Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

Люди зашептались, но никто не спорил. Они понимали: степь умирает быстрее, чем они идут.

Лира сжала руку Каэлена. – Мы должны идти быстрее, – сказала она. – Если и на западе так же… нам некуда будет прийти.

Каэлен молчал. Он чувствовал то же. Но знал: быстрее они не пойдут. У колонны не было силы.

Солнце едва пробивалось сквозь облака, когда они увидели деревья. Когда-то это был лесной массив – дубы, вяз, орешник. Теперь же стволы стояли мёртвые, белые, будто высеченные из соли. Листьев не было, только сухие ветви, звенящие на ветру.

Мальчик из беглецов поднял взгляд и спросил у матери: – Мама… а почему деревья белые?

Женщина не ответила. Только заплакала.

Каэлен остановился и коснулся коры ближайшего дерева. Она раскрошилась под пальцами. Но вместе с этим в груди его соль заговорила.

«Мы были живыми. Мы давали тень. Мы росли. Мы умерли, и нас запомнила земля».

Ему пришлось отвести руку, потому что голос был слишком тяжёлым. Он чувствовал, что если задержится дольше, то услышит каждое дерево по отдельности – и не выдержит.

Айн косо посмотрела на него, но ничего не сказала. Она знала: соль и так не оставляет его.

Колонна шла дальше. Шаги отдавались по пустой земле гулом, словно сами камни следили за ними. И чем дальше они уходили, тем яснее становилось: мир не просто угасает – он меняется.

Впереди ждали новые поля, новые деревни. И в каждой будет своя память.

Ночь застала их среди белого леса. Деревья стояли, словно мёртвые стражи, и каждый их ствол был покрыт соляными трещинами. В лунном свете всё вокруг казалось вырезанным из мрамора, холодного и безжизненного. Даже ветер, проходя сквозь ветви, не приносил привычного шелеста – лишь звенел, будто касался пустых струн.

Беглецы сгрудились ближе к середине дороги. Они боялись отходить вглубь рощи, где белые стволы отбрасывали длинные тени, похожие на фигуры. Костры жгли неохотно: ветвей хватало, но пламя сгорало слишком быстро, словно дерево сопротивлялось огню.

Каэлен сидел у маленького костра, рядом Лира. Она держала его руку обеими своими, будто через прикосновение могла удержать его здесь, в мире живых. Айн стояла чуть поодаль, прислонившись к стволу дерева, и молча точила клинок.

Люди шептались. Их слова доносились отовсюду, обрывками.

– …он тронул дерево, и оно будто ожило…– …я видел, как его глаза светились…– …если соль слушает его, значит, он уже не человек…– …а мальчику он жизнь вернул… может, он и правда светлый?

Каэлен слышал эти слова, но не отвечал. Соль в груди гудела. Лес дышал – не ветром, а памятью. И он был единственным, кто слышал её.

Он закрыл глаза. И сразу же в голову хлынули образы: деревья, ещё зелёные, шумящие листьями; дети, бегущие по тропинкам; птицы, гнездящиеся в кронах. Потом – крик, огонь, белый ветер. Тени людей застывают, падают на колени, и сами деревья начинают трескаться, словно их сок обратился солью.

Он вздрогнул, отдёрнул руку. Лира посмотрела на него тревожно. – Ты опять слышал их?

Он кивнул. – Они застряли. Как и те, у колодца. Только здесь их ещё больше. Лес помнит тысячи голосов.

Лира сжала его пальцы крепче. – Тогда не слушай. Пожалуйста. Ты не должен тащить это всё на себе.

Каэлен посмотрел ей в глаза и едва заметно улыбнулся. – Если я перестану слушать – кто-то другой будет кричать в пустоту. Я не могу.

Айн, не поднимая головы от клинка, хмыкнула. – Ты не сможешь слушать всех. Даже если соль дала тебе уши, сердце одно. Оно не выдержит.

Слова её были суровыми, но в них не было злобы. Скорее – предупреждение.

В это время один из беглецов, мужчина с обожжённым лицом, подошёл ближе к Каэлену. Его шаги были неуверенными, но голос твёрдым: – Мы идём за тобой, мальчик. Но знай: если соль однажды заставит тебя выбрать между нами и собой – мы не простим.

Каэлен поднял глаза. Хотел ответить, но соль в груди заговорила быстрее его:

«Они уже выбрали. Ты ведёшь их. Даже если отрицаешь».

Он сжал зубы. Голос был холодным, но правдивым.

В ту ночь сон не пришёл. Даже те, кто задремал у костров, просыпались от малейшего звука. Лес будто жил своей жизнью: трещал, стонал, звенел. А Каэлен слышал в этих звуках хор – тихий, но бесконечный.

Он знал: это только начало. Дальше будет хуже.

Когда ночь загустела настолько, что даже луна спряталась за облаками, костры превратились в тусклые угли. Люди жались друг к другу, накрывшись плащами, и лишь редкие всхлипы детей или кашель стариков нарушали хрупкую тишину.

Каэлен сидел чуть в стороне от общей толпы, как будто сам себя отделял. Он смотрел в костёр, но огонь уже не грел его – в груди гудела соль, не позволяя забыться. Лира дремала, положив голову ему на плечо, её дыхание было неровным. Айн стояла неподалёку, сторожем в белом лесу.

Сквозь шорох ветра послышались шаги. Медленные, осторожные, но тяжёлые, как будто каждый шаг был решением. К костру подошёл тот самый мужчина с обожжённым лицом. В его глазах плясал не страх, а напряжение. Он опустился на корточки напротив, и между ними полыхал огонь, разделяя и соединяя одновременно.

– Скажи, – начал он глухо, – ты кто теперь?

Голос его прозвучал не как обвинение и не как просьба. В нём была жажда ясности, отчаянное желание услышать хоть одно слово, на котором можно построить веру или ненависть.

Каэлен не сразу ответил. В груди соль зазвенела, будто подталкивая его вперёд. Лира пошевелилась, словно чувствовала напряжение даже во сне. Айн бросила взгляд в их сторону, но не двинулась, продолжая точить клинок.

– Я человек, – наконец произнёс Каэлен. Голос его был усталым, но твёрдым. – Я чувствую соль. Но она не владеет мной. Я слушаю – и только.

Мужчина нахмурился. Огонь отражался в его шрамах, делая лицо похожим на треснувший камень. – Слушаешь? А если завтра она скажет убить нас? Ты послушаешь?

Хор внутри Каэлена сразу отозвался: «Мы скажем. Мы попросим. И он ответит».

Он зажмурился, чтобы заглушить этот шёпот. – Тогда я не послушаю, – ответил он. – Потому что я выбираю сам.

Мужчина молчал. Долгие секунды он смотрел на Каэлена, словно пытаясь различить ложь в каждом движении его губ. Потом откинулся назад, сжал кулаки.

– Ты не понимаешь, – сказал он тихо. – Мы бежали от башен, где один человек уже говорил: «я дам вам вечность». Ты знаешь, чем это кончилось. – Его глаза блеснули, и в них мелькнула искра ненависти. – Если ты повторишь его шаги, я сам вонзлю тебе нож в горло. Даже если потом соль заберёт меня.

Каэлен кивнул. – Я не стану Архимагом.

– А кто ты тогда? – резко спросил мужчина, почти выкрикнул. – Кто ты, если не он?

Каэлен вдохнул. В груди соль взорвалась тысячами голосов, каждый предлагал своё имя: спаситель, проклятый, память, враг. Но он сжал зубы и ответил только одно:

– Я – тот, кто помнит.

Слова прозвучали просто, но в них была тяжесть, которая легла на каждого, кто не спал и слышал этот разговор. Даже ветер стих на миг, будто слушал.

Мужчина долго молчал. Потом встал, отвернулся и бросил коротко: – Посмотрим.

Он ушёл в тень леса, и лишь тогда Лира открыла глаза. Её пальцы дрожали, когда она коснулась руки Каэлена. – Ты сказал им правду?

Каэлен не посмотрел на неё. Его взгляд всё ещё был прикован к тлеющим углям. – Я сказал то, что могу выдержать сам.

Соль внутри загудела мягким эхом: «Ты помнишь. Но память всегда требует цены».

Каэлен закрыл глаза. Он знал: это был только первый вопрос. Дальше будут тысячи.

Ночь тянулась вязко, как туман. Когда костры почти угасли, Каэлен закрыл глаза – не ради сна, а ради передышки. Но едва темнота сомкнулась, соль внутри ожила.

Сначала это был шёпот – тысячи голосов, едва различимых, словно сквозь толщу воды. Потом шёпот превратился в хор, и темнота вокруг него растворилась.

Он стоял на бескрайней равнине. Земля под ногами была белой, словно покрытой инеем, но холод здесь был не от мороза. Каждая крупица сияла, будто хранила в себе свет. Небо было пустым, без звёзд, и только тонкая линия света горела на горизонте.

Посреди этой равнины поднималось Древо. Оно не имело листьев – лишь белые ветви, выточенные из соли, уходящие в небеса. Но по ним бежал свет, тонкими нитями сходящийся в центр. В его сердце что-то билось, пульсировало, словно живое.

Каэлен сделал шаг – и хор в груди усилился. Он различал голоса: мужские и женские, старческие и детские, строгие и плачущие. Но все они сливались в одно слово:

– Мост.

Он замер. Слово резануло, будто ножом. – Что значит – мост? – спросил он, хотя понимал, что ответа может и не быть.

Но ответ последовал, глубокий, многоголосый, тяжёлый: – Ты соединяешь. Живых и мёртвых. Память и забвение. Голос и тишину. Без тебя – нет пути.

В груди что-то болезненно сжалось. – Я не хочу… – выдохнул он. – Я не просил этого.

Древо содрогнулось, и трещины на его белых ветвях засияли. Голоса звучали громче: – Ты не выбирал. Но земля выбрала. Соль выбрала. Мы выбрали.

Каэлен хотел закричать, что он всего лишь человек, но слова застряли в горле. Вместо этого он услышал другой голос – один, знакомый.

– Мальчик. – Перед ним, среди сияния, стояла фигура. Высокая, согбенная, с посохом в руках. Гайом. Его лицо было спокойным, глаза светились, как тлеющий уголь. – Ты слышишь их. Но не каждый голос – правда. Помни это.

Каэлен шагнул ближе, с отчаянием в голосе: – Учитель… они говорят, что я мост. Что я должен соединить… Но я не знаю, что это значит!

Фигура наставника качнула головой. – Значение не в словах. Значение – в цене. Ты узнаешь её, когда встанешь на край. Но помни: мост держит всех, пока не рухнет.

– А если я не выдержу? – спросил Каэлен почти шёпотом.

Гайом посмотрел на него долгим взглядом. – Тогда падут все.

Слова эхом разнеслись по равнине. Древо дрогнуло, его ветви застонали, словно от ветра, которого здесь не было. Сердце в центре билось всё чаще, и соль в груди Каэлена отзывалась на каждый удар.

– Ты идёшь, – снова заговорил хор. – Ты ближе. Мы ждём.

Свет вспыхнул так ярко, что Каэлен зажмурился. Когда он открыл глаза – снова был у угасающего костра. Лира спала, уткнувшись ему в плечо. Айн неподвижно сидела в стороне, словно сама тень.

Только соль в груди всё ещё гудела, повторяя одно слово:

«Мост».

Утро пришло тяжёлым. Небо над степью было затянуто низкими облаками, серыми и жёлтыми от пыли и дыма, принесённого ветрами с востока. Солнце едва пробивалось сквозь эту завесу, и его свет казался бледным, тусклым, словно выцветшим.

Беглецы собирались медленно. Усталость впиталась в них так глубоко, что даже дети плакали беззвучно, лишь открывая рты. Мужчины чинили повозку из обломков дерева, женщины искали сухую траву, чтобы развести хоть какое-то пламя. Всё это происходило в тишине, которую нарушали только кашель и скрип шагов.

Каэлен сидел чуть в стороне, глядя, как люди двигаются. В груди соль всё ещё звенела, и каждое её эхо напоминало ему сон. «Мост». Слово не уходило. Он пытался заглушить его, слушая ветер, но и он приносил тот же отзвук, словно степь сама повторяла за голосами.

– Ты не спал, – сказала Айн, подходя к нему. Её голос был хриплым, но спокойным. Она присела рядом, упершись локтями в колени. – Глаза у тебя пустые.

– Я видел… – начал он, но осёкся. – Нет, я слышал.

Айн скосила на него взгляд, в котором не было ни страха, ни веры, лишь суровое ожидание. – И что же?

– Они называют меня мостом, – ответил Каэлен тихо. – Говорят, что без меня нет пути.

Айн хмыкнула, качнув головой. – Вот уж подарок. В степях мосты редко стоят долго. Их либо сжигают, либо рушат ветром.

Каэлен опустил взгляд. – Но если я рухну… падут все. Так сказал Гайом.

Айн молчала какое-то время. Её рука нервно скользила по рукояти клинка. Потом она сказала: – Тогда лучше, чтобы ты не рухнул. Всё остальное – пустые слова.

Он хотел возразить, но в этот миг подошла Лира. Её лицо было бледным от недосыпа, глаза покраснели. Она присела рядом, взяла руку Каэлена в свои и сжала. – Я слышала, как ты говорил во сне, – её голос дрожал. – Ты произносил одно и то же слово. «Мост». Я не знаю, что оно значит, Каэлен, но если это твой путь… я пойду по нему с тобой.

Айн усмехнулась коротко, безрадостно. – Красиво сказано. Только мосты не выбирают, кто по ним идёт. На них лезут все.

Каэлен сжал пальцы Лиры. – Я не знаю, куда приведёт этот путь, – сказал он, глядя в серое небо. – Но если соль права, он ведёт к истоку. Там мы и узнаем цену.

Он не успел сказать больше. Из-за камней к ним подошёл бывший солдат – тот самый, с ожогами и повязкой. Его лицо было мрачным, но взгляд твёрдым. – Мы решили, – произнёс он. – Люди идут с вами. Мы не знаем, кто ты, Каэлен, и не все тебе доверяют. Но идти обратно – смерть. На востоке пепел и башни. На севере – степняки. Остаётся только запад.

Айн сузила глаза. – Значит, теперь мы не трое, а караван.

– Караван, – подтвердил солдат. – Хоть и из тех, кто едва держится на ногах. Но мы будем рядом. Хотите вы того или нет.

Каэлен поднялся. В груди соль загудела, словно подтверждая выбор. Он посмотрел на людей – на тех, кто собрал последние пожитки, на женщин с детьми, на стариков, едва способных идти. В их глазах отражались и страх, и надежда.

– Тогда идём, – сказал он. – Пока степь даёт нам дорогу.

И колонна двинулась. Медленно, тяжело, но каждый шаг западнее уводил их дальше от тлеющей Империи.

Путь к западу оказался не дорогой, а раной. Земля всё чаще трескалась, и в трещинах сверкали белёсые кристаллы, будто соль прорастала наружу, как живое существо. Воздух становился суше с каждым днём, и даже ветер, некогда прохладный, теперь нес с собой не свежесть, а жжение, будто его пропитали пеплом.

К полудню колонна добралась до места, где степь разрывалась чудовищным разломом. Он тянулся на многие сотни шагов, уходя в обе стороны за горизонт. Края его были неровными, словно земля сама содрогалась, и из глубины поднимался пар – тяжёлый, с горьким запахом соли и крови.

Люди остановились, сбившись в плотный круг. Женщины прижали к себе детей, мужчины оглядывались, кто-то бессильно опускался на колени, словно этот вид окончательно лишал сил.

Айн подошла первой. Она встала у края разлома, посмотрела вниз. Глаза её сузились, но в голосе звучало уважение, когда она сказала: – В степях такие трещины зовут пастями. Земля открывает рот, чтобы проглотить тех, кто слишком уверен, что дорога всегда будет под ногами.

Каэлен подошёл рядом. Он наклонился – и соль в груди тут же ожила. Голоса били, как гулкий колокол: «Мы здесь. Мы под вами. Мы горим».

Внизу клубился пар, сквозь него угадывались белые слои кристаллов, будто там, под землёй, текла живая река соли. Каждое её биение отзывалось в груди Каэлена, и он с трудом удерживал равновесие.

Лира, подойдя ближе, вцепилась в его руку. – Это… не просто разлом, – прошептала она. – Это будто сама земля дышит.

– Она и дышит, – ответил Каэлен. Голоса внутри шептали ему то же самое. – Здесь соль выходит наружу. Как кровь из раны.

Сзади зашумели люди. Бывший солдат шагнул вперёд, лицо его было каменным, но голос дрожал от напряжения: – Мы не пройдём. Ни повозки, ни старики не переправятся через это.

Айн нахмурилась, прищурившись. – Переправятся. Вон там, – она указала на запад, где вдоль обрыва тянулся каменный выступ. – Тропа узкая, но пройти можно. Если, конечно, никто не сорвётся вниз.

Слова её не успокоили. В толпе поднялся ропот. Люди спорили, женщины плакали. Кто-то говорил, что проще вернуться, кто-то кричал, что лучше погибнуть в степи, чем шагнуть в пасть соли.

Каэлен слушал их – и соль вместе с ним. Голоса мёртвых и живых смешивались в один хор, в котором звучали и страх, и надежда. Он шагнул вперёд, поднял руку, прося тишины.

– Мы не можем вернуться, – сказал он твёрдо. – Восток мёртв. Север не примет нас. Здесь есть путь. Он опасен, но он – единственный.

Люди смотрели на него. В их глазах всё ещё жил страх, но вместе с ним теплилось и другое: ожидание. Им нужен был голос, который укажет дорогу.

– Я пойду первым, – произнёс Каэлен. – Если тропа выдержит меня, выдержит и остальных.

Айн усмехнулась, коротко и жёстко. – Ну хоть в этом я с тобой согласна.

Лира молча сжала его руку. Её глаза были полны ужаса, но в них горела решимость.

Каэлен шагнул к каменному выступу. В груди соль загудела, словно приветствуя его выбор. «Иди. Мы ждём».

Тропа оказалась такой узкой, что на ней едва помещалась одна нога. Камни под сапогами осыпались вниз, исчезая в клубящемся мареве пара. Из разлома поднимался жар, и каждый вдох отдавался горечью на языке, словно они вдыхали не воздух, а испарённую соль.

Каэлен шёл первым. Он не смел смотреть вниз, но даже без этого чувствовал глубину – словно под ногами зияла пустота, живая и голодная. Соль внутри его отзывалась на каждый шаг, шептала: «Ближе. Ещё ближе. Мы ждём».

Он стиснул зубы, стараясь не слушать. Впереди тянулась тропа, и только это имело значение.

Лира шла следом, пальцы её то и дело касались каменной стены, будто это могло удержать её от падения. Дыхание её было прерывистым, но глаза оставались прикованы к спине Каэлена. Каждый его шаг был для неё якорем.

Айн замыкала троицу. Она двигалась осторожно, но уверенно, её взгляд постоянно скользил по краю пропасти. Она знала: если кто-то оступится, времени, чтобы вытащить его, не будет.

Позади, вдалеке, толпа роптала. Первые шаги Каэлена заставили их замолчать, но теперь, когда он уже углубился на несколько десятков шагов по опасной тропе, страх вновь овладел людьми. Крики гулко отражались от стен разлома:

– Это безумие! Мы погибнем! – Он ведёт нас в пасть! – Замолчите! Он нашёл дорогу!

Каэлен слышал их голоса – но вместе с ними слышал и соль. Она отзывалась эхом на человеческий страх, повторяла их слова, искажая их, как в сломанном зеркале: «Пасть… погибнем… дорога…».

Он остановился, глубоко вдохнул. Камень под ногами заскрипел, крошка осыпалась вниз. На миг ему показалось, что сама земля хочет его сбросить. Но он продолжил идти.

Когда они миновали первую сотню шагов, путь резко сузился ещё сильнее. Каменная полка уходила вниз и вбок, превращаясь в скользкую лестницу. Жар усилился, пар поднимался плотнее, и видимость почти пропала.

Лира закашлялась, её голос прозвучал сдавленно: – Я… я не вижу дороги…

Каэлен протянул ей руку, помогая удержаться. Его ладонь была горячей – не только от напряжения, но и от того, что соль внутри отзывалась на дыхание разлома. Он чувствовал: там, внизу, что-то зовёт его.

– Смотри только на меня, – сказал он тихо. – Остальное не имеет значения.

Она кивнула и стиснула его руку так сильно, что костяшки её пальцев побелели.

Айн спустилась следом, её лицо оставалось каменным, но на висках выступил пот. Она бросила короткий взгляд вниз и прошептала: – Если упадём, соль сожрёт нас за миг.

Каэлен ничего не ответил. Он и так слышал этот зов – он чувствовал, как голоса снизу стремятся схватить его, затащить вглубь.

Позади началось движение. Первые из беглецов решились ступить на тропу. Кто-то спустился уверенно, кто-то – почти ползком. Крики и стоны усилились, и разлом загудел, будто ему нравилось это зрелище.

Внезапно один из камней под ногой мальчика треснул и ушёл вниз. Ребёнок вскрикнул, сорвался – и только сильная рука его отца успела схватить его за ворот. Люди закричали, колонна дрогнула.

Каэлен резко остановился и обернулся. Голоса соли взвыли в груди, повторяя этот крик ребёнка, умножая его на десятки.

– Не смейте смотреть вниз! – его голос разнёсся по тропе. – Смотрите только вперёд! На свет!

Слова его подхватил ветер, и на миг они действительно показались сильнее страха. Люди затихли. Дорога продолжилась.

А в груди Каэлена соль засмеялась тихим, холодным смехом: «Они слушают тебя. Они идут за тобой. И ты ведёшь их в пасть».

Пар становился плотнее, словно сам воздух превращался в завесу. Шаги отдавались гулким эхом, и каждый звук казался чужим, будто за их спинами шагал кто-то ещё.

Каэлен первым заметил движение. Внизу, в клубящейся дымке, что-то шевельнулось. Сначала показалось, что это просто игра света: пар складывался в очертания, похожие на фигуры. Но чем дальше они спускались, тем яснее становилось – это не обман зрения.

Из тумана поднимались силуэты. Белые, вытянутые, безликие. Они не имели тел, лишь тени, вырезанные из соли. Десятки… сотни. Они двигались медленно, как будто воспоминания о людях, что уже упали в разлом и стали его частью.

Лира сжала руку Каэлена. – Ты видишь их?..

– Вижу, – прошептал он. Соль внутри отозвалась хором: «Мы – здесь. Мы – внизу. Мы – упавшие».

Айн шагнула вперёд, её клинок блеснул сквозь пар. – Узлы? – спросила она тихо.

– Нет, – покачал головой Каэлен. – Хуже. Это не живые. Это память о мёртвых.

Но колонна уже заметила их. Люди закричали, кто-то попытался развернуться, но дорога не позволяла. Паника, как всегда, начиналась с криков.

– Они идут за нами! – Это призраки! – Мы обречены!

Тропа задрожала от топота и метаний. Несколько человек едва не сорвались вниз, удерживаясь лишь чудом.

Каэлен резко поднял руки. Соль внутри взвыла, откликаясь на его жест. В воздухе разнёсся его голос, звучавший громче, чем мог бы человеческий: – Тишина!

И туман замер. Силуэты остановились, словно прислушиваясь.

Колонна стихла, только всхлипы и тяжёлое дыхание нарушали тишину. Люди смотрели на Каэлена так, будто он сам был одним из этих белых теней.

Соль заговорила в груди: «Скажи им. Мы слушаем тебя. Мы ждём».

Каэлен закрыл глаза. Он понимал: стоит ему дрогнуть – и толпа сорвётся в бездну. Он вдохнул, и слова сами сорвались с его губ: – Это не враги. Это не узлы. Это те, кто уже пал. Они идут не за вами – они идут за мной.

– Ложь! – выкрикнул мужчина позади. Его голос дрожал от истерики. – Он ведёт нас к ним! Он хочет, чтобы мы стали такими же!

Толпа заволновалась. Несколько человек начали креститься по-старому, другие зажимали уши, словно боялись услышать соль.

Лира шагнула вперёд, её голос дрожал, но был твёрдым: – Он сказал правду! Вы сами видите – они не трогают нас!

Айн подняла клинок и повернулась к толпе. – Шаг назад – и вы сорвётесь в пропасть. Замолчите и идите вперёд.

Силуэты внизу качались, как водоросли в глубине моря. Их было много. И все они смотрели на Каэлена.

Соль в груди пела: «Ты – их память. Ты – их голос».

Он стиснул зубы. Он знал: эти фигуры – предупреждение. Если он оступится, если соль возьмёт его целиком, то и он станет одной из них.

Он сделал шаг вниз по тропе. Силуэты повторили его движение, будто отражение.

– Вперёд, – сказал он тихо. – Только вперёд.

И колонна двинулась дальше, едва удерживая строй.

Тропа становилась всё уже. Камни под ногами крошились, и каждый шаг отзывался осыпающимися обломками. Внизу клубилась белая мгла, скрывающая пропасть, и только редкие вспышки огней глубоко внизу показывали, что там, внизу, что-то живёт или умирает.

Колонна шла медленно, люди прижимались друг к другу, стараясь не смотреть в пропасть. Но тяжесть десятков ног сделала своё дело: земля дрогнула.

Сначала это был лишь лёгкий треск – будто сухая ветка ломалась где-то под подошвой. Но треск разнёсся дальше, превратился в хруст, и вся тропа под ногами задрожала. Камни с глухим стуком полетели вниз.

Крики вспыхнули сразу. Женщины хватали детей, мужчины пытались удерживать соседей за руки, но паника распространялась быстрее, чем приказ.

– Держитесь! – выкрикнула Айн, но её голос тонул в шуме.

Лира вцепилась в руку Каэлена, глаза её были полны ужаса. – Мы падаем…

Каэлен тоже почувствовал: под его ногами земля разламывается, трещины бегут по тропе, камни осыпаются всё быстрее. В груди соль взвыла, как зверь, сорвавшийся с цепи.

«Позволь нам! Мы удержим! Мы свяжем!»

Он замер. Каждая клетка в его теле кричала, что это опасно, что соль не слушает без платы. Но позади десятки жизней – дети, старики, те, кто уже едва шёл. Если тропа рухнет, они погибнут.

Каэлен поднял руки. Голоса соли рванулись наружу. Воздух вокруг завибрировал, словно сама скала откликалась на его дыхание.

Тропа треснула окончательно. Люди завизжали, но в тот же миг из земли вырвались белые линии. Они прошли по камням, соединяя их, как жилы в теле. Трещины затянулись солью, и камни, уже летевшие вниз, замерли на миг в воздухе, а потом медленно вернулись на место, срастаясь в новый пласт.

Толпа замерла в гробовой тишине. Кто-то упал на колени, кто-то закрыл лицо руками. Перед ними дорога сияла белёсым светом, а под ногами чувствовалось не камень, а что-то иное – жёсткое, холодное, но живое.

Лира смотрела на Каэлена широко раскрытыми глазами. В её взгляде смешались облегчение и страх. – Ты… ты удержал нас.