ласково: «Иди. Их кровь – твоя память. Мы ждём её».

Холмы впереди тянулись серыми спинами, и трава на их склонах была будто выжжена: редкая, ломкая, с белыми прожилками соли по краям. Айн шла первой, её шаги были бесшумными, клинок всегда наготове. Каэлен и Лира двигались следом, а за ними, держась плотной кучей, осторожно тянулись беглецы.

С каждым шагом воздух становился тяжелее. Ветер приносил запах гари и чего-то ещё – железа и крови. Каэлен узнал его раньше других: соль внутри гудела, повторяя этот вкус земли, насыщенной смертью.

Когда они поднялись на первый холм, стало видно: внизу, в небольшой низине, лежал лагерь. Когда-то здесь стояли повозки – их колёса теперь валялись отдельно, обгоревшие, раскиданные, словно игрушки. Остовы шатров торчали из земли, перекошенные, в дырах. Между ними валялись вещи – разбросанные сумки, кувшины с трещинами, клочья ткани. Всё это было мёртвым.

Айн подняла руку, останавливая всех.

– Не шуметь, – прошептала она. – Если кто-то остался, они услышат нас раньше, чем мы их.

Каэлен замер. Его взгляд метался между повозками, и сердце сжималось: он уже слышал голоса. Тихие, уставшие, гулкие, словно они шли снизу, из самой земли.

«Мы бежали… Мы падали… Мы остались…»

Он закрыл глаза, и картинка вспыхнула сама собой: люди, сжавшиеся в круг, крики женщин, яростный топот копыт. Стрелы падали с неба, огонь охватывал ткань шатров. И потом – тишина, резкая, как нож.

– Они мертвы, – сказал он, открыв глаза. Его голос был глухим, но слышали все. – Здесь никто не выжил.

Толпа позади зашепталась, кто-то всхлипнул. Женщина с младенцем прижала его крепче, другой мужчина сжал рукоять ржавого меча, словно готов был биться с тенью.

Лира коснулась руки Каэлена. – Ты уверен? Может, есть раненые…

Он покачал головой. – Нет. Только память.

Айн не спорила. Она спустилась первой, осторожно обходя обломки. Её глаза искали движение, её уши ловили каждый шорох. Но степь была мертва. Лишь ветер крутил пепел на земле.

Каэлен и Лира двинулись следом. Голоса соли внутри становились всё громче, и он чувствовал, что каждый шаг по этой земле делает его свидетелем чужой боли.

У обгоревшей повозки лежало тело. Мужчина, молодой, лицо его было искажено, глаза пусты. Соль покрывала кожу, словно белые ожоги. Рядом с ним валялся сломанный лук.

Лира вздрогнула, закрыв рот рукой. – Господи…

Айн присела, коснулась земли рядом с телом. – Свободные кланы, – сказала она. – Видишь татуировки на плечах? Это был отряд из степей. Они шли на запад… но их настигли свои же.

Каэлен опустился рядом. Соль внутри завыла так, что сердце его едва не разорвалось. Он протянул руку, и хор голосов в груди усилился.

«Мы пытались… Мы верили… Мы умерли…»

Он отдёрнул пальцы, тяжело дыша. Лира схватила его за плечо. – Не надо, Каэлен. Не бери это на себя.

Но он знал – он уже взял. Каждый голос, каждое лицо – теперь было частью его.

Айн поднялась, оглядываясь. – Это не просто набег. Здесь был приказ. Они знали, кого ищут.

Каэлен поднял голову. – Империя?

Она стиснула зубы. – Или кланы. Теперь никто не чист.

Позади люди стояли, тесно сбившись. Их глаза блестели от ужаса, и каждый шаг вперёд давался им с трудом. Они знали: если лагерь так погиб, то и их конец может быть таким же.

Каэлен посмотрел на них. Его голос был твёрдым, хотя внутри бушевал хор: – Мы должны идти дальше. Здесь нет жизни. Но есть дорога.

Айн кивнула. – И если враги поблизости – лучше встретить их там, где степь открыта, чем ждать за этими обгоревшими повозками.

Лира сжала руку Каэлена, и он почувствовал, как её пальцы дрожат. Но она кивнула, подтверждая его слова.

Они вышли из лагеря, оставив позади пепел и соль. Но в груди Каэлена хор не смолкал. Теперь к нему добавились новые голоса – погибших здесь, забытых.

И он понимал: чем дальше они идут, тем тяжелее будет эта память.

Они уже почти миновали лагерь, когда из-под повозки донёсся звук. Тихий, едва различимый – будто кто-то царапал землю ногтями. Толпа позади замерла, женщины прижали детей, мужчины вскинули ржавые клинки, готовые обороняться даже от тени.

Айн первой шагнула к источнику звука. Она присела, заглянула под обугленные балки и медленно вытянула руку.

– Эй… – её голос был неожиданно мягким. – Кто там?

Раздался шорох, и оттуда, из тени, выползла маленькая фигурка. Мальчик лет десяти, кожа его была испачкана сажей, волосы спутаны, глаза огромные и пустые, как у зверька, которого загнали в угол. Он дрожал, но не плакал – только смотрел на них, прижимая к груди маленький ножик с обломанным концом.

Лира ахнула и бросилась к нему, но Айн удержала её рукой. – Осторожно. Не забывай, мы не знаем, что он видел.

Каэлен опустился на колени и протянул ладонь. Соль внутри ожила, зазвенела тревожным эхом. Он уже знал: этот ребёнок – не просто выживший. В его памяти была соль, она впиталась в него, как яд.

– Не бойся, – сказал Каэлен тихо. – Я не враг.

Мальчик вздрогнул, ножик дрогнул в его руках. Его губы шевельнулись, и голос прозвучал хриплым, будто он слишком долго молчал: – Они… они вернутся.

Каэлен кивнул. – Здесь их больше нет. Только мы.

Но соль внутри зашептала иное: «Мы слышали. Они были. Они брали. Он видел».

Лира всё же шагнула вперёд, села рядом с Каэленом и осторожно дотронулась до мальчика. Её ладонь была тёплой, и это тепло будто пробило его оцепенение. Он всхлипнул и уткнулся в её плечо.

– Тсс… всё хорошо, – шептала она, обнимая его. – Мы с тобой.

Айн нахмурилась, но не мешала. Её глаза внимательно следили за мальчиком. – Что он сказал?

Каэлен поднял взгляд. – Он видел тех, кто напал.

Толпа оживилась. Мужчина-солдат сделал шаг вперёд. – Кто? Кто устроил это? Имперцы?

Мальчик дрожал в руках Лиры, но его глаза смотрели прямо на Каэлена. И тогда голос соли в груди Каэлена обрушился целым хором: «Кони. Огни. Копья. Свободные кланы. Они резали. Они гнали. Он помнит».

Каэлен выдохнул. – Кланы. Это были степняки.

В толпе послышался ропот, страх смешался с ненавистью. Некоторые начали переглядываться, будто уже решали – стоит ли идти дальше, если на пути враг.

Айн стиснула зубы, но промолчала. Она знала, что теперь каждый будет смотреть на неё – на женщину из степей – и задаваться вопросом: а не враг ли она сама.

Лира прижала мальчика крепче, её голос прозвучал твёрже, чем ожидали: – Значит, он остался один. И теперь он пойдёт с нами.

– Обуза, – бросил кто-то в толпе. – Мы и так тащим детей, стариков. Ещё один – и нас всех догонят.

Айн резко повернулась, и её клинок сверкнул в сером свете. – Кто хочет оставить ребёнка здесь – может сам остаться рядом с ним.

Толпа смолкла. Люди отвели глаза, но их шёпоты не исчезли.

Каэлен встал, поднял мальчика на руки. Тот был лёгким, как сухая трава. Соль в груди гудела мягко, как колыбельная: память ребёнка смешивалась с памятью погибших, и теперь она стала частью Каэлена.

– Мы идём дальше, – сказал он. – И он идёт с нами.

И никто не решился возразить.

Они двинулись дальше, оставляя позади мёртвый лагерь. Колонна растянулась длинной цепью по пыльной дороге, и каждый шаг отдавался эхом в тишине. Казалось, сама степь слушает их.

Мальчик спал у Каэлена на руках, но сон был тяжёлым – тело его подёргивалось, словно он продолжал бежать во сне от того, что видел. Лира шла рядом, стараясь поправлять плащ, чтобы укрыть его от ветра.

Айн шагала чуть впереди, глаза её были прикованы к горизонту. В каждом её движении чувствовалось напряжение: рука не отпускала рукоять клинка, спина прямая, взгляд цепкий. Она знала, что кланы не бросают добычу просто так.

Толпа шла молча, лишь изредка кто-то кашлял или стонал. Люди боялись даже разговаривать вслух – будто каждое слово могло привлечь внимание степи.

Вскоре на западе поднялась пыль. Сначала она казалась обычным ветром, но Айн сразу насторожилась. Она остановилась, подняла руку. Колонна замерла.

– Что там? – шёпотом спросила Лира.

Айн прищурилась, её голос прозвучал низко: – Всадники.

Люди зашептались, страх пробежал по рядам, как ток. Кто-то прижал детей к груди, кто-то схватился за оружие, хотя все понимали: против кочевой конницы их ржавые мечи – ничто.

Каэлен вгляделся в пыльный горизонт. Соль внутри ожила, и вместе с эхом степи пришли образы: тёмные силуэты на быстрых конях, копья, блеск железа, боевой клич. Его сердце сжалось.

– Сколько их? – спросил он.

Айн стиснула зубы. – Достаточно, чтобы вырезать нас всех. Но пока они далеко.

Мужчина-солдат шагнул вперёд, голос его дрожал, но в нём была решимость: – Надо уходить в овраги. В степи мы добыча.

– В оврагах – ловушка, – ответила Айн резко. – Там нас прижмут, и никто не уйдёт.

Люди зашумели, спор разгорался, кто-то предлагал бежать в лесополосу на юге, кто-то – укрыться в развалинах, что виднелись на горизонте.

Каэлен чувствовал, как соль внутри гудела, поднимая хор: «Бегите. Прячьтесь. Умрите. Память останется».

Он закрыл глаза, пытаясь не поддаться этому звону. Но понимал – выбор предстоит сделать именно ему.

Лира коснулась его руки. – Что скажем им? Они ждут.

Каэлен открыл глаза. Его взгляд упал на мальчика, всё ещё спящего на его руках. Тот был лёгким, но вес его – словно целый мир.

– Мы не можем бежать. Если начнём – они нас догонят. Мы должны идти дальше. Быстро, но не врассыпную. Если будем держаться вместе – у нас есть шанс.

– Шанс? – переспросил кто-то горько. – Какой шанс против степняков?

Айн обернулась и сказала холодно, но твёрдо: – Шанс жить хоть до следующего рассвета. В степи это уже много.

И колонна двинулась вперёд, ускорив шаг. Солнце падало всё ниже, тени удлинялись, и вместе с ними росла тревога.

Но всадники всё ещё держались на горизонте, словно играли с ними, словно проверяли, как далеко смогут зайти беглецы, прежде чем рухнут от усталости.

Каэлен чувствовал, как соль внутри не замолкает. Она шептала ему слова, которых он не хотел слышать: «Ты приведёшь их. Ты отдашь их. Они будут памятью».

Он шагал дальше, прижимая мальчика к груди, и молчал.

Когда солнце коснулось горизонта, колонна вышла к развалинам. Это был старый караван-сарай: низкие стены, обвалившиеся арки ворот, куски камня, поросшие жёсткой травой. Когда-то здесь останавливались торговцы на пути между Империей и степями, но теперь место было мёртвым – лишь соль пробивалась сквозь трещины камня.

Люди потянулись к стенам, будто каменные руины могли защитить их от ветра и всадников. Женщины укладывали детей на землю, мужчины пытались поднять обвалившиеся балки, чтобы соорудить хоть какое-то укрытие. В их глазах было облегчение: хотя бы ненадолго, хотя бы до темноты.

Айн обошла развалины, внимательно осматривая каждую щель. Она коснулась рукой обломка стены, присела и подняла горсть соли, что скопилась в трещинах. Сжимая её в ладони, она тихо выругалась. – Здесь кто-то уже умирал.

Каэлен подошёл ближе. Соль внутри него зашевелилась, будто в ответ на её слова. В воздухе повисло глухое эхо – отголоски криков, шагов, стонов, когда-то раздавшихся в этих стенах. Он услышал их ясно, хотя понимал: остальные слышат только тишину.

– Они здесь остались, – произнёс он хрипло. – Караван, купцы, дети… Соль забрала их.

Айн бросила на него тяжёлый взгляд, но ничего не ответила. Лира, наоборот, побледнела и прижалась к нему ближе.

– Ты слышишь их сейчас? – спросила она почти шёпотом.

Каэлен кивнул. – Они ждут. Но не нас. Они ждут конца.

Толпа, почувствовав их разговор, зашепталась. Кто-то отпрянул от Каэлена, кто-то, наоборот, потянулся ближе, надеясь услышать через него слова мёртвых.

Мужчина-солдат, тот самый с обожжённым лицом, шагнул вперёд и сказал жёстко: – Пусть они ждут. А мы должны быть готовы к живым, не к мёртвым. Всадники всё ближе.

И он был прав. С западной стороны небо заволокло пылью. Уже можно было различить силуэты: строй коней, длинные копья, блеск металлических масок. Они не нападали сразу, но двигались медленно, окружая руины широким полукругом.

Женщины закричали, кто-то начал молиться. Дети жались к матерям, мужчины метались, ища чем закрыть брешь в обвалившейся стене.

Айн подняла клинок и обратилась к толпе: – Вы должны слушаться. Паника убьёт вас быстрее, чем стрелы. Держите детей в центре, мужчины – к стенам. Никто не выходит за пределы двора.

Люди подчинились, хоть и неохотно. Их глаза были прикованы к тёмным силуэтам на горизонте.

Каэлен чувствовал, как соль внутри бьётся, как сердце. Она отзывалась на приближение всадников, гудела тревожным эхом. Он знал: столкновение неизбежно.

Лира крепко держала его за руку, но её голос дрожал: – Мы не выдержим. Нас слишком мало.

Каэлен посмотрел на неё, потом на мальчика, которого укладывали на плащ у стены. Его губы пересохли, но он ответил: – Мы должны попробовать. Иначе всё, что мы пережили, будет зря.

Над степью раздался протяжный рог. Всадники ответили ему криками. Пыль поднялась выше, и теперь сомнений не было: ночь они встретят не в тишине, а в бою.

Рог прозвучал снова, ближе, глуше, будто сам воздух содрогнулся. Лошади стучали копытами по камню и сухой земле, пыль закрывала горизонт. В наступающем сумраке силуэты всадников казались чудовищами с рогами и копытами из железа.

Толпа прижалась к стенам караван-сарая. Женщины обняли детей, мужчины схватили ржавые мечи, копья, топоры – жалкие орудия против блестящих клинков и тяжелых копей степняков. В глазах – страх, в жестах – обречённость.

Айн поднялась на обвалившуюся стену. Её фигура вырезалась на фоне краснеющего заката. Она подняла клинок над головой и крикнула: – Стойте! Не бегите! Если мы рассыплемся – нас перебьют за миг!

Голос её был резким, как удар, и толпа замерла.

Каэлен стоял рядом, чувствуя, как соль в груди взвыла. Она отзывалась на каждый звук копыт, на каждый боевой крик, будто сама степь говорила с ним голосами мёртвых.

Он услышал шёпот, холодный и зовущий: «Они уже падали здесь. Мы знаем их боль. Позволь нам – и мы покажем».

Он закрыл глаза, пытаясь удержать равновесие. Лира схватила его за руку, в её взгляде был страх, но и решимость: – Не уходи в это. Я прошу. Если соль возьмёт верх – ты потеряешь себя.

– Но без неё мы не выстоим, – ответил он, глядя на приближающийся строй всадников. – Я слышу… слишком ясно. Они не отступят.

Первый отряд степняков отделился от колонны и понёсся вперёд. Лошади неслись, копья выставлены вперёд, голоса воинов сливались в вой. Стук копыт гремел, как гром.

Мужчины у стены задрожали. Один отступил назад, другой закричал: – Мы не выдержим! Мы умрём!

И паника снова захлестнула людей.

Каэлен сделал шаг вперёд, поднял руки. Соль внутри него завыла, будто вырывалась из груди. Взгляд его застыл, голос стал низким, не его – чужим, гулким: – Тише… слышите? Они уже падали здесь. Падали раньше.

Ветер налетел на руины, поднял пепел и соль из трещин. Люди ахнули: воздух зазвенел, словно тысячи голосов шептали одновременно.

Лошади степняков, влетевшие на первый рывок, вдруг захрипели и сбились с шага. Их копыта заскользили, будто земля стала скользкой. Несколько упали, всадники кубарем покатились, крики их смешались с ржанием.

Толпа взорвалась возгласами. Кто-то перекрестился, кто-то вскрикнул: – Он остановил их!

Айн обернулась и крикнула сурово: – Не стойте! Вперёд! Пока они лежат!

Солдат с обожжённым лицом ринулся вперёд, за ним ещё двое. Они вонзили мечи в растерянных степняков, которые пытались подняться. Кровь брызнула на белёсую землю.

Но всадники на флангах уже разворачивались. Их рог загудел снова – яростно, протяжно. Новая лавина неслась прямо к караван-сараю.

Каэлен пошатнулся, Лира поддержала его. Он чувствовал, как соль рвёт его изнутри, требует большего. В ушах гремел хор мёртвых: «Мы в них. Мы падали, мы кричали. Возьми нас. Позволь нам снова дышать».

Он смотрел на приближающийся строй и понимал: ещё одно мгновение – и стены рухнут под копытами.

– Если я позволю… – прошептал он, глядя на Лиру. – Они умрут не от копий, а от меня.

Её глаза блестели слезами, но голос был твёрдым: – Сделай, что должен. Только помни, что ты человек.

И он шагнул вперёд.

Каэлен поднял руки, и в груди его соль завыла так, будто тысячи голосов ударили в унисон. Земля под ногами затрещала, белые жилы соли прорезали сухую почву, расходясь к приближающимся всадникам.

Воздух стал густым, словно насыщенным криками, которых никто больше не слышал, кроме него. Голоса прошлого, те, что падали в степях, те, что умирали под копытами, ожили внутри него. Они взывали к нему:

«Мы здесь. Мы помним. Мы были ими. Позволь нам дойти до конца».

Всадники ринулись вперёд. Лошади ревели, копыта грохотали, копья сверкали в последнем свете заката. Толпа прижалась к стенам, кто-то закрыл глаза, ожидая смерти.

И тогда земля разверзлась.

Из трещин вырвался свет – бледный, соляной, как дыхание мёртвого моря. Он поднялся стеной перед караван-сараем. Всадники врезались в него, как в невидимую преграду. Лошади взвились на дыбы, всадники падали, оружие сыпалось на землю.

Но свет не был лишь защитой. Из него проступали фигуры. Белые, безликие, словно тени, высеченные из соли. Они тянулись к степнякам, касались их, и каждый, кого коснулась эта рука, падал, будто из него вырвали дыхание.

Крики слились в вой. Кто-то из воинов сумел ударить мечом, и белая фигура осыпалась в пыль, но на её месте возникали новые.

Толпа у стен застыла. Женщины прижимали детей, мужчины смотрели на Каэлена, и в их глазах был ужас – больше, чем при виде степняков.

– Он ведёт соль… – выдохнул кто-то. – Он такой же, как Архимаг…

– Нет! – закричала мать мальчика, которого он спас. – Он защищает нас! Разве вы не видите?!

Но её слова терялись в гуле. Люди дрожали, видя, как соляные тени рвут степняков, как те падают без крови, без крика, только с пустыми глазами.

Айн прыгнула со стены вниз, её клинок был в крови. Она схватила Каэлена за плечо: – Хватит! Остановись! Ты убиваешь их не хуже степняков!

Но Каэлен не мог остановиться. Соль в груди горела, как раскалённый камень. Он чувствовал, что стоит ещё миг сопротивляться – и она возьмёт его совсем.

Лира бросилась к нему, обняла его, её голос сорвался в крик: – Каэлен! Слышишь меня? Вернись! Ты не соль! Ты человек!

И её голос прорезал хор. На миг – всего лишь миг – он услышал не соль, а её дыхание. Её тепло. Её сердце.

Он опустил руки.

Свет дрогнул. Белые фигуры рассыпались, словно их смыло ветром. Оставшиеся степняки, в ужасе крича, рванули назад, бросая оружие. Их рог прозвучал ещё раз, уже не грозно, а отчаянно, зовя отступить.

Поле перед караван-сараем осталось завалено телами. Часть – люди, убитые руками беглецов и клинком Айн. Часть – воины, чьё дыхание соль вырвала изнутри. Их лица были пустыми, белыми, словно высушенные до камня.

Толпа молчала.

Каэлен стоял посреди этого молчания, тяжело дыша. Лира держала его руку, но её глаза были красными от слёз. Айн смотрела на него хмуро, клинок в её руке дрожал – не от усталости, а от ярости, которую она не могла выместить.

– Ты сделал то, чего они боялись больше всего, – сказала она хрипло. – Ты дал соли говорить за тебя. Теперь они никогда не будут видеть в тебе человека.

Каэлен поднял взгляд. Люди действительно смотрели на него – одни с ужасом, другие с надеждой. Но ни в одном взгляде не было равнодушия.

И соль внутри шепнула: «Теперь они твои. Одни – память, другие – страх. Но все – твоя цена».

Каэлен закрыл глаза, и ему показалось, что это был только первый шаг в долгую дорогу, где каждая победа будет превращаться в новый раскол.

Толпа сдвинулась, как живой организм. Одни шагнули ближе к Каэлену, словно ища в нём опору. Другие – отшатнулись, хватая детей и пожитки, будто его прикосновение было заразой. В воздухе витало напряжение гуще дыма от факелов.

– Ты видел?! – выкрикнул мужчина с перебитым ухом, лицо его было перекошено от ужаса. – Он поднял соль, он призвал их, как Архимаг! Разве это не одно и то же?!

Женщина, мать спасённого мальчика, встала перед Каэленом, закрыв его собой. Голос её дрожал, но в нём звучала сталь: – Он не призывал, он защитил! Если бы не он, степняки вырезали бы нас всех! Вы бы лежали рядом с ними!

– Это ты так думаешь, – хрипло отозвался старик, опираясь на костыль. – Но разве он не сказал сам? Соль говорит через него. Сегодня она защитила, а завтра – захочет убить. Кто остановит её тогда?

Гул прошёл по толпе. Люди переглядывались, глаза блестели в свете факелов – одни полные ужаса, другие – жадной надежды.

Лира шагнула вперёд, её голос прорезал гул: – Он не бог, не диктатор! Он сам боится соли, так же, как и вы. Но он не отвернулся, когда мог. Он остался с вами, рискуя собой. Если это не доказательство, что он человек – тогда что?!

Молодая девушка с младенцем на руках всхлипнула: – Он спас нас. Пусть даже соль его слушает… Но разве это плохо? Может, это знак, что у нас ещё есть шанс…

– Шанс?! – мужчина с перебитым ухом сплюнул в пыль. – Шанс стать рабами, как в башнях Империи! Ты забыла, чем кончилось там?!

Айн резко ударила клинком о землю, искры взметнулись. – Замолчите! – рявкнула она. – Вы жрёте друг друга хуже, чем соль. Хотите погибнуть – спорьте дальше. Но если хотите жить, держите языки за зубами и шагайте вперёд.

Молчание повисло, но ненадолго. Кто-то шепнул: «Она защищает чудовище». Другой – «Она права, без него нас бы не было». И снова спор, шёпоты, взгляды – тяжёлые, жгущие.

Каэлен стоял неподвижно. В груди соль звенела – не крича, но тихо, будто наслаждаясь этой трещиной между людьми. Она нашёптывала: «Ты ведёшь их. Хоть не хочешь. Ты их свет и их проклятие. Ты – их выбор».

Он поднял глаза. Усталый, тёмный взгляд скользнул по толпе.

– Я не прошу следовать за мной, – сказал он тихо, но слова разнеслись так, что каждый их услышал. – Мой путь лежит на запад. Если вы решите идти этой дорогой – идите. Если нет – оставайтесь. Я не держу вас.

Слова его повисли в воздухе, тяжёлые, как приговор.

Кто-то из мужчин крикнул: – Вот! Ему всё равно! Он уйдёт и бросит нас!

– Нет! – мать мальчика сжала его плечо, её голос дрогнул, но был ясен. – Если бы ему было всё равно, он не спас бы моего сына.

Толпа снова загудела. Одни шагали ближе к Каэлену, другие отворачивались, сжимая оружие. Но никто не уходил. Никто не решался сделать первый шаг – ни за ним, ни прочь.

Айн тихо сказала, наклоняясь к нему: – Видишь? Теперь каждый их шаг будет через тебя. Они не уйдут. Даже если будут плевать тебе в спину, всё равно будут идти. Потому что соль связала их с тобой.

Каэлен сжал кулаки. Он чувствовал: это только начало. Каждый день отныне будет спором, разделом, борьбой за то, кем он станет в их глазах.

И соль внутри шепнула в унисон с ветром: «Ты не можешь уйти. Они – твоя плата».

Ночь окутала караван-сарай, и стены, некогда защищавшие купцов от разбойников, теперь казались слишком хрупкими, чтобы удержать хоть одну тень. Факелы догорали, бросая рыжие блики на потрескавшийся камень. Люди сбились в кучу посреди двора: женщины с детьми, мужчины с оружием, старики с глазами, полными страха.

Каэлен сидел чуть в стороне, опершись на стену. Лира рядом прижималась к нему, её дыхание было прерывистым, и он чувствовал дрожь в её пальцах, хотя она старалась скрыть её. Айн шагала вдоль ворот, словно сторожевой пёс: её тень тянулась длинной полосой, каждый шаг отдавался металлическим звоном клинка.

Тишина была обманчивой. Ветер гулял по развалинам, и вместе с ним вгрызался в стены какой-то иной звук – еле слышный, словно чавканье, будто за камнем кто-то мял влажную соль. Люди косились на тёмные углы, шептали молитвы, прятали глаза.

– Они идут, – сказала вдруг Айн. Её голос был низким, но твёрдым. Она остановилась у ворот, вскинув голову, словно почувствовала запах врага. – Я слышу.