Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

Он тихо произнёс: – Мы должны остановить его. Даже если для этого придётся отдать всё.

Ночь сжалась вокруг них плотнее, и даже ветер умолк, словно слушал эти слова.

Утро началось без птиц. Над степью висела белёсая дымка, и солнце было похоже на выцветшее пятно. Люди собирались в дорогу, но чувствовалась усталость – не только тел, но и душ. Слова о ритуале связывания легли на всех тяжёлым грузом.

Айн сидела на камне, точила клинок. Её лицо было сосредоточенным, а движения – быстрыми и резкими, словно клинок должен был выдержать не одну битву. Когда Каэлен подошёл, она подняла голову.

– Если идти прямо к Башне, – сказала она, – мы не успеем. Он собрал там всю силу, что у него осталась. Мы столкнёмся не с патрулём, как вчера, а с целой армией.

Каэлен кивнул. Он чувствовал то же самое.

– Что ты предлагаешь?

Айн протянула нож и вырезала на земле схему – грубый круг, из которого расходились линии. – Эти деревни и руины – узлы. Мы видели одну, и ты сам сказал: она часть сети. Если мы разорвём сеть, Башня ослабнет.

Люди собрались вокруг. Старший кочевник нахмурился. – Разорвать? Но как? Руны впаяны в землю. Они держат соль, словно корни.

– У нас есть он, – Айн кивнула на Каэлена. – Он чувствует их. Он сможет найти слабое место.

Каэлен замолчал. Пустота в груди отзывалась странным эхом, словно соглашаясь и в то же время предостерегая. Он понимал: разрушить узел можно. Но каждый узел – это люди, вплетённые в сеть.

Лира почувствовала его колебание и взяла его за руку. – Ты не обязан решать один. Мы все идём с тобой.

Каэлен посмотрел на неё, потом на Айн и на кочевников. В их глазах горела решимость.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Мы найдём узел. Разорвём его. И тогда посмотрим, как поёт Башня, когда её вены пустеют.

Кочевники загудели одобрительно, хотя в их голосах звучал страх. Все понимали: идти к узлу значит столкнуться лицом к лицу с тем, что Элиан сделал из людей.

Старший кочевник поднял копьё. – Тогда путь на север. Там была деревня, о которой говорили наши разведчики. Никто оттуда не возвращался. Если это узел – там мы и начнём.

Каэлен закрыл глаза. Пустота в груди зазвенела громче, и в этом звоне он услышал шёпот:

«Ты хочешь рвать мою ткань? Тогда смотри – сколько душ вшито в неё.»

Он открыл глаза и твёрдо сказал: – Мы идём.

Дорога на север оказалась тяжелее, чем они ожидали. Земля менялась под их ногами: трещины становились шире, а белёсые жилы соли тянулись, словно вены под кожей. Иногда они пульсировали – едва заметно, но достаточно, чтобы люди останавливались и смотрели с ужасом, как будто сама земля дышала.

– Она живая, – прошептал один из беглецов.

– Нет, – мрачно ответил Каэлен. – Она умирает. Это последние удары сердца.

Кочевники шли молча, сжимая копья. Даже Айн не произносила ни слова – её глаза метались по сторонам, и каждый звук заставлял её тянуться к клинку. Лира держалась рядом с Каэленом, её ладонь крепко сжимала его руку. Она чувствовала, как он напрягается всё сильнее с каждым шагом.

К вечеру они достигли равнины, где земля под ногами стала другой. Она была гладкой, словно камень, и слегка вибрировала, будто в глубине что-то билось. Когда люди приложили ладони к почве, они ощутили ритм – медленный, тяжёлый, похожий на пульс.

– Это узел, – сказал Каэлен. Его голос звучал глухо, будто из глубины. – Мы на его границе.

И словно в ответ на его слова воздух изменился. Из-под земли донёсся низкий гул, похожий на далёкий рёв. Люди вздрогнули, дети заплакали, хотя никто из взрослых не решился произнести ни слова.

– Он нас чувствует, – произнесла Лира. – Башня.

– Не Башня, – поправил её Каэлен. – Сеть. Это место связано с ней. И оно знает, что мы здесь.

Пульсация усилилась. Земля под ногами заходила волнами, камни задрожали, и в трещинах показался белый свет, как изнутри раскалённого железа. Люди бросились назад, но Каэлен остался на месте, прижав посох к земле.

– Ты сможешь? – спросила Айн, её голос дрогнул впервые за всё время.

Каэлен не ответил сразу. В груди пустота билась в такт земле, и он слышал – голоса. Множество голосов, сотканных в один хор. Они стонали, просили, кричали, но сквозь это слышался другой ритм: чёткий, неумолимый, тот, что задавал сеть.

«Мы связаны. Мы держим мир. Разорви нас – и кровь прольётся.»

Каэлен закрыл глаза. Он понимал: перед ними не просто руны. Это узел из жизней. И если они решат разорвать его, то освободят этих людей, но вместе с тем ударят по самой сети Элиана.

– Да, – сказал он наконец. – Я смогу. Но не один.

Лира шагнула ближе. – Я с тобой.

Айн обнажила клинок. – И я.

Кочевники сомкнули строй за их спинами, и даже беглецы, дрожа, но не отступая, выдвинулись вперёд.

Пульсирующий свет в трещинах разгорался всё сильнее. Ночь надвигалась, и казалось, что в этой тьме узел будет светиться, как сердце чудовища.

Их первый настоящий шаг к разрыву сети должен был начаться здесь.

Когда солнце скрылось за горизонтом, узел ожил. Земля под ногами заходила тяжёлыми толчками, будто под ней билось огромное сердце. Из трещин начал сочиться белый свет, и воздух стал сухим, как соль, разлитая в крови.

Люди инстинктивно отступили ближе к кострам, но Каэлен остался на краю сияющих линий. Его ладонь сжимала посох, и в груди звенела та же пульсация, что исходила из земли.

И тогда появились они.

Сначала – силуэты в свете, похожие на тени. Потом – тела, медленно поднимавшиеся из трещин, словно соль сама лепила их из пыли и камня. Их было пятеро. Они напоминали людей, но тела их были покрыты белыми кристаллами, что светились тускло, как угли под пеплом. Лица трескались, будто маски, и сквозь трещины просачивался свет.

– Что это… – прошептал один из беглецов.

Айн выхватила клинок. – Стражи.

Существа двигались медленно, но каждое их движение было неестественно плавным, словно ими управлял один ритм. В их глазах не было ничего – только белая пустота.

Один из кочевников не выдержал: с криком метнул копьё. Древко вошло прямо в грудь ближайшего стража, но тот не остановился. Лишь повернул голову – и из его рта вырвался хриплый звук, похожий на шёпот многих голосов сразу.

Каэлен отступил на шаг. В груди эхом ударили чужие слова:

«Мы связаны. Мы – вены. Ты не пройдёшь.»

Стражи двинулись вперёд. Их шаги были медленными, но земля под ними трескалась, словно они сами были весомыми, как камень.

Айн кинулась вперёд первой. Её клинок встретил кристаллы на руке одного из существ, и искры разлетелись, словно металл ударил по кремню. Она развернулась, ударила снова – и трещина пошла по плечу стража. Но тот лишь поднял вторую руку и ударил её так, что Айн отбросило на несколько шагов.

Кочевники сомкнулись строем, но их копья ломались, как сухие ветки, когда втыкались в тела стражей.

Лира подбежала к Каэлену. Её глаза горели страхом и решимостью. – Ты чувствуешь их, да? Это тоже люди?

Каэлен стиснул зубы. В груди пустота отзывалась тысячами голосов, сплетённых в один. Он видел – да, когда-то это были люди. Но теперь они были не живыми и не мёртвыми, а частью узла.

– Они – замки, – выдавил он. – Чтобы сеть не разорвали.

Стражи приближались, и каждый шаг отзывался в груди Каэлена, словно удары в сердце. Он понимал: сталь не победит их. Нужно было ударить по самому узлу.

– Прикройте меня! – крикнул он, и его голос эхом ударил по лагерю. – Если я разорву сеть, они падут!

Айн поднялась, кровь текла из рассечённой брови, но она снова встала в строй. – Тогда делай! Мы их задержим!

Каэлен шагнул к центру узора, туда, где свет был ярче всего, и опустил посох в землю. Пульсация усилилась, голоса внутри его стали криками.

«Разорвёшь нас – умрём мы. Но умрёте и вы.»

Он закрыл глаза и приготовился.

Земля под ногами гудела, как натянутая струна. Каэлен вонзил посох в пульсирующую трещину, и свет вокруг вспыхнул ярче, ослепляя. Голоса в груди взревели – тысячи криков, сливающихся в один, словно сам мир протестовал против его руки.

«Не смей! Мы держим! Мы связаны!»

Он почувствовал, как по жилам идёт холод, как соль отзывается в каждой клетке тела. Посох дрожал, а вместе с ним дрожали руки.

Позади Айн и кочевники сдерживали натиск стражей. Их удары были медленными, но неумолимыми. Каждый шаг существ ломал землю, каждый взмах рук выбивал искры из оружия. Один из кочевников пал, грудь его была пробита кристаллической рукой. Другой отскочил, оставив копьё в трещине на теле стража, но существо лишь вырвало древко и пошло дальше.

Айн кинулась прямо на одного из них, её клинок вошёл в бок стража, и свет брызнул наружу. Существо завыло – не своим голосом, а множеством чужих, рвущихся изнутри. Но оно не упало, лишь замедлило шаг.

– Быстрее, Каэлен! – крикнула она. – Мы их не удержим!

Лира стояла рядом с ним, её ладонь сжимала его руку, как якорь. – Ты можешь. Слушай их, но не поддавайся. Найди нить, что держит узел.

Каэлен зажмурился, сосредоточился. Голоса были хаотичны: крики боли, мольбы, угрозы. Но сквозь этот хаос он услышал другое – ритм. Ровный, холодный, неумолимый. Это был голос Элиана, вшитый в сеть.

«Держать. Связь. Жертва оправдана.»

Каэлен вскинул посох и ударил им снова. Свет вспыхнул ярче, и трещины на земле зашевелились, как живые. Голоса завыли громче, но теперь он чувствовал слабое место – точку, где линии сходились.

– Нашёл! – выкрикнул он.

Стражи взревели, словно сами ощутили опасность. Один прорвал строй кочевников, его руки поднялись для удара прямо по Каэлену. Но Айн успела – её клинок вонзился в шею существа, и оно рухнуло, крошась, как стекло.

Каэлен вложил всю силу, весь гул соли в груди в удар посоха по узлу. Свет разорвался. Земля дрогнула, и пульсация сбилась.

Стражи остановились, их тела затрещали, словно внутри рушились стены. Один за другим они рухнули, рассыпаясь в белую пыль.

Тишина наступила резко, как удар. Люди стояли среди пыли и трещин, тяжело дыша. Костры потрескивали, но даже их огонь казался слабым рядом с тем светом, что только что гас.

Каэлен опустился на колени, его руки дрожали. Лира бросилась к нему, обняла, прижала к себе. – Ты сделал это…

Но Каэлен поднял взгляд на руины узла. Земля была разорвана, линии потухли. И всё же в груди его эхом прозвучал шёпот:

«Ты разорвал одну нить. Но сеть держится. Сколько узлов ты готов сломать, прежде чем соль разорвёт тебя?»

Он закрыл глаза. Это была победа. Но она казалась лишь началом куда более тяжёлого пути.

Запах пыли и соли ещё витал в воздухе. Люди стояли вокруг потухшего узла, смотрели на землю, что теперь была мёртвой и серой, без белого сияния. В груди каждого боролись облегчение и ужас.

– Мы сделали это, – выдохнул один из молодых кочевников, глядя на Каэлена. – Значит, сеть можно разорвать!

Его слова встретили гул одобрения, но в этом гуле звучал и страх. Старший кочевник шагнул вперёд, указывая копьём на белую пыль, что всё ещё клубилась в трещинах. – Да, можно. Но сколько это будет стоить? Мы потеряли двоих. И если каждый узел охраняют такие стражи…

Айн вытерла клинок о плащ, её лицо было мрачным. – Стражи падут. Но каждый удар по узлу будет вызывать ответ. Он не оставит сеть без защиты.

Лира обняла Каэлена за плечи, помогая ему подняться. Его лицо было бледным, губы пересохли. Но в глазах горел огонь. – Это было не зря. Теперь мы знаем, что он уязвим. Башня не непоколебима.

Каэлен кивнул, но его голос был тихим: – Это был только первый узел. Их десятки. Может быть, сотни.

– Тогда мы не сможем разрушить все, – заметил один из беглецов. В его голосе звучала паника. – Мы умрём раньше, чем половину осилим!

Каэлен посмотрел на него, и в его глазах мелькнула боль, но голос стал твёрдым: – Мы не должны рвать их все. Достаточно разорвать те, что держат сеть ближе к Башне. Остальные сами обрушатся.

Айн нахмурилась. – Ты уверен?

– Я чувствовал это, – сказал Каэлен. – Когда узел падал, связь дрогнула. Башня вздрогнула вместе с ним.

Старший кочевник ударил древком копья в землю. – Значит, мы идём к следующим узлам. Пока у нас есть силы.

Люди загудели снова. Некоторые смотрели с надеждой, другие с ужасом. Но все понимали: выбора нет.

Ночь была долгой. Костры горели ярко, но люди не спали. Они шептались, говорили о стражах, о голосах, что слышал Каэлен, и о том, сколько ещё таких узлов ждёт впереди. Каждый понимал, что путь к Башне будет длиной в кровь.

Каэлен сидел у огня, слушал треск дров. Лира не отходила от него, её пальцы тянулись к его руке, словно она боялась, что он растворится в пустоте.

И в этот момент он почувствовал новый шёпот в груди. Тихий, как дыхание ветра, но ясный:

«Ты начал. Но конец ещё не твой. Башня поёт, и её песнь громче твоего сердца.»

Каэлен сжал посох, поднял взгляд на север, туда, где сияние Башни освещало небо даже в ночи. Он знал: следующая дорога будет ещё тяжелее.

Но остановиться он уже не мог.

Рассвет встретил их не тишиной, а тревогой. Первые кочевники, выдвинувшиеся на разведку, вернулись бегом, лица их были мрачны, а дыхание сбивалось от страха.

– Узел не мёртв, – сказал один из них, хватая Каэлена за руку. – Земля там разверзлась. Соль хлещет наружу, как река.

Люди поднялись и двинулись к месту, где вчера разорвали сеть. Там, где прежде был светящийся узор, теперь зияла трещина. Из неё клубился белый туман, густой и едкий, и под ним виднелась пульсирующая масса соли – не кристаллы, а нечто вязкое, текучее, как живая смола. Она поднималась пузырями, с тихим треском лопалась и разливалась по земле.

– Это… дышит, – прошептала Лира, вцепившись в руку Каэлена.

Каэлен закрыл глаза. В груди откликнулся тот же ритм, что и вчера, но теперь он был искажён, сбит. Узел не погиб окончательно – он кровоточил.

«Ты разорвал ткань. Но кровь ищет выход.»

Айн шагнула ближе, прикрыв рот тканью, чтобы не вдыхать туман. – Это не просто соль. Это… что-то новое. Я никогда такого не видела.

И тогда из тумана донёсся звук. Сначала – шорох. Потом – низкое, хриплое дыхание. Люди отступили. Белая масса содрогнулась, и из неё поднялись силуэты.

Не стражи, созданные рунами. Не солдаты в доспехах. Эти твари были бесформенными. Их тела складывались из соли и тумана, они шевелились, как комки глины, но внутри мерцал слабый свет. Лица у них не было – только трещины, из которых доносился вой.

– Твари из мёртвых земель, – произнёс один из кочевников. Голос его дрогнул. – Я слышал легенды… но не верил.

Существа двинулись вперёд, шаги их были вязкими, но каждый удар ногой заставлял землю трескаться. Их было трое. И с каждым мгновением из трещины рождались новые.

– Мы сами открыли для них дверь, – глухо сказал Каэлен.

Айн подняла клинок, её голос звенел сталью. – Тогда закроем её их кровью.

Люди сомкнули ряды, но каждый понимал: это не бой, к которому они готовы. Эти твари были чуждыми – не людьми, не узлами, не сосудами. Это была сама соль, изуродованная их ударом.

Каэлен сжал посох, чувствуя, как пустота в груди зовёт его – не к разрушению, а к удержанию. Он понял: если он не вмешается, твари будут рождаться снова и снова.

– Прикройте меня, – сказал он, и голос его был твёрдым. – Я попробую закрыть трещину.

Трещина расширялась, белый туман поднимался всё выше, словно рвалось наружу дыхание самой земли. Твари поднимались одна за другой, их тела шевелились без костей, сливались и разделялись, и каждый новый силуэт был ужаснее предыдущего.

Кочевники сомкнули ряды. Их копья вонзались в белые массы, но удары проходили сквозь тела, словно сквозь воду. Лишь Айн, ударив клинком в трещину на одном из существ, сумела рассечь его пополам – и то ненадолго: куски снова слиплись, поднявшись новой тварью.

– Они не умирают! – крикнул один из воинов. – Их нельзя убить!

– Их нужно остановить, – ответил Каэлен.

Он шагнул вперёд, прямо к краю зияющей трещины. Туман жёг глаза, дыхание перехватывало, но он чувствовал пульсацию – ту же, что в его груди. Это был разорванный ритм, сбившийся, больной.

«Ты сделал это. Ты разорвал нас. Закрой… если сможешь.»

Каэлен поднял посох, вонзил его в землю рядом с трещиной и закрыл глаза. Он сосредоточился на пустоте в груди, на том странном шёпоте, который всегда сопровождал его. Впервые он не гнал его прочь – он принял его, дал ему войти глубже.

И тогда соль откликнулась.

Он почувствовал, как из груди идёт холод, будто живая река. Посох загудел, трещина под ногами дрогнула. Белый туман заколыхался, существа завыли и бросились к нему, но Айн и кочевники встали стеной, удерживая их клинками и копьями. Лира упала на колени рядом, её руки легли на его плечи, будто она делилась силой.

– Ты не один, – прошептала она. – Слушай меня. Я здесь.

Каэлен глубже вонзил посох в землю. В груди раздался крик – не его, а сотен голосов сразу. Соль рвалась наружу, но он держал её, сжимал, направлял в трещину. Белая масса, что вырывалась из узла, начала сворачиваться внутрь, словно кто-то затянул петлю.

Твари завыли, их тела дёргались, рассыпались на куски. Каждый удар Каэлена по земле силой пустоты отнимал у них форму. Один за другим они падали, превращаясь в пыль, и туман становился всё слабее.

Наконец трещина дрогнула и с хрустом сомкнулась. Земля затихла, и лишь белые разводы остались на камнях.

Каэлен пошатнулся, его тело было мокрым от пота, дыхание сбивалось. Лира обняла его, удержала, не давая упасть.

Кочевники смотрели на него с уважением и страхом. Старший шагнул вперёд. – Ты запечатал его. Но какой ценой?

Каэлен поднял взгляд, и в его глазах светилось что-то чужое, белое. Он отвёл взгляд. – Я только удержал. Это не конец.

В груди его пустота ещё звенела, но теперь это был не только шёпот. Это было чувство: сеть почувствовала его. Башня почувствовала.

Ночь после схватки была тревожной. Люди засыпали рывками, кто-то вовсе не сомкнул глаз. Кочевники выставили двойную стражу, но вокруг лагеря стояла странная тишина. Ни ветра, ни шорохов степи, ни криков ночных птиц. Будто сама земля задержала дыхание.

Каэлен лежал у костра, закрыв глаза. Лира спала рядом, прижавшись к его плечу, её дыхание было ровным, будто она пыталась разделить с ним покой, которого у него самого не было. Но в груди пустота отзывалась всё громче.

И тогда он увидел его.

Не сон, не видение – что-то среднее. Он стоял среди белого поля, неба над ним не было, только бездонная тьма и сияние соли под ногами. И напротив – Элиан.

Он выглядел почти так же, как Каэлен помнил его: высокий, с прямой осанкой, в одеждах Империи, но теперь его глаза светились белым. Не как пустота у стражей, а как пламя.

– Ты идёшь ко мне, – сказал он спокойно, будто встречал старого знакомого. – Но зачем тратить силы, если мы можем идти вместе?

Каэлен сжал кулаки. – Вместе? Ты превратил людей в сосуды. Ты украл у них волю.

Элиан не дрогнул. – Я дал им вечность. Смерть больше не имеет власти над ними. Они стали частью мира, частью его новой ткани. Разве не к этому ты стремился? Сохранить жизнь?

Каэлен почувствовал, как пустота в груди зазвенела, откликаясь на слова Элиана. И голос внутри прошептал: «Он говорит правду. Вечность – это тоже жизнь.»

Но Каэлен покачал головой. – Это не жизнь. Это цепи.

Элиан шагнул ближе. – Цепи? Нет. Это порядок. Ты сам видел, что творит пустота, когда её не удерживать. Соль уходит, и с ней уходит жизнь. Без неё земля – прах. Люди будут гнить в нищете. Я предлагаю им не просто спасение. Я предлагаю им новое сердце мира.

Каэлен шагнул вперёд, его голос дрогнул, но был твёрдым. – А что станется с теми, кто не захочет?

Элиан улыбнулся – холодно. – Таких не будет. Когда песнь Башни завершится, весь мир услышит её. И все станут едины. Никто не будет чужим.

Каэлен ощутил, как его дыхание сбилось. В груди пустота завыла, словно кто-то растягивал его душу на части. Элиан говорил спокойно, но в его словах слышался приговор.

– Ты можешь встать рядом со мной, – продолжал Элиан. – Ты слышишь соль, как слышу её я. Вместе мы закончим то, что начато. Зачем бороться, если можно построить новый мир?

Тьма вокруг дрогнула, и Каэлен увидел лица. Лица тех, кого он отпустил в узле. Их глаза были белыми, но на губах была улыбка. Они шептали: «С нами спокойно. С нами нет боли.»

Каэлен зажмурился. – Нет. Я не твой сосуд. Я не часть твоей Башни.

Элиан замер, его глаза вспыхнули ярче. – Тогда ты станешь врагом. И знай: когда ты разрушишь узел, ты разрываешь не мои цепи, а души, что держат мир. Сколько жизней ты готов положить ради своей свободы?

Слова ударили, как клинок. И прежде, чем Каэлен успел ответить, видение исчезло. Он открыл глаза – костёр ещё тлел рядом, Лира тихо спала, прижавшись к нему. Но сердце его билось так, словно он бежал целую ночь.

«Сколько жизней ты готов положить?» – шептала пустота в груди, и он знал: этот вопрос не исчезнет.

Утро было тяжёлым. Солнце поднялось над степью, но свет его был тусклым, словно и оно покрыто белым налётом. Люди собирались в дорогу, переговаривались коротко, глухо, будто ночь отняла у них последние силы.

Каэлен сидел молча, пока Айн проверяла оружие, а Лира раздавала воду беглецам. Но слова Элиана не давали покоя. «Сколько жизней ты готов положить?» – этот вопрос пульсировал в его голове сильнее, чем шум крови.

Наконец он поднялся. – Мне нужно сказать, что я видел этой ночью.

Люди собрались у костра. Даже кочевники, обычно сдержанные, замерли, настороженно глядя на него.

Каэлен вдохнул, ощущая, как горло пересохло. – Я видел Элиана. Не сон и не воспоминание – он говорил со мной.

Гул прошёл по толпе. Лира подошла ближе, её рука коснулась его плеча. – Расскажи.

– Он сказал, что Башня станет новым сердцем мира, – продолжил Каэлен. – Что соль не должна уходить. Что он соберёт её в сеть, а люди станут сосудами. Не пленниками – так он сказал, – а частью вечности.

Старший кочевник нахмурился. – Часть вечности? – он сплюнул на землю. – Часть цепей, вот что.

– Для него это порядок, – вставила Айн. – Для него хаос хуже смерти.

– Но он прав в одном, – тихо добавил Каэлен. – Каждый узел связан с жизнями. Когда мы разрушили первый, я чувствовал их. Они кричали. Мы освободили их – но мы же и разорвали их окончательно.

Толпа загудела тревожно. Кто-то прошептал: – Значит, он был прав? Мы убиваем?

– Нет, – резко сказала Лира. Её глаза сверкнули. – Мы даём им покой. Они мучаются, пока связаны. Разорвать узел – значит отпустить их.

Каэлен посмотрел на неё и понял, что она говорит сердцем. Но в груди у него пустота отзывалась эхом: «Отпустить? Или уничтожить?»

Айн встала, опираясь на клинок. – Каэлен прав в одном: мы должны знать, что делаем. Мы не можем идти слепо. Каждый узел – это души. Каждый наш шаг будет жертвой. Вопрос в том, готовы ли мы нести эту жертву ради конца.

Кочевники молчали. В их лицах читалась решимость, но и страх. Беглецы переглядывались, кто-то качал головой.

– Мы уже в этом пути, – сказал Каэлен. Его голос был глухим, но твёрдым. – Мы можем повернуть назад, но тогда Башня завершит ритуал, и выбора больше не будет. Или мы идём дальше – и тогда мир получит шанс.

Тишина повисла тяжёлая. Первым шагнул старший кочевник. – Мы идём. Лучше умереть, чем стать сосудом.

За ним поднялись другие, один за другим. Даже беглецы, хоть и дрожали, кивнули.

Айн сжала плечо Каэлена. – Тогда это наш путь. Но помни: если он говорит с тобой, значит, ты для него не враг. Ты – соперник.

Каэлен кивнул. Он чувствовал это сам. И именно это пугало его сильнее всего.

Дорога к следующему узлу вывела их в долину, где воздух был тяжелее, чем обычно. Соль лежала на земле тонким слоем, как иней, и каждый шаг сопровождался хрустом. Сначала казалось, что это очередные мёртвые земли, но потом вдалеке показались огни.

– Люди? – удивилась Лира.

Айн нахмурилась. – Здесь не должно быть живых.

Они двинулись осторожно. И чем ближе подходили, тем яснее понимали: это не лагерь беглецов. Это было поселение.

Десятки хижин стояли ровными рядами. Между ними горели костры, но дым их был белёсым, словно от сожжённой соли. Люди сидели у огня, пели. Их голоса сливались в низкий, тягучий хор. В центре, на возвышении из белого камня, стоял символ Башни – вытесанный из соли монолит, уходящий к небу.

– Они… поклоняются ей, – прошептал один из кочевников.

Когда отряд приблизился, хор стих. Люди подняли головы. Их лица были человеческими, живыми, но глаза светились бледным светом. Они смотрели спокойно, без страха, как на гостей, которых давно ждали.

Первым вышел мужчина в белом плаще. Его волосы были седыми, а кожа – гладкой, как будто соль выжгла с неё морщины. Он поднял руки. – Добро пожаловать, странники. Башня зовёт всех.