Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

Каэлен чувствовал, как соль внутри откликалась, как будто эта пена звала его по имени. В груди росло давление, и он едва удерживался, чтобы не шагнуть вперёд.

– Она хочет тебя, – прошептала Лира, обняв его за плечи. – Не подходи!

Айн подняла клинок, словно готовилась отрубить ему ноги, если он сделает шаг. – Держись, Каэлен. Или я остановлю тебя.

Но соль внутри шептала другое: «Иди. Без тебя они не пройдут.»

Толпа сгрудилась вокруг источника, глаза горели, как у голодных зверей. Свет пены отражался в зрачках, и казалось, что люди забыли о страхе. Жажда – не воды, не еды, а самой силы – тянула их ближе.

– Она чистая… – прошептал мужчина, сжимая руки. – Она спасёт нас.

– Не трогай! – резко бросила Айн, выставив клинок. – Вы не знаете, что это.

Но её слова были как ветер. Мужчина шагнул вперёд, колени дрожали, глаза сверкали. Он протянул ладонь и коснулся пены.

Сначала все замерли. Белая масса словно облизнула его пальцы. Мужчина выдохнул с облегчением. – Тёплая… она живая… она принимает меня…

А потом его крик разорвал зал.

Пена прилипла к его руке, как огонь. Мужчина дёрнулся, пытаясь оторваться, но масса поднималась выше, обволакивая предплечье, плечо. Кожа шипела, темнела, и по телу расползались белые трещины, словно он сам становился камнем.

– Помогите! – заорал он, и голос его сорвался на визг.

Люди закричали. Кто-то бросился назад, кто-то – к нему, но Айн преградила путь. – Стойте! Ему не помочь!

Мужчина падал на колени, глаза его залились белым светом. Последний крик сорвался с его губ – и оборвался. Тело застыло, превратилось в каменную статую с поднятой рукой, будто он пытался удержать жизнь. Пена медленно отступила, оставив его в этом положении навеки.

Толпа завизжала, дети рыдали, женщины падали на землю. Кто-то кричал: – Это проклятие! Это ловушка! Мы все погибнем!

Хранители стояли неподвижно. Их лица оставались бесстрастными, но глаза горели ярче. Старший произнёс: – Сердце берёт только тех, кто готов. Он пришёл с жадностью, и жадность его убила.

Каэлен стоял в стороне, но соль внутри гудела, как в тот миг, когда он ступил в круг. Он понял: источник звал именно его. Ему одному позволено коснуться – или… потребовано.

Лира вцепилась в его руку, дрожала всем телом. – Не смей! Ты видел, что оно сделало с ним. Оно сделает то же с тобой!

Каэлен посмотрел на неё. Внутри всё металось: страх, боль, зов. Он чувствовал, что источник не просто убивал. Он выбирал.

– Если я не попробую, – сказал он тихо, – мы не узнаем, зачем сердце нас позвало.

Айн шагнула ближе, клинок её был направлен прямо на него. – Я поклялась остановить тебя, если соль начнёт жрать твою душу. Помни об этом, Каэлен.

Старший кочевник вздохнул, тяжело, как старый дуб. – Но без тебя мы не пройдём. Такова правда.

Толпа молчала, глядя только на него. В их глазах было всё: страх, мольба, ненависть и надежда.

И Каэлен понял: он снова должен сделать выбор, который изменит всех.

Каэлен медленно приблизился к источнику. Толпа расступилась, как вода под камнем. Никто не осмелился протянуть руку, остановить его – все понимали: шагнуть мог только он.

Белая пена переливалась, шипела, и в её звуке было что-то живое. Она тянулась к нему, будто ждала прикосновения. Соль в груди отзывалась так сильно, что дыхание сбивалось.

– Каэлен, – голос Лиры сорвался в шёпот. Она держала его за руку, но он осторожно освободился. – Не оставляй меня…

Он посмотрел на неё. В её глазах было отчаяние, но и сила – та, что держала его живым с самого начала пути. Он коснулся её лица ладонью. – Я вернусь. Я должен вернуться.

Она покачала головой, но не удержала его.

Каэлен опустился на колени у самого края. Тепло пены окатило его лицо, дыхание стало тяжёлым. Он протянул руку и коснулся.

Сначала – тишина. Ни боли, ни страха. Лишь мягкость, словно он опустил ладонь в живую ткань. Пена обвила пальцы, скользнула выше, и тогда в его голове раздался тот самый голос.

«Ты снова пришёл. Но часть памяти – не всё. Теперь отдай больше.»

Каэлен зажал зубы. – Что ты хочешь?

«Жизнь. Не твоя – чужая. Отдай их через себя, и дорога продолжится.»

Его глаза расширились. Он понял: сердце требовало жертвы не только от него. Оно требовало чужой крови.

– Нет… – прошептал он. – Нет, я не стану этим.

Свет в пене вспыхнул ярче. Соль в груди завыла, вырываясь наружу, и он застонал, падая на землю. Образы захлестнули его – беглецы, стоящие за спиной, их лица, их судьбы. Он видел, кого можно отдать: стариков, больных, детей. Сердце показывало их всех, как цифры в счёте.

«Отдай. Или все умрут. Выбери.»

– Я не убийца! – его крик разорвал тишину зала.

Люди отпрянули. Свет от пены вырывался всё выше, окутывая его, и они видели, как его лицо искажается болью.

Айн шагнула ближе, клинок в руке. – Что оно требует?

Каэлен поднял взгляд, глаза его светились белым. – Оно хочет… чтобы я отдал кого-то из вас.

Крики прокатились по залу. Люди бросились назад, кто-то кричал проклятия, кто-то плакал.

Лира закрыла рот руками. Её глаза наполнились слезами. – Оно… хочет крови…

Старший кочевник мрачно сжал копьё. – И что ты сделаешь, парень?

Каэлен упал на колени, стиснув голову руками. Голос внутри всё ещё требовал: «Отдай. Выбери. Или все погибнут.»

Но в его сердце билось другое: он не мог решать, кто достоин жить, а кто умереть.

– Я не отдам никого! – выкрикнул он. – Если нужна жертва – возьми меня!

Свет взорвался, и зал содрогнулся.

Свет взметнулся, ударив в своды пещеры, и гул превратился в вой, от которого заложило уши. Люди закрыли лица руками, дети кричали, женщины прижимали их к груди. Белая пена хлынула вверх и обвила Каэлена, словно руки гиганта.

Он закричал, но не от боли – от того, что видел. Перед глазами пронеслись образы, вырванные прямо из его души. Вот он ребёнком бежит по лугу, вот мать кладёт ему руку на плечо, вот огонь пожирает деревню, и запах дыма смешивается с солью. Всё это мелькало и гасло, словно страницы книги, что сжигают на костре.

«Ты не отдаёшь их. Ты отдаёшь себя.» – голос сердца был тяжёлым, как камень.

Каэлен чувствовал, как годы уходят из его тела. Сила покидала мышцы, дыхание становилось хриплым. Его лицо бледнело, кожа покрывалась мелкими морщинами, волосы на висках тронула седина.

– Каэлен! – крик Лиры прорвал вой. Она бросилась к нему, но Айн схватила её за руку, удержала.

– Не смей! – рявкнула она. – Если вмешаешься – сердце убьёт вас обоих!

Лира билась, вырывалась, слёзы текли по щекам. – Он умрёт! Отпусти меня!

Но Айн не отпустила. Её глаза тоже были полны боли, но клинок в руке оставался твёрдым. – Он сам сделал выбор.

Старший кочевник шагнул ближе к источнику. Его лицо было мрачным, но спокойным. – Если он отдаёт себя, пусть будет так. Но сердце должно насытиться. Иначе мы все умрём здесь.

Каэлен рухнул на колени. Его тело дрожало, пальцы сжимали камень так, что ногти ломались. В груди гул соли и сердца слился в единый ритм. Он чувствовал, как что-то вырывается из него, как сама жизнь уходит через ладонь в белую пену.

И тогда он понял: это не просто жертва. Это связь. Сердце забирало его силу, но взамен открывало себя.

Перед ним возник новый образ – огромная тень, похожая на корни, что тянулись во все стороны под землёй. Они опутывали весь мир, и в каждом корне билась соль. Там, где её было слишком много, земля превращалась в пустыню. Там, где её не хватало, – всё умирало.

«Я – дыхание. Я – соль. Я – жизнь и смерть. И я умираю.»

Каэлен застонал. Голос разрывал его изнутри, но вместе с тем он чувствовал, что понимает больше, чем когда-либо.

Люди смотрели на него с ужасом. Для них он был уже не человеком – свет вокруг него делал его похожим на одного из хранителей.

Лира рыдала, вырываясь из рук Айны. – Вернись, Каэлен! Вернись!

И в этот миг свет погас.

Каэлен упал вперёд, тяжело дыша. Его волосы были наполовину седыми, лицо – исхудавшим, но глаза всё ещё горели. Он был жив.

Он поднял голову и хрипло сказал: – Я не отдал никого. Только себя.

Хранители склонили головы, их голоса прозвучали в унисон: – Сердце приняло твою жертву. Путь открыт дальше.

Долгое время в зале стояла тишина. Только дыхание людей и далёкий пульс жил в камне нарушали её. Все смотрели на Каэлена – кто с ужасом, кто с надеждой, кто с отчаянием.

Он поднялся медленно, опираясь на руку Лиры. Она поддержала его, но он чувствовал, что ноги едва держат. Соль в груди больше не была гулом – она стала частью его дыхания. Каждый вздох отдавался в камнях, и камни отвечали ему.

Айн смотрела на него холодно, но в её глазах мелькала боль. – Ты изменился, – сказала она глухо. – Теперь ты не просто человек.

– Я и не хотел, – ответил он, голос дрожал, но был твёрдым. – Но сердце не оставило выбора.

Старший кочевник подошёл ближе, вбил копьё в камень рядом с источником. – Ты сделал то, чего не смог бы никто из нас. Ты отдал себя, а не других. Для степей это достойный поступок.

Люди шептались. Одни падали на колени, словно перед святым, другие отводили глаза, боясь смотреть прямо. Для них Каэлен теперь был не только проводником, но и чем-то большим, страшным.

Лира крепко держала его руку. – Ты всё ещё мой. Ты слышишь? Всё ещё мой. – Она смотрела на него так, будто этим взглядом пыталась удержать его человечность.

Он кивнул, и уголки его губ дрогнули в слабой улыбке. – Пока я помню тебя – я человек.

Хранители двинулись к открытому проходу. Их шаги эхом отдавались в камне. Старший из них сказал: – Сердце приняло жертву. Но оно будет требовать ещё. Каждый шаг глубже – это цена. Ты должен быть готов, носитель.

Слово ударило, как камень. Носитель. Теперь они видели в нём не просто путника, а того, кто несёт соль для всего мира.

Айн стиснула зубы. – Если сердце решит поглотить его полностью, я не позволю.

– Если ты остановишь его, – мрачно сказал старший кочевник, – мы все умрём.

Толпа снова зашумела. Но в этом шуме уже не было прежнего страха – была покорность. Люди понимали: их дорога теперь зависит от одного. От него.

Каэлен поднял голову и сказал: – Я не хочу быть вашим вождём. Я хочу только дойти до конца. Но если вы пойдёте со мной, знайте: я не отдам вас. Никого.

Слова его эхом прокатились по залу, и в них была сила – не соли, а человека, который всё ещё держал своё «я».

И люди двинулись за ним в новый проход, туда, где сердце дышало сильнее.

Проход становился всё уже и длиннее. Камни сверкали белыми прожилками, их свет был холодным, но достаточным, чтобы идти без факелов. Дорога уходила вниз, и каждый шаг отзывался в груди гулом. Люди шли молча – слишком усталые, слишком напуганные.

Каэлен чувствовал: соль внутри больше не просто звенела – она слушала. Он уловил её внимание, как если бы кто-то шагал рядом, невидимый, и дышал ему в затылок.

– Мы не одни, – сказал он тихо.

Айн повернулась. – Ты про хранителей?

Он покачал головой. – Нет. Другие. Те, кто был до нас.

Старший кочевник нахмурился, но промолчал. Лира сжала руку Каэлена, её пальцы дрожали. – Тогда не оборачивайся. Если мы начнём видеть их, все сойдут с ума.

Их шаги эхом отдавались в коридоре. Но вскоре к этому эху присоединились другие звуки. Сначала – лёгкие, как скрежет когтей по камню. Потом – явные шаги.

Толпа остановилась. Дети зарыдали, женщины закрыли им глаза.

Из тумана впереди показались силуэты. Они шли медленно, но прямо по направлению к ним. Сначала казалось, что это люди. Их тела были целы, они двигались без спотыканий. Но когда они приблизились, стало видно глаза – пустые, белые, светящиеся.

– Пустые… – прошептал кто-то.

Но нет. В их движении было что-то иное. Не безумная судорога, не сломанная походка. Они шли ровно, словно знали дорогу.

Один из них остановился, и голос раздался прямо из его груди, как эхо сердца: – Мы были, как вы. Мы дошли до дыхания. Но сердце не приняло нас.

Толпа завизжала. Люди бросились назад, сжимая детей. Кто-то упал, кто-то схватился за стены.

Айн выхватила клинок. – Назад! Это ловушка!

Старший кочевник встал рядом, копьё дрожало в его руках. – Это не пустые. Это… остатки.

Фигуры двинулись ближе. Их лица были выжжены солью, но черты ещё угадывались. В глазах – свет, но без мысли. Их тела двигались как живые, но в них не было души.

Каэлен шагнул вперёд. Соль в груди откликнулась, и фигуры замерли. – Они слышат меня, – сказал он. – Они связаны с сердцем, как и я.

– Тогда прикажи им уйти! – выкрикнула Лира.

Каэлен сжал кулаки. Голос внутри шептал: «Они не враги. Они – предупреждение.»

Он поднял руку. – Мы идём дальше. Не вставайте на пути.

Фигуры замерли. Несколько мгновений тянулись, как вечность. А потом они отступили, растворяясь в тумане.

Толпа рухнула на землю, плакала, молилась, крестилась. Айн сжала клинок так, что костяшки побелели. – Если они вернутся – я перережу их всех. Даже если ты остановишь меня.

Каэлен молчал. В груди соль всё ещё отзывалась – но не гулом. Теперь это был тихий шёпот, и он понимал: это было только начало.

Дорога вела всё глубже. Воздух становился вязким, тяжёлым, словно его можно было резать ножом. Люди шли молча, и даже дети больше не плакали – слишком устали, слишком были подавлены.

Каэлен чувствовал каждый их шаг так, будто соль внутри связывала его с ними. Сердце земли дышало всё громче, и в этом дыхании были и обещание, и угроза.

Проход расширился, и впереди показался свет – не мягкое свечение жил, а жёсткий белый блеск, будто изнутри светили кристаллы.

Когда они вошли в зал, многие ахнули и зажали рты руками.

Стены и своды были сложены не камнем. Они состояли из костей. Тысячи, десятки тысяч костей, сросшихся с солью в единое целое. Черепа смотрели пустыми глазницами, ребра торчали из стен, пальцы тянулись в пространство, будто пытаясь ухватить тех, кто прошёл мимо. Белая соль сцементировала их так плотно, что кости стали частью самого разлома.

Крики ужаса пронеслись по толпе. Люди падали на колени, закрывали глаза детям, кто-то завопил: – Это конец! Это могила! Мы идём в пасть смерти!

Айн крепче сжала клинок. Её лицо оставалось твёрдым, но губы побелели. – Это те, кто пришёл до нас, – сказала она. – Те, кого сердце не приняло.

Старший кочевник посмотрел на стены, его взгляд был мрачным. – Вот цена дороги. Они все верили, что дойдут. Но соль взяла их.

Лира вцепилась в руку Каэлена, и её пальцы дрожали. – Скажи, что нас не ждёт то же самое… Скажи, что это не мы.

Каэлен смотрел на стены и чувствовал, как соль в груди отзывается эхом. Голос шептал ему прямо в кровь: «Они отдали слишком мало. Они не были готовы. Ты – другой.»

Он не ответил. Не мог.

Люди теснились друг к другу, многие рыдали. И тогда из глубины зала донёсся звук – шорох, словно кости двигались. Толпа завизжала, кто-то упал в обморок.

Из стены отделилась фигура. Сначала – руки, потом голова, потом всё тело. Это был человек, или то, что от него осталось. Его кожа была белой, потрескавшейся, глаза – пустыми, а движения – медленными, но живыми. За ним пошёл другой, третий.

Стены оживали.

– Назад! – крикнула Айн, поднимая клинок.

Но проход за ними начал сжиматься – соль и кости срастались, перекрывая дорогу. Бежать было некуда.

Каэлен шагнул вперёд. Соль внутри его пела громко, как буря. Он поднял руку и сказал: – Я слышу вас. Но я не стану вами.

Фигуры замерли. Их пустые глаза уставились на него, и в этом взгляде было и страдание, и просьба, и ненависть.

Гул сердца ударил сильнее. Кости в стенах заскрипели, и зал наполнился звуком, будто тысячи голосов говорили разом.

Крики оглушили зал. Люди бросились друг к другу, прижимая детей, закрывая их глазами ладонями. Ожившие фигуры медленно тянулись вперёд, их суставы скрипели, будто сами кости сопротивлялись движению.

Айн ринулась вперёд. Её клинок вспыхнул в свете жил, и первый удар рассёк грудь одной из фигур. Вместо крови разлетелись осколки соли, ударившие по лицу. Фигура пошатнулась, но не упала – шагнула снова.

– Они не умирают! – выкрикнула она, отступая.

Старший кочевник вонзил копьё в грудь другому. Треск разнёсся по залу, но и он продолжал двигаться, словно сама соль держала его кости.

Толпа завизжала. Кто-то пытался прорваться назад, но проход уже полностью сросся костями.

Каэлен стоял в центре, соль в его груди билась так, что грудная клетка отзывалась болью. Он слышал их голоса – хриплые, разорванные, но не чужие.

«Останься с нами… Мы пытались… Мы не смогли…»

Он закрыл глаза, зажал виски руками. – Вы… пленники. Не враги.

Гул усилился. Кости вокруг треснули, и фигуры двинулись быстрее. Теперь их было десятки, и они окружали колонну.

Айн крикнула: – Делай что-то, Каэлен, или мы погибнем!

Лира бросилась к нему, схватила за плечи. – Ты слышишь их! Ты можешь остановить их!

Он поднял руки. Соль внутри взорвалась белым светом. Из его груди вырвался поток сияния, ударивший в оживших. На миг весь зал ослеп.

Фигуры замерли. Их глаза вспыхнули, и в них появилась искра – не жизни, но памяти. Они стояли, дрожали, будто боролись сами с собой.

– Я не враг вам! – крикнул Каэлен. – Я не позволю сердцу сделать из нас то же самое!

Гул сотряс зал. Фигуры вскрикнули разом – звук был похож на плач. Их тела начали крошиться, соль осыпалась, и один за другим они падали, рассыпаясь в пыль.

Люди смотрели на это с ужасом и благоговением. Некоторые упали на колени, крестились, кто-то шептал: – Он прогнал мёртвых… Он сам – соль…

Когда последний голос стих, Каэлен рухнул на колени. Дыхание рвалось из груди, руки дрожали.

Лира упала рядом, обняла его. – Ты жив! Ты смог…

Айн стояла с клинком, но не двигалась. Её взгляд был тяжёлым, как камень. – Ты не просто слышишь их, Каэлен. Ты управляешь ими.

Старший кочевник посмотрел на рассыпающуюся пыль и произнёс: – Теперь они будут следовать за тобой. Живые и мёртвые.

Толпа смотрела на него с новым страхом. Для них он больше не был просто проводником. Он был чем-то большим. Слишком большим.

Они шли долго, пока свет костей и шёпот мёртвых окончательно не стих за спинами. Люди двигались молча, никто не смел произнести ни слова – будто любое дыхание могло снова пробудить стены. Даже дети замолчали, только тихо всхлипывали в груди матерей.

Коридор постепенно расширялся. Белые жилы в камне становились толще, ярче, и воздух становился таким густым, что каждый вдох обжигал лёгкие. У многих начиналось головокружение, и кочевники несли тех, кто падал.

Каэлен шёл первым. Соль внутри гудела, но уже не как боль – как проводник. Она показывала путь, и он чувствовал его так же ясно, как собственное дыхание.

И вдруг коридор открылся в зал, больше всего, что они видели до этого. Потолка не было видно, он терялся в темноте, но по стенам и полу текли реки соли. Настоящие. Белые потоки струились из трещин, пересекались, падали в расселины, образуя водопады, но не из воды – из светящейся, густой субстанции, похожей на расплавленный кристалл.

Люди застыли в ужасе и восхищении. Свет рек отражался в их глазах, делая лица бледными, почти призрачными.

– Это кровь земли… – выдохнул старший кочевник. Его голос дрожал, но не от страха, а от почтения.

Айн держала клинок, но впервые её рука опустилась. Она смотрела на бурлящие потоки и шептала: – Такого не должно существовать. Ни один мир не выдержит этого.

Лира прижалась к Каэлену. – Это красиво… и страшно. Оно зовёт тебя?

Он кивнул. Соль внутри отзывалась на каждый поток, словно жилы соединялись прямо с его телом. Он слышал их ритм, их шёпот.

Хранители остановились у края одного из потоков. Их глаза горели ярче, чем когда-либо. Старший сказал: – Это сердце во всей своей силе. Но оно умирает. Видите? – он указал на один из водопадов. Там, где соль падала вниз, поток был чёрным, будто гнилым. – Там, где сердце истощено, остаётся пустота.

Люди закричали. Многие упали на колени, молились, кто-то в отчаянии пытался зачерпнуть белую субстанцию руками, но Айн ударом клинка отбросила его назад. – Не смей! Хочешь стать камнем, как тот?

Каэлен смотрел на реки, и соль в груди стучала в унисон с ними. Он чувствовал, что это не просто реки – это дороги. И каждая вела в разное будущее.

«Выбери.» – голос внутри звучал глухо, как раскат грома. «Каждый путь – это цена. Но ты не можешь пройти все. Ты должен выбрать один.»

Он поднял голову. Перед ним открывались три потока: один светился ярче всех, другой мерцал неровно, третий был почти чёрным.

Толпа ждала его решения.

Люди сгрудились за его спиной, как тень, ожидая решения. Три потока переливались перед ними, каждый по-своему:

Первый – чистый и яркий, слепящий глаза. Свет его был тёплым, словно обещал избавление от страха. Но чем ближе подходил Каэлен, тем сильнее соль в груди ныла, будто предупреждала: слишком сильное сияние обжигает.

Второй – нестабильный. Свет то вспыхивал, то гас, оставляя чёрные разрывы в его русле. Он звучал, как больной орган, бьющийся через силу.

Третий – почти чёрный, но в глубине его струились тусклые огни, как угли в золе. От него веяло холодом, но и тишиной – будто там уже не было борьбы.

Айн встала рядом, прищурилась. – Первый – слишком ярок. Слишком легок, чтобы быть правдой. Второй – предаст нас в самый нужный момент. Третий… – её пальцы сжали рукоять клинка. – Это смерть.

Старший кочевник покачал головой. – Нет, женщина. Смерть – это остаться здесь. Любая дорога – лучше.

Лира крепче прижалась к Каэлену. – Ты слышишь их. Скажи… какой путь не убьёт нас?

Каэлен закрыл глаза. Соль внутри отзывалась на каждый поток, и каждый имел свой голос.

Первый звал сладким соблазном: «Возьми меня, и всё будет светом. «Второй шептал хрипло: «Я – борьба. Я – надежда и отчаяние. «Третий молчал, и в этом молчании была сила.

«Выбери.» – голос сердца снова ударил в кровь. «Но помни: за тобой идут другие. Их шаги – твоя цена.»

Он распахнул глаза. – Нет правильного пути, – сказал он глухо. – Каждый ведёт к концу.

Толпа зашумела. Кто-то закричал: – Тогда зачем мы здесь?! – Он нас погубит! Он сам – соль!

Крики грозили сорваться в бунт. Люди рвались друг на друга, и только голос Айн перекрыл их: – Тише! – она подняла клинок. – Решение всё равно за ним. Хотите жить – идите. Хотите умирать – оставайтесь.

Лира смотрела на Каэлена, её глаза блестели от слёз. – Выбери так, чтобы мы не потеряли себя. Не свет, не силу – себя.

Каэлен вдохнул глубже, соль в груди отзывалась болью. Он шагнул к третьему потоку, тёмному. Люди вскрикнули, кто-то бросился к нему, удерживая за плащ, но он обернулся и сказал: – Свет обманет. Сломанный путь предаст. Тишина – единственная дорога.

Хранители склонили головы. Их голоса прозвучали в унисон: – Так сказал носитель. Так и будет.

И Каэлен сделал шаг вперёд, к чёрному потоку.

Ступив к чёрному потоку, Каэлен ощутил ледяной холод, от которого ноги едва не подкосились. Свет вокруг тускнел, гул сердца стихал, словно оно не хотело, чтобы он шёл дальше. Но именно эта тишина манила его сильнее всего.

Он протянул руку. Поток не бросился к нему, не схватил, как белая пена раньше. Он ждал. Густая, тёмная соль текла, как река ночи, и в ней вспыхивали искры – едва заметные, как звёзды в безлунном небе.

Люди затаили дыхание. Никто не смел пошевелиться. Только Лира держала его за плечо, её пальцы дрожали. – Не делай этого… – шепнула она. – Там нет жизни.

Каэлен посмотрел на неё. Его глаза светились белым, но голос был тихим и человеческим: – А может, это и есть спасение. Не для силы, не для магии… а для нас.

И он опустил ладонь в поток.

Мир исчез.

Он стоял на равнине. Трава под ногами была сухой, но настоящей. Небо было серым, без сияния. Деревья стояли мёртвые, но целые – не крошились солью, не пылали. Ветер гнал пепел, но в нём не было шёпота.

И самое главное – тишина. Земля не говорила. Соль не звала. Мир был пустым, но свободным.

Каэлен шагнул вперёд и услышал голоса – не соль, а людей. Смех детей, разговоры мужчин, песни женщин. Они жили. Без магии, без дара, без голоса земли. Просто жили. Их лица были усталыми, но спокойными.

«Вот что ждёт их, если ты выберешь меня.» – голос раздался, но он был чужим. Не сердца, не соли – а самого потока. «Мир без магии. Мир без меня. Тишина вместо силы. Они будут жить, но они забудут меня навсегда.»

Каэлен опустился на колени. – Это… конец?

«Нет. Это начало. Но для тебя – конец. Ты станешь мостом. Ты отдашь соль во мне, и она уйдёт. И тогда они будут свободны. Но ты исчезнешь.»

Его дыхание сбилось. Он видел перед собой выбор.

Светлые реки – мир, разорванный жадностью. Сломанный путь – бесконечная борьба. И этот – мир без магии, но живой.