Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

Толпа зашумела, будто рой пчёл. Кто-то споткнулся, и тут же поднялся крик: – Они тянут нас в могилу!

Айн резко развернулась, сверкая клинком. – Замолчали! – её голос был хриплым, но резким, как удар. – Если хотите выжить, шагайте и не открывайте пасть.

Однако её слова мало что изменили. Недоверие уже пустило корни.

Каэлен шёл молча, глядя прямо перед собой. Но соль внутри не позволяла ему забыть – она отзывалась на каждое движение странников. Их голоса звучали в его груди, гулко и неразборчиво, но с каждым шагом становились всё яснее.

«Мы идём. Мы помним. Мы были. Мы есть».

Он чувствовал, как слова разъедают его изнутри, как будто их тысячи капель соли падали в одну и ту же рану.

Лира осторожно дотронулась до его руки. Её голос был едва слышен, но в нём дрожала решимость: – Ты слышишь их?

– Да, – выдохнул он. – Они – не мертвецы. Они – воспоминание.

Лира сжала его пальцы крепче, будто хотела удержать его здесь, среди живых. – Тогда скажи это людям. Они боятся. Они думают, что ты ведёшь этих теней.

Каэлен посмотрел на колонну беглецов. Их лица, освещённые дрожащими огнями, были искажены ужасом. Мужчины сжимали ржавые мечи и копья, хотя знали, что против соляных теней это всё равно, что против ветра. Женщины шептали молитвы, которых уже никто не помнил полностью. Дети, спрятавшись в складках плащей, глядели широко раскрытыми глазами.

Он открыл рот, но слова застряли. Как объяснить, что эти странники не враги, если сами они выглядели воплощением кошмара?

И тут один из беглецов, худой мужчина с седыми прядями в бороде, шагнул вперёд, выкрикивая так громко, что перекрыл даже вой ветра: – Он идёт с ними! Он один из них! Если мы не убьём его сейчас – завтра проснёмся в соли!

Толпа загудела. Несколько человек кинулись за камнями, другие схватились за копья. В воздухе запахло кровью, хотя ещё ни одна капля не пролилась.

Айн подняла клинок, готовая встретить атаку. – Первый, кто шагнёт к нему, ляжет под моё лезвие! – выкрикнула она.

Лира прижалась к Каэлену, её лицо побледнело. – Скажи им! Скажи хоть что-то, пока они не бросились!

Каэлен вдохнул глубоко, и соль внутри загудела в унисон с его сердцем. Он поднял руки, обращаясь к толпе: – Они не враги. Они – память. Я слышу их, потому что они ищут то же, что и мы. Они не тронут вас.

Но слова его утонули в криках. Люди не хотели слушать. Их глаза горели страхом, и страх этот искал крови.

Соляные странники шагали рядом, молча, словно не замечали разгорающегося бунта. Их факелы горели ровно, без дыма, и только усиливали ощущение чуждой тишины.

Каэлен почувствовал, как соль в его груди усилила гул. Голоса заговорили громче, почти хором: «Они не слышат. Они боятся. Они убьют тебя. Мы – можем. Мы – остановим».

Он стиснул зубы. Ему хотелось заорать, заставить всех замолчать, но он понимал: если он позволит соли говорить за него, всё кончится.

В этот миг из толпы метнули камень. Он ударил его в плечо, сбив дыхание. Лира вскрикнула. Айн шагнула вперёд, готовая ринуться на нападавших.

И всё замерло на грани.

Камень отлетел в сторону, оставив на его плаще тёмное пятно. Боль была резкой, но Каэлен даже не дернулся – только выпрямился и посмотрел на тех, кто метнул.

Это был тот же мужчина с седой бородой. Его глаза горели лихорадочным светом, а руки дрожали не от страха, а от ярости. – Видите?! – завопил он, показывая на Каэлена. – Он даже не упал! Соль держит его на ногах! Убейте его, пока ещё есть силы!

Толпа загудела громче. Женщины в ужасе оттаскивали детей назад, мужчины поднимали камни, кто-то вскинул ржавый меч. Ненависть и паника смешались, и ещё миг – и всё сорвётся в кровавую бойню.

Айн рванулась вперёд. Её клинок блеснул в дрожащем свете факелов. – Первого зарежу на месте! – крик её пронзил гул, но люди уже не слушали.

Лира прижалась к плечу Каэлена, её дыхание было горячим и сбивчивым. – Скажи им! Останови их, пока они не убили друг друга!

Каэлен поднял руки, но толпа не слушала. В груди гул соли нарастал, становясь почти невыносимым. Он чувствовал, как странники рядом усиливают его: их шаги отдавались эхом в его теле, их пламя отзывалось в его глазах.

«Скажи. Мы можем. Мы заставим их замолчать».

Он зажмурился, но знал: если ничего не сделает – кровь прольётся, и много. Тогда соль всё равно придёт, но не от его воли, а от хаоса.

Он шагнул вперёд. – Довольно!

Голос его ударил в воздух, как колокол. И не только голос. Из груди вырвался тихий свет – белёсый, дрожащий, словно отражение луны на воде. Он не был ярким, но разошёлся волной по степи.

Соляные странники остановились. Их факелы вспыхнули ярче, и на миг показалось, что они окружили толпу живым кольцом.

Люди замерли. Камни выпали из рук, мечи дрогнули. В их глазах блеснул ужас, но этот ужас хотя бы заглушил крики.

Каэлен стоял, тяжело дыша. Свет вокруг него дрожал, словно живой. Он чувствовал, как соль поёт в унисон с каждым ударом его сердца. – Они не враги. – Голос его был глухим, но разносился так, будто его говорили десятки уст. – Они идут, потому что помнят. Они не тронут вас. Но если вы поднимете руку друг на друга – соль возьмёт вас так же, как взяла их.

Толпа отпрянула. Кто-то зашептал молитвы, кто-то закрыл лицо руками.

Мужчина с седой бородой, тот, что первым бросил камень, рухнул на колени. Он дрожал всем телом, и в его взгляде смешались ненависть и отчаяние. – Ты колдун… – прохрипел он. – Ты связал их с собой…

Айн шагнула к нему и ударила его сапогом в плечо так, что он упал на землю. – Если бы он хотел вас убить, вы бы уже лежали белыми кучами! – её голос был резким, как сталь. – Так что молчи и шагай, пока тебя не оставили здесь одному.

Люди не ответили. Они смотрели на Каэлена с суеверным ужасом, но никто больше не поднял камень.

Свет постепенно угасал. Соляные странники снова зашагали рядом, их факелы дрожали в ветре, и казалось, будто они никогда не замечали этой сцены.

Каэлен опустил руки. Соль внутри замолчала, но в этом молчании слышался укор: она знала, что он позволил ей выйти наружу.

Лира держала его за руку, её пальцы дрожали. – Ты сделал правильно, – прошептала она. – Если бы ты промолчал – они бы разорвали друг друга.

Айн вытерла клинок о плащ и хрипло усмехнулась. – Теперь они боятся тебя больше, чем странников. И, может, это их и удержит.

Каэлен не ответил. Он смотрел на толпу, которая снова двинулась вперёд – молча, с опущенными головами. Но в каждом взгляде, случайно скользнувшем на него, он видел одно: отныне они никогда не будут видеть в нём только человека.

И это было начало новой трещины, куда глубже прежних.

Караванный тракт показался внезапно, словно степь сама раскрыла его из своих недр. Между редкими холмами тянулась полоса камня, поросшего солью и трещинами. Когда-то по этой дороге проходили торговцы из Империи к степнякам, караваны с тканями, металлом и зерном. Теперь же тракт был мёртвым: каменные плиты вспучены, трещины полны белёсого налёта, будто сама земля выдыхала соль наружу.

Люди двинулись по тракту осторожнее, сжимаясь плотнее, будто боялись, что этот путь хранит слишком много памяти. Каждый шаг отдавался в воздухе глухим звоном, словно под ногами шла не дорога, а струна.

Каэлен чувствовал это острее всех. Соль внутри отзывалась на каждый шаг: звенела, гудела, словно сама дорога была жилами земли, идущими к Сердцу. Голоса тянулись к нему, как тонкие нити – шёпот купцов, крики солдат, плач женщин, потерявших близких в дороге. Всё это сливалось в хор, который он едва удерживал внутри.

Лира держалась ближе к нему, её взгляд бегал по сторонам. – Здесь слишком тихо, – прошептала она. – Даже ветер словно обходит стороной.

Айн нахмурилась. – Тишина хуже воя. В степи, если слишком тихо, значит, смерть рядом.

И словно в ответ на её слова, за поворотом тракта показались первые силуэты.

Соляные странники. Но теперь они шли ближе. Факелы в их руках дрожали ярче, языки огня были белыми, не жёлтыми. Они двигались медленно, но не вдоль дороги, как прежде, а прямо по тракту, навстречу колонне.

Люди остановились. В воздухе повис крик, но никто не решился издать его. Дети вжались в матерей, мужчины сжали оружие.

– Они… идут к нам, – выдохнул кто-то.

Каэлен сделал шаг вперёд. Соль в груди загудела, как рог в битве. Он видел странников чётче, чем остальные: их лица были белыми масками без черт, но за ними мерцали тени. Тени людей – караванщиков, солдат, детей, что остались на этом тракте навсегда.

Они приближались, и факелы в их руках трещали, но пламя не давало тепла. Оно жгло только память.

Каэлен остановился в нескольких шагах. Он чувствовал, как хор в груди тянется к ним, а они отвечают тем же. – Они не враги, – сказал он тихо, больше для своих, чем для остальных. – Но им нужно услышать нас.

Айн вскинула клинок. – Если хоть один шагнёт ближе – я перережу его на месте.

– Подожди, – Каэлен поднял руку. – Дай мне попробовать.

Соляные странники замерли в шаге от колонны. Их факелы вспыхнули ярче, и свет упал на лица беглецов. Люди зашептались, кто-то снова поднял камень, но Лира шагнула вперёд, встав рядом с Каэленом. Её глаза дрожали, но голос был твёрд: – Если он остановит их, то только потому, что вы дадите ему попробовать. Замолчите!

Тишина упала тяжёлым куполом.

Каэлен закрыл глаза и вдохнул. Соль внутри откликнулась, и голоса странников стали яснее. «Мы шли. Мы умерли. Мы всё ещё идём. Помни нас».

Он поднял руки. Белый свет снова заструился по его пальцам. Странники не двинулись. Они стояли, будто ожидали слова.

Каэлен открыл глаза. – Я слышу вас. Но вы держите их в страхе. Если хотите, чтобы вас помнили – не берите у живых их жизнь.

Факелы дрогнули. Огонь на миг погас, оставив лишь белое тление. Странники начали пятиться. Медленно, но послушно.

Толпа за его спиной шумела. Кто-то зашептал молитву, кто-то плакал, но все видели: существа отступали.

Айн выдохнула сквозь зубы и опустила клинок. – Чёрт побери, мальчишка… если так будет дальше, они решат, что ты ведёшь этих теней.

– Может, так оно и есть, – глухо ответил Каэлен, опуская руки. Соль внутри стихала, но её молчание было тяжёлым, как недосказанная правда.

Колонна двинулась вперёд по тракту, но теперь каждый шаг давался с трудом: люди шли, словно по лезвию ножа, понимая, что рядом всегда могут оказаться новые странники.

Дорога вывела их к месту, где тракт резко расширялся. Каменные плиты здесь были выбиты вровень с землёй, будто чьи-то тяжёлые колёса и копыта веками били по одной и той же линии. Но то, что они увидели на этой площадке, заставило людей остановиться и сбиться в плотную кучу.

Перед ними стоял караван. Или то, что от него осталось. Несколько повозок, перевёрнутых на бок, их колёса застряли в трещинах дороги, а сами телеги проросли солью. Белые кристаллы выползали изнутри, покрывали доски, свисали сталактитами. На каждой повозке было то же: мешки с зерном, обугленные от времени, рассыпались в белую пыль; кувшины, когда-то полные воды или вина, теперь были каменными комьями, и внутри слышалось сухое потрескивание, будто кто-то всё ещё шевелился.

И самое страшное – люди.

Фигуры, сидящие у обочины, застывшие возле колёс, вытянувшие руки к небу или прижавшие детей к груди. Все они были белыми, словно вырезанными из соли. Их лица не имели глаз, рты были треснувшими пустотами. Но позы говорили громче любых криков: отчаяние, попытка убежать, молитва, так и не услышанная.

Толпа ахнула. Женщины прижали детей к себе, мужчины шагнули назад. Один из беглецов перекрестился, другой упал на колени.

– Святые корни… – прошептал бывший солдат. – Они так и остались здесь.

Айн подняла клинок, её лицо было мрачным. – Это не просто трупы. Это узлы. Они застыли, но не ушли.

Каэлен шагнул ближе. Соль внутри гудела, как натянутая струна. Он слышал их. Хор был тихим, но в нём было что-то другое, не привычное шипение или вой. Это был стон. Многоголосый, без конца.

Лира схватила его за руку. – Не подходи. Каэлен… они могут ожить.

Он посмотрел на неё – в его глазах отражался белый свет фигур. – Они уже живы. Только не так, как мы.

Соль внутри отзывалась, словно требовала, чтобы он дотронулся. И он поднял ладонь, медленно приближаясь к одной из фигур – женщины, державшей ребёнка. Белый налёт трещал под его дыханием.

Когда пальцы коснулись её плеча, в грудь ворвался хор.

Тысячи голосов. Караванщики, дети, старики, воины. Они кричали, пели, плакали одновременно. Он увидел: как они шли по тракту, как соль догоняла их белым ветром. Сначала треск в воздухе, потом – на коже. Они падали, хватались за друг друга, а соль росла, заливая их глаза, рты, сердца. Но самое страшное – они всё ещё знали, что умирают. Они помнили, пока их тела каменели.

Каэлен резко отдёрнул руку, но уже было поздно. Соль внутри гудела сильнее, откликаясь на их крик.

– Они… – его голос сорвался, и он обхватил голову руками. – Они всё ещё здесь!

Лира упала на колени рядом, сжимая его плечи. – Каэлен! Дыши! Скажи, что ты видишь!

Айн встала позади, её глаза сузились, клинок был наготове. – Если эти твари оживут, я их разрублю.

Фигуры не двигались. Но в трещинах их тел засиял тусклый свет, как дыхание угасающего угля. И хор внутри Каэлена усилился.

«Мы не ушли. Мы остались. Мы ждём».

Он задыхался, ощущая, как их память вливается в него. Каждый взгляд, каждое слово, каждая потеря. Всё это заполняло его, как ледяная вода.

И в этот миг из-под повозки выскользнула детская тень. Белая, без глаз, но маленькая, с вытянутыми руками. Она шагнула к Каэлену, словно искала его прикосновения.

Толпа завопила. Кто-то бросился назад, кто-то вскинул оружие.

Каэлен поднял руки. Его голос был сорван, но твёрд: – Не трогайте её!

Тень замерла в шаге от него. Белый свет её тела дрожал, словно искра, готовая погаснуть.

Соль внутри него прошептала: «Освободи».

Каэлен сделал шаг навстречу. Лира закричала его имя, Айн сжала клинок, но он уже коснулся детской фигуры.

И всё вокруг озарилось светом.

Свет разлился по дороге мягкой волной. Он не жёг, не бил, не разрывал – он обволакивал. Казалось, что сам воздух вокруг повозок стал прозрачным, а соль, покрывающая людей и колёса, зашевелилась, словно от долгожданного ветра.

Фигуры дрогнули. Женщина с ребёнком, к которой прикасался Каэлен, медленно повернула голову. В пустых глазницах вспыхнул слабый отблеск – не взгляд, но эхо того, чем она была. Тело её начало осыпаться. Сначала с плеча, потом с рук, потом – с лица. Белые кристаллы падали на землю, превращаясь в прах, и вместе с ними исчезал стон, который терзал грудь Каэлена.

Он слышал её слова, словно шёпот, пронёсшийся над полем: «Спасибо… пусть нас помнят…»

Ребёнок в её руках растворился следом, и Каэлен почувствовал, как соль внутри на миг стихла, будто насытилась не памятью, а облегчением.

Остальные фигуры вокруг тоже начали двигаться. Кто-то падал на колени, кто-то тянул руки вверх. Их тела трескались, ломались, осыпались белыми хлопьями. С каждым куском соли уходил и их крик. В воздухе поднимался лёгкий пепел, кружившийся в свете утра, и в этом пепле слышался последний хор: «Помни нас».

Когда всё стихло, на дороге остались только обломки телег и пустая пыль.

Толпа беглецов стояла молча. Никто не смел говорить. Женщины прижимали детей, мужчины опустили оружие, даже Айн не двинулась с места. Лишь Лира, всё ещё держащая руку Каэлена, смотрела на него так, будто боялась, что он исчезнет вместе с этими соляными тенями.

– Ты… – голос бывшего солдата сорвался. Он сделал шаг вперёд и осмотрелся, словно надеялся найти доказательство обмана. – Ты их убрал. Они… ушли.

Айн нахмурилась, её глаза сузились. – Или он заставил их уйти, – сказала она резко. – Не путайте чудо с властью.

– Он спас их! – выкрикнула мать мальчика, которого Каэлен исцелил ночью. – Вы видели! Они были в ловушке, а теперь свободны!

Гул прокатился по толпе. Одни зашептались с надеждой, другие – с подозрением. Кто-то склонил голову в благодарности, кто-то отшатнулся, словно боялся прикосновения Каэлена.

Он сам стоял бледный, с дрожащими руками. Соль в груди затихла, но в её молчании ощущалась угроза – словно цена за этот дар ещё впереди.

Лира тихо сказала, прижимаясь к нему: – Ты отпустил их. Они ушли с миром.

Каэлен посмотрел на неё, и его голос был глухим: – Я не отпустил. Я только открыл дверь. А кто заплатил за это – узнаем позже.

Айн шагнула ближе. Её клинок всё ещё сверкал в руке. – Запомни, мальчик. Каждый раз, когда соль слушает тебя, ты теряешь часть себя. Сегодня она взяла их. Завтра – возьмёт тебя.

Но в толпе уже звучали другие слова. – Он – светлый. – Он повелевает солью. – Нет, он её раб.

Голоса гремели, сливались в шум. Толпа снова делилась – на тех, кто видел спасителя, и тех, кто видел угрозу.

Каэлен опустил голову. Он чувствовал, как каждый их взгляд становится ещё одной нитью, связывающей его с дорогой, которой он не хотел идти.

И тогда он произнёс: – Я не спаситель. И не враг. Я только человек. Но соль требует, чтобы её слышали. Я буду слушать. А вы решайте сами, что это значит.

С этими словами он развернулся и пошёл дальше по тракту. Лира шагнула за ним, не отпуская его руки. Айн задержалась на миг, окинув толпу тяжёлым взглядом.

– Он сказал ясно, – бросила она. – Кто хочет жить – идите. Кто хочет спорить – оставайтесь и спорьте с солью.

И двинулась следом.

Беглецы замялись. Но один за другим они начали собирать пожитки и идти. В их глазах светились страх и надежда вперемешку. Караван двигался дальше – теперь уже с новым шёпотом за спиной.

А в груди Каэлена соль вновь ожила. Она не кричала – смеялась. Тихо, холодно.

«Ты ведёшь их. Ты уже ведёшь».

Дорога петляла между холмами, укрытыми сухой травой и пятнами серой соли. Утро было холодным: солнце едва поднималось над горизонтом, и его лучи больше напоминали тусклое свечение, чем тепло. Люди шагали молча, тяжело, будто каждый камень под ногами требовал сил. Даже дети не плакали – только изредка кашляли, и этот кашель резал тишину громче любого крика.

Каэлен шёл впереди. Лира держала его за руку, её пальцы были холодными, но хватка крепкой. Айн шла сбоку, бесстрастная, будто сама степь. Она то и дело окидывала взглядом горизонт, где линии холмов сливались с небом.

К полудню небо потемнело. Тучи собирались на востоке, и ветер, пахнущий гарью, приносил весть оттуда, где оставались башни. Люди тревожно косились назад, хотя там уже ничего не было видно – только дымная полоса над далёким горизонтом.

– Они не отпустят нас, – наконец сказала одна из женщин, прижимая к себе младенца. – Даже если мы уйдём далеко, соль найдёт нас.

– Соль повсюду, – ответил Каэлен, не оборачиваясь. – Но не она нас преследует. Мы сами несём её в себе.

Слова его заставили толпу зашептаться. Кто-то воспринял их как истину, кто-то – как угрозу.

Айн нахмурилась. – Ты слишком много говоришь, мальчик. В степях такие слова могут обернуться ножом в спину.

– Он не мальчик, – тихо возразила Лира. – Иначе мы бы не дошли сюда.

Каэлен ничего не сказал. В груди снова звучал шёпот – он не был ни криком, ни стоном, а скорее песней. Соль напевала что-то бесконечное, как шум моря, и от этого звука сердце сжималось.

К вечеру они вышли к равнине. Здесь земля была иной: не трава и не камни, а гладкая, как стекло. Соль блестела под ногами, будто лунное озеро застыло на века.

– Это место не живое, – прошептал один из мужчин, бывший солдат. – Здесь не растёт ни одна травинка.

– Здесь прошло море, – сказала Айн. Она присела, коснулась ладонью белой поверхности и нахмурилась. – Но соль забрала даже память воды.

Беглецы начали тесниться ближе друг к другу. Дети жались к матерям. Люди боялись не земли – тишины. Она была такой плотной, что казалось: сам воздух умер.

И вдруг издалека донёсся звук.

Не вой, не стон – скрип. Как будто кто-то тащил по земле камни или железо. Скрежет шёл медленно, тянулся, как дыхание чудовища.

Толпа замерла. Все взгляды устремились к Каэлену.

Он закрыл глаза, вслушиваясь. Соль в груди отозвалась сразу – тревогой, резким зовом. Она словно предупреждала.

– Что это? – спросила Лира шёпотом.

Каэлен открыл глаза. Его лицо стало бледным. – Не знаю. Но оно идёт к нам.

Айн подняла клинок. Её голос был сухим, спокойным: – Тогда стойте за мной.

Но никто не сдвинулся. Беглецы стояли, прикованные к месту. Даже мужчины, державшие ржавые копья, не смогли сделать шаг. Они ждали, что скажет Каэлен.

И соль сказала в его груди: «Ты должен встретить его. Только ты».

Каэлен сделал шаг вперёд.

На горизонте дрогнула тень. Сначала показалось, что это мираж – игра света на ровной соляной поверхности. Но с каждым мгновением тень становилась плотнее, тяжелее, и звук скрежета нарастал. Он шёл в такт, будто шагам чего-то огромного.

Беглецы сгрудились за Каэленом. Женщины прикрывали детей своими телами, мужчины выдвинули вперёд копья и ножи, хотя их дрожащие руки выдавали – они знали, что этим оружием не остановить то, что приближается.

Айн подняла клинок горизонтально, её глаза сузились. – Это не зверь. Это – сделанное.

Каэлен шагнул ближе к краю равнины, где соль поблёскивала, отражая багровый свет заката. Его сердце билось тяжело, а соль внутри отзывалась рваным, тревожным хором. Словно тысячи голосов пытались одновременно шептать и кричать.

И наконец из марева показалось оно.

Фигура. Высокая, выше человеческого роста вдвое. Она двигалась медленно, опираясь на что-то вроде посоха или куска вырванного дерева. Но это не был человек. Его тело было сложено из кусков соли и камня, как если бы земля сама взяла обрывки мёртвых тел и соединила их. В груди зияла дыра, откуда струился белый свет. Лицо отсутствовало: там была гладкая плита, на которой трещины складывались в подобие черт.

– Узел… – прошептал кто-то.

– Нет, – покачал головой Каэлен. Его голос дрогнул. – Это не узел. Это… другое.

Фигура остановилась. Скребущий звук прекратился, и тишина накрыла равнину, тяжёлая и вязкая.

Лира вцепилась в руку Каэлена. – Оно смотрит на нас. Я чувствую это.

И Каэлен тоже чувствовал. В груди соль загудела, но теперь это был не хор боли, а ровный, глубокий звук, как удар колокола.

«Ты пришёл, – прозвучало в нём. – Ты несёшь память».

Каэлен едва не пошатнулся. Голос шёл не снаружи – изнутри, как будто фигура говорила напрямую с его солью.

Айн шагнула вперёд, закрывая его собой. – Не подходи, – бросила она коротко.

– Подожди, – остановил её Каэлен. Его лицо было бледным, но взгляд твёрдым. – Оно не нападает. Оно… зовёт.

Толпа загудела, люди снова начали перешёптываться. Кто-то в страхе молился, кто-то выкрикивал: «Это знак!», а кто-то просто плакал.

Фигура подняла руку. Каменная ладонь вытянулась вперёд, и трещины на её груди засияли ярче. Изнутри донёсся гул, словно сквозь толщу земли пробивался голос.

«Путь на запад открыт. Но цена – память. Отдай, и мы пропустим».

Каэлен понял: перед ним – страж. Не чудовище, не узел, а нечто древнее, созданное ещё до того, как люди начали записывать истории.

Лира в ужасе смотрела на него. – Ты не можешь! Если ты отдашь память… ты потеряешь себя!

Айн молча стиснула зубы. В её глазах не было страха, только решимость. – Если это встанет у дороги – мы срубим его.

Каэлен сделал шаг вперёд. Соль внутри звенела, откликаясь на зов фигуры. Он понял, что страж ждёт ответа именно от него.

Каэлен остановился в нескольких шагах от фигуры. Его дыхание сбилось, грудь сжало так, что каждое слово соли внутри отзывалось болью. Белый свет в трещинах существа пульсировал, словно сердце, бьющееся в медленном ритме.

– Ты страж? – спросил он вслух, хотя понимал, что язык не имеет значения.

И действительно: ответ прозвучал не в ушах, а в груди. «Мы – остаток. Мы держим границу. Без нас соль зальёт всё. Но каждый, кто идёт на запад, должен заплатить. Памятью».

Каэлен дрогнул. Он почувствовал, как холодный поток соли коснулся его сознания, заглядывая в глубину воспоминаний. Лица – мать, погибшие соседи, смех Лиры на лугу, взгляд Гайома в последний миг – всё это вспыхнуло и качнулось, словно готовое сорваться.

– Нет! – Лира рванулась к нему, но Айн удержала её.

– Он должен сам, – сказала она глухо. – Соль выбрала его.

Толпа сгрудилась, люди держали детей крепче, чем прежде. Одни шептали молитвы, другие смотрели с яростью, думая, что мальчишка играет их судьбами.

Каэлен поднял руку, и соль внутри отозвалась. – Если я отдам, – спросил он, – что останется?

«Ты останешься, – гул был ровным, почти спокойным. – Но обрубленным. Каждый шаг – новая цена. Дойдёшь – но не тем, кто начал путь».