Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

Каэлен застыл. Соль внутри зазвенела, как натянутая струна, и каждый её звук отзывался в его крови. Узлы тянулись к нему, не к людям. Их пустые лица смотрели прямо на него, их руки дрожали, как у слепцов, и он чувствовал: они знали его.

Единый глаз старшего кочевника блеснул. Он вскинул копьё и рявкнул: – Если это твои, парень, останови их! Или мы убьём вас всех разом!

Каэлен шагнул вперёд, в грудь ударило пламя соли. Голоса заговорили разом: «Мы помним. Мы идём к тебе. Мы часть тебя».

Он поднял руки, и воздух задрожал. Узлы остановились, их трещиноватые тела выгнулись, будто их удерживала невидимая сила. На миг казалось, что он сможет сдержать их. Толпа замолкла, даже кочевники замерли, наблюдая.

Но один из узлов сорвался с удержания и рванулся вперёд. Его руки сомкнулись на бедре беглеца, и крик мужчины взорвал ночь. Белые трещины поползли по его коже.

Каэлен закричал в ответ – не словами, а голосом соли. Свет хлынул из его груди, холодный и белый. Узлы взвыли, их тела задрожали, а затем начали осыпаться прахом.

Толпа отшатнулась. Беглецы упали на колени, кто-то закрыл лицо руками. Кочевники крепче сжали копья. Их глаза смотрели на Каэлена так, как смотрят на проклятого.

Он опустил руки. Соль стихла, но в его груди осталась пустота. Мужчина, которого схватил узел, лежал неподвижно, его кожа трескалась белыми прожилками. Лира кинулась к нему, но Айн остановила её. – Поздно. Он уже соль.

Тишина вернулась. Только дыхание людей и потрескивание костра звучало в руинах.

Старший кочевник шагнул вперёд. Его голос был тяжёлым, как камень: – Ты не солгал. Ты слышишь её. И ты – её.

Он опёрся на копьё и долго смотрел на Каэлена. – Ты спас их. Но ты сам – угроза.

Айн шагнула к Каэлену, встала рядом. – Он – не угроза. Он наш шанс пройти дальше. Без него мы все мертвы.

Кочевники переглянулись. В их глазах не было согласия, но и ненависть притихла. Они видели то, что не могли отрицать: соль слушалась его.

Каэлен тяжело выдохнул и сказал: – Я не выбирал это. Но если мне дано слышать соль – я буду решать, что с ней делать. Не она.

Лира сжала его руку. Кочевники молчали. И в этой тишине стало ясно: ночь будет решающей – решат ли они принять его, или станут врагами.

Огонь костра горел неровно, и дым тянулся к чёрному небу тонкой струёй. Люди сидели тесным кругом, но круг был разорван – беглецы кучковались ближе к своим, кочевники держались обособленно. Между ними зияла пустота, и в этой пустоте сидел Каэлен, словно мост, натянутый над пропастью.

Убитого мужчину уже вынесли за стены руин. Его тело накрыли плащом, но белые прожилки продолжали пробиваться сквозь ткань, и каждый раз, когда кто-то бросал туда взгляд, по толпе проходил дрожащий шёпот.

Старший кочевник – одноглазый, с белым шрамом, сидел напротив Каэлена. Его копьё стояло вонзённым в землю, и он, казалось, черпал из него силы. Рядом расположились его люди, плечом к плечу, готовые в любой момент подняться и обрушиться на чужаков.

Айн сидела рядом с Каэленом, рука её покоилась на клинке. Лира – по другую сторону, её ладонь крепко держала его руку, будто не давала ему снова раствориться в соли.

Тишина висела слишком долго. Наконец старший заговорил:

– Мы слышали легенды. О тех, кто говорил с солью. Всегда это кончалось кровью.

Кочевники за его спиной кивнули. Один из них, молодой, с косой через плечо, добавил: – Ты видел сам. Его свет сжёг узлов, но и человека убил. Разве это сила для живых?

Толпа беглецов загудела. Женщины шептали: «Он спас нас», мужчины ворчали: «Без него мы бы уже лежали в соли». Но каждый говорил вполголоса, словно боялись, что их услышит сама степь.

Айн резко встала. Её тень упала на костёр. – Слушайте внимательно. Сегодня он спас вас всех. Завтра, может, снова спасёт. Но если вы решите идти против него, то умрёте раньше, чем рассвет настанет.

– Это угроза? – рыкнул молодой кочевник.

Айн посмотрела прямо на него. – Это правда.

Старший поднял руку, и его люди замолкли. Он снова уставился на Каэлена. – Ты говоришь, что слышишь соль. Но не её раб. Так покажи. Докажи.

Каэлен поднял голову. В глазах его блестели отблески огня, но голос прозвучал ровно: – Я не могу доказать то, чего вы не хотите услышать. Соль есть в каждом камне, в каждой капле. Она зовёт меня, да. Но я выбираю – отвечать или нет. Сегодня я выбрал вас.

– Сегодня, – с нажимом повторил старший. – А завтра?

Люди замолчали. Даже беглецы не нашли слов.

Лира не выдержала и шагнула вперёд, её голос был дрожащим, но твёрдым: – Завтра он снова выберет. Потому что он – человек. И именно это отличает его от соли.

Кочевники молчали. Старший долго смотрел на неё, потом снова перевёл взгляд на Каэлена. В его взгляде было и сомнение, и что-то ещё – возможно, уважение.

– Мы пойдём вместе, – сказал он наконец. – Но, если соль возьмёт тебя… мы разрубим эту связь.

Он поднялся и выдернул копьё из земли. Кочевники за его спиной сделали то же самое, словно одно дыхание.

Беглецы облегчённо зашептались. Но Каэлен чувствовал: это облегчение – хрупкое. Клинок доверия висел на волоске, и достаточно было малейшей искры, чтобы всё рухнуло в кровь.

Огонь костра потрескивал. Ночь медленно стекала в землю. И Каэлен знал: рассвет принесёт новые испытания – не только от соли, но и от тех, кто шёл рядом.

Рассвет застал их внезапно. Сначала тьма чуть посерела, будто кто-то пролил молоко в чёрное небо, затем солнце выкатилось из-за горизонта и разлило холодный свет по камням. Костры догорали, и вместо тепла остались лишь тлеющие угли. Люди, дрожащие от ночного холода, с трудом поднимались, собирая пожитки.

Каэлен встал первым. Он шагнул к пролому в стене руин, откуда открывался вид на запад. Там, куда они должны были идти. Но шагнув за край, он замер.

Перед ним раскинулась равнина – бескрайняя, белая, мёртвая. Трава исчезла, камни были покрыты соляной коркой, а в трещинах земли сверкал кристаллический блеск. Это не была степь. Это была рана, зияющая на теле мира. «Мёртвая зона».

Ветер тянул оттуда сухим дыханием, и вместе с ним в уши Каэлену проникли глухие звуки – не слова, не шёпот соли, а её отсутствие. Полное молчание. Он почувствовал, как пустота внутри отзывалась на эту пустоту снаружи.

Айн подошла, щурясь от света. Её лицо оставалось каменным, но в голосе звучало напряжение: – Если мы пойдём туда, половина не дойдёт.

Лира встала рядом, её руки дрожали. Она смотрела на белую равнину, и страх проступал в её глазах так ясно, будто сама земля отражала его. – Мы не сможем обойти?

Старший кочевник с единственным глазом вышел следом, его копьё глухо стукнуло о камень. Он молча осматривал равнину, потом сказал: – Это дитя соли. Когда-то здесь были земли клана. Мы потеряли их. Теперь они потеряли всё.

Он обернулся к Каэлену. – Ты ведёшь. Решай.

Толпа сгрудилась позади. Беглецы переговаривались испуганно: «Мы погибнем», «Надо идти обратно», «Лучше степь, чем это». Дети плакали. Мужчины, хоть и держали оружие, смотрели вниз, избегая взгляда на белую пустошь.

Каэлен почувствовал, как соль в груди отозвалась. Но не звоном, как раньше, а странным гулом, будто она втягивала в себя молчание равнины. Внутри звучало: «Пройди. Здесь нет нас. Здесь только тишина».

Он закрыл глаза. Выбор был прост и ужасен: идти сквозь мёртвую зону и потерять людей – или искать обход, рискуя месяцами пути и новыми столкновениями с узлами.

Лира положила ладонь на его плечо. Её голос был мягким, но решительным: – Мы уже не можем возвращаться.

Айн кивнула. – Обхода может и не быть. В степи всё меняется быстрее, чем мы думаем.

Старший кочевник добавил хрипло: – В мёртвых зонах нет жизни. Но и нет узлов. Решай, мальчик.

Каэлен глубоко вдохнул. Его голос прозвучал глухо, но ясно: – Мы пойдём через равнину.

Толпа ахнула. Кто-то заплакал, кто-то начал спорить. Но он уже сделал шаг вперёд. Белая земля хрустнула под его ногой.

И в этот миг он понял: впервые соль молчала в унисон с миром. И это молчание было страшнее любого её крика.

Первый шаг дался легко. Второй – труднее. На третьем многие обернулись назад, в сторону руин, где ещё держался дым от костров, и в их взглядах было такое отчаяние, будто они прощались с последним прибежищем.

Белая равнина была ровной и пустой. Ни кустика, ни следа зверя. Только потрескавшаяся земля, покрытая тонким слоем соли, и кристаллы, торчащие, как осколки разбитого стекла. Каждый шаг отдавался сухим хрустом, словно они шли по костям.

Сначала все шли молча. Но вскоре дети начали плакать, женщины жаловались на жажду, мужчины угрюмо переговаривались. Воздух в мёртвой зоне был иным – тяжёлым, сухим, будто из него выжали дыхание. Казалось, даже звуки тонули в нём. Крики, слова, шаги – всё звучало глухо, словно приглушённое ватой.

Каэлен шёл впереди. Он чувствовал, как соль в груди не звучит, не зовёт, а гаснет, словно огонь под пеплом. И это пугало сильнее всего. Он привык к её шуму, к голосам, к боли. Но тишина была пуще. Внутри него словно зияла дыра.

Лира держала его за руку. Её пальцы были холодными, губы потрескались от сухости. Она шептала едва слышно: – Здесь всё мёртвое. Даже воздух.

– Но мы живы, – ответил он. – Пока мы идём – мы живы.

Позади слышался хриплый кашель. Старики едва держались, дети плелись на руках матерей. Кочевники шли молча, их лица были суровыми, но и в них появилась тень сомнения. Они знали степь, но эта пустошь была чужой даже для них.

Айн шла замыкающей. Её взгляд метался по сторонам, хотя смотреть было не на что. Она чувствовала, как напряжение растёт, как люди начинают коситься на Каэлена. В их глазах вопрос: «Зачем он повёл нас сюда?»

Через несколько часов солнце поднялось выше. Его свет отражался от соляных кристаллов так ярко, что слепил глаза. У многих начались головокружения, губы опухли от жажды. Вода в мехах убывала слишком быстро.

– Мы не выдержим, – простонал один из беглецов. – Здесь смерть.

Каэлен остановился. Он видел: толпа на пределе. Ещё шаг – и они сорвутся.

Он вдохнул, закрыл глаза. В груди пустота. Ни голоса, ни звука. Только его собственное сердце. И тогда он сказал: – Да, здесь смерть. Но за этой равниной – жизнь. Если мы остановимся, соль нас догонит. Если вернёмся – погибнем в степи. Вперёд – единственный путь.

Его слова прозвучали в тишине гулко. Толпа не ответила сразу. Но когда он снова сделал шаг, Лира пошла рядом. За ней – Айн. Потом кочевники. И лишь потом остальные.

И колонна снова потянулась через пустую землю, где не было ни жизни, ни памяти, ни даже соли как голоса. Только тишина.

Чем дальше они углублялись в равнину, тем тяжелее становились шаги. Жара давила, как каменная плита. Белые кристаллы бликовали, и глаза уставали от их бесконечного сияния, будто сама земля ослепляла путников.

Первым упал старик – седой, с выжженными солнцем руками. Его внучка вскрикнула и попыталась поднять его, но тело не слушалось. Он дышал тяжело, губы его потрескались до крови. Женщина, вероятно дочь, кинулась к нему, слёзы текли по её лицу.

– Воды… хоть каплю, – прохрипел он.

Но мехи почти опустели. Люди переглянулись. Кто-то отводил взгляд, кто-то держал сосуд ближе к себе, понимая, что, если отдаст сейчас – завтра умрут дети.

Лира обернулась на Каэлена, её глаза горели мольбой. Он чувствовал её взгляд, но внутри у него было пусто. Соль молчала. Никакого ответа, никакой подсказки. Только его собственная немощь.

– Мы не можем тащить всех, – сказал один из кочевников, высокий мужчина с косой бородой. – Если будем тянуть слабых – погибнут все.

Женщина закричала, прижимая старика к груди: – Вы не оставите его! Он дошёл сюда ради нас!

Толпа загудела. Беглецы были напуганы, но в их глазах горела решимость. «Мы не бросим своих». Но кочевники отвечали сурово: «Степь не прощает жалости».

Айн шагнула вперёд, её лицо было мрачным. – Довольно. Здесь решает не крик. Здесь решает шаг. Либо мы идём все вместе и держим темп, либо каждый умирает в одиночку.

Её слова резанули воздух. Толпа снова замолчала.

Каэлен посмотрел на старика. Внутри у него всё сжималось – он видел в этом человеке лицо своей деревни, своих родителей. Всех тех, кого он потерял. В груди что-то дрогнуло. На миг он услышал слабый отголосок соли – не голос, а шорох. Как будто мёртвая пустошь отозвалась.

Он опустился рядом со стариком, налил из своего меха несколько капель воды и смочил губы. Тот застонал, но дыхание чуть выровнялось.

– Мы не оставим его, – сказал Каэлен тихо, но твёрдо. – И никого из тех, кто ещё дышит.

– Это безумие, – прошептал бородатый кочевник. – Ты убьёшь всех.

Старший, одноглазый, не вмешивался. Он смотрел на Каэлена испытующе, словно проверял, как далеко тот готов зайти.

– Может быть, – ответил Каэлен. – Но, если мы начнём бросать живых, мы сами станем мёртвыми, ещё до того, как умрём.

Лира кивнула и помогла женщине поднять старика. Несколько других беглецов подставили плечи. Колонна двинулась дальше, медленнее, но вместе.

Айн глухо выругалась, но ничего не сказала. Даже кочевники, хоть и роптали, не стали препятствовать.

И так они пошли дальше. По равнине, где каждый шаг давался, как последний.

К полудню солнце превратилось в белое раскалённое око. Оно било в затылки и плечи, и даже дыхание стало мучением. Люди шатались, падали на колени, поднимались снова, словно каждое движение вытягивало из них остатки сил.

И тогда впереди, между переливами кристаллов, заблестело нечто иное. Пятно света, широкое и ровное, будто зеркало, растянутое посреди равнины. Оно отражало небо так ярко, что казалось – это вода. Настоящее озеро.

Крик вырвался у кого-то из беглецов: – Вода!

Толпа дрогнула. Женщины прижали детей крепче и ускорили шаг, мужчины побежали вперёд, забыв про усталость. Даже кочевники зашумели, их строй нарушился.

– Постойте! – крикнула Айн, но её голос утонул в гуле.

Каэлен замер. Он смотрел на озеро и чувствовал, как соль в груди холодеет. Там не было ни единого звука. Ни одного голоса. Только глухая, звенящая пустота.

– Это не вода, – сказал он, но слишком тихо.

Беглецы рванули вперёд. Первым добежал мальчишка лет десяти, вырвавшийся из рук матери. Он бросился на колени у берега и зачерпнул ладонями блестящую гладь. Но вместо брызг по воздуху разлетелись белые крошки. Его руки тут же покрылись трещинами. Мальчик завизжал, а мать упала рядом, пытаясь вытереть ладони ребёнка своим подолом.

Озеро оказалось не водой, а плотной коркой соли, тонкой, как стекло, и под ней скрывалась бескрайняя толща мёртвых кристаллов.

Крики разнеслись по равнине. Кто-то остановился в ужасе, кто-то, наоборот, в отчаянии попытался бить корку камнями, надеясь пробить её и добраться до влаги. Но каждый удар лишь вызывал глухой звон. Ни капли воды не вырвалось наружу.

– Назад! – рявкнула Айн и выхватила клинок. – Это ловушка! Здесь ничего нет!

Старший кочевник шагнул к мальчику, выдернул его из рук матери и плеснул на обожжённые ладони остатки своей воды. Ребёнок застонал, но крик стих – соль перестала разъедать кожу. Мужчина молча бросил пустой мех в сторону и сказал: – Вода не здесь.

Толпа шумела. Люди плакали, падали на колени, били кулаками по земле. Несколько человек начали кричать на Каэлена: – Ты знал! Ты нас сюда привёл!

Он стоял неподвижно, глядя на соляное озеро. В груди пустота отзывалась тем же холодным молчанием. Но в этом молчании он вдруг услышал нечто иное – не слова, не зов, а намёк. Словно сама земля говорила: «Не здесь».

– На западе, – выдохнул он. – Там, за равниной. Вода ещё есть.

– С чего ты взял?! – выкрикнул один из мужчин. – Ты опять слышишь соль?!

Каэлен посмотрел на него прямо, и в глазах его не было ни света, ни ярости – только усталость. – Да. Я слышу. Но сейчас она молчит. И в этом молчании я понял: искать здесь – бессмысленно. Только дальше.

Айн встала рядом, её голос прозвучал, как сталь: – Либо вы идёте, либо остаётесь и умираете у этой мёртвой корки. Выбор простой.

Кочевники кивнули. Несколько беглецов ещё спорили, но большинство поднялись. Колонна снова двинулась вперёд, медленнее, чем раньше, но шаг за шагом.

Озеро соли осталось позади, сверкая в лучах солнца, как насмешка.

Солнце стояло в зените, когда первый мираж вышел к ним из воздуха. Сначала это был всего лишь блеск – дрожащая рябь над белыми камнями, как от жара. Потом из ряби выделились очертания человеческой фигуры.

Она шла по равнине навстречу колонне. Женщина, высокая, с длинными тёмными волосами. Её лицо было ясным, живым, и в нём не было пустоты узлов. Она улыбалась.

– Мама… – вскрикнула одна из беглецов и бросилась вперёд. Мужчина рядом не успел удержать её за руку. Женщина бежала, спотыкаясь, раскинув руки к миражу.

Фигура улыбнулась шире, но, когда беглянка почти коснулась её, тело распалось в белую пыль, что осыпалась на землю. Женщина упала на колени, закрыв лицо руками, её крик был не громким, но настолько пронзительным, что остановил колонну.

– Это обман, – сказал старший кочевник хрипло. – Равнина помнит, но не даёт живого.

Но через миг появились новые фигуры. Ребёнок увидел отца, которого потерял в столице. Старик закричал, что видит жену, умершую год назад. Люди начали рваться вперёд, пытаясь дотронуться до своих «призраков».

Кочевники сомкнули строй, выставив копья, и громко закричали, заглушая шёпоты. – Назад! Это соль играет с вами!

Айн выхватила клинок, в её глазах горела ярость: – Остановитесь! Это не они! Это пустота, что тянет вас в себя!

Лира прижалась к Каэлену. Она тоже видела – в белом мареве шёл силуэт её отца, с корзиной трав за плечами, как тогда, в детстве. Его глаза смотрели на неё мягко, и губы беззвучно произносили: «Возвращайся домой».

Её руки задрожали, но Каэлен крепче сжал её ладонь. Его голос прозвучал глухо, но решительно: – Это не он. Это не память. Это пустота, что ворует образы.

Она всхлипнула, но кивнула, отводя взгляд.

Тем временем колонна дрожала на грани безумия. Одни рвались вперёд, другие тянули их назад. Крики, слёзы, брань – всё смешалось в этом белом аду.

Каэлен сделал шаг вперёд. Соль в груди не пела, но он собрал в себе остатки её силы и закричал так, что голос его прорезал пустоту: – Это не они! Их нет здесь! Только вы – живые! Только вы!

Словно от этого крика миражи задрожали и начали рассыпаться. Лица близких бледнели, фигуры таяли, превращаясь в белый туман. Люди падали на колени, рыдая, но всё же возвращались в круг колонны.

Когда последние образы исчезли, над равниной повисла гнетущая тишина. Никто не говорил. Каждый знал: равнина попыталась забрать их не силой, а надеждой.

Айн шагнула к Каэлену и бросила коротко: – Без тебя они бы пошли за призраками.

– Без них я бы не смог остановиться, – ответил он, глядя на Лиру.

Она сжала его руку, и её взгляд был полон слёз, но и решимости.

Колонна двинулась дальше. Теперь они шли тише и плотнее, боясь оторваться друг от друга хотя бы на шаг.

И чем глубже они уходили в мёртвую зону, тем явственнее становилось: не соль здесь враг, а её отсутствие. Пустота, что умела принимать любой облик.

К вечеру равнина изменилась. Солнце опустилось ниже, и его лучи зацепили кристаллы соли, заставив их переливаться. Сначала это был мягкий блеск – словно роса на траве, только белая. Но чем ниже падало светило, тем ярче становилось сияние.

К моменту заката вся равнина зажглась. Кристаллы светились так, будто в них заключены крошечные огни. Люди остановились, глядя вниз: под ногами их окружало звёздное море. Казалось, они идут не по земле, а по небу, упавшему на землю.

Кто-то из женщин заплакал, но уже не от страха, а от красоты. Ребёнок засмеялся и попытался собрать «звёзды» в ладошки. Даже старики, которых силы почти покинули, подняли головы и смотрели с благоговением.

– Смотри, – прошептала Лира, указывая на блеск под ногами. – Как будто сама земля дарит нам дорогу.

Каэлен смотрел тоже, но в его груди было тревожно. Соль в нём молчала. Это сияние не было её песней. Оно было чужим, холодным, слишком ровным.

Айн заметила, как он нахмурился. – Не нравится мне это, – сказала она. – Красота в степи всегда маска.

И её опасения оправдались.

Сначала из сияющих кристаллов начал подниматься лёгкий туман. Белый, словно из света вытекала дымка. Он стлался по земле, обволакивал ноги, скрывал следы. Люди сначала не заметили, но скоро туман поднялся выше, закрывая по колено, по пояс.

Крики раздались почти сразу. Один из беглецов пошёл вперёд и внезапно исчез в белой мгле. Его голос ещё несколько секунд звал кого-то по имени, потом оборвался. Другой мужчина рванул за ним – и тоже исчез.

Толпа заволновалась. Женщины крепче прижимали детей, кочевники сбились в круг. Айн подняла клинок, и её крик прорезал гул: – Стойте! Никто не выходит из строя!

Но туман густел, и в его белизне начали проступать силуэты. Сначала нечёткие, затем ясные. Те же самые лица, что колонна видела днём: родные, друзья, умершие. Они поднимались из сияния кристаллов, протягивали руки, звали по именам.

– Каэлен… – услышал он голос. Голос, от которого сердце обожгло. Перед ним в белом тумане проступала фигура его матери. Её лицо было таким, каким он помнил его в детстве, её руки раскрыты для объятия. – Сын… вернись домой…

Лира дернулась, будто хотела что-то сказать, но только крепче вцепилась в его руку.

Каэлен стоял, и внутри него боролись тишина и память. Соль молчала. Но память говорила: это не она, это пустота, играющая его болью.

Он шагнул вперёд и закричал, обращаясь к фигурам в сиянии: – Вы – не они! Я помню их! А память – моя, не ваша!

Свет вокруг дрогнул. Фигуры пошатнулись, будто их слова сбили с ритма. Но толпа сзади всё ещё металась – многие верили, что видят живых.

Каэлен поднял руки, и голос его раскатился по равнине: – Держитесь памяти своей, а не пустоты! Слушайте сердца, а не миражи!

И туман начал редеть. Сияние кристаллов стало тускнеть. Но в каждом взгляде людей теперь была новая трещина. Они видели чудо – и не могли простить, что оно оказалось обманом.

Ночь накрыла равнину, но темнота не принесла привычного мрака. Сияние кристаллов не угасло – оно продолжало светиться, как холодный огонь под ногами. Белый свет струился из земли, отражался в глазах людей, делал их лица призрачными.

Колонна остановилась – идти дальше было невозможно. Ноги дрожали, дыхание сбивалось, мехи с водой опустели. Люди сгрудились вместе, и в этом светящемся море они казались маленьким островком жизни, окружённым мёртвой бездной.

Дети спали вполглаза, женщины качали их на руках, мужчины сидели молча, уткнувшись в колени. Но молчание оказалось недолгим.

– Мы не выберемся, – сказал один голос из толпы. – Эта равнина бесконечна. Сколько ещё шагов? Сколько дней?

– Мы умрём тут, – подхватил другой. – Лучше вернуться назад. Там хоть была трава, была охота. Здесь нет ничего!

– Назад нельзя, – резко оборвала их Айн. – Там соль и узлы. Здесь хотя бы пусто.

– Пусто! – выкрикнула женщина, прижимая к себе ребёнка. – Пусто – значит смерть! Мы идём за ним, – её палец указал на Каэлена, – а он ведёт нас в могилу!

Толпа зашумела. Крики перемешались со стонами. Люди вставали, размахивали руками, обвиняли друг друга. Некоторые прямо смотрели на Каэлена с ненавистью, и в их взгляде была не только усталость, но и готовность сорваться.

Каэлен стоял среди них, чувствуя, как пустота равнины откликается в его груди. Соль не говорила. Не защищала и не подсказывала. Впервые за долгое время он оставался один, полностью один.

Лира встала рядом, её голос дрожал, но она говорила громко: – Если бы он хотел нас погубить, мы бы уже погибли! Сколько раз он спасал нас от соли, от узлов, от самих себя! Разве вы забыли?

– Это он привёл нас сюда! – ответил мужчина. – Он слышит соль! Она молчит для нас, но шепчет ему! Может, он ведёт нас к ней, а не от неё!

Люди загудели ещё сильнее. Взрослые хватались за ножи, кто-то поднял камень, схваченный с земли.

Айн шагнула вперёд, клинок блеснул в её руках. – Первый, кто поднимет руку на него, лишится головы!

Её голос был железным, но даже он не мог остановить всех. Несколько мужчин вышли из толпы, глаза их блестели безумием жажды и усталости.

Каэлен поднял руку. Его голос был тихим, но в этом тоне было нечто, что заставило всех замереть: – Если вы хотите убить меня – убейте. Но тогда идите сами. И помните: соль не даст вам дороги. Она молчит только для меня.

Эти слова повисли над толпой, как удар. Люди переглянулись. Те, кто уже занёс руки, замерли. Их лица исказились – не верой, не доверием, но страхом.

Молчание затянулось. Потом кто-то упал на колени и закрыл лицо руками. За ним другой. Постепенно напряжение ослабло, но не исчезло – оно затаилось, как зверь в темноте.