Хроники Истекающего Мира. Цена тишины

Их ноги не касались земли – они будто скользили вверх по невидимой лестнице. Белые силуэты тянулись к краю, туда, где стоял он, и воздух стал вязким, как перед бурей.

Толпа закричала. Кто-то бросился назад, кто-то поднял ножи. Айн шагнула вперёд, готовая встретить их клинком. Лира прижалась к Каэлену, шепча дрожащим голосом: – Не дай им коснуться тебя…

Но тени продолжали подниматься. И соль в груди Каэлена отзывалась им всё громче, пока слова не слились в единый гул: «Мы идём. Мы – память. Ты наш голос».

Тени вырастали из темноты, вытягиваясь, словно дым из костра, но их очертания становились всё чётче. Белёсые силуэты поднимались к плато, на котором толпились беглецы, и каждый шаг, хоть и беззвучный, отзывался в земле глухим биением, будто камни сами признавали их приход.

Толпа дрожала. Женщины прижимали детей к себе, мужчины поднимали жалкое оружие, но в глазах их больше было ужаса, чем решимости. Камни и ножи дрожали в руках, никто не решался ударить первым, но все знали – если эти фигуры доберутся, крови не избежать.

Айн шагнула к самому краю, её клинок сиял в свете луны. Лицо суровое, губы сжаты, но глаза выдавали напряжение: даже она не знала, можно ли сражаться с тем, что перед ними. – Держитесь вместе, – бросила она через плечо. – Паника нас убьёт быстрее, чем соль.

Каэлен стоял рядом, не отступая. Он чувствовал, как соль в его груди откликается на каждую тень, будто тысячи нитей тянулись от него вниз, соединяя его сердце с этой безмолвной процессией.

Хор внутри заговорил яснее: «Не бойся. Мы – не смерть. Мы – то, что осталось».

Он сжал кулаки. Лира рядом дрожала, но не отпускала его руку. Её голос был почти неслышным: – Скажи им… иначе всё кончится.

Каэлен вдохнул и шагнул вперёд, так что ветер с края обрыва ударил ему в лицо. Голос его прозвучал громче, чем он ожидал, и перекрыл шум толпы: – Слушайте! Они не враги! Это не соль, что берёт жизнь. Это память, что ищет её!

Толпа заволновалась. Кто-то закричал: – Ложь! Он ведёт их прямо к нам!

Камень снова полетел – на этот раз ударил в плечо Каэлена. Он пошатнулся, но не отступил. Лира прикрыла его собой, а Айн резко развернулась, клинок её сверкнул, и люди отступили, боясь её взгляда.

Но тени продолжали подниматься. Их безликие головы уже почти достигли края. Одна из фигур – детская, маленькая, с протянутыми руками – шагнула ближе всех. Её очертания дрожали, но Каэлен увидел то, что другие, возможно, не заметили: на её груди сияло что-то тёплое, словно осколок света.

Хор в груди заговорил вновь: «Возьми. Скажи. Помни».

Каэлен протянул руку. Толпа взревела от ужаса: – Не трогай их! Он впустит соль!

Но он не слушал. Его пальцы почти коснулись белёсой ладони – и в тот миг по воздуху пронеслась дрожь, словно от удара колокола. Сила рванула его внутрь, и мир перед глазами погас.

Он увидел деревню: старые крыши, колодец, детей, играющих у порога. Потом – белый ветер. Люди кричали, но крик оборачивался молчанием. Их лица покрывались трещинами соли. Последнее, что он услышал, – голос женщины, зовущий ребёнка.

Когда видение растворилось, Каэлен стоял на краю, а тень ребёнка всё ещё держала его ладонь. Она дрожала, но не исчезала. И в этом дрожании было не зло, а просьба.

Он поднял руку выше, показывая всем, кто смотрел: – Это не враги. Это те, кого мы потеряли. Их память идёт с нами. Они не хотят крови. Они хотят, чтобы мы помнили.

Тишина пронзила толпу. Даже дети перестали плакать. Мужчины опустили ножи, женщины перестали кричать. Только худой с впалыми щеками продолжал шипеть: – Он в сговоре с ними. Он заставит нас лечь у их ног. Вы ослепли, если верите ему!

Но его голос тонул в тишине, которую держала сама ночь. Белые фигуры застыли у края. Они не нападали. Они стояли, опустив головы, будто признавая, что их услышали.

Соль в груди Каэлена заговорила ещё раз, мягко: «Ты дал им голос. Теперь иди дальше».

Тени начали медленно растворяться. Их силуэты таяли, превращаясь в белёсый туман, который ветер унёс в степь.

Толпа осталась молчать, а Каэлен опустил руку. Лира смотрела на него с дрожащей верой, Айн – с настороженной серьёзностью.

А в глазах людей впервые появилось не только подозрение, но и уважение.

Тишина после исчезновения теней тянулась неестественно долго. Словно сама степь ждала – падут ли люди на колени или же поднимут камни вновь. Костёр потрескивал жалкими искрами, ветер гнал клочья пепла по краю плато, но никто не решался заговорить первым.

Первым нарушил тишину мужчина средних лет с обожжённым лицом – тот самый бывший солдат, что раньше пытался унять толпу. Его голос прозвучал сипло, но твёрдо: – Он их остановил. Вы сами видели. Они могли разорвать нас, но не сделали этого. Если бы он вёл их, мы бы все уже были прахом.

Несколько человек согласно закивали, облегчённые, будто услышали то, во что сами боялись поверить. Женщина с ребёнком, которого Каэлен спас в степи, шагнула ближе и тихо произнесла: – Он их слушает. Но не для того, чтобы повелевать. Чтобы помнить. Разве это не лучше, чем снова стать слепыми?

Однако ответом был смех. Резкий, надломленный – и принадлежал он худому мужчине с впалыми щеками, чьи глаза горели лихорадочной яростью. – Слушает? – выкрикнул он. – А завтра? Завтра соль скажет ему: «Возьми их жизни». И он возьмёт! Вы же сами видели: стоит ему поднять руку – и мёртвые идут к нему! Это ли не Архимаг, только в новой оболочке?!

Толпа зашумела. Одни закричали, что он спаситель, другие – что он проклятый. Руки снова потянулись за камнями, за ножами, но теперь каждый шаг назад или вперёд сопровождался взглядами – одни смотрели на Каэлена с надеждой, другие – с ненавистью.

Айн шагнула вперёд, клинок в её руке блеснул. Её голос был резким, как удар: – Хватит! Вы ищете врага там, где он вас только что защитил. Хотите смерти – попробуйте идти на нас. Но не жалуйтесь потом, если кровь прольётся.

Лира встала рядом с Каэленом, её лицо было бледным, но взгляд горел. Она обратилась к толпе: – Он не просил власти. Он сказал ясно: не ведёт вас, не держит. Его путь – дальше. Но если вы хотите идти с нами, вы должны принять одно: соль – это память, а не цепь.

Слова её прозвучали искренне, но лишь усилили раскол. Половина людей кивала, шептала молитвы, глядя на Каэлена, будто на чудо. Другая половина отступала, сжимая кулаки, и их глаза полнились мраком.

Сам Каэлен молчал. Он стоял прямо, чувствуя, как соль внутри его груди не утихает, а гудит тяжёлым эхом. Голоса в нём шептали разное: одни просили, чтобы он взял этих людей под защиту, другие – чтобы он оставил их и шёл один.

«Ты стал выбором, – звучало внутри. – Даже если не хотел. Теперь они делятся из-за тебя. И каждый шаг твой – будет судом для них».

Он закрыл глаза. Ему хотелось закричать, что он не лидер, не пророк, не спаситель. Но слова застряли в горле. Потому что он уже видел в их глазах: они всё равно решат сами. И как бы он ни отрицал – часть из них будет идти за ним, а часть – против.

Ветер усилился, пепел срывался с края плато и крутился над толпой, будто сама земля хотела стереть их споры. А вдалеке, на востоке, всё ещё тлели отблески столицы, словно напоминание о том, что Империя умирает – но не сдаётся.

Каэлен поднял голову и произнёс тихо, но так, что его услышали все: – Я не ваш бог и не ваш враг. Я иду на запад. Кто захочет – идите. Кто не хочет – останьтесь. Но я не стану выбирать за вас.

Эти слова снова раскололи толпу. Одни облегчённо вздохнули, другие зашипели от злости. Но спорить больше никто не решался: ночь давила тишиной, и каждый понимал – шаг в сторону мог стать последним.

Айн бросила короткий взгляд на Каэлена. В её лице читалось понимание: он только что дал людям свободу. И вместе с этим – запустил цепь, которая могла обернуться катастрофой.

Ночь стала ещё темнее. А за горизонтом, где начиналась западная дорога, ветер нёс шёпот: «Ты ведёшь. Даже если отвернулся».

Колонна двинулась дальше на запад. Их путь напоминал раненого зверя, который всё ещё держится на ногах, но каждый шаг даётся ему с болью. Люди сбились в две группы: ближе к Каэлену шли те, кто видел в нём защитника, чудо, спасение. Они старались держаться рядом, шёпотом обсуждали его слова, а иногда смотрели на него с тем самым суеверным почтением, которым в древности встречали богов.

Позади, чуть в стороне, плелась другая часть беглецов. Их глаза были настороженными, шаги – тяжёлыми, а в голосах слышался яд. Они не доверяли. Они видели в Каэлене угрозу, чудовище, которое в любой момент может обернуться солью против них. И чем дальше они шли, тем больше этот разрыв чувствовался – словно сама земля разделяла их.

Луна поднималась над горизонтом, окрашивая степь серебром. Трава шуршала под ногами, и каждый звук казался громче, чем должен быть. Дети плакали, женщины пытались успокоить их, мужчины переговаривались коротко, будто боялись привлечь внимание тварей, что могли скрываться в темноте.

Айн шла впереди, её клинок блестел в лунном свете. Она смотрела на дорогу, но краем глаза постоянно отмечала движения в толпе. Её плечи были напряжены, будто она ожидала удара не только снаружи, но и изнутри.

Лира держалась рядом с Каэленом. Её шаг был уверенным, но в глазах отражалась тревога. Она видела, как люди делятся на два лагеря, и понимала: долго так продолжаться не сможет. Одна искра – и толпа разорвёт сама себя.

Каэлен чувствовал это ещё острее. Соль в его груди отзывалась на каждое движение, на каждый шёпот. Она собирала голоса людей, их страхи, их сомнения, и возвращала ему в виде глухого хора. Он слышал: «Он наш», «Он чужой», «Он спаситель», «Он палач». Эти слова давили на него сильнее, чем сам путь.

На закате они остановились у заброшенного кургана. Ветер выл сквозь трещины в камне, и трава вокруг была сухой, словно выжженной. Люди сели в круги: одни ближе к костру, рядом с Каэленом и его спутниками, другие держались поодаль, их лица освещал лишь холодный свет луны.

Сначала была тишина. Только потрескивали ветви в костре, да кто-то кашлял, пытаясь согреть горло. Но потом слова прорвали молчание.

– Он ведёт нас прямо в пасть соли, – бросил кто-то из задних, и несколько голосов поддержали. – Если бы хотел нас убить, уже сделал бы это, – ответили ему из другой группы. – Ты сам видел, как он остановил узлов. – Остановил? Или подчинил? – прозвучал новый голос, и толпа загудела.

Айн резко поднялась, клинок её блеснул в свете костра. Она глядела на обе группы так, будто готова была разрубить их пополам. – Довольно! – её голос был резким и твёрдым. – Хотите резни – делайте это без нас. Но пока идёте рядом, держите рот закрытым.

Лира поднялась следом, её голос был мягче, но не менее твёрдым: – Мы идём вместе или погибнем поодиночке. Вы видите врага там, где он только что отнял вас у смерти. Неужели этого мало?

Люди замолчали. Но в их взглядах жила непримиримость: костёр освещал одних, а тьма прятала других, и это разделение было явным.

Каэлен смотрел на них молча. Он понимал: спорить бессмысленно. Соль внутри гудела всё сильнее, словно предчувствовала, что эта толпа – лишь отражение всего мира: одни будут верить, другие – ненавидеть. И обе стороны пойдут за ним, хотят они того или нет.

Ветер сорвал искры с костра, и они поднялись в ночное небо, будто напоминая: даже свет живёт лишь миг, прежде чем рассыпаться пеплом.

Ночь была холодной, и костры, разведённые беглецами, давали лишь жалкий островок тепла. Люди сбились плотнее, но даже у огня чувствовалось напряжение: разделение на два лагеря стало почти осязаемым. Одни сидели ближе к Каэлену, ловили каждое его движение глазами, будто в нём было их спасение. Другие – отстранились, их лица скрывала тень, а слова звучали тихо, но едко, словно капли яда в темноте.

Каэлен сидел, глядя в огонь. Пламя трещало, выбрасывая искры, которые уносил ветер. Соль в груди отзывалась на этот треск – тихим эхом, будто костёр разговаривал с ним на своём языке. В этих звуках он слышал голоса – далёкие, неразборчивые, но такие живые. «Не доверяй им…», «Ты ведёшь их к нам…», «Они боятся тебя больше, чем смерти…».

Он закрыл глаза, пытаясь отгородиться, но соль не умолкала. Лира села ближе, её ладонь легла на его руку. Это простое прикосновение было единственным якорем, который удерживал его от погружения в этот хор.

Айн тем временем обошла лагерь по кругу. Её взгляд скользил по лицам беглецов – внимательный, острый. Она искала того, кто первым поднимет нож или камень. Её пальцы не отрывались от рукояти клинка, и в каждом её шаге чувствовалось напряжение воина, готового к мгновенному удару.

Тишина держалась недолго. Где-то за пределами света костров донёсся странный звук – влажный, тянущийся, словно кто-то рвал землю когтями. Люди подняли головы. Женщины прижали детей к себе, мужчины схватились за ржавые клинки и копья.

– Что это? – прошептал кто-то.

Каэлен уже знал. Соль в его груди загудела тревожным эхом, и хор голосов стал громче. Он встал. – Они идут.

Слова прозвучали, как удар колокола. Паника мгновенно пробежала по толпе.

Из тьмы показались фигуры. Сначала одна, потом другая, потом десятки. Они двигались медленно, но уверенно. Их тела были белыми, словно выточенными из соли, и каждый шаг оставлял след – хрустящий, крошившийся, как ломающееся стекло. Их пустые лица повернулись к кострам, и в их безглазых взглядах было больше угрозы, чем в любом клинке.

– Узлы… – выдохнул бывший солдат, и его рука дрогнула на рукояти меча.

Толпа закричала. Дети плакали, женщины тащили их к костру, мужчины метались, не зная – бежать или вставать в строй.

Каэлен сделал шаг вперёд. В груди соль загудела так громко, что у него зазвенело в ушах. Голоса узлов звучали прямо в его голове: «Мы – боль. Мы – остаток. Мы хотим тишины».

– Не сопротивляйтесь им, – сказал он. – Они ищут не вас. Они ищут меня.

Айн рванулась вперёд и встала рядом с ним, клинок в её руках сверкнул в свете костра. – Может, они ищут тебя, мальчик, но, если они прорвутся – вырежут всех. Я не дам им взять толпу.

Каэлен кивнул. Он чувствовал: столкновения не избежать. Но в этот раз у него был выбор – слушать соль и попытаться остановить их голосом, или позволить мечам говорить вместо него.

Толпа замерла. Взоры были прикованы к нему, к узлам, к Айн, готовой к удару. Ветер стих, словно сама степь задержала дыхание.

Первый удар пришёлся не от клинка, а от страха. Один из беглецов – молодой парень, держащий на руках сестру – завизжал и бросился в темноту, прочь от костра. Его шаги загрохотали по сухой земле, но не успел он скрыться за камнями, как из мрака метнулась белая фигура. Узел ударил, и звук был мерзким – словно ломали глиняный сосуд. Девочка выпала из рук брата и закричала, а парень застыл, дергаясь, когда соль начала разъедать его изнутри.

Толпа рванулась в сторону, крики смешались с плачем. Айн зарычала и шагнула вперёд. Её клинок встретил узла, и удар был яростным. Белое тело треснуло, осыпавшись крошкой, но на месте одного уже поднимались трое. Их движения были неестественными, рывками, словно их вели за нитки невидимые пальцы.

– Держите строй! – крикнула Айн, но её голос утонул в реве толпы.

Каэлен поднял руки. Соль в груди загудела так сильно, что он едва удержался на ногах. Вокруг него воздух сгустился, словно сам огонь костров пригнулся под этим давлением. Он слышал их – узлы, голоса, хриплый хор: «Мы – остатки. Мы в крови. Мы в соли. Отпусти нас».

– Остановитесь! – его голос прозвучал так, что даже крики стихли на миг. – Я слышу вас! Вы не враги, вы память!

Фигуры дрогнули. Несколько узлов, уже шагнувших к костру, замерли. Их головы повернулись к нему, и из трещин на их телах просочился свет, тусклый и тянущийся к его словам.

Но этого хватило не всем. Один из узлов бросился прямо в толпу, и нож, дрожащий в руке беглеца, вонзился ему в грудь. Белое тело рассыпалось, но его пыль впилась в кожу мужчины. Он закричал, схватившись за лицо, и рухнул. Соль пошла по его венам, и на глазах он начал застывать.

Женщины завыли. Кто-то кинулся к Каэлену, хватая его за плащ: – Сделай что-нибудь! Ты же их слышишь! Умоляю!

Каэлен шагнул вперёд. Соль внутри пела, но эта песнь была не утешением, а болью. Он чувствовал, как узлы тянутся к нему, как память в их телах просит конца. Но он также видел глаза людей – полные ужаса и ненависти.

– Они не уйдут, если вы будете бить их! – крикнул он. – Они жаждут не крови, а покоя!

Айн обернулась, её лицо было мрачным, глаза горели. – Если ты можешь – сделай это сейчас. Иначе они всех вырежут.

Каэлен закрыл глаза. Он позволил соли говорить через него, и воздух вокруг задрожал. Узлы замерли. Их движения остановились, руки вытянулись в стороны, будто их связали невидимые нити. Хор внутри него слился в единый голос: «Мы ждали. Мы уйдём. Но плата – твоя память».

Каэлен почувствовал, как уходит часть его. Лица – матери, стоящей у колодца, улыбка Гайома, запах травы в его деревне – одно за другим исчезали, растворяясь в тишине. Он застонал, но не остановился.

Белые фигуры начали осыпаться. Одна за другой, превращаясь в пыль, которую унёс ветер. Их голоса затихали, и степь наполнялась мёртвой тишиной.

Толпа застыла. Люди смотрели на него: одни с благоговейным страхом, другие – с ужасом, который был хуже ненависти. Лира подбежала к нему, схватила за руки. – Ты отдал часть себя… Я видела! Что ты потерял?

Каэлен посмотрел на неё и молчал. Он не мог ответить. Потому что сам не знал, что именно исчезло – но пустота внутри была страшнее любой раны.

И в этот миг раздался крик того самого худого мужчины, что всегда обвинял его: – Видите?! Он кормит их собой! Сегодня – памятью, завтра – нашими жизнями! Он уже не человек, он соль!

Толпа снова загудела. Одни бросились к Каэлену, падая на колени, другие подняли камни. И между ними снова выросла пропасть.

Айн шагнула вперёд, подняв клинок, её голос был как удар: – Все назад! Он спас вас! И если вы не заткнётесь – я сама разрежу тех, кто осмелится поднять руку на него!

Но Каэлен уже понимал: этот лагерь, эти люди – не будут едины. Он стал для них зеркалом, в котором каждый видел то, что боялся.

Он посмотрел на огонь. Искры улетали в небо, исчезая. И вместе с ними он почувствовал, что и его память – уходит туда же, безвозвратно.

Ночь сгустилась так, будто сама степь решила спрятать происходящее под её тёмным плащом. Костры трещали, но их свет был слабым – слишком мало дров, слишком много теней. Беглецы сбились в два круга: один – вокруг Каэлена, другой – поодаль, где взгляды были полны ненависти и подозрений. Между ними зияла пустота, куда никто не решался ступить.

Мать спасённого мальчика стояла ближе всех к Каэлену. Она держала сына за руку, а её взгляд был полон решимости: – Он дал жизнь моему ребёнку. И вам тоже – сегодня ночью. Если вы этого не видите, значит, вы слепы.

Старуха с обожжёнными руками кивнула, её голос дрожал: – Соль взяла мою семью, но его голос дал им покой. Я видела это. Я слышала, как они уходили.

Но худой мужчина, тот, чьи крики отравляли толпу, шагнул вперёд, подняв камень. Его лицо было перекошено, глаза горели лихорадкой. – Это не милосердие, это власть! Он кормит их своей памятью, а завтра потребует нашей. Вы хотите умереть, чтобы он остался жив?!

Камень ударил в землю перед ногами Каэлена. Люди вскрикнули, но Айн уже была рядом. Её клинок сверкнул, и мужчина отпрянул, не решившись бросить второй. – Ещё один шаг, – произнесла она низко, – и у тебя не будет головы, чтобы кричать.

Толпа зашумела, страх смешивался с ненавистью. Лира обняла Каэлена за плечи, её глаза были полны слёз. – Они боятся. Но если они боятся тебя больше, чем соли, они всё равно погибнут.

Каэлен чувствовал, как в груди соль снова оживает. Она пела тихо, как будто смеясь. «Ты – их зеркало. Они видят в тебе то, чего не могут вынести в себе».

Он закрыл глаза и сделал шаг вперёд. Голоса стихли, будто земля сама задержала дыхание. – Я не ваш бог и не ваш палач, – сказал он ровно. – Я не поведу вас туда, куда вы не хотите идти. Но если вы решите следовать за мной, вы должны понимать: соль не щадит никого.

Молчание длилось долго. Потом раздался детский голос – тихий, но ясный, как удар колокола. Это был тот мальчик, которого он спас у оврага. – Я пойду за ним. Потому что он дал мне дышать.

Слова ребёнка раскололи тишину. Несколько женщин кивнули, кто-то опустился на колени, но другая часть толпы отпрянула ещё дальше, словно ребёнок подписал им смертный приговор.

– Вот! – закричал худой мужчина. – Даже дети уже заражены его голосом! Если мы не уйдём сейчас – мы все станем его узлами!

Стычка была неизбежна. Мужчины подняли ножи и палки, женщины тянули детей прочь. Толпа рвалась на два лагеря – одни шли к Каэлену, другие – от него. Между ними осталась полоса пустоты, в которой потрескивал лишь костёр.

Айн подняла клинок, её лицо было каменным. Лира держала руку Каэлена. Соль внутри него гудела так, будто мир на миг застыл между выбором – быть одним или разделиться навсегда.

Каэлен поднял руку, и голос его прозвучал над шумом: – Я не держу вас. Идите. Но помните: соль не отпустит вас, если вы разделитесь.

Слова его не успокоили. Они только обозначили черту. Одни остались. Другие отвернулись и начали собирать пожитки. И в этот миг Каэлен понял: ночь станет рубежом, после которого обратной дороги уже не будет.

Трещание костра заглушалось гулом голосов. Половина беглецов, подогреваемая страхом и яростью, рванула прочь от круга света. Их факелы колебались, бросая рваные тени на землю. Дети плакали, женщины спешили собрать жалкие узлы с вещами, мужчины, сжимая ржавые мечи и палки, смотрели исподлобья, будто уже видели врагов в тех, кто остался.

Айн медленно опустила клинок вниз, но не убрала его. Её голос был резким, как удар: – Пусть уходят. Те, кто боится сильнее, чем хочет жить, сами себе враги.

Лира сжала руку Каэлена. Её глаза блестели от слёз. – Но они погибнут в степи. Одни они не дойдут даже до следующего рассвета.

Каэлен смотрел на спины уходящих. Соль в груди отзывалась тяжёлым эхом, будто тысячи голосов разом кричали и молили. Он слышал их страх, чувствовал их отчаяние. Но вместе с этим – понимал: удерживать насильно он не может. Это будет повторением того, что сделал Элиан.

– Каждый сам выбирает, – произнёс он глухо. – Мы не можем заставить их идти с нами.

Мальчик, которого он спас, поднялся и шагнул ближе, прижимаясь к матери. Его голос был слабым, но твёрдым: – Мы останемся. Если он ушёл с нами из города, значит, и степь мы пройдём.

Эти слова словно поставили печать. Те, кто остался, придвинулись ближе к Каэлену и его спутникам. Их лица были уставшими, измождёнными, но в них мелькала искра – не надежды, а решимости держаться рядом, потому что другого пути уже нет.

Айн кивнула, осматривая их: десяток взрослых, трое подростков, пятеро детей и пара стариков, еле державшихся на ногах. – Ничего. Лучше горстка решившихся, чем толпа трусов, готовых вонзить нож тебе в спину.

Но её слова прервал звук. Тянущийся из-за курганов, он был похож на скрежет камня о камень, но с каждым ударом становился громче. Люди побледнели. Лира первой подняла глаза и шепнула: – Узлы…

И действительно, над тьмой поднялись белёсые силуэты. Они двигались медленно, но уверенно, тянулись руками к свету костра. Их шаги не было слышно, только это хрустящее, ломающее тишину дыхание.

Те, кто ушёл, обернулись. Их лица исказились от ужаса, но возвращаться они не решились. Толпа рассыпалась в темноте, исчезая среди холмов. Те же, кто остался, сбились в кучку, прижимая детей.

Айн вскинула клинок. – Вот и ответ степи на их выбор.

Каэлен шагнул вперёд. Голоса соли внутри него загудели, словно пробуждённые самой ночной тьмой. Он поднял руки, и в груди отозвался хор – не крик, не стон, а зов. Узлы замерли на границе света, их безликие лица повернулись к нему.

– Они слышат… – прошептал он. – Но хотят не нашей смерти. Они хотят… тишины.

Лира вцепилась в его плечо. – Тогда дай её им. Но осторожно.

Каэлен вдохнул, и соль внутри развернулась, заливая его изнутри холодным светом. Он сделал шаг навстречу узлам, чувствуя, как его сердце подстраивается под их безумный ритм. В темноте ночи лагерь застыл: между жизнью и смертью, между спасением и новой пропастью.

Каэлен сделал ещё один шаг вперёд, и ночь вокруг словно плотнее обвила его. Узлы, тянувшие руки из темноты, замерли – их движения стали прерывистыми, будто что-то удерживало их на границе света костра. Внутри Каэлена соль загудела низким, тяжёлым хором, и каждый удар сердца отзывался эхом сотен чужих голосов.

Он протянул ладонь. Свет, мягкий и бледный, заструился по коже, похожий не на пламя, а на дыхание рассвета. Узлы дрогнули. Их трещиноватые тела завибрировали, и на миг показалось, что они отступят, что соль уступит и позволит им уйти в покой.