Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

«Ты должен выбрать. Здесь – твой конец и их жизнь.»

Он закрыл глаза. В памяти мелькнули лица – Лиры, Айны, кочевников, людей, что шли за ним. Деревня, дом, смех. Всё то, что он уже потерял, и то, что ещё мог спасти.

Он прошептал: – Если такова цена… я готов.

Как только слова сорвались с его губ, поток ответил. Тёмная соль поднялась вверх и обвила его руку, холодная, как лёд, но в этом холоде было спокойствие. Она поднималась всё выше – к плечу, к груди.

Каэлен застонал. Он чувствовал, как соль внутри него, та, что жила с ним столько лет, откликнулась и начала рваться наружу. Его тело трясло, зубы скрежетали. Казалось, что он теряет саму сущность, то, что делало его тем, кем он был.

– Каэлен! – крик Лиры прорезал гул. Она рванулась к нему, но Айн схватила её за руку, удержала силой.

– Не мешай! – голос её был суровым, но в глазах стояла боль. – Если прервёшь его, погибнут все!

Лира билась, но не могла вырваться. Её слёзы падали на камень. – Он умрёт!

Каэлен стоял на коленях, опираясь руками о поток. Белые искры в его глазах угасали, сменяясь тьмой. Каждое биение сердца отзывалось пустотой – соль уходила.

«Ты отдаёшь меня. Ты разрываешь связь.» – голос внутри был уже не властным, а слабым. «Зачем, носитель? Я – сила. Я – жизнь. Со мной ты мог стать всем.»

Он выдохнул, слова сорвались хрипом: – Я не хочу быть всем. Я хочу, чтобы они жили.

Тело выгнулось дугой, и свет прорезал его грудь. Из него вырывались потоки соли, уходили в чёрную реку. Камни дрожали, гул становился оглушительным. Люди закрывали уши, падали на землю, но никто не смел убежать.

Старший кочевник смотрел, сжав копьё так, что руки белели. – Он… ломает саму землю, – прошептал он.

Айн держала клинок, готовая в любой момент остановить его, если поток пожрёт его целиком.

Лира кричала, её голос срывался: – Каэлен! Вернись! Ты обещал мне вернуться!

Каэлен услышал её – сквозь вой, сквозь боль, сквозь пустоту, которая рвалась внутри. Её голос был единственным, что держало его.

Он сжал зубы, поднял голову и закричал, обращаясь и к сердцу, и к потоку, и к самому миру: – Забери соль! Но оставь мне себя!

И тьма взорвалась. Поток разом вспыхнул, и вся пещера озарилась белым светом.

Люди упали на землю, закрыв глаза. Даже хранители склонили головы.

Когда свет стих, Каэлен рухнул на камни. Его тело дрожало, волосы стали почти полностью седыми, но глаза… глаза были обычными. Человеческими. Без света.

Он был пустым от соли. Но живым.

Тишина накрыла зал. Даже гул сердца, что сопровождал их с самого начала, стих. Люди сидели на камнях, прижимая детей, глядя то на Каэлена, то на чёрный поток. В их глазах было всё – ужас, непонимание, благоговение.

Хранители опустились на колени. Их глаза тускнели, будто пламя, которому не хватало воздуха. Старший произнёс: – Он разорвал узы. Соль ушла.

Айн шагнула вперёд. Её клинок всё ещё был в руке, но она не поднимала его. Она смотрела на Каэлена с напряжением, словно видела перед собой не того мальчишку из деревни, а человека, которого не знала. – Ты… другой. Но ты всё ещё здесь.

Лира бросилась к нему, упала рядом, обняла за плечи. – Ты жив! Ты слышишь? Жив!

Он с трудом поднял голову. Глаза его были обычными, без света, без белого сияния. В них была усталость, боль… и странное облегчение. – Я пуст. Но я – я.

Люди начали подниматься. Кто-то молился, кто-то плакал, кто-то смотрел на него с новым страхом. Для них он уже не был носителем соли. Но и просто человеком он больше не казался.

Старший кочевник ударил копьём о камень, прервав шум. – Смотрите!

Все обернулись. Потоки соли, что текли по залу, менялись. Их сияние гасло. Белые реки становились прозрачными, тусклыми, и там, где раньше бурлила сила, теперь оставались только сухие русла.

Хранители подняли головы. Их лица были безмолвными, но глаза угасали. – Она уходит, – сказали они в унисон. – Соль покидает этот мир.

Толпа загудела. Кто-то в отчаянии завыл, кто-то закричал: – Без неё мы умрём! Мы не выживем!

Айн повернулась к ним, глаза её сверкнули. – Мы выживем. Без соли – как раньше, до всего этого. Мы жили силой рук и земли. Мы будем жить снова.

Лира гладила Каэлена по волосам, её голос был тихим, но ясным: – Он выбрал для всех нас. Он отдал себя, чтобы мы остались людьми.

Каэлен с трудом поднялся. Его шаги были шаткими, но он стоял. Он посмотрел на людей, на пустеющие реки. – Магия уходит. Но жизнь остаётся. Это не конец. Это начало.

И впервые за всё время – тишина в груди. Настоящая. Без голоса соли, без гула сердца.

Но эта тишина была страшнее любого крика.

Дорога дальше была тяжёлой, но иной. Там, где раньше камни звенели солью и светились прожилки, теперь стены были серыми и безжизненными. Белый блеск угасал, линии жили исчезали, будто кто-то стирал их с самого тела земли.

Хранители шли рядом, их шаги были замедленными, лица – пустыми. Один за другим они останавливались, опускались на колени. Соль, что держала их веками, уходила, и они превращались в простые каменные статуи.

– Они… умирают, – прошептала Лира, прижимаясь к Каэлену. – Соль была их дыханием. Без неё они не могут.

Старший кочевник снял плащ и накрыл одного из павших. – Пусть возвращается в землю, откуда вышел.

Толпа шла молча. Никто больше не плакал, не кричал. Они видели: здесь не было ни чуда, ни спасения. Было только возвращение к пустоте.

Каэлен чувствовал лёгкость и тяжесть одновременно. Соль больше не давила, не требовала, но и силы её больше не было. Каждое движение отдавалось слабостью, дыхание сбивалось быстрее, чем раньше.

– Ты держишься? – спросила Лира, не отпуская его руки.

Он кивнул. – Я… жив. Но таким я буду до конца.

Айн шагала впереди, её клинок болтался за спиной. Она смотрела на стены и говорила глухо: – Смотрите. Ни одного следа больше. Даже камень пустой. Это не сон. Магия уходит из мира.

И действительно, чем дальше они продвигались, тем меньше было признаков прежней силы. Даже воздух становился легче, свободнее, но и холоднее.

Когда они вышли из узкого прохода в широкий зал, их встретила тишина. Зал был пуст. Ни света, ни жил, ни гула. Только камень, серый и мёртвый.

Люди замерли. Для кого-то это было облегчением, для кого-то – приговором.

Каэлен опустился на колени и провёл рукой по камню. Холодный, обычный, без голоса. И впервые за долгие годы он услышал только собственное дыхание.

– Всё. – Его голос был хриплым, но твёрдым. – Соль ушла.

Лира склонилась рядом, её рука нашла его ладонь. – А значит, началась новая жизнь.

Старший кочевник опёрся на копьё. – Новая жизнь всегда начинается с конца.

И все поняли: то, ради чего они шли, свершилось. Но что ждёт их дальше – никто не знал.

Дорога к поверхности оказалась короче, чем они ожидали. Будто сам разлом, лишённый силы, торопился выбросить их из себя. Каменные коридоры больше не гудели и не светились – только осыпались, трещали, будто уставшее тело, из которого ушла душа.

Люди шагали осторожно, боясь любого звука. Даже дети молчали, будто чувствовали: здесь кончается не только путь, но и целая эпоха.

Наконец впереди мелькнул свет. Настоящий, солнечный, не белый блеск соли, а тёплое, зыбкое сияние. Толпа ринулась к нему, спотыкаясь, падая, но поднималась снова.

Они вышли из пасти земли на поверхность.

Перед ними раскинулась равнина. Но она была иной. Там, где прежде земля зияла белыми пятнами соли, теперь лежала сухая, потрескавшаяся почва. Вдалеке, где раньше струились серые испарения, росли редкие травы – жухлые, но живые.

Люди замерли. Кто-то упал на колени, кто-то поднёс руки к небу. Слёзы текли по лицам.

– Она ушла, – прошептал старший кочевник. Его глаза смотрели на горизонт, где раньше виднелись сияющие башни Империи, но теперь стояли чёрные остовы, лишённые света. – Империя больше не поёт.

Айн вскинула голову. Ветер трепал её волосы, и в её взгляде было не облегчение, а тревога. – Без соли их машины не работают. Их башни – мёртвый камень. Всё, что они построили, рухнет.

Лира держала Каэлена за руку, её глаза сияли. – Но мы… свободны?

Он смотрел вдаль. Его волосы были седыми, тело слабым, но глаза – ясными. – Мы свободны. Но и сироты. Земля больше не говорит с нами.

Тишина вокруг была непривычной. Не было гула, не было шёпота, не было дыхания. Только ветер, сухой и резкий.

Люди вслушивались в эту тишину, и каждый понимал: с этого дня всё изменилось.

– Теперь… всё зависит от нас, – сказал Каэлен. Его голос дрогнул, но прозвучал твёрдо. – Без голоса земли. Без соли. Только мы и она.

И это пугало больше, чем все кошмары под землёй.

Толпа медленно рассыпалась по равнине. Люди словно впервые ощутили настоящую землю под ногами – сухую, шероховатую, мёртвую и в то же время настоящую. Кто-то упал на колени и целовал трещины в почве, кто-то пытался сорвать стебель жухлой травы, будто в ней был знак будущей жизни.

Но радость длилась недолго.

– Чем мы будем жить? – выкрикнула женщина, прижимая к себе ребёнка. – Здесь нет ни воды, ни еды!

– Без соли нет тепла! – поддержал её мужчина. – Мы замёрзнем, когда придёт зима!

– Лучше замёрзнуть, чем снова кормить землю своей кровью! – огрызнулся старший кочевник. Его голос был резким, как удар камня о камень. – Я видел, как соль брала людей. Пусть земля будет пустой, но честной!

Спор разгорался. Люди кричали друг на друга, женщины тянули детей прочь, мужчины спорили, угрожали. Каждый боялся будущего, но каждый видел его по-своему.

Айн подняла клинок, и его блеск в солнце заставил толпу на миг замолчать. – Достаточно! – её голос звенел от ярости. – Хотите спорить – спорьте. Хотите драться – деритесь. Но слушайте одно: мир изменился, и назад дороги нет. Соль ушла. И не вернётся.

– Это он её забрал! – выкрикнул кто-то, указывая на Каэлена. – Он! Без него магия была бы с нами!

Гул поднялся снова. Несколько мужчин шагнули вперёд, их лица искажали злоба и отчаяние.

Лира бросилась вперёд, заслонив Каэлена собой. – Попробуйте! – её глаза горели. – Попробуйте – и я сожгу вас памятью его имени!

Айн встала рядом, подняв клинок. – Кто коснётся его, коснётся и меня.

Толпа дрогнула. Люди отступили, но шёпот остался: проклятия, страх, обвинения.

Каэлен поднялся с трудом. Его тело было слабым, но голос – ясным. – Да. Это я. Я отдал соль. Но если бы я не сделал этого, вы все стали бы камнем под землёй. Я выбрал тишину. И теперь мы должны учиться жить в ней.

Он оглядел людей. В их глазах была ненависть, надежда, страх – всё сразу. – Вы можете винить меня. Но дорогу назад я не открою.

Тишина снова легла над равниной. Только ветер свистел в трещинах камня.

И в этой тишине все впервые поняли: их будущее зависит не от магии, не от сердца, не от соли. Оно зависит только от них.

К вечеру люди разбросались по равнине, словно растерянное стадо. Кто-то искал сухие ветки, чтобы развести костры, кто-то пытался копать землю в поисках влаги. Но почва была твёрдой, потрескавшейся, и оттуда поднималась только пыль.

Кочевники действовали слаженно. Они выстроили ряды камней, установили копья вокруг – не как оружие, а как границы, чтобы напомнить всем, что здесь будет лагерь. Их женщины раскинули меховые плащи, чтобы прикрыть детей от ветра.

Беглецы из Империи суетились, но без пользы. Они были привыкшие к рунным печам, к магическим фонарям и чарам, что грели воду и еду. Теперь же они стояли с пустыми руками и спорили, кто виноват в их бедах.

– Мы не выживем! – кричал мужчина в разорванном камзоле. – Без соли у нас нет ни света, ни защиты! Всё погибнет!

– Всё погибло уже там, под землёй, – отрезала Айн. Она сидела у огня, точила клинок и не поднимала глаз. – Здесь хотя бы воздух чистый.

Старший кочевник добавил мрачно: – Земля пуста, но она жива. Мы найдём воду. Мы выживем. Мы всегда выживали.

– А мы – нет! – выкрикнула женщина, прижимая к себе дочь. – Империя держалась на соли! Мы не знаем, как жить без неё!

Толпа снова загудела. Кто-то требовал, чтобы Каэлен «вернул магию», кто-то шептал, что теперь они свободны.

Каэлен сидел в стороне, у небольшого костра, рядом с Лирой. Пламя было слабым, дров почти не осталось, но он грел руки и слушал шум вокруг. Соль в груди молчала – впервые по-настоящему. И эта тишина резала сильнее любого крика.

– Они боятся, – тихо сказала Лира, прижавшись к нему. – И будут винить тебя, пока не найдут новый смысл.

– Пусть винят, – ответил он. – Лишь бы жили.

Айн подняла голову, посмотрела прямо на него. В её взгляде не было ни злобы, ни жалости. – Они расколются. Одни пойдут за тобой. Другие захотят вернуть то, что ушло. И тогда кровь прольётся снова.

Старший кочевник кивнул. – Так всегда. Но теперь это будет их выбор, не воли соли.

Ночь опустилась на равнину. Костры чадили, дети плакали, ветер выл в трещинах. Люди жались друг к другу, и над их головами висело новое, тяжёлое чувство – неизвестность.

Каэлен смотрел в темноту. Он понимал: его жертва лишь открыла дверь. Но идти дальше им предстояло самим.

Ночь принесла не покой, а напряжение, густое, как дым от костров. Ветер свистел над равниной, костры чадили, выбрасывая искры в темноту. Люди лежали на земле, кто-то молился, кто-то шептал детям сказки, но сон не приходил.

И тогда вспыхнул спор.

– Ты думаешь, мы выживем без соли? – громко выкрикнул мужчина из беглецов. Его лицо было перекошено усталостью и отчаянием. – Нет! Соль – это жизнь! Он украл её у нас! – он ткнул пальцем в Каэлена, сидевшего у костра. – Если бы не он, мы бы всё ещё имели силу!

– Силу, что жрала нас изнутри! – ответил кочевник, поднявшись с места. Его голос был глухим, но резким, как удар копья. – Силу, что превращала людей в камень. Хотите её обратно? Тогда сами становитесь солью!

Толпа загудела. Женщины прижимали детей, мужчины хватались за камни и палки. Несколько бросились друг на друга, и первый удар прозвучал в темноте – сухой, отчаянный.

Крики прорезали ночь. Двое сцепились у костра, кто-то попытался их разнять, но вскоре драка охватила десятки. Палки, кулаки, крики – всё смешалось в одно.

Айн поднялась первой. Её клинок блеснул в отблесках огня, и голос прорезал гул: – Стоять! Ещё шаг – и я перережу глотку любому, кто поднимет руку!

Но её слова лишь на миг сбили ярость.

– Почему мы должны слушать тебя?! – выкрикнул один из беглецов. – Ты и твои кочевники радуетесь! Вам плевать, что Империя умирает!

Старший кочевник встал рядом с Айн, копьё его сверкало. – Империя уже умерла. И чем раньше вы это примете, тем дольше проживёте.

Шум нарастал, толпа рвалась в разные стороны. Кто-то тянулся к Каэлену – не с оружием, а с криком: – Верни соль! Верни её, или мы все погибнем!

Лира закрыла его собой, её глаза горели от ярости. – Он никому ничего не вернёт! Всё кончено! Поймите это, или погибните в своей жадности!

Каэлен медленно поднялся. Его голос был тихим, но отчётливым: – Я не верну то, что ушло. Соль не принадлежит никому. И если вы будете драться за её тень, то умрёте здесь, на этой земле, которая больше не даст вам ничего.

Толпа притихла, но только на миг. Слова его были правдой, но не все были готовы её принять.

И впервые люди разделились – одни отошли к кочевникам, другие сгрудились вокруг беглецов. Лагерь раскололся пополам, и ночь на равнине стала долгой и страшной.

Утро встретило их холодным ветром. Костры давно погасли, оставив только чёрные пятна золы на потрескавшейся земле. Люди не спали всю ночь – одни сидели кучками, переговаривались шёпотом, другие сторожили соседей, словно врагов.

Каэлен вышел в центр лагеря. Его шаги были тяжёлыми, но он держался прямо. Лира рядом поддерживала его, хотя сама выглядела измождённой. Айн и старший кочевник уже ждали – оба стояли на границе между двумя группами, и эта граница была тоньше, чем натянутая струна.

– Мы должны говорить, – сказал Каэлен. Его голос был хриплым, но громким. – Если будем молчать, кровь прольётся ещё до полудня.

Люди зашумели.

– С чем говорить?! – крикнул один из беглецов. – Они радуются нашей гибели! Их степи пустые, и теперь они хотят, чтобы и мы сдохли вместе с ними!

– Лучше сдохнуть людьми, чем жить солью! – огрызнулся кочевник. – Мы всегда жили без магии. А вы – как младенцы, которым отняли соску!

Крики нарастали. Мужчины хватались за палки, женщины тянули детей за руки, оттаскивали подальше.

Айн шагнула вперёд, клинок блеснул в утреннем солнце. – Ещё шаг к драке – и я вырежу виновных первой.

Старший кочевник кивнул. – Слова важнее крови. Слушайте носителя.

Каэлен поднял руку, и шум понемногу стих. Он смотрел на обе стороны, на лица – усталые, злые, потерянные.

– Мы больше не дети соли, – сказал он. – Мир изменился, и магия ушла. Никто не вернёт её. Ни я, ни вы.

– Лжец! – выкрикнула женщина из беглецов. – Ты забрал её! Ты можешь вернуть!

Каэлен посмотрел на неё, и его взгляд был тяжёлым, усталым. – Даже если бы мог… я не стал бы.

Тишина повисла, словно удар.

– Мир без соли тяжёлый, – продолжил он. – Но он честный. И у нас есть выбор: или мы учимся жить в нём вместе, или грызем друг друга, пока не умрём.

Слова его не примирили толпу. Наоборот, стало ясно: половина смотрела на него с уважением, половина – с ненавистью.

Айн прошептала тихо, чтобы слышали только он и Лира: – Ты держишь их. Но если ещё один такой спор вспыхнет – они разорвут лагерь на части.

Каэлен кивнул. Он чувствовал: раскол неизбежен.

И впервые в тишине новой земли у него мелькнула мысль: может, не всех удастся спасти.

Ночь спустилась быстро, как будто сама земля хотела укрыть от глаз людей их страх и гнев. Костры горели редкими пятнами, но никто не сидел вместе: беглецы кучковались отдельно, кочевники – отдельно. Между ними зияла пустота, и в этой пустоте мерцал слабый огонь, возле которого сидел Каэлен с Лирой.

Он не спал. Смотрел на трещины земли и слушал тишину. Тишина теперь была всюду, и она не приносила покоя. Она гудела в голове, будто тяжёлый камень лежал на сердце.

Первой к нему подошла группа беглецов. Четверо мужчин, один из которых днём кричал громче всех. Они держались настороженно, руки спрятаны в плащах.

– Мы пришли говорить, – сказал старший из них. Его голос дрожал, но в нём было и упрямство. – Мы не можем жить, как степняки. Мы – дети Империи. Нам нужны руны, машины, сила. Верни её.

Каэлен устало посмотрел на них. – Соль ушла. Никто не вернёт её.

– Ложь! – старший шагнул ближе. – Мы видели, что ты делал там, внизу! Ты говорил с сердцем, ты управлял им! Если ты забрал – ты можешь и вернуть!

Лира поднялась, глаза её блестели от гнева. – Он не должен вам ничего. Он спас вас от того, чтобы вы стали статуями соли, как те несчастные под землёй!

Но мужчины не слушали. Их лица были иссечены отчаянием, и оно было страшнее ненависти. – Если ты не вернёшь магию, – процедил один из них, – мы уйдём. И все, кто останется с тобой, погибнут.

Каэлен смотрел на них долго, потом ответил тихо: – Уходите. Но знайте: в новом мире вы умрёте быстрее всех.

Они отпрянули, их глаза метались от страха к ярости, но они не решились ударить. Ушли в ночь, бросая на него взгляды, полные ненависти.

Когда их шаги стихли, тень возникла с другой стороны. Кочевники. Старший вёл их, и за ним стояли молчаливые силуэты.

Он склонил голову. – Ты сделал то, чего не смог бы никто. Ты освободил землю. Для нас это подвиг. Для них – проклятие.

Каэлен не ответил.

Старший продолжил: – Мы пойдём за тобой. Но ты должен помнить: в степи нет места слабым. Если они, – он кивнул в сторону беглецов, – решат воевать, мы не будем щадить.

Айн появилась из темноты и встала рядом. – Они всё равно придут к крови, Каэлен. Ты не удержишь их вместе.

Каэлен опустил голову. Его руки дрожали, и впервые он подумал: может, его выбор был лишь началом ещё одной войны.

Костёр догорал, угли тлели, выбрасывая редкие искры в ночной воздух. Лира уснула, склонившись к его плечу, Айн дежурила на краю лагеря, кочевники расставили копья и часовых. Беглецы держались в стороне, будто сама тьма отделяла их от остальных.

Каэлен остался один со своими мыслями. Он смотрел на огонь, и тишина земли давила так сильно, что казалось – уши звенят.

И тогда он услышал её.

Не гул, не всепоглощающий голос, как прежде. Лишь слабый шёпот, похожий на эхо.

«Ты оставил меня…»

Он вздрогнул. Рука непроизвольно легла на грудь – там было пусто, холодно.

– Ты… всё ещё здесь? – прошептал он.

«Я – тень. Ты выгнал меня. Но я часть тебя. Я не уйду до конца.»

Голос был тихим, но цеплялся за сознание, как ледяные пальцы.

– Я сделал выбор. Ты больше не будешь править мной.

«А без меня кто ты? Слабый мальчишка из деревни. Уставший, сломанный. Ты думаешь, они пойдут за тобой? Нет. Они ждут твоей силы. А у тебя её больше нет.»

Каэлен закрыл глаза. Он чувствовал: слова правдивы, и в этом была их опасность.

– Я не хочу силы. Я хочу, чтобы они жили.

«Жить? Без магии? В холоде, в голоде? Они будут ненавидеть тебя. Одни за то, что ты всё забрал. Другие за то, что не дал им больше. Они разорвут друг друга. А потом придут за тобой.»

Его сердце сжалось.

– Замолчи.

«Я – тишина. Но даже в тишине ты слышишь меня. Пока ты жив, я живу в тебе. И когда они отвернутся… я буду единственным, кто останется рядом.»

Он сжал кулаки. В груди не было силы, но было эхо. И это эхо оказалось страшнее гула.

Каэлен поднял взгляд на тёмное небо, где звёзды мерцали холодным светом. Он понял: он освободил мир от соли, но от самого её шёпота, от её памяти, он не освободится никогда.

Утро выдалось холодным и сухим. Солнце встало над равниной, и его свет лишь подчеркнул пустоту вокруг. Ни зелени, ни птиц, ни воды – только потрескавшаяся земля и ветер, что свистел, будто в пустом кувшине.

Первым звуком дня стал шум – беглецы собирали вещи. Женщины укладывали детей на повозки, мужчины перетаскивали жалкие мешки с остатками пищи. Их лица были мрачными, но решительными.

– Мы идём, – сказал мужчина в разорванном камзоле, тот самый, что кричал громче всех. – Здесь нас ждёт только смерть. Мы найдём соль. Мы вернём магию.

Каэлен встал, шатаясь, но удержался на ногах. – Соли больше нет. Она ушла.

– Ложь! – мужчина шагнул к нему, и в его глазах светилось безумие. – Она не могла уйти! Ты украл её! И если не вернёшь, мы сами её найдём.

Толпа беглецов зашумела в согласии. Кто-то выкрикнул: – Мы не пойдём за ним! Мы сами построим будущее!

Айн вышла вперёд, клинок блеснул в утреннем свете. – В степях нет будущего для тех, кто ищет соль. Только смерть.

– Лучше смерть в поисках силы, чем жизнь в этой тишине! – выкрикнула женщина с ребёнком.

Кочевники подняли копья, но старший кочевник поднял руку, останавливая их. Его голос был глухим, но твёрдым: – Пусть идут. Земля сама рассудит, кто прав.

Беглецы сгрудились плотнее. Кто-то из них бросил взгляд на Каэлена – взгляд, полный ненависти и страха. – Ты ещё увидишь, что мы были правы. Когда вернём соль, мир снова оживёт.

Они двинулись прочь. Повозки скрипели по камню, дети плакали, но их голоса быстро глушил ветер.

Лира смотрела им вслед, её губы дрожали. – Они умрут.

Каэлен сжал её руку. – Да. Но они сделали выбор.

Айн сплюнула на землю. – И теперь дорога разделена. Те, кто остался, должны научиться жить по-новому. Без их криков, без их жадности.

Старший кочевник кивнул. – Но их ненависть ещё вернётся. Я видел это в их глазах. Они уйдут – но они не забудут.

Каэлен смотрел на пустую равнину, где таяла тень уходящей толпы. В груди было пусто, но в этой пустоте всё ещё звучало слабое эхо соли.

«Они найдут меня. Или я найду их. Тишина – не конец.»

Он закрыл глаза. Он знал: это был лишь первый раскол. Настоящее испытание ещё впереди.

Когда шум уходящей толпы стих за горизонтом, равнина показалась ещё более пустой. Те, кто остался, сидели у костров, молчали, словно не знали, что делать дальше. В их глазах было облегчение – крики и угрозы ушли вместе с беглецами, но и страх: теперь их стало меньше, и каждый чувствовал, как тяжёлым грузом ложится ответственность за жизнь детей и стариков.

Старший кочевник первым нарушил тишину. – Мы остаёмся. Значит, строим лагерь. Степь не примет нас сразу, но если мы не укрепимся, ветер унесёт нас, как пепел.

Кочевники сразу взялись за дело. Мужчины начали собирать камни, складывая их в круги для будущих очагов. Женщины натягивали шкуры и рваные плащи на копья, чтобы сделать подобие шатров. Их движения были уверенными – привычка жить в суровых условиях выручала их.

Беглецы, что остались, растерянно смотрели, но постепенно присоединились. Кто-то тащил сухие ветки, кто-то собирал травы, едва пробившиеся сквозь землю. Их руки были неумелыми, но желание жить пересиливало гордость.