Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

– Они… превратились, – прошептала Лира.

Каэлен кивнул. Он чувствовал: люди, жившие здесь, ушли вместе с солью. Их тела стали частью этой белой корки, что теперь пожирала камни.

Они двинулись дальше, обходя низину стороной. Ветер усиливался, и в его завываниях слышался странный ритм, словно эхо далёкой песни. Каэлен остановился, его пальцы вцепились в посох. Соль в груди отзывалась – не как сила, а как память.

«Смотри. Видишь, как пустеет мир? Без меня всё умирает.»

Он закрыл глаза, стараясь не слушать, но шёпот не исчез. Он знал: это не голос силы, а эхо того, что он когда-то освободил.

– Что там впереди? – спросила Айн, щурясь на горизонт.

Далеко-далеко виднелось что-то, блестящее в лучах солнца. Башня. Она была ещё слишком мала, чтобы разглядеть детали, но её свет бил сквозь дымку, как белое пламя.

– Это она, – сказал Каэлен. Его голос дрогнул, но глаза были твёрдыми. – Башня-Узел.

Люди переглянулись. Кто-то перекрестился, кто-то сжал оружие крепче.

– Мы ещё далеко, – сказала Айн. – Но если её свет виден отсюда… значит, она растёт быстрее, чем мы думали.

Каэлен стоял неподвижно, глядя на башню. В груди было пусто, но с каждым ударом сердца он чувствовал: дорога ведёт их прямо к ней. И там решится всё – не только судьба Империи, но и судьба самого мира.

– Мы идём, – сказал он.

И отряд двинулся дальше, оставляя за собой развалины и белые трещины земли.

Глава 5: Башня, что поёт солью

Дни пути превратились в однообразный ритм: утро – треск костров, полдень – бесконечный шаг по пустоте, вечер – короткий отдых. Земля менялась под их ногами: чем ближе к Империи, тем сильнее был её шрам.

Они встречали деревни, брошенные людьми. В одних ещё дымились костры – значит, жители ушли недавно. В других царила мёртвая тишина, и белый налёт покрывал всё – стены, поля, даже кости скота. Иногда им попадались фигуры – не люди, не статуи, а нечто среднее: тела, треснувшие от соли, застывшие в моменте отчаяния.

Ночью лагерь их был полон тревоги. Люди шептались у костров, вспоминали тех, кто остался позади. Кто-то плакал, кто-то молился. Но Каэлен молчал. Он смотрел в сторону Башни, чьё белое сияние становилось всё ярче, и чувствовал: каждый день приближает их к встрече с Элианом.

Лира сидела рядом, её пальцы тёплые в его ладони. Она не спрашивала – просто была рядом. Айн ходила кругами, словно волчица, не доверяющая ни ветру, ни ночи.

И в этой тишине, среди шагов и костров, каждый понимал: они идут не просто в Империю. Они идут в сердце мира, туда, где решится, будет ли у Этерии будущее.

На четвёртый день пути земля изменилась. Трещины стали глубже, белёсые полосы соли тянулись, как застывшие реки, а воздух пропитался сухим вкусом, будто пепел попал на язык. Люди шагали молча, потому что любое слово давалось с трудом – пыль забивала горло.

Айн шла впереди, проверяя путь. Она остановилась, подняла ладонь, и весь отряд замер. Впереди, на приподнятом холме, виднелись тени. Сначала – едва заметные силуэты, потом они начали чётче вырисовываться на фоне бледного неба.

– Люди, – прошептала Лира.

Их было не меньше дюжины. Высокие фигуры, облачённые в доспехи, но доспехи эти выглядели странно: пластины металла были покрыты трещинами, скреплены рунными печатями, что ещё слабо мерцали остаточным светом. В руках – копья и мечи, а за спинами – щиты с выжженными символами Империи.

– Солдаты, – произнесла Айн. Её голос был тяжёлым. – Имперские.

Каэлен всмотрелся в них и почувствовал странное. Эти люди несли на себе соль – не так, как он, не как голос, а как печать. Она сочилась из их доспехов, трещала в их взглядах.

– Они идут сюда, – сказал один из кочевников, хватая копьё.

Солдаты двигались строем. Их шаги были гулкими, слаженными, но в этой слаженности было что-то неживое. Словно ими двигала не воля, а приказ, выжженный в крови.

Когда они остановились в двадцати шагах, один вышел вперёд. Его лицо скрывал шлем, но голос, приглушённый металлом, был отчётливым: – По приказу Архимага Элиана все дороги к Империи закрыты. Любой чужак обязан сдать оружие и следовать в Башню. Сопротивление будет караться смертью.

Толпа отозвалась тревожным шумом. Кочевники подняли копья, беглецы – свои ржавые мечи. Лира шагнула ближе к Каэлену, сжав его руку.

Айн подняла клинок, её лицо застыло камнем. – Мы не ваши подданные. Идём своей дорогой.

– Нет дороги, кроме той, что ведёт к Башне, – холодно ответил солдат. Его слова звучали как руна, прочитанная вслух. – Всё остальное – пустота.

Каэлен вышел вперёд. В груди отозвался тихий звон соли, будто Башня сама услышала их. – Мы не ищем вашей Башни. Мы ищем правду.

– Правда – в силе, – сказал солдат. И по его жесту строй начал двигаться, поднимая копья.

Айн взвела клинок. – Приготовиться!

И в этот миг Каэлен ощутил, как соль внутри него прошептала:

«Они не живые. Они – сосуды. Если хочешь пройти, разруби цепь.»

Каэлен знал: бой неизбежен. Но ещё больше он знал – это не простые враги. Это люди, закованные Элианом в руны, превращённые в тени Империи.

Первый удар пришёлся с оглушающим звоном: копьё ударило о щит кочевника, и тот едва удержался на ногах. Солдаты Империи двигались ровно, без крика, без страха – словно рунные символы внутри их тел задавали ритм, как колёса в механизме.

Айн кинулась вперёд, её клинок встретил сталь противника. Искры брызнули, и в лицо ей ударил сухой запах соли. Она отпрянула на шаг – на лезвии противника проступили трещины, и из них сыпался белый порошок.

– Они не люди! – крикнула она. – Они держатся на рунах!

Кочевники сомкнули строй, их копья встретили натиск. Но солдаты шли, не замечая боли: один из них, проткнутый насквозь, выдернул копьё из груди, будто это была заноза, и пошёл дальше.

Толпа беглецов завизжала, кто-то бросил оружие и побежал назад, но Лира выскочила вперёд, её голос звенел над шумом: – Держитесь вместе! Не разбегаться! Они не бесконечны!

Каэлен стоял, вцепившись в посох, и смотрел, как люди падали, как клинки рвались в плоть. В груди его эхом отозвался шёпот:

«Разруби цепь. Руны держат их. Они пусты.»

Он понял.

Каэлен шагнул ближе, поднял посох и ударил им в землю. Пыль взметнулась, камень раскололся, и из трещины брызнула белая искра – не сила, не магия, а память земли. Руны на доспехах ближайшего солдата вспыхнули и треснули. Тот закричал – впервые издавая звук по-человечески – и рухнул на колени, держа руками лицо.

Айн добила его быстрым ударом, но взгляд её был прикован к Каэлену. – Ты это сделал?

Каэлен кивнул. – Их держат руны. Если разорвать их, они снова станут людьми… или прахом.

Солдаты окружили их плотнее, но теперь каждый шаг давался им тяжелее: с каждой вспышкой посоха Каэлена их движения замедлялись, их глаза – пустые и треснувшие – мигали болью.

Кочевники набросились на них с новой яростью, вонзая копья в трещины доспехов. Айн двигалась как буря, её клинок находил слабые места, и один за другим солдаты падали, рассыпаясь белым прахом.

Когда последний рухнул, тишина ударила сильнее, чем крики. Люди тяжело дышали, кровь капала на потрескавшуюся землю. Беглецы сидели в пыли, глядя на Каэлена с ужасом и надеждой.

Лира подошла к нему, её руки дрожали. – Ты видел… их лица. Они страдали. Это были люди, запертые в рунах.

Каэлен кивнул. В груди эхом шептало:

«Вот его армия. Он кует её не из плоти, а из соли. И пока руны живы, он будет держать мир цепями.»

Каэлен поднял голову. На горизонте Башня сияла ярче, чем утром. И теперь он знал: с каждым днём их враг становится сильнее.

Они ещё долго стояли среди мёртвых тел. Вернее, не тел – оболочек, в которых жили руны. Когда ветер поднялся, белый прах солдат потянулся по земле, будто сама степь хотела стереть память о сражении.

Люди собирались в круг, кто-то бинтовал раны, кто-то просто сидел, глядя в пустоту. Один из молодых кочевников – парнишка лет восемнадцати – тихо сказал, глядя на сереющие пятна на ладонях: – Я ударил его копьём трижды. Он не упал… пока ты не сделал это.

Его голос дрожал. Айн положила руку ему на плечо. – Это не твоя вина. Они были мертвы раньше, чем ты их встретил.

Но парень только покачал головой. Его глаза были красными – он видел в этих солдатах людей, а не врагов.

Лира подошла к Каэлену. Её лицо было бледным, но взгляд – твёрдым. – Ты должен рассказать им. Все должны знать, что это не война с живыми.

Каэлен поднял голову. Он чувствовал усталость, но слова пришли сами. – Они были людьми. Элиан взял их плоть и связал рунами, чтобы сделать своими солдатами. Их воля умерла, а тела стали сосудами для соли. Каждый из них страдал. Каждый шаг, каждый удар – не их, а его.

Толпа слушала молча, тяжело, будто каждый понимал, что завтра на их пути встанут новые такие воины.

– Значит, – сказал старший кочевник, поднимая копьё, – мы сражаемся не с ними. Мы сражаемся с цепями. С рунной печатью, что держит их.

Айн кивнула. – Но дорога не станет легче. Если это лишь патруль, то у Башни нас ждут сотни.

– Сотни… – повторил кто-то из беглецов, и в его голосе звучал ужас.

Каэлен сжал посох крепче. – Я не знаю, смогу ли освободить всех. Но если мы не дойдём, их станет ещё больше.

Лира шагнула вперёд, её голос прозвучал мягко, но твёрдо: – Тогда мы должны дойти. Иначе каждый человек в Империи станет такой оболочкой.

Молчание снова легло на людей, но это уже не была пустота – это было согласие. Они знали, что назад дороги нет.

Когда солнце клонилось к закату, они снова двинулись в путь. Башня на горизонте сияла ярче, и её свет больше не казался далёким миражом. Теперь он был как вызов.

И каждый, кто шагал рядом с Каэленом, понимал: впереди ждёт не просто дорога – впереди ждёт война с самим сердцем Империи.

Ночь застала их у подножья каменистого холма. Костры горели тускло: дров было мало, и приходилось беречь каждую ветку сухого кустарника. Люди сидели плотнее друг к другу, стараясь согреться не только огнём, но и самим присутствием.

Тишина тянулась долго. Все вспоминали бой днём: мёртвые глаза солдат, треснувшие руны, белый прах, рассыпанный по земле. Слова застревали в горле, но Айн, как всегда, нарушила молчание.

– Завтра нас ждёт то же самое, – сказала она, водя пальцем по лезвию клинка, проверяя его. – Только их будет больше. Вопрос не в том, сможем ли мы сражаться, а в том, сколько продержимся.

Кочевники зашептались между собой. Один из старших хмуро произнёс: – У Башни их будет столько, что вся степь закроется щитами. Мы видели, как Империя держала гарнизоны. А теперь у них солдаты, которые не знают усталости.

– Но они знают боль, – тихо сказала Лира. – Я видела. В их глазах был крик. Каэлен дал им уйти… хоть на миг.

Все взгляды повернулись к нему. Каэлен сидел чуть в стороне, сжимая посох. Он чувствовал их ожидание и их страх. Он не был командиром, не был вождём, но все ждали его слов.

Он поднял голову и заговорил глухо, но твёрдо: – Элиан держит их, потому что боится пустоты. Он хочет связать соль и мир, чтобы управлять им. Но мы видим, что это за сила. Это не жизнь. Это оковы.

– А он думает иначе, – заметила Айн. – Для него это порядок. Для него пустота – хаос, хуже смерти.

– Он не примет тишину, – продолжил Каэлен. – Для него она значит конец всего. Но для нас… может, это начало.

Кочевники молчали. Их суровые лица отражали сомнение: жить без магии – значит жить тяжело, на грани. Но они видели в словах Каэлена не просто юношу, а того, кто знал соль глубже, чем все остальные.

Один из беглецов вдруг сказал: – Я иду не за Империю и не против неё. Я иду, потому что не хочу стать таким, как они. – Он кивнул в сторону, где ветер уже развеял белый прах солдат.

Другой, кочевник, сжал копьё: – Я иду, потому что, если мы не остановим Башню, степь умрёт первой.

Лира посмотрела на Каэлена, её голос был мягким, но ясным: – А я иду за тобой. Потому что верю: ты услышишь то, чего не услышит никто.

Тишина снова упала, но теперь она была другой. Каждый сказал главное – зачем он идёт в эту дорогу. И теперь все понимали, что не свернут назад.

Каэлен смотрел в огонь и чувствовал, как в груди звенит пустота. Эхо соли шептало, но он впервые не чувствовал страха. Впереди ждала Башня. Впереди ждал Элиан.

И выбора уже не было.

На рассвете степь встретила их молчанием. Небо было низким, серым, будто придавливало землю. Ветер утих, и именно это тревожило – тишина была слишком густой, слишком тяжёлой.

Через несколько часов пути они наткнулись на развалины деревни. Каменные дома стояли пустыми, крыши провалились, и всё вокруг было покрыто белым налётом. Но это была не просто соль. Стены и улицы испещряли линии – ровные, выжженные, словно кто-то нарочно вёл по ним раскалённым железом.

– Руны, – произнёс Каэлен, останавливаясь. Его сердце сжалось. – Но они слишком большие…

Айн подняла клинок, её глаза метались по сторонам. – Слишком большие для чего?

– Для защиты, – ответил он. – Это не охранный круг, не ловушка. Это часть схемы.

Лира подошла ближе к стене и коснулась линии пальцами. Камень был тёплым, хотя солнце ещё не поднялось высоко. Она отдёрнула руку, словно обожглась. – Оно живо.

Старший кочевник нахмурился. – Живо? Но ведь магия уходит.

Каэлен покачал головой. – Она уходит. Но Элиан удерживает её. Эти линии – каналы. Он тянет остатки соли из земли и связывает их в сеть.

Кочевники загудели, тревожно переглядываясь. – Значит, Башня не одна? – спросил один из них.

Каэлен кивнул. – Нет. Башня – центр. Но к ней тянутся узлы. Деревни, города, всё, что осталось. Он строит паутину, в которой соль будет бежать, как кровь по венам.

Айн ударила кулаком по стене, и кусок камня осыпался, открыв под налётом соль, спёкшуюся в гладкий пласт. – Значит, всё, что мы видим мёртвым… он сделал сам.

– Или использовал то, что уже умирало, – мрачно добавил Каэлен. – Но результат один: он держит мир на цепях.

Лира прижала ладонь к его плечу. – Если это сеть… тогда её можно разорвать?

Каэлен молчал, глядя на выжженные линии, уходящие из деревни в степь. Эхо соли в его груди звенело глухо, как колокол. Он понимал: разорвать – можно. Но цена будет чудовищной.

– Можно, – наконец сказал он. – Но не без жертв.

Ветер поднялся, и линии на стенах словно засветились слабым белым светом. Люди в ужасе отступили.

Каэлен сжал посох. Впереди ждала Башня. Но теперь он знал: против них – не только она, а целый мир, опутанный рунной сетью Элиана.

Ночью на развалины опустилась тишина. Костры трещали слабо, свет их разгонял тьму лишь на пару шагов. Люди жались ближе друг к другу, и каждый взгляд то и дело возвращался к рунным линиям, что светились на камнях слабым, почти живым белым свечением.

Каэлен сидел у костра и вслушивался в это свечение. Оно не издавало звуков, но он ощущал ритм – слабый, глухой, как пульс под кожей. Сеть дышала. Он чувствовал, что они лишь коснулись края огромного узора, который тянулся на многие лиги.

– Ты опять слышишь её? – тихо спросила Лира, присев рядом.

– Не её, – ответил Каэлен. – Сеть. Она тянет силу, как сеть воды из колодца. И там, где она проходит, земля умирает.

Прежде чем Лира успела ответить, на краю света костров раздался странный звук. Шорох. Сначала один, потом другой. Кочевники подняли копья, Айн мгновенно оказалась на ногах, её клинок блеснул.

– Кто идёт? – крикнула она.

Из тьмы вышли фигуры. Сначала одна, потом другая, третья. Их было много, и двигались они медленно, словно тени, оторвавшиеся от земли.

Когда они вошли в круг света, люди ахнули. Это были люди – но изуродованные. Их кожа была покрыта белыми трещинами, глаза светились тусклым светом, а движения были дёргаными, как у марионеток. В их руках не было оружия, только обломки дерева, камни, ржавые лезвия.

– Они… живые, – прошептала Лира.

– Нет, – отрезала Айн, выставив клинок. – Они часть сети.

Фигуры двигались медленно, но неотвратимо. Их было десятки. Каждый шаг сопровождался хрустом соли в их телах. Они не кричали, не стонали, только шли вперёд, как вода, наполняющая трещины.

Каэлен поднялся. Соль в его груди зазвенела, и он понял: эти люди когда-то сопротивлялись, но руны сломали их волю. Теперь они были не жертвами, а проводниками.

– Он использует их, чтобы удерживать сеть, – сказал Каэлен глухо. – Они – живые узлы.

– Что ты предлагаешь? – Айн уже стояла, готовая встретить удар.

Каэлен вжал пальцы в посох. Внутри его бился голос соли – он чувствовал их боль, их пустоту, их последнюю просьбу. – Не сражаться, – сказал он. – Освободить.

Он ударил посохом в землю. Искры побежали по трещинам, линии на камнях вспыхнули ярче, и изуродованные люди завыли. Их крики пронзили ночь, но это был не крик атаки – это был крик освобождения. Их тела начали осыпаться белым прахом, линии на коже трескались, и один за другим они падали.

Когда всё стихло, перед кострами осталась только белая пыль, что блестела, как иней. Люди молчали, одни перекрестились, другие отшатнулись от Каэлена.

Айн подошла ближе, её голос был хриплым. – Ты убил их?

Каэлен покачал головой. – Я отпустил их.

Лира сжала его руку, её глаза были полны слёз. – Значит, они нашли покой.

Каэлен молча кивнул. Но в груди звенело эхо:

«Покой одному – пустота всем. Сколько ещё ты готов освободить?»

Утро пришло серым и холодным. Ветер снова поднялся, сметая с развалин пыль и белые крупицы, оставшиеся после ночного кошмара. Люди поднимались медленно, каждый шаг отдавался тяжестью, словно ночь забрала у них больше сил, чем десятки миль пути.

Каэлен долго стоял у края деревни, глядя на линии, что уходили в землю, и на белый налёт, покрывавший всё вокруг. Он чувствовал, что это место хранит память – не только соли, но и самих людей.

– Сюда, – позвал один из кочевников, махнув рукой.

Они собрались у здания, которое когда-то было большим домом. Каменные стены ещё держались, хотя крыша давно провалилась. Внутри, среди обломков и трещин, лежали деревянные дощечки, на которых угадывались резные знаки.

Лира подняла одну и осторожно стерла пыль. – Это записи.

Знаки были грубыми, но читаемыми. Каэлен присел рядом и всмотрелся. Руки его дрожали, когда он читал вслух: – «Мы приняли решение. Империя даст нам место в новом мире. Архимаг обещал, что те, кто принесёт соль добровольно, станут первыми в его городе. Наши дети будут жить при Башне. Остальные пусть умирают в степях».

Люди вокруг загудели. Кто-то прошептал: «Они сами… отдали себя?»

Айн схватила дощечку и сжала её так, что дерево затрещало. – Глупцы. Они думали, что получат жизнь, а стали узлами в его сети.

Лира положила ладонь на дерево, её глаза блестели от боли. – Но они верили. Им пообещали будущее. Кто из нас бы устоял, если бы выбор стоял – смерть или спасение для детей?

Каэлен молчал. В груди его пустота звенела всё сильнее, словно в ответ на слова. Он чувствовал, что это было не просто предательство. Это была жертва, сделанная во имя надежды – пусть ложной.

Он поднял глаза на людей вокруг. – Элиан строит Башню не только силой. Он строит её на обещаниях. Он зовёт всех, кто боится смерти. И многие сами идут к нему.

– Тогда их будет не остановить, – произнёс один из кочевников. Его голос дрожал. – Если Империя зовёт, и люди сами идут в цепи… то, кто останется свободным?

Айн резко вскинула клинок. – Мы. Пока у нас есть воля – мы останемся.

Лира шагнула ближе к Каэлену, её голос звучал мягко, но ясно: – Но ты видишь: он играет не только силой. Он играет надеждой. И это куда страшнее.

Каэлен сжал посох. Внутри его шепот соли звучал как эхо чужого голоса:

«Надежда – самая крепкая цепь. Ты готов её разрубить?»

Он не ответил. Но в его взгляде было ясно: рано или поздно, придётся.

К полудню степь раскрылась перед ними широким плато, усыпанным камнями, как поле с застывшими волнами. Ветер гнал пыль и клочья сухой травы, и именно в этом вихре они заметили людей.

Сначала казалось – тени. Но шаги становились яснее: группа в два десятка, уставших, измождённых, безоружных. Они шли навстречу, спотыкаясь и держась друг за друга. Женщины несли детей на руках, мужчины опирались на палки, будто каждая миля была мукой.

Кочевники насторожились, подняли копья, но Каэлен сразу поднял руку. – Не враги. Смотрите на их глаза.

И вправду – в глазах не было пустоты, не было белого света. Там был страх, боль и отчаяние.

Когда беженцы приблизились, старший из них – мужчина в лохмотьях, с обожжённой щекой – упал на колени. – Воды… пожалуйста…

Лира поспешила дать бурдюк, и люди набросились на него, жадно деля глотки. Кто-то плакал, кто-то благодарил.

Айн смотрела на них с подозрением. – Откуда вы идёте?

– Из города, – выдохнул старший. – Из Империи. Мы были там, когда Архимаг говорил.

Эти слова заставили всех замереть. Люди приблизились ближе, кочевники сжали копья крепче, а Каэлен шагнул вперёд. – Ты слышал его? Слышал Элиана?

Мужчина кивнул. Его глаза были полны ужаса. – Он стоял на площади, у подножия Башни. Она уже взметнулась к небу. Белая, живая… она поёт. И он говорил: «Соль не враг, соль – кровь земли. Я свяжу её и дам вам вечность. Но для этого вы должны стать её сосудами».

Толпа беженцев зашумела, каждый пытался добавить слова: – Он сказал, что наши дети будут сильнее нас…– Он велел нам не бояться боли…– Он обещал, что смерть больше не будет над нами властью!

Каэлен слушал, и в груди его пустота завыла, словно в ответ на каждое слово.

– И что было потом? – спросила Лира, сжимая его руку.

Старик опустил голову. – Люди пошли к Башне. Тысячи. Они сами отдавали себя. Мы… мы бежали. Мы видели, что стало с теми, кто вошёл. Их кожа трескалась, их глаза загорались белым светом… они больше не были людьми.

Он замолчал, и лишь ветер завывал в пустоте.

Айн тихо сказала: – Значит, он делает армию из тех, кто сам пришёл к нему.

Каэлен закрыл глаза. Внутри его эхом звучал голос:

«Ты видишь? Я не беру силой. Я даю выбор. И люди выбирают меня.»

Он открыл глаза и посмотрел на беженцев. Они дрожали, но в их взглядах была живая искра. – Вы сделали другой выбор, – сказал Каэлен. – И потому ещё живы.

Старик поднял голову. – Мы шли на запад, в степи. Но теперь… если вы идёте к Башне, мы пойдём за вами. Хоть недалеко. Мы должны знать, что ещё есть кто-то, кто не подчинился ему.

Люди переглянулись. Отряд вырос, но вместе с ним выросла и тяжесть пути.

Каэлен сжал посох. Он знал: впереди не только стены и солдаты. Впереди – тысячи, кто сам пошёл в цепи.

Ночью костры горели слабее обычного. Люди сбились в тесные круги, пытаясь согреться и отгородиться от ветра. Беженцы сидели рядом с кочевниками и беглецами, словно всегда были частью отряда. Их лица освещали колеблющиеся отблески, и в этих лицах Каэлен видел усталость, которую можно было спутать с безумием.

Он не спал. Пустота в груди не давала закрыть глаза, и он слушал ночной ветер, в котором слышался отдалённый звон – будто сама Башня отзывалась. В этот момент к нему подошёл один из новых спутников, худой мужчина с впалыми щеками и голосом, больше похожим на шёпот.

– Ты тот, кто слышит соль? – спросил он.

Каэлен кивнул. – Я слышу её. Но не всегда понимаю.

Мужчина опустился на колени рядом, глядя в пламя. Его руки дрожали. – Тогда, может быть, ты поймёшь то, что мы слышали. – Он помолчал, будто собирался с силами. – Архимаг говорил о ритуале. О великом связывании.

Каэлен повернулся к нему всем телом. – Расскажи.

– Он сказал, что Башня станет Сердцем нового мира. Что соль не должна уходить. Он собрал тысячи рун, тысячи жертв… и когда круг будет завершён, Башня свяжется с землёй. Она станет её новым сердцем.

Лира, сидевшая неподалёку, вскинула голову. – Новое сердце? Но если старое умирает…

– Он говорил, – продолжил мужчина, – что старое сердце слабое, что оно не выдержало людей. И он даст миру новое, вечное. Но для этого ему нужны сосуды. Люди. Мы сами должны стать жилами его Башни.

Слова повисли в воздухе, как яд. Никто не двигался, только огонь потрескивал.

Айн тихо выругалась, сжимая рукоять клинка. – Значит, он строит не башню. Он строит тюрьму. Для земли.

Каэлен чувствовал, как пустота внутри завыла, и в этом вое звучал ужас. «Если он завершит круг… соль станет вечной. Но вечная соль – это вечная смерть.»

Он поднял глаза на мужчину. – Ты слышал, когда он собирается завершить ритуал?

Тот покачал головой. – Скоро. Он сказал: «Когда Башня заговорит громче самой земли, тогда мир станет единым».

Лира положила ладонь на руку Каэлена. – Это значит, у нас мало времени.

Каэлен молчал. В его взгляде не было страха – только понимание. Башня была не просто угрозой. Она была ловушкой для самого мира.