Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

Хранитель на том берегу поднял руки. – Выбор сделан. Те, кто готов, спустятся. Остальные останутся наверху. Но знайте: здесь, у сердца, никто не живёт долго без его воли.

Гул разлома усилился, и земля под ногами дрогнула. Толпа закричала, многие бросились хватать детей, кто-то упал на колени.

И в этом хаосе Каэлен понял: раскол неизбежен. Часть людей пойдёт за ним вниз. Часть останется – и, возможно, погибнет здесь, на краю.

Волнение в толпе нарастало, как буря. Люди кричали друг на друга, одни тянули руки к Каэлену, другие толкали его прочь. Дети плакали, женщины обнимали их, мужчины хватались за оружие, но не знали, на кого поднять его.

– Мы не станем рабами соли! – закричал один из беглецов, высокий, с обветренным лицом. – Пусть сердце заберёт нас, но мы умрём людьми!

– Ты умрёшь дураком! – рявкнул другой. – Я хочу, чтобы мои дети жили, а не лежали в пепле!

– Жить пустыми?! – выкрикнула женщина. – Это не жизнь, а проклятие!

Старший кочевник ударил копьём о землю, но гул разлома перекрыл его голос. Толпа качнулась, разделяясь всё явственнее.

Айн шагнула вперёд, клинок в её руке сверкнул. – Хватит! – крик её прорезал гул и крики. – Мы не резня! Мы – люди!

На миг воцарилась тишина. Но лишь на миг. Люди всё равно смотрели друг на друга, как на чужих.

Каэлен почувствовал, что соль внутри гудит сильнее. Она отзывалась на этот разлад, на страх и ярость. Ему казалось, что трещины под ногами расширяются именно от их споров.

Он поднял руки. – Послушайте! – его голос эхом ударил по скалам. – Я не поведу вас в цепях. Каждый решает сам. Но я должен идти вниз. Там ответ – для всех нас.

– Значит, ты уже выбрал, – хрипло сказала Айн.

– Да, – тихо ответил он.

Лира вцепилась в его руку, её глаза были полны слёз. – Если ты уйдёшь туда – соль не отпустит тебя.

– Я вернусь, – сказал он, но сам чувствовал: слова звучали слабее, чем хотелось.

Толпа зашумела вновь. Часть людей – измождённые, те, у кого не осталось сил бороться, – шагнули к нему. Другие – отвернулись, будто боялись даже смотреть.

Старший хранитель на другом берегу кивнул. – Так всегда бывает. Сердце не принимает всех сразу. Одни идут, другие остаются. Но помните: тех, кто остаётся, ждёт лишь тишина.

Земля содрогнулась, и в трещинах поднялся густой пар. Люди закричали, некоторые бросились назад, другие прижали детей и пошли за Каэленом, как за последней надеждой.

И вот колонна раскололась. Одни шли к краю разлома, к нему. Другие остались позади, с глазами полными отчаяния и ненависти.

Каэлен чувствовал: этот выбор уже нельзя было обратить.

Толпа дрожала, как потревоженное пламя. Те, кто выбрал идти с Каэленом, держались ближе друг к другу, сжимали руки детей и не смотрели на тех, кто остался позади. А те, кто решил не спускаться, стояли неподвижно, словно уже приросли к земле. В их взглядах было всё сразу: страх, зависть и ненависть.

Каэлен стоял у самого края разлома. Туман клубился внизу, и гул бил прямо в грудь. Соль внутри отзывалась так, будто это её сердце билось под ногами.

– Там есть дорога? – спросила Лира, её голос дрожал.

– Есть, – ответил хранитель на другом берегу. – Но не для всех.

Старший кочевник вышел вперёд. Его копьё блеснуло, и он посмотрел прямо в глаза Каэлену. – Я прожил жизнь в степях. Я знаю цену каждому выбору. Если ты идёшь вниз – я пойду с тобой. Но не ради соли, – он ткнул копьём в землю, – а ради тех, кто всё ещё держится за жизнь.

Айн стиснула зубы. Она переводила взгляд с толпы на Каэлена, сжимала рукоять меча так, что пальцы побелели. – Я ненавижу эту силу, – сказала она, и голос её был, как удар железа. – Но, если ты поведёшь их – я буду рядом. И если соль возьмёт тебя… – она подняла клинок, – я сделаю то, чего боятся другие.

Толпа загудела, но теперь уже не враждебно, а тише – будто слова Айны и кочевника дали им опору. Те, кто стоял ближе к Каэлену, начали готовиться к спуску: проверяли верёвки, связывали ткани в длинные полосы, чтобы держаться друг за друга.

Но на другой стороне люди, что отказались идти, зашептались. Один мужчина крикнул: – Вы предатели! Вы сами солью стали! Пусть разлом возьмёт вас всех!

За ним подхватили другие. Проклятия летели в спины уходящим, и матери закрывали уши детям.

Каэлен повернулся к ним. Его голос был усталым, но твёрдым: – Никто не предатель. Каждый сделал свой выбор. Пусть земля сама рассудит нас.

Эти слова только усилили разделение. Одни отвернулись, другие застонали, а третьи рухнули на колени в отчаянии.

Каэлен вдохнул глубже, и соль внутри откликнулась ровным ударом. Он шагнул ближе к краю и сказал: – Кто со мной – идёт сейчас. Остальные… останутся ждать свою тишину.

Туман внизу клубился гуще, и в его глубине что-то шевелилось. Гул усиливался, словно сам разлом слушал их решение.

Край разлома крошился под ногами. Каждый камень, что падал вниз, исчезал в тумане без звука, будто глубина была не пространством, а пастью. Люди теснились, их лица были бледными, руки дрожали.

Айн первой привязала к поясу связку верёвок и тряпья, проверила узел и без слов шагнула к краю. Её клинок был за спиной, глаза холодны. Она не смотрела вниз – только вперёд, на Каэлена.

– Если умрём, то умрём вместе, – сказала она.

Старший кочевник последовал за ней. Он вбил копьё в землю, сделал петлю и проверил, выдержит ли древко натяжение. – Копьё лучше любого костыля, – усмехнулся он мрачно. – Но вниз оно нас не удержит.

Люди один за другим начали спускаться. Верёвки скрипели, пальцы соскальзывали по камням. У некоторых не было сил даже держаться – тогда кочевники помогали, хватали их и тянули вниз вместе.

Каэлен и Лира остались одними из последних. Она смотрела на клубящийся туман, и её лицо было белее самой соли. – Каэлен… – её голос был едва слышен. – Там нет конца. Мы никогда не дойдём.

Он взял её за руку, прижал к губам. – Пока мы держимся друг за друга, у нас есть конец. Любой.

Она кивнула, и они вместе начали спуск.

Скалы были влажными от конденсата, туман лип к коже, словно живое покрывало. Дышать становилось всё труднее. На середине пути одна из женщин сорвалась – крик её разорвал гул, и тело исчезло в белесой бездне. Люди завопили, но никто не видел, куда она упала. Не было даже звука удара.

– Она растворилась… – прохрипел один из мужчин. – Даже смерти здесь нет!

Крик ужаса пронёсся по веренице спускающихся. Но вернуться уже никто не мог – слишком далеко зашли, слишком крепко держались друг за друга.

Каэлен чувствовал, как соль внутри него откликается на каждый вздох тумана. Ему казалось, что эта бездна жива, что она смотрит на них всеми своими трещинами и ждёт.

Он остановился на миг, глядя вниз. В глубине мерцал слабый свет – не огонь, не отражение, а пульсирующее сияние, будто дыхание сердца.

– Мы почти там, – сказал он, и голос его звучал неуверенно.

Лира прижалась к нему. – Почти там – это где? В сердце земли или в её могиле?

Каэлен не ответил. Внизу гул бил сильнее, и соль в его груди отвечала в унисон.

Верёвки натягивались, скрипели, пальцы стирались до крови. Каждый вдох был мучением – туман жёг горло, оседал на коже холодным инеем. Но шаг за шагом, хватка за хваткой люди спускались всё ниже, туда, где гул становился таким сильным, что заглушал собственные мысли.

Первым дна коснулся старший кочевник. Его сапоги скользнули по влажному камню, и он упал на колени, вонзив копьё в трещину, чтобы удержаться. Потом он поднял голову и замер.

– Здесь… жили, – сказал он хрипло.

Остальные один за другим достигали выступа. Под ногами был не просто камень. Поверхность разлома здесь была ровной, словно выдолбленной руками. На стенах виднелись следы – линии, похожие на резьбу, то ли древние руны, то ли трещины, но слишком ровные, чтобы быть случайностью.

Айн осмотрела ближайшую стену. – Это не природа, – сказала она. – Здесь кто-то был до нас.

Толпа замерла. Люди прижимали детей, боясь даже вдохнуть.

Каэлен спустился вместе с Лирой. Его ноги коснулись земли, и соль в груди откликнулась так резко, что он чуть не потерял равновесие. Здесь, у самого дна, её голос был громким, как никогда.

Он приложил ладонь к стене. Камень был тёплым, пульсирующим. И в этих ударах он слышал слова без слов.

– Здесь сердце ближе всего, – прошептал он.

Лира вцепилась в его руку. – Оно живое?

– Оно говорит, – ответил он.

Старший кочевник нахмурился, но промолчал. Он осматривал стены, трогал резьбу. – Это не просто трещины. Это метки. Кто-то жил здесь. Кто-то оставил следы, чтобы мы нашли их.

Айн провела клинком по линии на стене. Металл отозвался резким звоном, и в трещине вспыхнул слабый свет – белый, как соль. Люди вскрикнули, отпрянули.

– Она дышит сквозь камень, – сказала она, отводя клинок. – Земля… или то, что в ней.

Внизу раздался странный звук – будто шаги. Толпа напряглась. Из тумана показались силуэты. Они двигались медленно, но уверенно, и свет белых глаз был виден ещё до того, как стали различимы лица.

– Пустые, – прошептал кто-то.

Но Каэлен почувствовал: это были не пустые. В их телах была соль, но не мёртвая. Они были чем-то иным.

– Они… ждут нас, – сказал он.

И гул сердца в ответ ударил сильнее, подтверждая его слова.

Фигуры вышли из тумана шаг за шагом. Их лица были серыми, покрытыми трещинами, словно камень, но глаза горели мягким белым светом – не пустым, а живым, внимательным. Одежды их напоминали одеяния кочевников, но сотканные не из шерсти и кожи, а из волокон соли, переливавшихся в свете.

Толпа сбилась в кучу, женщины зажали рты детям, мужчины выхватывали оружие, но не решались поднять его.

Айн шагнула вперёд, клинок блеснул в её руке. – Кто вы? – её голос дрогнул, но она заставила его звучать твёрдо. – Говорите, или я приму вас за врагов.

Один из существ остановился ближе других. Его тело было высоким, плечистым, но движения плавными, как у воды. Когда он заговорил, слова эхом прокатились по камням, будто их произносил сам разлом: – Мы – те, кто остался у сердца. Мы – хранители, забытые людьми.

Старший кочевник нахмурился, опираясь на копьё. – Ложь. Хранители умерли вместе с нашими степями.

– Нет, – ответило существо. – Мы отдали всё, чтобы сердце продолжало биться. Мы не живы и не мертвы. Мы – соль и плоть вместе.

Люди загудели. В их глазах читался ужас: они понимали, что перед ними не пустые, но и не люди.

Каэлен чувствовал, как соль в груди отозвалась знакомым ритмом, словно приветствуя этих существ. Он сделал шаг вперёд, и их глаза устремились к нему.

– Ты несёшь её в себе, – сказал хранитель. – Ты слышишь её, как слышим мы. Потому ты здесь.

Каэлен сжал кулаки. Он не хотел этих слов, но они были правдой.

Лира шагнула к нему, в её глазах был страх. – Не слушай их. Это ловушка. Они хотят, чтобы ты стал таким же, как они.

Айн подняла клинок выше. – Если они попытаются забрать тебя – я не дам.

Существо наклонило голову, словно прислушиваясь к их словам, и произнесло: – Мы не пришли забрать. Мы пришли показать. Сердце не будет ждать вечно. Если вы хотите понять его, идти дальше должны только те, кто готов отдать больше, чем взял.

Эти слова повисли над толпой, как приговор. Люди переглядывались, кто-то плакал, кто-то шептал молитвы.

Каэлен понял: испытание только начиналось.

Хранители разом повернулись и двинулись в глубь трещины. Их шаги были медленными, размеренными, но каждый звук отзывался эхом в камне, будто весь разлом слушал и отвечал.

Толпа замялась. Никто не спешил идти за ними, и только гул в груди Каэлена толкал его вперёд. Он сделал первый шаг – и люди потянулись следом, как тени.

Дорога вела по узкому проходу, стены которого светились тонкими линиями. Эти линии шли вглубь, уходили под ноги, и казалось, что они пульсируют – так же, как сердце в груди.

– Это не трещины, – сказала Айн, проведя рукой по стене. – Это вены.

Старший кочевник кивнул, его взгляд был тяжёлым. – Сердцеверия тянется сюда. Оно всё ещё живо.

Хранитель обернулся, его глаза светились ярче. – Оно не живо, как вы понимаете жизнь. Оно дышит. Оно ждёт.

Люди зашептались. Одни молились, другие прикрывали уши, будто боялись услышать то же, что и Каэлен.

Лира шагала рядом с ним, её рука дрожала в его ладони. – Ты тоже это чувствуешь?

– Да, – ответил он. – Оно говорит.

– Что оно говорит? – её голос был шёпотом.

Каэлен замолчал. Соль внутри пела громко, но её песня не имела слов. Это было больше похоже на зов – зов, от которого невозможно укрыться.

Вскоре они вышли в широкую пещеру. Потолок терялся в тумане, стены светились белыми жилами, а в центре стоял каменный круг, покрытый теми же линиями, что шли по трещинам.

Хранители остановились у круга. – Здесь место жертвы, – сказал старший из них. – Здесь сердце принимает тех, кто готов связать себя с ним.

– Жертвы? – голос женщины из толпы сорвался в истерический смех. – Вы хотите, чтобы мы умерли здесь?

– Нет, – ответил хранитель. – Жертва – не смерть. Жертва – отдача. Каждый, кто встанет в круг, отдаёт часть себя. Часть памяти, часть голоса, часть тела. Сердце само решает, что взять.

Толпа завыла. Люди обнимали детей, падали на колени, кричали, что это безумие.

Айн шагнула вперёд, лицо её было каменным. – Вот зачем вы остались. Вы всё время отдавали себя, пока не стали такими.

Хранитель кивнул. – Такова цена. Без неё сердце поглотило бы весь мир.

И все взгляды обратились на Каэлена. Он чувствовал: соль внутри пела всё громче, требуя его шага вперёд.

Тишина в пещере давила сильнее гула. Люди теснились у стен, пряча глаза, словно сама мысль о круге могла лишить их сил. Крики смолкли, остались только всхлипы детей и сиплое дыхание взрослых.

Каэлен стоял напротив каменного круга. Белые линии на его поверхности пульсировали в унисон с ударами соли в его груди. Ему казалось, что сердце земли дышит вместе с ним, и каждый вздох зовёт сделать шаг внутрь.

– Нет, – сказала Лира, обхватывая его руку обеими ладонями. Её голос дрожал, но в нём было упрямство. – Ты не пойдёшь туда. Ты уже отдал слишком много.

Айн шагнула рядом, клинок в её руке поблёскивал в свете жил. – Она права. Если сердце хочет тебя – оно сожрёт всё. Тогда мы останемся без проводника.

Старший кочевник нахмурился. Его голос был хриплым, но ровным: – Но кто-то должен сделать первый шаг. Без жертвы дальше дороги нет.

– Пусть сердце само погибает! – выкрикнул мужчина из беглецов. – Мы не станем отдавать ему себя! Лучше вернуться!

Толпа загудела. Одни поддержали его, другие кричали, что без Каэлена им не выжить. Спор вспыхнул снова, готовый перерасти в драку.

Каэлен поднял руку. Его голос перекрыл шум: – Тише.

Все обернулись к нему. Он стоял прямо, хотя ноги дрожали. Свет жил отражался в его глазах, делая их нереально яркими.

– Я не могу заставить вас, – сказал он. – Но я должен знать, что там, за этим кругом.

– Ты погибнешь! – крикнула Лира, её глаза блестели от слёз. – Каэлен, прошу тебя, не делай этого!

Он повернулся к ней, прикоснулся к её щеке. – Если я не сделаю – мы останемся здесь. И погибнем все.

Её руки дрожали, но она не отпустила его. – Тогда я пойду с тобой.

– Нет, – ответил он тихо. – Сердце возьмёт только одного.

Он сделал шаг вперёд. Соль в груди загудела так, что дыхание перехватило. Хранители склонили головы, их глаза вспыхнули ярче.

Каэлен ступил на камень. Линии под ногами ожили, засветились, и круг засиял белым светом.

Толпа закричала. Кто-то упал на колени, кто-то пытался оттащить детей подальше. Айн рванулась вперёд, но старший кочевник схватил её за плечо. – Поздно. Сердце уже выбрало.

Свет поднялся стеной, окутывая Каэлена. Он закрыл глаза и услышал голос – не чужой, не свой, а тот самый, что гудел в его груди всё это время.

«Ты пришёл. Теперь отдай.»

Свет окружил Каэлена, и пещера исчезла. Не стало ни людей, ни Лиры, ни кочевников – только белая бездна, наполненная пульсирующим звуком. Каждый удар отзывался в его груди, ломая дыхание, и соль внутри горела так ярко, что он чувствовал, будто тело вот-вот рассыплется.

«Ты пришёл. Теперь отдай.» – голос звучал без слов, прямо в крови, в костях.

– Что отдать? – прошептал он. – Скажи!

Ответ пришёл ударом, болью. В голове вспыхнули воспоминания: лица родителей, смех детей в деревне, запах трав и дым очага. Всё это дрогнуло, потускнело, словно кто-то пытался вырвать его прошлое из самого сердца.

«Память.»

Каэлен заскрежетал зубами. Воспоминания дрожали, отрывались, будто листья от ветра. Он видел, как образы деревни блекнут, как лица исчезают, как голоса становятся глухим шумом.

– Нет! – его крик разорвал тишину. – Это моё!

Соль в груди завыла, сопротивляясь вместе с ним. Он чувствовал, как сердце земли тянет, жадно втягивает в себя всё, что делало его человеком.

И тут голос изменился. Он стал мягче, почти соблазнительным:

«Отдай – и получишь силу. Ты поведёшь их дальше. Ты спасёшь их. Но твоё прошлое станет моим.»

Слёзы текли по его лицу. Он понимал: если отдаст память, то уже никогда не вспомнит тех, кого любил, не вспомнит, ради чего идёт. Но если удержит – то, может быть, погибнут все.

– Каэлен! – сквозь белый свет прорвался голос Лиры. Её крик, отчаянный, полный боли, прорезал тьму. – Держись!

Свет дрогнул. Сердце колебалось. Оно требовало жертву, но Каэлен понял: он не обязан отдать всё.

Он собрал остатки воли, сжал кулаки. – Я отдам часть. Но не всё. Ты не заберёшь мою душу.

Гул усилился, и боль ударила сильнее. Воспоминания всё равно вырывались – кусками. Он терял обрывки: смех сестры, запах летних трав, голос старого учителя. Всё это уходило в белый свет.

Но самые яркие образы – лицо Лиры, прикосновение её рук, её крик сейчас – он удержал.

Свет рванулся вверх и погас.

Каэлен рухнул на колени, задыхаясь. Пещера вернулась. Люди стояли у стен, смотрели на него, кто с ужасом, кто с надеждой. Лира бросилась к нему, схватила за плечи.

– Ты жив! – её глаза сияли. – Ты жив…

Он посмотрел на неё. В глазах его ещё светилось белое сияние. – Я жив. Но часть… ушла.

Айн подошла ближе, её лицо было мрачным. – Что ты отдал?

Каэлен закрыл глаза. Внутри зияла пустота. – Память. Часть себя.

Хранители склонили головы. Их голоса прозвучали в унисон: – Теперь ты связан с сердцем. Теперь дорога откроется.

Каэлен сидел на холодном камне, тяжело дыша. Лира держала его за руки, шептала его имя, будто боялась, что он уйдёт в тишину, как та женщина, что сорвалась в бездну. Но он оставался здесь – живой, хоть и опустошённый.

Свет жил на стенах пещеры усилился. Белые линии пульсировали быстрее, будто сердце радовалось его жертве. Гул превратился в ритм, а ритм – в узор. Камни дрожали, и на их поверхности начали проявляться новые линии, складываясь в формы.

Люди зашептались, кто-то упал на колени. Дети плакали, женщины обнимали их. Никто не мог отвести глаз от того, что рождалось в камне.

Перед глазами Каэлена вспыхнули образы. Они были слишком яркими, слишком живыми, словно он оказался в самом сердце сна. Он видел города Империи – башни, опоясанные рунами, и гигантские механизмы, тянущие энергию из земли. Но эти башни рушились, одна за другой, и на их месте поднимались белые пустоши.

Он видел кочевников степей – они сражались с пустыми, пели свои песни у костров, но костры гасли в холодном ветре, и степь превращалась в серое море.

Он видел друидов Сердцеверия – они стояли перед древом, которое больше не шептало. Его корни были белыми, листья сухими, а ветви ломались одна за другой.

И среди всего этого он видел себя. Его фигура была на каждом образе – в башнях, в степях, у древа. Иногда он стоял с копьём, иногда с пустыми глазами, иногда – с руками, полными света.

– Это будущее? – прохрипел он.

Голос внутри, тот самый, что требовал жертву, ответил эхом: «Это возможное. Это плата. Это твой выбор.»

Каэлен зажал виски руками, его тело дрожало. – Я не могу… Я не должен решать за всех…

Но сердце продолжало показывать. Люди вокруг видели лишь свет на камнях, а он видел мир, который рушился и складывался вновь.

Лира прижала его голову к груди, её голос звучал тихо, но твёрдо: – Ты не один. Не позволяй ему забрать тебя.

Айн стояла рядом, лицо её было мрачным. – Говори, – потребовала она. – Что оно тебе показало?

Каэлен поднял взгляд. Его глаза всё ещё светились белым. – Оно показало… что мир умирает. И что конец будет там, куда мы идём.

Старший кочевник шагнул вперёд, его копьё дрожало в руке. – Значит, путь верный. Значит, мы идём туда, где решится всё.

Толпа загудела. В их глазах был страх, но теперь и надежда. Даже проклятие сердца они воспринимали как дорогу.

Каэлен сжал руку Лиры. Он чувствовал: часть его души уже осталась здесь, в камне. Но дорога звала дальше.

Свет на стенах дрогнул и стал собираться в одну линию. Она медленно ползла вниз, вдоль камня, и открывала трещину там, где раньше была лишь гладкая стена. Камень разошёлся с глухим стоном, и в глубине открылся проход. Из него повеяло холодом и запахом соли, таким сильным, что люди закрыли лица руками.

Хранители сделали шаг вперёд. Их глаза горели ярче, чем прежде. Старший из них произнёс: – Сердце приняло твою жертву. Теперь путь открыт. Но дальше дорога не для всех.

Толпа зашумела, люди начали кричать: – Мы не можем остаться здесь! – Вы хотите бросить нас в этой яме?! – Если вы оставите нас, мы умрём!

Айн подняла клинок, но Каэлен вскинул руку, остановив её. Его голос прозвучал твёрдо, хотя внутри всё дрожало: – Тише!

Шум стих. Люди ждали его слов, одни с надеждой, другие – с отчаянием.

– Я не знаю, куда ведёт этот путь, – сказал он. – Но знаю одно: мы не можем идти все. Те, кто слишком слаб, останутся здесь. Я… – он запнулся, тяжело сглотнул, – я отдал часть себя, чтобы открыть дорогу. Если кто-то решится, сердце примет и его. Но цена будет всегда.

Крики поднялись снова. Женщины рыдали, мужчины спорили. Одни кричали, что готовы на всё ради детей, другие – что лучше умереть здесь, чем потерять себя.

Лира держала его за руку, её пальцы дрожали. – Ты не можешь заставить их. Это не твоя вина, если они не пойдут.

Айн шагнула ближе. Её лицо было каменным. – Но они будут винить его. Всегда.

Старший кочевник ударил копьём о камень. – Мы слишком далеко зашли. Назад дороги нет. Вперёд – единственный путь. Кто трусит, останется.

Хранители стояли молча, их глаза были прикованы к Каэлену. Он чувствовал, что они ждали – не толпы, а именно его решения.

Он глубоко вдохнул и сказал: – Я поведу тех, кто готов. Остальные… останутся ждать свою тишину.

Толпа зашумела вновь. Половина людей бросилась к нему, сжимая руки детей, другая половина отпрянула, как от пропасти. Слёзы, крики, проклятия – всё смешалось в один гул.

И в этом гуле сердце билось всё громче, всё сильнее.

Проход был узким, стены сходились так тесно, что люди шли бок о бок, касаясь плечами камня. Белые жилы светились, пульсировали, и казалось, что они дышат вместе с каждым шагом. Воздух становился гуще, тяжелее, и у многих начиналась тошнота.

Каэлен шёл впереди. Его дыхание сбивалось, но соль внутри вела его, будто знала дорогу. Каждое биение сердца совпадало с пульсом камня.

Позади слышались всхлипы и крики тех, кто остался. Их голоса эхом разносились по разлому, превращаясь в жалобный вой. Кто-то проклинал его имя, кто-то молил вернуться. Эти крики резали слух, но идти назад никто не решился.

Лира шла рядом. Она крепко держала его за руку и не отводила взгляда от светящихся стен. – Они ненавидят тебя, – прошептала она. – Даже те, кто идёт за тобой.

– Я знаю, – ответил он. – Но они всё равно идут.

Айн двигалась чуть позади. Её клинок был обнажён, глаза настороженно скользили по жилам. – Если соль решит взять кого-то ещё, я буду готова, – сказала она глухо.

Старший кочевник лишь хмыкнул. – Пусть берёт меня первым. Я прожил свою жизнь. Но детей я не отдам.

Дорога тянулась всё глубже. Иногда стены дрожали, и с потолка сыпался мелкий камень. Люди вздрагивали, прижимали детей к себе. Но дальше они всё равно шли.

Наконец коридор открылся в новый зал. Он был больше прежнего – стены уходили ввысь, а в центре, среди трещин, бил источник. Но это не была вода. Из земли поднималась густая соляная пена, светящаяся мягким белым светом. Она шипела и переливалась, как будто в ней кипела сама жизнь.

Люди ахнули. Некоторые упали на колени, кто-то потянул руки к сиянию.

– Это… сердце? – прошептал один из беглецов.

Хранители вышли вперёд. Их глаза сияли ярче, чем когда-либо. – Это – дыхание, – сказали они в унисон. – Источник, что питает землю.